Остров Безымянных Богов

Чай давно был выпит, и по логике вещей пора бы было снова залезть под одеяло, а Мураки все сидел рядом с пустой чашкой, глядя невидящими глазами в окутывавшую красное пятно луны темноту и задумчиво покусывая палец.
Цуруко говорила ему, что его сила в ненависти и боли. А Ория считал, что в страсти. Мураки редко думал, кто из них прав, но сейчас ему вдруг пришло в голову, что оба его друга ошибались. Его сила — в желании победить, в умении радоваться победе, даже если на коже запеклась кровь, его собственная или чужая. Хотя он тоже мог ошибаться.
Как ошибался тогда, в лодке, думая, что, выбравшись с Острова, положил конец игре. Настоящая игра тогда только начиналась…
Мураки, не удержавшись, передернул плечами. Нет, увольте. На Остров он не поедет. Даже ради Цудзуки.
Даже так…


***

— Именем Неназванных Богов тебе выносится приговор, полукровка…
Цудзуки и слушал, и не слушал в то же самое время. После ужаса вчерашней ночи страх уже не доходил до его сердца.
Жрица Храма смотрела на него неодобрительно: от ее глаз не укрылась вчерашняя мистификация с плетьми.
— Выйдите все на несколько минут, — глухо приказала она, и длинная вереница прислужников, рабов жриц и прочих потянулась к выходу. Она дождалась, когда за последним человеком захлопнулась тяжелая дверь. — Король-Бог уехал вчера ночью с Острова, полукровка.
Нельзя сказать, что новость эта порадовала Цудзуки, но уж точно не расстроила.
— Зачем ты говоришь это мне, жрица?
— Подумала, что тебе будет интересно. Я все знаю о его… заботе о тебе, полукровка. Скажи, ты отдался ему вчера?
— Нет! — яростно сверкнул он глазами.
Жрица смерила испытующим взглядом следы новых кровоподтеков на лице и алые запекшиеся кровью рубцы на шее.
— Верю. Что ж, со своей стороны, я этому рада, но ты выбрал не самую лучшую судьбу.
— Ты хочешь вселить в мое тело Неназванных Богов?
— Это тебе Король-Бог сказал? Напрасно. Он слишком много говорит. Видишь ли, на Острове больше нет Ножа Неназванных. Его… забрали четыре года назад. Сейчас он, вероятно, потерял силу — магия артефактов Острова не сохраняется больше года за его пределами, если не привозить их за Охранные Полосы. Без Ножа Безымянных мы не сможем выбрать новую Поглощенную. Через этот кинжал Боги, — она повернулась к окну, — сродняются с ее душой. Без Поглощенной исчезнут и сами Боги — она единственное, что удерживает их в этом мире. А такого допускать нельзя, поэтому им нужно новое воплощение. Новое тело. Однако ни один человек не выдержит, если поселить в его тело такие сущности. Возможно, тебе удастся выжить — твои силы не на что не похожи. Это вдвойне хорошо, так как Безымянные смогут использовать и твою магию тоже. Кроме того, в твоем теле они, наконец, смогут… Впрочем, — оборвала сама себя Жрица Храма, — довольно об этом. Главное другое — для захвата твоего тела им нужно, чтобы твое сознание не сопротивлялось. Достичь этого так, чтобы не убить тебя, довольно сложно. Магия тут не поможет, только боль. Говоря простым языком, твоя боль должна быть такой невыносимой, чтобы все силы сопротивляться покинули тебя. Понял, полукровка?
Цудзуки в ужасе смотрел в пол, боясь поднять глаза…


