На улице стемнело, и в «Кабаньей голове» стало ещё сумрачнее. Снова укрывшись мантией-невидимкой, Гарри и Гермиона зигзагами пробирались к выходу сквозь лабиринт шатких столиков и прогнувшихся скамеек. В баре по-прежнему было тоскливо и неуютно, хотя посетителей прибавилось. Было в этой огромной, полутёмной комнате что-то странное, противоестественное. До Гарри не сразу дошло, в чём дело: в комнате зависла вязкая тягучая тишина, которую нарушал только шепот да редкий стук стаканов. А ведь когда столько людей собирается под одной крышей в дождливый вечер, то должен быть слышен гул голосов.
Две тёмные фигуры склонились друг к другу за столиком в дальнем углу. Но это же?..
— Смотри! — выдохнул Гарри прямо в ухо Гермионе. — Там в углу сидят Снейп и Люпин! Что они тут делают? Они, оказывается, друзья, кто бы мог подумать!
— По-моему, они смотрят друг на друга не очень-то по-дружески, — прошептала в ответ Гермиона.
Не снимая мантии-невидимки, они тихонечко прошли к угловому столу, за которым пили огневиски двое мужчин. Снейп и Люпин разговаривали шёпотом, хотя соседний столик был не занят. Ребята осторожно присели за него. На всякий случай Гарри проверил, полностью ли их прикрывает мантия. Снейп вдруг замер и, быстро оглянувшись, посмотрел в их сторону. Никого не заметив, он снова повернулся к Люпину. Гермиона оказалась права: их разговор нельзя было назвать дружелюбным.
— Надеешься, я поверю, что ты понятия не имеешь, где прячется Сириус Блэк? Он же был одним из твоих лучших друзей в школе. Думаешь, я забыл? — От Снейпа прямо веяло холодом.
Предатель Сириус Блэк был другом Люпина? Безумный преступник с бешеными глазами, которого он видел на листовках, и тихий учитель в поношенной одежде? Гарри попытался представить, как они вместе хохочут в большом зале. Хотя почему бы и нет? И Блэк, и Люпин дружили с его отцом, так что они вполне могли дружить и между собой тоже. Интересно, каково было Люпину, когда его друг оказался убийцей и предателем? Гарри поёжился. Неудивительно, что учитель ЗОТИ выглядит в последнее время таким усталым и измученным, ведь его вероломный приятель сбежал!
Люпин отхлебнул огневиски и посмотрел на Снейпа.
— Да, в школе мы с Сириусом были близкими друзьями, — он говорил нетвёрдым голосом, словно уже порядочно выпил. — Но дружбе нашей пришёл конец, когда он продал Волдеморту Джеймса и Лили и они погибли. Или ты запамятовал эту деталь? Если я его увижу, то, уверяю тебя, тут же убью подлеца собственными руками.
— Интересно… — вкрадчиво начал было Снейп поразительно трезвым тоном.
— Слушай, Северус, я понимаю, что ты тревожишься за безопасность Гарри из-за того, что Блэк на свободе, — тяжело вздохнул Люпин, — но пойми, пожалуйста, что мы с тобой на одной стороне. Спасибо за приглашение выпить вместе, хотя теперь я понимаю, что тебе хотелось всего лишь развязать мне язык.
Он вдруг нахмурился и посмотрел в свой стакан.
— Погоди. Ты что, подлил мне Веритасерума?
— Разумеется, нет, — невозмутимо ответил Снейп.
Люпин устало покачал головой.
— Поверь, в этом допросе нет смысла. Мысль, что я буду как-то помогать Сириусу Блэку, абсурдна. Милостивые боги, ты даже не представляешь, Северус, что Гарри для меня значит! Да я на всё пойду, лишь бы с ним всё было в порядке, и этот предатель-убийца держался от него подальше.
— И как это ты умудрился так сильно привязаться к маленькому негоднику за столь короткое время? Ты же его знать не знал ещё несколько месяцев назад, — холодно заметил Снейп.
Уставившись в свой стакан, Люпин покачал головой.
— Пусть мы и встретились недавно, — прошептал он, — но мне кажется, будто я знал его всю жизнь. Он вылитый Джеймс, понимаешь? Мой лучший друг вдруг чудесным образом воскрес. Когда я в первый раз увидел Гарри, мне показалось, что это галлюцинация. У меня сохранились фотографии тринадцатилетнего Джеймса — того же возраста, что сейчас Гарри. Увидев мальчика, я на мгновение подумал, что это и есть Джеймс; что благодаря какой-то невиданной магии он просто сошёл с фотографии прямо в Хогвартс.
