Мы друзья с тобою изначала:
у нас едины скорбь, и страх, и дно;
даже солнце у нас общее.
Ф. Ницше «Так говорил Заратустра»
Стена крякнула, скрипнула, задрожала, но осталась на месте.
Драко издал невразумительный звук типа «ффффп!» и вопросительно покосился на Снейпа. Тот выглядел озадаченно: стена, закрывавшая вход в гостиную Слизерина, не отреагировала на довоенный пароль положенным образом.
– Настройки слетели? – невинно поинтересовалась Гермиона.
Поттер и Уизли одновременно фыркнули. Неугомонная Грейнджер, переболев идеей осчастливливания домовых эльфов, нашла новое применение своему энтузиазму и бросилась осваивать компьютерные технологии. Теперь она периодически начинала говорить на совершенно непонятном языке, а Рон и Гарри выучили некоторые особо заковыристо звучащие слова и пользовались ими вместо мата.
Снейп раздраженно скривился и назвал пароль еще раз, но стена всем своим видом демонстрировала полное презрение к его попыткам.
– Кто у нас тут с Райвенкло? Вы ж там вроде спецы по подбору паролей! –захихикала Сьюзен Боунс. Терри Бут насупился в ответ и пробурчал что-то про сто восемнадцать в сто девятнадцатой степени вариантов.
– Смешно. Очень, – тихо прошипел Драко.
– Спокойно, Малфой, – голос Поттера прозвучал непривычно лениво. – Нам что надо? Внутрь попасть?
– А ты как думаешь?
– Головой. Бомбарда Максима!
Взрывная волна впечатала присутствующих в противоположную стену и припорошила каменной крошкой. – Головой, говоришь? – Малфой в ярости отплевывался от известки. – Которой из?
– Поттер, я знала, что ты дурак, но чтоб до такой степени… – Пэнси Паркинсон ошарашенно взирала сквозь образовавшийся пролом на слизеринскую гостиную.
– Дуракам везет, – пожал плечами Гарри. – Ну что, хозяева вперед или мне, как всегда, грудью на амбразуры?
Никто не засмеялся – может, потому, что мало кто знал, что такое амбразура.
– То-то я по жизни такая невезучая, – усмехнулась Гермиона.
– Да, мне тоже не особо везет, – Рон заботливо отряхивал пыль с плеч подруги. – Следовательно, я умный?
Профессор Снейп мрачно молчал. Разве можно было сказать хоть что-то разумное, глядя на нездоровое и неуместное веселье студентов? Студентов… горстка семикурсников, возжелавших непременно доучиться и получить дипломы в первый же год после войны, в полуразрушенной школе. Да что там – в полуразрушенном мире, где тисненое золотом свидетельство о получении основного магического образования ценится даже меньше рулона туалетной бумаги. Пир во время чумы. Танцы на похоронах. Учеба в Хогвартсе.
– Малфой, а ты как, умный или везучий?
– Иди в жопу, Уизли!
Драко медленно и даже с опаской приблизился к пролому.
– Да тут везде одна сплошная жопа, – ничуть не обидевшись, ответил Рон. – Хорошо хоть, большая. Не тесно.
Малфой осторожно перешагнул через груду камней в пустую гостиную. Из-под его ботинок взвились легкие облачка пыли. Он критически оглядел комнату и удрученно вздохнул:
– Ну… добро пожаловать.
Поттер и Уизли подхватили Грейнджер под локти и переставили в гостиную, как пластмассового пупса.
– Не стану говорить, чтобы чувствовали себя как дома. Вы и без этого будете вести себя как дома.
– Не будем, – Рон с подозрением разглядывал висящие на цепях лампы. Светло-зеленые плафоны были покрыты тенетами, и Рону с его арахнофобией они очень не нравились. – Как дома не получится, у вас тут не кормят.
Гермиона снова улыбнулась:
– Кто о чем, а Рон о питании…
– Конечно! Сначала питание, потом воспитание. Мы проехали полторы сотни миль, и я натурально хочу жрать!
– Пошарь в моей сумке, что найдешь – то твое. А просторно тут у вас… – Гермиона запрокинула голову, силясь разглядеть затейливую лепнину на потолке.