***

Цуруко, хватая сухим ртом воздух, с трудом открыла слипшиеся от засохших слез ресницы. Руки ее тряслись, когда она доставала сигареты. Переходы через Охранные Полосы давались ей все с большим трудом. Кроме того, она, по-видимому, синхронизировала свое сознание с Цудзуки — его боль передавалась Цуруко.
Цудзуки ей нравился. Даже не то чтобы нравился, пожалуй — вызывал уважение. За последние несколько дней она уже раз десять связывалась с Мураки, рассказывая ему последние новости и не жалея сгущенных красок и сильных выражений. Благо, от лексики Цуруко краснели даже грузчики. И десять раз получила его вежливое и твердое «нет».
Женщина снова прикрыла глаза, связываясь с Мураки.
Стук в щиты получился достаточно отчетливым. Отчетливее, чем надо для определения «вежливый». Мураки в который раз подумал, какая это малость для Цуруко сломать его защиту, а ведь он по праву считается одним из лучших магов Девятого Магистрата, которому Цуруко и в подметки не годится.
Правда, его подруга никогда не пользовалась своими совершенно особыми телепатическими способностями ему во вред. Либо из дружеских чувств, либо еще не приперло по-настоящему. Не то чтобы Мураки не верил в принципы — верил, еще как верил, но за других ручаться не решался.
‘Что-нибудь еще случилось, Цуруко?’
‘Побейся об заклад, Муракитчи.’ — несмотря на кажущуюся легкость и нарочно легкомысленное обращение, голос у Цуруко напряженный.
‘Я слушаю.’ — тон его обдавал ощутимым холодом.
Цуруко рассказала, что нового ей удалось узнать. Мураки не перебивал ни замечаниями, ни вопросами, но под конец все же не сдержался.
‘Они убили его?’
‘Они не убьют его, Мураки. Они будут его пытать, пока его сознание не потеряет последних способностей к сопротивлению. Но они его не убьют, если он сам, конечно, выдержит пытки.’
‘Он выдержит.’ — голос спокойный, даже немного отвлеченный, как будто у Мураки есть дела поважнее.
‘Тогда его тело захватят Безымянные Боги.’
‘Бесспорно.’
‘Ты не собираешься спасти его? Клянусь, я никому не скажу, что ты сделал доброе дело. Иногда-то можно…’
‘Нет, Цуруко. Не собираюсь.’
‘И тебе не жаль его?’ — резковато поинтересовалась женщина, которая временами уставала от характера Мураки.
‘Нет.’
‘И ты еще говоришь о какой-то гребаной любви…’ — выплюнула Цуруко.
‘Прости, Цуруко.’ — перебил ее Мураки: — ‘У меня звонок по параллельной линии.’
Сильнейшим мысленным импульсом он оборвал все связывающие их нити.
Цуруко рухнула на пол с отчаянным криком. Ощущение было такое, будто в каждой клетке ее мозга жило щупальце осьминога с крючком на кончике, а теперь Мураки раз за разом выдергивал эти щупальца, отчаянно цепляющиеся за ее клетки так, что с каждым щупальцем вырывали кусок плоти. Она кричала, билась, каталась по полу, как эпилептик. Ее рука с силой влепила пощечину ей же самой, да такую, что из разбитых десен у Цуруко пошла кровь. Ее тело и, главное, мозг рвали на много тысяч ошметков, а затем зачем-то собирали, чтобы потом снова разорвать.
Изо рта и носа текли потоки крови. Мышцы отказывались повиноваться, конвульсивно сокращаясь, как при столбняке или отравлении стрихнином. Пару раз она попыталась ухватиться за что-нибудь, пачкая стены и мебель кровью.
Нити рвались одна за другой… Мозг бился в предсмертной агонии.
С последним рывком боль, пронзившая ее, стала совсем невыносимой. Конвульсии становились все сильнее. Руки, ноги и голова Цуруко колотились о пол с такой силой, что она уже прикинула, как именно размозжит себе затылок о паркет.
Внезапно ее тело замерло, вытянувшись. Широко открытые голубые глаза на залитом кровью лице смотрели в потолок, а потом медленно закрылись.