Рядом под мантией шумно засопела Гермиона. К счастью, учителя были слишком увлечены беседой и ничего не услышали.
— Вылитый Джеймс, говоришь? Такой же кичливый и безответственный, как его отец, — сердито уточнил Снейп. Но тут же, как будто спохватившись, уже совсем другим тоном добавил: — Но глаза у него удивительно похожи на материнские… Ты хоть заметил это, Ремус?
Мужчины вдруг замерли, глядя друг на друга. Как будто между ними шёл невидимый разговор, которого Гарри не понимал. Люпин положил руку на плечо Снейпа и прошептал:
— Мёртвых не вернуть, Северус.
— Да, знаю, — Снейп одним глотком осушил стакан, и Гарри показалось, что рука профессора зельеварения дрожала.
Люпин жестом подозвал бармена, тот подошёл и молча бухнул перед ними новые стаканы с выпивкой. Дождавшись, когда он отойдёт на достаточное расстояние, чтобы не слышать их, Люпин тихо сказал:
— Гарри недавно спрашивал меня, нельзя ли вернуть умерших.
— Да что ты? — Снейп вскинул брови. — Значит, интересуется тёмными искусствами?
— Он спросил не прямо, а как бы загадкой, — слабо улыбнулся Люпин, — но, я думаю, на самом деле он хотел спросить, есть ли способ воскресить умерших. Я не сразу догадался, к чему он ведёт. Бедняга… Ему, наверное, пришлось очень тяжело. Каково это: расти без родителей? Его маггловские родственники очень неприятные люди, насколько я понимаю.
— Неприятные? Впервые слышу, — удивился Снейп. — Странно, что директор мне об этом никогда не говорил.
— Может, директору просто казалось, что тебе это безразлично, — сказал Люпин, пристально глядя на сидевшего напротив собеседника.
— Может, — бесстрастно откликнулся Снейп, так внимательно разглядывая виски в своём стакане, будто это было какое-то очень интересное зелье.
— Не могу винить Гарри за тоску по родителям, которых он никогда не знал. За желание узнать магию, которая позволила бы вернуть их назад. Ах, если бы такая была! Но мы оба знаем, что нет на земле силы, способной победить смерть. — Люпин приложился к стакану. — Если бы можно было воскрешать мёртвых, то, наверное, мы все бы уже попробовали это сделать.
— Да, наверное, попробовали бы, — тихо согласился Снейп и одним глотком осушил свой стакан.
***
Когда Гарри и Гермиона вышли на улицу, кроваво-красное солнце уже садилось за горизонт, и вечерний воздух стал морозным.
— Итак, маленькая бледная девочка, которую распределили на Хаффлпафф на моих глазах, оказалась всего лишь плодом воображения другой девочки, уже умершей. — Гарри старался говорить спокойно. — Может, у меня и правда не в порядке с головой...
Гермиона сжала его руку под мантией.
— Не говори глупостей, Гарри, — спокойно сказала она. — Ведь имя Салли-Энн появилось в школьных архивах, когда мы положили на него хроноворот. Разве воображаемая девочка была бы там записана? И как простая детская выдумка могла оставить пустое место на карте мародёров? Нет, два года назад в Хогвартсе точно был кто-то, кто назвался Салли-Энн. И её распределили на Хаффлпафф. И этому должно найтись логическое объяснение. Давай-ка присядем и спокойно над этим подумаем.
Как ни странно, от спокойной уверенности Гермионы Гарри немножко воспрял духом. Было что-то утешающее в её хладнокровной логике, как и в свежем вечернем воздухе, который остужал пылающие щеки.
Гермиона повела его к скамейке у «Сладкого королевства». Окна кондитерской всё ещё светились, хотя в этот час посетителей было немного. В сгущающихся сумерках яркая, магически украшенная витрина так и звала случайных прохожих зайти в магазинчик, но на улице было пустынно.
«Даже нас там нет, — подумал Гарри. — Нас не видно под мантией-невидимкой, просто осенним вечером слышатся два бесплотных голоса».