– Места всем хватит.
Студенты медленно разбрелись по бывшим слизеринским апартаментам, оставляя за собой цепочки следов в пепельной пелене пушистой пыли.
Война уродует женщин. Война уродует все, но женщин – особенно.
Женщины войны похожи на трупы. Война безжалостной лапой стирает красоту с их лиц, выдирает из их душ и любовь, и счастье, и гордость, сутулит плечи, из всех эмоций оставляет только животный страх, а из чувств – только тоскливую боль. Бессильные и окоченевшие сердцами, лишенные блеска и прелести, уставшие и измученные, жуткие восковые куклы из детских кошмаров.
Военные мужчины, даже калеки, не кажутся такими потусторонне ужасными. Война – предназначение мужчин, их дело и их крест. Мужчина должен быть воином. Сама мудрость жизни – женщина, и любит всегда только воина.
Страшно смотреть на женщин войны. Всякая война заканчивается тогда, когда мужчины видят, во что превращаются их женщины. В каждом мужчине живет еще ребенок. Женщина – игрушка для мужчины. Светлая, лучистая, прекрасная, дорогая и драгоценная. Любимая, хранимая бережно и вечно желаемая. Что может быть страшнее, чем изломанная детская игрушка? Кто измерит горе маленького ребенка, увидевшего любимого мишку с оторванной головой?
Женщины войны – куклы с выколотыми глазами.
Женщины войны – разбитые елочные игрушки.
У женщины войны – лицо смерти.
Северус Снейп достаточно часто видел смерть, чтобы знать, как она выглядит.
Как Минерва, шествующая сейчас к директорскому креслу за столом преподавателей. Она еще держится, непотопляемая МакГонагалл, сполна оправдывает данное ей гордое имя древнеримской богини мудрости. Но вот эта медленная поступь – напрасно Минерва старается придать ей величавости и степенности. Короткие шаги неуверенны и шатки, словно женщина идет по спущенному на воду плоту. Узкие губы поджаты строго, как всегда, – но это лишь на первый взгляд. На самом деле они судорожно стиснуты, чтобы ненароком не выдать нервного дрожания – признака подступающей дряхлости. Глаза Минервы МакГонагалл в пору ее молодости сводили с ума хогвартских старшекурсников, но теперь в этих запавших глазах не осталось ничего, кроме страха и усталости бояться.
Тот же страх выглядывает из глаз Персефоны Паркинсон. Тоскливый страх загнанного звереныша, страх безнадежный, бессмысленный, бесконечный. Ни следа не осталось от гордой надменности слизеринской старосты, ни намека на прежнее высокомерие – все пожрал страх. Тем, чьи родители были Упивающимися Смертью, остается только бояться. «Дети не отвечают за грехи отцов» – это лишь красивый лозунг. Все они, чистокровные наследники древних родов, в ответе за каждый поступок и каждое слово каждого своего предка. Этим детям придется нести тяжкий крест вины родителей, и детям их детей, и всем поколениям до самой смерти рода. Такие пятна не смываются временем, но въедаются крепче.
И в отчаянно-беззаботной улыбке Сьюзен Боунс сквозит страх прошлого и боязнь будущего. В послевоенном будущем разобранного на запчасти магического мира есть чего бояться. Юные волшебники, особенно чистокровные, в большинстве знали, какое будущее им уготовано, – его легко было предсказать и без помощи Трелони. Знали и готовились к нему. Ждали. И вот настало время им выходить в мир – а от мира остались одни дымящиеся руины. Тем, кто мечтали увидеть этот мир у своих ног, теперь придется поднимать его с земли. Строить заново.
Взрыв хохота за студенческим столом отвлек Снейпа от размышлений. Боунс и МакМиллан разыгрывали какую-то сценку сомнительного содержания, а остальные самозабвенно ржали, позабыв про ужин. Даже Малфой, полулежа на столе, стонал от смеха и утирал слезы краешком слизеринского галстука.
– Блин, люди, хорош уже, а? – это Уизли, изображает праведное возмущение между истерическими похрюкиваниями. – Дайте пожрать наконец!