***

Мураки потер висок. Ему было интересно, жива ли Цуруко, но не настолько интересно, чтобы пытаться сейчас с ней связаться. Даже если она в состоянии ответить, вряд ли Цуруко доставит ему такое удовольствие. Однако причин рассчитывать на то, что его подруга сможет это сделать, у Мураки было немного. В конце концов, чем сильнее телепат, тем опаснее внезапный обрыв связей.
С одной стороны, Мураки понимал, что его поступок был не самый… дружеский. Но с другой — не мог не признать, что, пожалуй, время без укоров и побуждений к действию со стороны Цуруко того стоит.
Голова у него болела, как будто в висок кололи длинной острой иглой. Такие обрывы опасны и для того, кто их спровоцировал, хотя и в меньшей степени.
Уколы становились все сильнее. Мураки прижал к голове холодную руку, и, казалось, боль немного отступила. Еще Магистр Травоцеления говорила, что его прикосновения облегчают боль — такая способность любому полезна, а для врача она просто дар Божий.
Пульсация, хотя и не такая отчетливая, не уходила, да и мысль о возможном безумии или смерти Цуруко спокойствия ему не прибавляла.
Будь он… в обычных обстоятельствах, он бы пошел в церковь.
Но здесь, за Первой Охранной Полосой, Мураки даже молиться не решался.
Что ж, Цуруко он помочь ничем не сможет, а боль ему приходилось выносить и не такую…


***

За то время, которое он провел, выбираясь с Острова с Ножом Безымянных на руке, состояние его улучшилось, как ни странно, ненамного — Мураки привык, что его тело быстро восстанавливается. Синяки и кровоподтеки, правда, поблекли, но ребра все еще болели, а главное, что его настораживало — это постоянные головокружения, которыми он никогда раньше не страдал, тошнота, возникающая от любого резкого движения, и буквально разрывающие мозг мигрени. Временами его начинало рвать кровавыми сгустками.
Собственно, медицинская помощь ему не была нужна — поставить диагноз мог любой студент-первокурсник, а Мураки был уже дипломированным врачом. Сотрясение мозга, причем, тяжелое. Но так как специфического лечения от него не придумали, то и смысла обращаться к кому-либо не было. Однако внезапные кровотечения, которые он иногда по пробуждению обнаруживал благодаря залитой кровью подушке, заставили его зайти в больницу в прибрежном городке — сделать рентген.
Врачу — пожилому замотанному мужчине с уже обильной лысиной — юноша сказал, что упал, споткнувшись о канат в лодке, и ударился головой во время морского путешествия.
— Как давно?
— Несколько недель назад.
Карие глаза за стеклами очков сердито блеснули:
— Это безобразие! Почему Вы тянули столько времени?
— Я сам врач…
— Тем более, Ваше поведение безобразно, — перебивает его доктор.
— Я не думал, что сотрясение серьезно.
— А кровотечения Вас не озаботили? Это, между прочим, может означать, что у Вас сломаны кости черепа.
— Я жив, — возразил Мураки и заметил, что манжета его рубашки сдвинулась, открывая все еще темнеющие рубцы на запястье.
Стараясь действовать как можно более незаметно, он поправил рукав, надеясь, что доктор ничего не увидел. Врач смерил его быстрым взглядом и начал осмотр.
— Что ж, я могу подтвердить Ваш собственный диагноз. У Вас сотрясение мозга и довольно тяжелое. Однако мне хотелось бы провести полный осмотр и рентген.
Мураки, которому такая перспектива не улыбалась, попытался возражать.
— Если Вы сами врач, то должны понимать… что больной не должен спорить, — отрезал доктор.
Мураки любил и уважал чужую властность, поэтому подчинился с усмешкой на лице.
Рентгеновские снимки сохли, пришпиленные к лампам, и доктор получил возможность немного посовещаться с ассистентом, одновременно глядя через прозрачное только с одной стороны стекло на юношу, сидящего у него в кабинете.
— Ну что, Каидо. Какая предварительная оценка?
— Никакого перелома костей черепа у него, конечно, нет.
— А в остальном?
Каидо потер подбородок:
— Сложно сказать… На теле многочисленные незначительные повреждения: ссадины, царапины, синяки. Кроме того, имеются сильно выраженные гематомы и кровоподтеки.
— От чего?
— Так определить трудно…
— Допустим, удар о дно лодки при падении?
— Ни в коем случае. Ушибы многочисленны и нанесены каким-то тупым, тяжелым предметом с большой силой приложения и малой ударяющей поверхностью.
— То есть либо кулак, либо сапог?
Каидо кивнул:
— Идеально. Потом… странные многочисленные тонкие порезы, но уже заживающие. Думаю, почти месячной давности.
— В чем странность?
— Очень ровные, будто резали специально. Порезы условно можно выделить попарно, и между каждыми двумя искусственно сорвана кожа.
— Господи! — в ужасе покачал головой врач. — За что?! Мне осталось всего полгода до пенсии! Эти порезы что, знак какого-то культа?
— Не думаю. Еще… — ассистент всмотрелся в снимки, — перелом левой руки, локтевой кости в верхней трети, но уже вправленный и сросшийся — старый. Примерно полугодовой или годовой давности. Многочисленные переломы и трещины на ребрах, как застарелые, так и совсем свежие.
— То есть мальчик ведет бурную жизнь?
— Похоже на то, — ухмыльнулся Каидо.
Они обернулись к стеклу и посмотрели на юношу, сидящего к ним в профиль и склонившегося над каким-то журналом.
— Ну что? — нарушил молчание Каидо. — По идее надо сообщить в полицию.
— Он не напишет заявление, — убежденно возразил врач, поправив очки и без нужды пригладив черные волосы.
— Н-да, — согласился Каидо.
Они постояли еще немножко, а потом врач решился:
— Проклятье! Да пусть кувыркается с кем хочет и как хочет. Мне осталось полгода до пенсии.
Каидо понимающе кивнул, и доктор пошел отдать Мураки результаты рентгена.