— Давай рассуждать логически, — предложила севшая рядом Гермиона. — Девочка, которую ты видел два года назад, и которую распределили на Хаффлпафф под именем Салли-Энн Перкс, выглядела точь-в-точь как Ариана Дамблдор. И Ариана сказала, что когда-то воображала, будто она Салли-Энн Перкс. Так что будет вполне естественно предположить, что Салли-Энн и Ариана — это один и тот же человек.
— Но портрет Арианы сказал, что Салли-Энн — это выдумка, — прошептал Гарри. — И все остальные говорили мне, что Салли-Энн не существовало в реальности, что я просто её придумал. Дамблдор, Макгонагалл, Рон, ученики из Хаффлпаффа… Сначала я думал, что они ошибаются. Но теперь, когда Салли-Энн сама сказала, что Салли-Энн не существует… — он в замешательстве покачал головой.
— Но ты видел Салли-Энн в Хогвартсе, Гарри. И Плакса Миртл тоже, и ещё некоторые призраки. Кто-то был в Хогвартсе под именем Салли-Энн. И кем бы ни была эта Салли-Энн Перкс, она помнила Амариллис, подругу Арианы, — спокойно продолжила Гермиона. — И она ориентировалась в Хогвартсе лучше, чем полагается новичку. Салли-Энн выглядела точь-в-точь как Ариана, помнила подругу Арианы и носила имя, придуманное Арианой. Разве не логично предположить, что это всё-таки была Ариана? Но как же такое возможно? Ведь Ариана, как ни крути, умерла девяносто лет назад…
Гермиона дотронулась до золотой цепочки у себя на шее.
— А что если у Арианы был такой же хроноворот? — прошептала она. — Может, она как-то перенеслась во времени? Может, она исчезла из 1896 года и тут же появилась в Хогвартсе в 1991? Путешествие во времени объяснило бы, почему она была в таком замешательстве и почему исчезла из Хогвартса всего через неделю. Макгонагалл предупреждала меня, что отправляться далеко опасно, что от этого может нарушиться ход времени. А что если это случилось не со временем, а с путешественником во времени? Может, Ариана отправилась так далеко в будущее, что начала разрушаться, исчезать. Может, она просто не вписалась в будущее…
Гарри на мгновение задумался. Он представил, как маленькая девочка с портрета неподвижно стоит посреди большого зала в завихрении времени…
— Но почему она выбрала этот год? — он нерешительно покачал головой. — Допустим, Ариана переместилась во времени. Но почему именно в будущее на девяносто пять лет? Почему не на сто? Не на девяносто девять?
Гермиона чуть нахмурилась.
— Об этом я не думала. Девяносто пять лет… Девяносто девять — это производное двух магических чисел, девяти и одиннадцати, а сто — это десятка, число тетрактиса, возведённое в квадрат. Девяносто пять похоже на случайно выбранное число, без какого-то тайного смысла. Может, она отправилась в Хогвартс в 1991 год по какой-то другой причине.
— Но ведь в том году в Хогвартсе не произошло ничего особенного?
— Ой, не знаю, Гарри, — усмехнулась Гермиона. — Разве не в том году в Хогвартс пошёл знаменитый Мальчик-который-выжил?
— Уж не хочешь ли ты сказать, что она пришла в Хогвартс, чтобы встретиться со мной? Но я её совсем не знал и даже никогда с ней не говорил…
— Не знал, — задумчиво согласилась Гермиона. — Но ты её запомнил…
— Но Ариана Дамблдор мертва, — прошептал Гарри. — Она умерла девяносто лет назад. Она не могла переместиться во времени. Ведь после смерти невозможно путешествовать во времени, верно? И даже портрет подтвердил, что она больше никогда не возвращалась в Хогвартс после того несчастного случая, что произошёл из-за неё.
— Так сказал портрет. — Гермиона помолчала. Потом задумчиво добавила: — Но портрет — это всё же не человек, Гарри. Портрет помнит только то, что случилось с человеком при жизни. Так что портрет не может помнить, что случилось после…
— После смерти? — Гарри поёжился. Неужели Салли-Энн была Арианой, вернувшейся из мёртвых?
