Ему нравится приходить в этот дом, где ничто не принадлежит ему, где его ждут всего четыре раза в месяц – по средам ровно в 21:00; а если опоздал, хотя бы на минуту, можно вообще не звонить ни в дверь, ни потом на мобильник – таковы условия, и не ему их изменять. Каждый раз, покидая квартиру, он обещает себе больше не появляться на пороге, но через неделю обещает это вновь.
Что-то рвет его душу, манит, душит, и нет этому чувству дела до его самолюбия и гордости.
Ему нравится прохлада комнат, идеальные, но очень простые букеты из самых обычных цветов, запахи, витающие в тишине уставших комнат. Он не знает, что они видели и слышали, но уверен, что им есть что поведать. Эх, если бы их кто-нибудь выслушал! Кто-нибудь.… Но люди, появляющиеся здесь, немногословны, и уж тем более, не хотят слышать мудрых советов бесстрастных зрителей.
Он приходит без двух минут девять и коротко звонит: этих мгновений достаточно, чтобы с той стороны затушили сигарету, окинули взглядом дверь и, взвесив все за и против, открыли. У них нет привычки - здороваться, равно, как и прощаться, они вообще мало говорят. Но есть то, что у него никто не сможет отнять – еще пять минут на кухне…. Он выбил это послабление с трудом, но они стоили того… Ему просто необходимо время, чтобы вспомнить: себя, эту жизнь, человека, сидящего на подоконнике в соседней комнате; нужно время, чтобы осмыслить и привыкнуть, чтобы забыть собственные страхи, предрассудки, усмирить гордость и самолюбие, потому что здесь он не имеет власти - только над ним. И ровно через пять минут он уже стоит на пороге комнатки, служившей им спальней.
Его еще не ждут, и, по сути, не ждут никогда, потому что знают: он может не прийти или просто встать и уйти, и, кажется, от него каждый раз ждут именно этого…
Но вот он здесь. И тихо сопит за спиной и переминается от волнения, заламывая руки. Ему хочется подать голос, сообщить о собственном выборе и о желании быть здесь, но само его присутствие в этой комнатке лишает его любых прав, как-то так всегда получалось. Но вот все правила прелюдии соблюдены, недокуренная сигарета выброшена в открытую форточку, и синие, словно морская пучина, глаза затягивают его, не давая возможности дышать – а это вообще так необходимо?
А потом медленные и не утоляющие голод поцелуи; руки, дорвавшиеся до подарка, а потому ненасытные, и стоны, и хриплое дыхание, мутные от слишком сильной жажды, глаза.
На целую ночь они принадлежат друг другу, на целую ночь эта квартира для них и ад, и рай, и чистилище. А утром он снова найдет деньги в правом кармане Джинс, и снова выбежит на улицу, бросив их на пол,… и в голове будет биться обещание, что он не вернется…
А где-то в районе сердца будет пульсировать боль и глупая птичка – надежда, что может, черт возьми, в следующий раз, ему позволят остаться там навсегда…
Эпилог.
Было бы проще, если бы однажды, смерив дверь долгим взглядом, ее бы никто не открыл, если бы во время «привыкания» он сам бы решил свою судьбу…
Ну, а пока у них есть лишь четыре ночи в месяц и это – вся их вселенная.