***

Месяц с небольшим прошел после того, как Девять Магистров зафиксировали задание для получения степени ученику последнего уровня, которого звали Мураки Кадзутака, но чье Истинное Имя, данное Магистрами, было Церрет, что означает «Серебряный кинжал в ледяной оправе». За это время никакой информации о нем никто из Магистрата не получал. Месяц — это не то чтобы очень много для выполнения задания Магистров, но и не так чтобы очень мало. Магистры ждали известий. Причем Верховный Магистр надеялся, вероятно, на отрицательный ответ, а остальные Девять — на положительный. И не только из любви к Мураки, хотя большая часть Магистров действительно хорошо относилась к нему, но и из раздражения по поводу нового Верховного Магистра Кейшера, который за рекордно короткий срок успел всю Девятку погладить против шерсти. На самом деле, чтобы в такой небольшой отрезок времени, не задаваясь специальной целью, настроить против себя девять совершенно разных по характеру существ, надо обладать несомненным талантом в этой области, но Магистры как-то не могли по достоинству оценить этот дар своего нового главы.
В самом воздухе Магистрата висело напряженное ожидание. Ждали Девять Магистров: возвращение Мураки живым с Острова было бы историческим событием, возможностью сместить Кейшера, происшествием такого масштаба, что переоценить его значение было невозможно, ведь оно наглядно доказало бы уровень мастерства Девятого Магистрата. С другой стороны, если бы Мураки вернулся, нарушив все законы Острова — это могло бы стать началом открытого противостояния Острова и Магистрата, а может быть, и магической войны. Ждал Верховный Магистр: согласие Мураки поставило его перед дилеммой. Если юноша вернется с победой, Кейшер выставит себя дураком, но если Церрет погибнет там, ни один и ни два Магистра открыто назовут Кейшера убийцей. Ждали выпускники последних уровней: многие из них знали Мураки, они спорили, не соглашались друг с другом, даже заключали пари. Ждали ученики младших уровней, которые ничего не знали, но которым тоже передавалось всеобщее напряжение.
Магистрат кипел и бурлил. Населяющие школу оккультных наук существа сходились, расходились, ругались, просчитывали все варианты, пытаясь понять, что будет выгоднее для будущего Девятого Магистрата: чтобы Мураки вернулся с победой или чтобы он погиб с честью.
Лишь двум выпускникам в этот момент было совершенно наплевать на будущее Магистрата, на политические расчеты и репутацию Девяти в целом и Верховного Магистра в частности.
Ория и Цуруко ждали Мураки.
Живого.
Остальное их сейчас не волновало.