— Но ведь не существует способов вернуть мёртвых к жизни, верно? — нерешительно спросил он. — Даже философский камень может лишь продлить жизнь, а не возродить мёртвого… — Перед глазами как живая мелькнула картинка: он в подземелье, перед ним двуликий человек — робкий Квирелл и ужасный Волдеморт как единое целое. Постойте, разве сам Волдеморт не пропал на много лет после неудачной попытки убить Гарри и не болтался, бесформенный, в неведомом измерении, пока не прицепился к хогвартскому учителю-заике? Ему был нужен философский камень, чтобы вернуться в полноценной жизни во плоти. Может, дух Арианы тоже витал где-то и вернулся к жизни благодаря философскому камню? Нет, Ариана Дамблдор умерла, а не просто исчезла. По крайней мере, все так думали…
— Ну хорошо, может, Салли-Энн не могла быть Арианой, потому что та мертва. Но, может, Салли-Энн была ожившим воспоминанием об Ариане, — предположила Гермиона. — Известно, что существуют формы, в которых умершие могут находиться среди живущих. Например, призраки, портреты, карточки от шоколадных лягушек…
Они обернулись и посмотрели на красочную витрину кондитерской. В центре жизнерадостно бурлил шоколадный фонтан, а вокруг него раскинулась миниатюрная копия Хогсмида, полностью слепленная из сладостей. Чёрные лакричные дементоры в ужасе разлетались от брызг фонтана. Толстый слой сахарной глазури покрывал хорошенькие магазинчики из имбирного печенья и изящные домики из кокосовой пастилы, как свежевыпавший снег. Но времена года тут смешались: за зелёным забором из мятных палочек-леденцов цвели сладкие фиалки и герань. Шоколадные лягушки весело прыгали по улицам, вымощенным разноцветными всевкусными орешками. Рон душу бы продал за коллекцию карточек от шоколадных лягушек, что выстроилась вокруг конфетной деревеньки. Среди них был и Дамблдор. Как в ожившем мультике он болтал с карточками Джона Дира и Гесера из Лина, и они все вместе смеялись, будто только что услышали отличную шутку.
Но изображения великих волшебников никогда не разговаривали с владельцами карточек. В витрине магазина был не Дамблдор, а лишь картонка с зачарованным рисунком. Карточка от шоколадной лягушки — это всего лишь изображение человека, не больше. В колдографии применялась более сложная магия, чем в карточке: на ней человек получался таким, каким он был в момент фотографирования. Люди на колдографиях двигаются, улыбаются, хмурятся. А портреты создавались ещё более сложной магией. Портрет может говорить голосом изображённого, беседовать с живущими и хранить воспоминания о прошедшей жизни.
— Интересно, — медленно произнёс Гарри, — существует ли магия, сходная с той, что даёт возможность портретам разговаривать и сохранять память, только более сложная… Что-то, что позволило бы человеку, которого помнят, воплотиться в трёхмерном измерении и пройтись среди живых, а не сидеть запертым на плоском холсте…
— Но Распределяющая Шляпа сказала, что Салли-Энн была живой девочкой, а не ожившим портретом… Какая же магия может воплотить в жизнь воспоминание? — озадаченно спросила Гермиона.
Гарри посмотрел на светящуюся витрину магазина. Там отражалась пустынная сумеречная улица. Тёмная реальность, наложившаяся на весёлый карамельный городок. Гарри стянул мантию-невидимку и поискал глазами собственное отражение в ярко освещённой витрине. Вот оно! Его лицо нечетко, как призрачное, виднелось между карточками от шоколадных лягушек и пакетиками тараканьих гроздьев. Взлохмаченные тёмные волосы, круглые очки… Его лицо? Он придвинулся поближе и присмотрелся.
«Нет, не моё, — подумал он. — Лицо моего отца. Я вижу в витрине отражение Джеймса Поттера. Цвета глаз точно не разглядеть, — может, мои глаза карие, а не зелёные… Шрама не видно из-под волос, может, его там и нет. Может, это не моё отражение, а отражение моего отца…»
Он протянул руку и нерешительно прикоснулся к своему отражению в стекле.
«Я прикасаюсь к отражению моего отца. Кто сказал, что нельзя вернуть мёртвых? Я — память о моем отце, отражённая в волшебном стекле…»
Вдруг он замер. Словно очарованный, Гарри не отрываясь смотрел на собственное отражение. Дрожащей рукой он провёл по своему лицу в витрине, и отражение тоже подняло руку и прикоснулось к его пальцам.
— Гарри? — шепотом позвала его Гермиона. — Что не так? На что ты смотришь?
— На моего отца, — хрипло ответил Гарри. — На себя. На нас обоих. Иногда разгадка лежит на поверхности, а мы ищем в глубине… Потрясённый, он опустился на скамейку.
