Гермиона изменяет Рону со Снейпом, который изменяет ей с Нарциссой, которая изменяет ему с Сириусом, который изменяет ей с Беллой, которая изменяет ему с Лордом, который изменяет ей с Мэри-Сью, которая изменяет ему с Гарри…
Где бы он ни заснул, какое бы ложе – будь то жёсткая казарменная койка или мягкая, пропахшая лавандой постель в «Норе» – ни принимало его – каждую ночь Гарри Поттер просыпается от холода.
В спальнях Академии установлены согревающие чары – но к утру пальцы на ногах превращаются в ледышки. Дом на Гримо полон старинных каминов – но сколько ни топи их, всё равно кажется, что спину осторожно поглаживают холодные руки. В «Норе» жарко и без огня – так много там любви, изливающейся на Гарри из распахнутых глаз, искренних улыбок и крепких объятий – но стоит уйти в комнату, которую он по-прежнему делит с Роном, даже уютное похрапывание друга кажется похожим на треск древесных стволов под поцелуями безжалостного мороза. Гарри кутается в одеяло, поджимает колени к животу, греет дыханием застывшие ладони – но тщетно. И он ищет, ищет тепла – и находит его в мягкой, душистой, как нагретая солнцем гроздь сирени, копне волос Джинни, в смехе любимой и её смелых прикосновениях... Летом Гарри покупает в самой дорогой ювелирной лавке обручальные кольца, и камни на них сияют ослепительно ярко – но не ярче глаз его невесты. И просит её смущённо:
- Я не хотел бы пышную церемонию. Устал. Мы можем обвенчаться тайно? А расскажем всем уже потом… Прости, я знаю, что многого требую…
Тёплая рука ложится на его губы, торопливо ловит слова в ладонь, и Джинни смотрит на Гарри нежно и понимающе.
- Конечно. Конечно, как захочешь. Мы проведём магический обряд, а потом сообщим маме - будет тихий семейный праздник.
…Маленький зал в Министерстве тоже пропитан холодом – им веет от древних стен, от каменных плит пола. Седоголовый маг говорит негромко и напевно, смотрит мягко, словно лаская взглядом склонённые головы брачующихся. Стоя друг против друга, Гарри и Джинни обмениваются кольцами. Едва тонкий пальчик ныряет в гладкий обод, фигурку будущей миссис Поттер окутывает серебристое сияние магии – Гарри улыбается, зная, что то же самое сейчас происходит и с ним. Джинни рассказывала, что потом коконы света сольются в один, и он загорится золотом… Внезапно Джинни отступает назад, лицо её искажается гневом. Распорядитель торжества удивлённо ахает. Гарри растерянно оглядывает себя и видит, что свечение вокруг него не серебристое – оно тускло-красное, словно запёкшаяся кровь. Он вздрагивает, бессильно роняет протянутую к Джинни руку. И слышит резкое, яростное:
- Кто она была, Гарри? Когда ты успел?!
Гарри не понимает, что происходит, чувствует лишь – случилось непоправимое. Джинни всхлипывает и вылетает из зала, цокая каблучками, словно маленький жеребёнок. Гарри бросается за ней, но на полпути застывает и оборачивается назад.
- Я не понимаю… - глухо говорит он, - В чём дело?
Старый маг смотрит сочувственно.
- Вы не предупредили её? - спрашивает он. – Очень зря, мистер Поттер. Знаете, я и сам в недоумении – никак не думал… что это не первый ваш брак.
Гарри даже не сразу вникает в его слова, но уже через секунду широко распахивает глаза.
- Что за чушь? Как это – не первый?!
- Ну как же. Вы ведь вдовец, Гарри?
Изумление превращается в бешенство, и следующие две минуты Гарри орёт, понося на чём свет стоит ювелира, продавшего ему испорченные кольца. Но старик качает головой.
- Кольца здесь ни при чём. Заклинание почувствовало след уже совершённого обряда, понимаете? Возможно, вы были помолвлены в детстве… но это вряд ли, тогда был бы другой цвет…
Не дослушав, Гарри выбегает прочь из этого каменного склепа и аппарирует в «Нору», где его встречают заплаканная Молли и наглухо запертая чарами дверь в комнату невесты. Почти час он сидит под этой дверью, до хрипоты срывая голос, но в ответ ни доносится ни звука. Потом приходит растерянная Гермиона и с трудом уговаривает его спуститься вниз. Никто в доме не понимает, в чём причина ссоры, но Гарри видит осуждение в припухшем лице Молли, хмурых морщинах на лбу Артура, выпяченном подбородке Рона, и чувствует, как грудь знакомо наполняется холодом. Он молча выходит из дома. Тёмное небо пялится на него миллионами тусклых звёзд, и в этом безмолвном взгляде тоже порицание… Гарри судорожно рвёт узкий воротник парадной мантии и мчится к антиаппарационному барьеру. У него осталась одна надежда – и эта надежда в Хогвартсе.
Портрет Дамблдора приветствует его улыбкой, но тут же хмурится и выслушивает сбивчивый рассказ молча, ни разу не переспросив. Потом тяжело вздыхает.