***

Наконец, почти через полтора месяца Магистру Вызова удалось связаться с Мураки. Тот очень кратко сообщил, что несколько дней как выбрался из Охранных Полос, а сейчас находится в прибрежном городке у Внешнего моря и собирается возвращаться в Девятый Магистрат. Судя по тому, что больше Магистру Вызова ничего узнать не удалось, Мураки не был расположен поговорить. Это только еще сильнее всколыхнуло всеобщее любопытство. Было ли выполнено задание, или нет? В истории Магистрата еще не случалось, чтобы ученик, согласившийся на испытание для посвящения, возвращался, не исполнив его: либо ему удавалось сделать то, что от него требовалось, либо он погибал. Но ведь Мураки был известен своим очень вольным обращением с традициями.
И снова были споры, пари, дискуссии, обсуждения и иногда чуть ли не драки. Каждый имел свое мнение, но никто ничего толком не знал. Кроме Ории и Цуруко, которые были уверены в том, что уж если Мураки возвращается, значит, Нож Неназванных у него на руке. И еще, вероятно, кроме Кейшера, который уверен не был, но интуиция подсказывала ему именно это, а уж в своей интуиции он не сомневается. Она его никогда не подводила, иначе не видать бы ему места Верховного Магистра, как своих ушей.


***

Где-то в полдень юноша в белом подошел к Роговым Воротам, отгораживающим Магистрат от остального мира, и тихо шепнул: «Церрет». Ворота послушно пропустили его внутрь.
— Кадзутака… — тихо окликнул его Магистр Защитных Чар, отвлекаясь от урока, который он давал ученикам пятого уровня.
— Учитель… — в тон ему ответил Мураки и глубоко поклонился.
Магистр больше не сказал ни слова, да и зачем — все было понятно и так.
Магистрат казался вымершим: получившие степень выпускники разъехались, ученики были на занятиях. Однако Мураки увидел на ступенях главного здания сидящую фигуру с длинной тонкой трубкой в руках. Яркое, как осенние листья на закате, кимоно пятном выделялось на фоне блеклых красок в преддверии зимы. Длинные черные волосы водопадом струились по плечам и спине человека.
Мураки узнал его еще до того, как увидел благородное лицо с узкими, правильно очерченными губами и носом с небольшой горбинкой.
Ория одним движением оказался на ногах. Просто невероятно, что человек может так быстро двигаться. Только что сидел на ступеньках, и вот уже стоит перед Мураки, а через тысячную долю секунды сильные руки воина быстро притягивают юношу к груди, и Ория с фамильярностью старого друга, слишком давнего, чтобы его могли заподозрить в чем-либо предосудительном, быстро и легко целует Мураки в висок.
— Мы волновались…
— Знаю, — тихо говорит Мураки. На секунду поддавшись отголоску слабости, закрывает глаза и склоняет голову Ории на плечо. Однако это мгновение тоже слишком коротко, чтобы его можно было принять за что-нибудь, кроме жеста дружеской привязанности и усталости. — Как у вас дела? — отстраняясь, говорит он.
— Все в порядке. Все ждали тебя, — голос Ории ровен и спокоен, но его темные глаза раз за разом окидывают Мураки внимательным взглядом. Что-то с его другом было не то. — Как твое задание?
— Да как тебе сказать… — неопределенно ответил Мураки, проходя мимо Ории в здание под тяжелые, но не тяжеловесные своды.
— А где Цуруко? — спохватился Мураки, уже зайдя внутрь.
— Она в Заветной Роще. Пошла поговорить с Магистром Травоцеления. Мы не ждали тебя так рано.
— А ты?.. — Мураки не договорил и легко улыбнулся.