– Рон! – это Грейнджер.
– Я! Уже восемнадцать лет как!
– И все о еде?
– Гермиона, ну ты сама подумай, ведь это просто прекрасно – поесть!
– Рон, ты даже не представляешь, как точно ты обрисовал расстановку сил в нашей компании. Твоя задача – есть, моя – думать.
– А чего тут думать? Есть надо!
– А я? – встрял Поттер, протирая очки. – Моя какая задача?
Грейнджер нашлась моментально.
– Спасать. Рона – от переедания, меня – от истощения.
Только тут Северус обратил внимание: Грейнджер не притронулась ни к мясу, ни к овощам, только отщипнула несколько кусочков булки, зато с жадностью пила сок, словно с похмелья. Неужели безумное «Золотое трио» уже успело где-то кирнуть? Могут, эти – могут. Они и раньше-то не отличались благопристойностью и уважением к общественному порядку. Теперь, после войны, вообще поля не видят.
Поттер стену в Подземельях разнес – как будто мало разрушений в замке… И ничего, даже глазом не моргнул. Как будто так и надо.
Уизли переставил в слизеринских комнатах всю мебель и неторопливо, методично перекрасил обивку и балдахины в красный цвет. Вроде мелочь, но слизеринцы обиделись. В баталиях за цвет мебели оказалась уничтожена большая часть самой мебели. А Уизли, когда взбешенная МакГонагалл потребовала объяснить происходящее, объяснил происходящее убийственно невозмутимо: «В ЗОТИ практикуемся!» Что характерно, все остальные, включая слизеринцев, дружно закивали, демонстрируя полное единение в этом вопросе. Минерва, впрочем, отреагировала адекватно – есть еще скипидар в клизме, как любит говорить Поппи. Получившая еще в юности заслуженную кличку «Ее Стервейшество», МакГонагалл нежно посоветовала не поделившим территорию недорослям до утра попрактиковаться в восстанавливающих чарах – в противном случае им придется практиковать маггловское столярное искусство.
Грейнджер заставила Малфоя без магии чистить камин. Эльфов, мол, и так в замке полторы штуки, они совсем из сил выбились. Причем заставила буквально: поглаживая его кончиком палочки по горлу, за полминуты убедила в облагораживающем воздействии физического труда. Малфой тогда ее палочку спокойно ладонью отвел (отцовская школа, Волдемортова муштра), но облагораживаться полез. Это грязнокровку Грейнджер можно было костерить во всю мощь бурной фантазии, а Героиню войны на хрен не пошлешь.
Героиня войны меж тем, видимо, почувствовала пристальный взгляд и обернулась к преподавательскому столу…
Если бы кто-нибудь вздумал потом напомнить Мастеру Зелий, как он застыл соляным столпом, не донеся до рта чашку с кофе, такой смельчак неминуемо закончил бы свое существование в лабораторной кладовой разложенным на ингредиенты. Ведь этот кто-нибудь не имел бы ни малейшего понятия, что увидел Северус Снейп в тривиально-карих и не самых обворожительных в Хогвартсе глазах.
Ни проблеска страха. Ни тени усталости.
Спокойствие и уверенность. Гордая воля с искринками дерзости, с огоньками раздражающего любопытства, жажды деятельности, неколебимой веры в себя и свои силы… Живые, живые, такие живые глаза среди выжженных страхом обреченных взоров.
Война уродует женщин. Но есть женщины, которых война… оживляет. Исключения из всех правил – женщины, чья неожиданно вспыхивающая красота кажется кощунством на фоне скорбного послевоенного убожества. Таких, наверное, викинги и называли валькириями.
Грейнджер давно уже отвернулась, потянувшись за очередной порцией сока, а Северус все сидел неподвижно, стараясь ухватить и додумать убегающую мысль… Грейнджер всегда была исключением. Даже неукоснительно соблюдая правила, она умудрялась под них не подпадать.
Магглорожденная – но при этом самая сильная ведьма своего поколения; зубрилка – но при этом умница; образцово-показательная скромница – но при этом пацанка и хулиганка под стать своим дружкам.