- Я знал, что это случится, мой мальчик. Прости старика, в очередной раз я утаил от тебя кое-что важное… но тогда я не мог рассказать. Я… впрочем, лучше ты всё увидишь сам. Подойди-ка к этому шкафу.
Всё ещё ничего не понимая, Гарри повинуется знакомому голосу. Дамблдор негромко инструктирует его, как снимать охранные заклинания с потайного ящика – спустя минуту в ладонь ложится пара хрупких пергаментных свитков и тяжёлый перстень-печатка. На чёрном фоне две серебряных звезды, меч и едва различимый девиз – Tojorus pur… «чисты навек».
Холодея, Гарри торопливо проглядывает брачный контракт и завещание, моргает, словно ослепнув – остриём кинжала втыкаются в глаза крупные чёткие буквы подписи – Сириус Блэк. Свитки с шелестом падают на пол, перстень режет сжавшийся кулак.
- Мерлин… не может быть!
- Но это так, мой мальчик. Сириус не мог оставить всё тебе, пока жива кровная родня, а мысль, что его имущество наследуют кузины, была ему невыносима. Усыновить тебя он тоже не мог – это потребовало бы явки в Министерство, существовал лишь один выход: тайное венчание. Это был брак по доверенности, Гарри. Потом твоей тётке изменили память. Покажи эти документы мисс Уизли, и она поймёт, что ты ни в чём не виноват перед нею…
- Кто проводил церемонию? – тихо спрашивает Гарри.
- Я. Мальчик мой…
Гарри подбирает упавшие пергаменты и выходит из кабинета, не обращая внимания на несущийся вслед грустный голос. Перстень в руке налился теплом, он тяжёл, как согретая солнцем галька. Оставив Хогвартс за спиной, Гарри медленно бредёт по дороге – в голове пустота, и сердце болит так, что кажется, грудь сейчас лопнет, разбрызгивая в стороны густые капли крови, красной, как то свечение, окутавшее его к маленьком каменном зале... Он доходит до опушки Запретного леса и обессилено садится прямо на землю. Когда рядом раздаётся скрип тормозов «Ночного Рыцаря» , Гарри молча забирается на потёртое сиденье. В «Нору» он не пойдёт. Не может сейчас никого видеть.
В доме на Гримо холодно и темно, встрёпанный Кричер встречает хозяина удивлённым оханьем и кидается разжигать лампы, но Гарри машет рукой, отсылая его прочь. Он уходит в спальню Сириуса. Мёртвый камин похож на огромную тёмную пасть, лица манекенщиц на рваных плакатах улыбаются в полутьме, словно призраки. Гарри падает на кровать, закутывается в старое одеяло – в его затхлом запахе почти неуловимо проскальзывает знакомая, горьковато-табачная нотка… Он разжимает пальцы и подносит к глазам перстень Сириуса – перстень, который тот так и не надел ему на руку… Потом закрывает глаза и медленно, осторожно насаживает кольцо на палец.
Руку окутывает жар – кровь несёт его по сосудам – выше, выше, к плечу, к шее, он охватывает грудь, затопляя её трепещущим маревом нежного тепла, потом всё тело, до кончиков ног, словно погружается в горячую ванну. Перстень будто пульсирует на пальце – и каждое его сжатие посылает горячую волну прямо в сердце. И в паху тоже загорается огонь – Гарри, почти не помня себя, разрывает застёжки мантии , дёргает пуговицу на джинсах. Ладонь скользит по члену быстро-быстро, словно боится опоздать, ободок кольца царапает тонкую кожу, боль сладостна и долгожданна, и слепо глядя во тьму, Гарри видит перед собой картинки того, что могло бы быть. Две слившиеся серебристые ауры, властный поцелуй, оранжевое пламя в камине, узкие губы, ласкающие живот, тяжёлое тело сверху, утренний свет в окно, завтрак с кофе и булочками, знакомый смех, похожий на собачий лай… И он кончает, бешено, ярко, и чувствует, как кокон чудесного тепла сжимается вокруг, будто крепкие объятия.
…Сон отступает тихо и плавно, как морской прибой, Гарри открывает глаза, наслаждаясь уютом нагретой постели и бездумно улыбается. Тепло... Спальня наполнена солнцем , в золотых лучах танцуют пылинки. Он лениво поворачивает голову и вздрагивает, увидев рыжие волосы и виноватый взгляд – Джинни сидит на краю постели, робко теребит край старого одеяла.
- Гарри, - она запинается и вдруг всхлипывает, - я всё знаю. Прости меня, милый, прости, я была так неправа! Я должна была тебе поверить, я просто ошалела, извини, Гарри! Хороший мой… мне так жаль… ты, должно быть, себя ужасно чувствуешь. Пойдём скорее к нам – все тебя ждут.
Гарри смотрит в её растерянное лицо, слышит покаянный голос. И ощущает, как остывает надетый на палец перстень, и холод, знакомый и привычный, медленно заполняет сердце – теперь уже навсегда.