Ория тоже ответил одной лишь улыбкой.
В зале спиной к ним, лицом к окну стояла Магистр Стихий, и сквозняк пузырем надувал ее легкий шелковый плащ, расцвеченный лазоревыми и малиновыми разводами. Белые и черные пряди ее волос тоже разлетались под порывами уже зимнего ветра. Однако, даже развеваясь по воздуху, они не смешивались: черные пряди оставались сверху, а белые, гораздо более длинные, трепались ниже.
Магистр повернулась на звук их шагов. Вернее даже сказать, не повернулась, а как бы «перенеслась»: только что она стояла к ним спиной, и вот уже ее синие глаза пристально изучают юношей, создавая впечатление, будто она ни на секунду не поворачивалась в профиль.
— Кадзутака… — и также как и у Магистра Защитных Чар, голос ее замолкает, не договорив приготовленной фразы. Впрочем, одного мгновения, пока Мураки кланялся в ответ, Магистру Стихий хватает, чтобы овладеть собой. — И независимо от того, выполнил ты задание, перед тем как вернуться, или нет, скажу тебе: «Добрая встреча».
— Благодарю, учитель.
— А теперь я спрошу тебя о посвящении… Нож у тебя?
Вместо ответа Мураки поднял правую руку с кинжальчиком. Магистр чуть отпрянула, но тут же справилась с собой.
— И снова скажу тебе: «Добрая встреча». То, что ты сделал, Кадзутака, почти невероятно. И можешь искренне сказать теперь, что делал все, что только не превышает человеческих возможностей… И даже то, что их превышает… — ее аквамариновые глаза не отрываясь смотрели на слегка покачивающийся, выдающий этим свою тяжесть, кинжальчик. — А что теперь ты собираешься с ним делать, Кадзутака? Такая магия крайне сильна, — в голосе ее чувствовалось затаенное беспокойство.
— Отдам Кейшеру, — пожал плечами Мураки. — Эта магия вряд ли по плечу кому-либо, кроме Поглощенной, — при этих словах губы его чуть сжались. — А она мертва.
— И в третий раз скажу тебе: «Добрая встреча», — произнесла женщина с облегчением то ли оттого, что Поглощенная мертва, то ли оттого, что Мураки не собирается оставить кинжал себе. — В любом случае, необходимо срочно доложить Верховному Магистру.
Магистр скрылась за дверьми Озерного Садика. Мураки повернулся к другу, но сказать ничего не успел — хлопнула дверь.
— Мураки! — в зал вошла Цуруко на своих обычных каблуках по 17 сантиметров каждый. — Какая прелесть, мать твою! Не торопимся, не спешим, не суетимся! Никаких, нахрен, звонков или сообщений! Мы тут с ума сходим потихоньку, а он, видите ли, «в прибрежном городке и скоро собирается возвращаться»! Засранец!
— Язык, Цуруко, что за язык… — машинально сказал Мураки. Девушка быстро подошла к нему и коснулась губами его скулы:
— Ладно. Черт с тобой. Поругаться еще успеем. Как все прошло?
— Нормально, — ответил Мураки, опускаясь в кресло — у него снова закружилась голова.
— Очень нормально, — язвительно сказал Ория, гибкими сильными пальцами обводя еще заметные отметины на лице друга, а потом взял аристократически узкую ладонь Мураки в свою руку и посмотрел на страшные рубцы.
Мураки только чуть усмехнулся, по обыкновению опустив ресницы — Ория след от удара узнает при любом раскладе, так что ему юноша даже не стал пытаться лгать про падение на корму лодки. Цуруко тоже посмотрела на Мураки внимательнее.
— Похоронила бы ублюдка, который такое с тобой сделал, Мураки… — чуть хрипло сказала она.
— Бесспорно.