Всегда исключение. Из стайки ровесниц – по внешности и интересам, из компании ровесников – по полу и интеллекту… Если бы не удивительная жадность до знаний и дружба с Поттером, никто и никогда не обратил бы внимания на невзрачную грязнокровку Грейнджер. Но пришла война, прокатилась по девчонке жестче, грубее, ей досталось крепче, нежели всем ее сверстницам вместе взятым… и словно только этой грязи, боли, крови и мрака не хватало, чтобы птенец-замухрышка превратилась в гордую орлицу. Все ее таланты, знания и умения – все было востребовано, все шло на пользу дела, и это наполнило ее взгляд светом радости, готовности бороться и побеждать. Среди горя и лишений войны Грейнджер поднялась и расцвела – как всегда, дерзко, как всегда, наперекор. То, что убивало других, сделало ее сильнее.
Вот оно.
Снейп со стуком опустил чашку на стол, остывший кофе выплеснулся и запачкал манжету.
Если правильные девочки рождаются для любви и нежности, то девочка-исключение создана для трудностей, для войны и для победы. В экстремальных условиях она живет и сияет, в тепличных – чахнет. Какую новую войну найдет для себя мисс Грейнджер? Кого теперь назначит врагом?
– Северус, ты тоже это видишь?
Тихий голос Минервы вернул в реальность, и Снейп с досадой и внутренней неловкостью обнаружил, что все это время таращился на девчонку, как василиск. Таращился незряче, погруженный в свои мысли, и не видел, что она делает.
А посмотреть было на что.
Когда Грейнджер встала из-за стола, рядом высоченным рыжим столбом вырос Уизли, сграбастал девушку своими медвежьими лапищами и перенес через скамейку. Объятие, которое в этот момент подарила рыжему остолопу чопорная заучка, вряд ли можно было назвать дружеским. И пока Уизли уже стоя допивал сок, давно покончивший с ужином Поттер по-хозяйски обнял Грейнджер за талию, не встретив никакого сопротивления. А потом Уизли тоже перелез через скамейку, Грейнджер ухватилась за его локоть – и так покинула Большой зал, в обнимку с Поттером и под руку с Уизли. Не обращая внимания на озадаченную тишину, повисшую над столами.
– Что ты об этом думаешь, Северус? – по-прежнему тихо промолвила Минерва.
– Ничего.
Он действительно не подумал ничего кроме того, что у Золотого трио съехали напрочь все три крыши. И что одиночество втроем губительно сказывается на неокрепшей подростковой психике.
Но в следующее мгновение Драко Малфой вылез из-за стола, собрал посуду, из которой только что ел, и с самым независимым видом понес ее на кухню. Про излишне теплые взаимоотношения Золотого трио все забыли вмиг.
– Если он там щас примется ее мыть, я вызову «неотложку» из Мунго, – замогильным голосом сообщил Дин Томас.
– И заберет она тебя, – в тон ему ответила Панси. – Потому что никто тебе не поверит.
Бывшая слизеринская староста взяла свою посуду и продефилировала следом за Драко. Дин обалдело посмотрел на ее удаляющуюся спину, на собственную тарелку, на сидящего рядом Невилла.
– Дурдом, – кивнул Лонгботтом. – Присоединяйся.
И тоже пошел на кухню, нагруженный грязными тарелками.
Северус покосился на МакГонагалл – женщина выглядела озадаченно. А его самого глодало чувство неясной тревоги, но пока зельевар не мог ни понять, ни сформулировать, что его так беспокоит. Да, дети ведут себя не вполне адекватно, но это неудивительно при таких-то обстоятельствах. Снейп не мог отделаться от ощущения, что за каждым дурацким поступком, за каждой сегодняшней эскападой кроется что-то очень важное. Что-то, о чем наверняка никто не хотел бы ни знать, ни даже догадываться.
В раздражении, смешанном со страхом, профессор схватил салфетку и принялся вытирать манжету. Хватит. Кончилась война, кончились двойные игры, хватит. Неадекватные юнцы – просто неадекватные юнцы, разрушенная стена – просто разрушенная стена, а непохожая на других девчонка – просто девчонка, пусть и не похожая на других.