— Хотя, — уже спокойнее продолжала Цуруко, — думаю, нам с Орией особо волноваться не следует. Ты не тот человек, чтобы сотворивший такое продолжал радоваться жизни. Так, что? Все уже похоронено до нас?
Мураки покачал головой, вроде: «и да, и нет».
— Во всяком случае, жизни этот человек больше не радуется.
Цуруко недобро усмехнулась.
— Поглощенная действительно мертва? — спросил Ория, вставая за спинкой кресла Мураки и кладя тяжелые ладони ему на плечи.
— Да.
— И кто же ее убил? — руки воина начинают двигаться, разминая сильные мышцы плеч и неожиданно хрупкие ключицы под белой рубашкой.
— Я, — отвечает Мураки, прикрывая глаза.
Цуруко фыркает, как морской котик, даже не пытаясь этого особо скрыть. Но фырканье это не саркастическое, а скорее носит характер высказывания «так я и знала»:
— Убийство праздновать не принято, но я думаю, мы сделаем исключение, мальчики!
«Мальчики» ответить не успели — вошла Магистр Стихий и попросила Мураки Кадзутаку зайти в Озерный Садик.
Когда Мураки пришел туда, Кейшер сидел за своим столом с мраморной столешницей и занимался бумагами и стопками, лежащими на нем.
Все вокруг стола было оплетено зеленью, растущей прямо из промежутков в светло-голубоватых плитах пола. Журчали многочисленные фонтанчики, фонтаны, водопады и каскады. Через окна в потолке пробивалось не по-зимнему яркое солнце, играя ослепительными бликами на поверхности воды и бегая желтыми пятнышками по зеленой листве. Впрочем, Мураки ни разу не видел, чтобы в Озерном Садике не светило солнце, даже когда на улице был ливень. Говорили, что здесь замешана магия Магистра Стихий, которой подчинялась любая погода на Острове Магистрата и которая могла взять под контроль природу в любой или почти любой части мира.
Раньше Мураки любил бывать в Озерном Садике. Ему нравились чисто умытые беломраморные стены, зелень и шепчущая вода, в голосе которой, по поверьям, можно было услышать голоса всех Магистров за все время существования Магистрата. Громадные сводчатые окна выходили во внутренний двор Главного задания, построенного в виде квадрата. У этих окон очень широкие подоконники, которые и были любимым местом сборов трех друзей. Мураки обычно сидел, забравшись с ногами на подоконник, а Ория с Цуруко, соответственно, должны были стоять рядом. Если бы кому-нибудь пришло в голову спросить Мураки, что он думает об этом, он, вероятно, не тушуясь, ответил бы, что интеллект человека проявляется не тогда, когда он может заставить людей стоять вокруг себя, а когда при этом они чувствуют, что им оказана честь.
Пока верховным Магистром был Менестрель, настоящего имени которого никто не знал, Озерный Садик являлся самым популярным местом для многих учеников. Но Менестрель скончался, а новым Верховным Магистром Девятка выбрала Кейшера, и с компаниями в Озерном Садике было покончено раз и навсегда.
Большая часть учеников перестала ходить в обитель Верховного Магистра просто потому, что теперь это грозило страшными карами со стороны блюстителей дисциплины, которых, правда, в Девятом Магистрате было не так много. Но ведь никогда не знаешь на кого нарвешься, верно?
Мураки же Озерный Садик начал напоминать остывший труп. Оболочка еще лежит и даже не тронута тлением, но душа из нее уже ушла. И по непонятным причинам при виде легких черных узорчатых решеток в рамах окон из белого камня, у него перед глазами вставили совсем другие картины из недалекого прошлого…

…белый-белый снег. Ни одного пятнышка, ни одной соринки… Кроме длинных и широких темных полос. Полос крови. Его крови и крови Элен. Не так далеко от них лежит остов обгоревшей машины. Мураки покоится на снегу. Снег белый-белый. Как фарфор. И такой же холодный. Этот холод временами приводит Мураки в чувство, но невыносимая боль во всей левой половине тела снова и снова заставляет его терять сознание. А рядом с ним лежит его невеста. Которой так и не суждено было стать его женой. Память Мураки была безжалостна. Он помнил все. Помнил, как они везли образцы крови в Центр Здравоохранения поздней зимой. Помнил, как холодно было в машине — не работала печка, и они, чтобы согреть губы, целовались. Помнил взрыв, прогремевший сзади — разорвался баллон с жидким гелием, в котором были образцы. Они обернулись назад, и Элен не справилась с управлением. Изумрудно-зеленую машину занесло на заснеженной дороге, и она, вылетев на обочину, врезалась в дерево. Почему он выпал из машины, когда она, кувыркаясь, летела в ледяную бездну? Ах, да, с его стороны в машине не было ремней безопасности. Он потерял сознание на какое-то время, но и после помнил все. Помнил, как подполз к машине, открыл дверцу и постарался вытащить Элен. Он потянул ее за правую кисть, а она осталась у него в руках, как в детских страшилках. Ее рука была оторвана, как и обе ноги. Нет, не сломаны, а именно оторваны. И это ощущение, когда ее оторванная рука, холодная и какая-то податливая — мертвая, упала ему на колени, он не мог забыть. Он оттащил Элен от машины, и за ее культями остались эти полосы на снегу. Его сил еще хватило на то, чтобы кое-как перевязать ее, но потом он мог только лежать на снегу, на белом-белом, чистом снегу, и чувствовать, как холод проникает внутрь его тела, забирая жизнь. А рядом с ним лежала его невеста. Мертвая. Холодная, как снег. Белый-белый снег…
…а прошлое это было для Мураки на редкость безрадостно. Собственно весь последний год стал для него, за свою, в общем-то, не очень длинную жизнь потерявшего так много близких людей, настоящим испытанием на прочность.
Поэтому теперь Мураки не любил даже проходить мимо Озерного Садика. Этот труп бывшего счастливого места стал для него своего рода символом. Подобное ощущение он испытывал только в доме своего деда, умершего в Токио…
…Мураки подошел к столу Кейшера почти вплотную:
— Добрый день, господин Верховный Магистр.
Кейшер так и не поднял головы, подчеркивая, как сильно он занят:
— Я слушаю, Кадзутака.
— Я выполнил Ваше задание. Вот Нож Неназванных, — с этими словами Мураки ставшими неожиданно неловкими пальцами расстегнул цепочку и положил кинжальчик на стол Верховного Магистра.
Кейшер мельком взглянул на ножичек в богато инкрустированных ножнах и снова уткнулся в бумаги:
— Очень хорошо. Поздравляю Вас, — радости в его голосе было не больше, чем озер в среднестатистической пустыне. — Посвящение состоится сегодня вечером, можете пока идти, Девять Магистров я созову сам.
Мураки стиснул зубы. Не убирая с лица застывшей полуулыбки, он развернулся и отправился к выходу.
— Кадзутака! — окликнул его Кейшер. — Возьмите Нож. Мне он не нужен. Тем более, что на материках — это не более чем красивое украшение.
Мураки чуть было не ахнул:
— Вы хотите сказать…
— Его силы связаны с силами Безымянных. Если кинжал ни разу не побывает за Охранной Полосой в течение года, он превратится в простую красивую игрушку.
— Тогда зачем он был Вам нужен? — не выдержал все же Мураки.
— Мне он не был нужен, Кадзутака. Он был нужен Вам. Это было Ваше задание.
Мураки хотел было что-то сказать, но только взял Нож со стола, снова надел его на запястье и, стиснув кулаки, вышел из Озерного Садика, не произнеся ни слова.
И только оказавшись за дверью, с трудом разжал сведенные судорогой пальцы. На каждой его ладони виднелись по четыре кровавые полукруглые ямки — следы от ногтей.