Пожалуй, он был не совсем готов к такому повороту событий. Итак, он на Острове Безымянных. В самой святая святых, в лабиринте под храмом, где присутствие Неназванных чувствуется так сильно, что Мураки вынужден использовать почти все свои немалые силы, чтобы поддерживать хоть какой-нибудь защитный экран. Если бы его задача сводилась к заурядному воровству, выполнение ее теперь не потребовало бы большого труда: оставалось только найти артефакт и выбраться отсюда, что с его новыми силами тоже не могло представить особых трудностей. Однако чтобы добыть нож Неназванных, нужно было разыграть раунд непосредственно с Поглощенной. Значит, необходимо выдать себя. Мураки сжал зубы и, хотя весь его разум кричал, что это самое глупое из всех возможных вариантов, навел свет.
Ровное магическое освещение мягко показало Мураки своды лабиринта, узоры на них, рисунки, росписи, инкрустации, украшенные драгоценными камнями. Юноша лишь восхищенно покачал головой. Мураки неплохо разбирался в искусстве, в том числе и в живописи, и в архитектуре, но увиденное превосходило все, с чем ему приходилось встречаться.
Теперь оставалось самое трудное: ждать пока тебя заметят, а потом… Впрочем, что будет потом, Мураки старался не думать. Он не был даже уверен, что у него вообще будет хоть какое-нибудь «потом», поэтому пытался гнать от себя мысль: проживет ли он достаточно долго, чтобы сыграть на территории Безымянных, или умрет, не успев даже рта открыть, ведь все зависит только от того, насколько Поглощенная любопытна.
Поглощенная любила бывать в лабиринте, однако дела храма и Острова так часто требовали ее присутствия, что возможность спокойно побродить там редко ей предоставлялась. Кромешная тьма лабиринта ее не смущала — зрение там было ей не помощником, но она с легкостью различала тоннели и залы по шершавости стен, по их звуку при простукивании, по наполнявшему их запаху. Голова Поглощенной хранила тысячи путей. От Ледяного Водопада пятый тоннель направо, пропустить семь ходов налево и три хода направо, повернуть налево, девять ходов направо и один налево, повернуть налево, пятая лестница справа, до третьего яруса, через Пустой Зал тринадцать шагов, нащупать шахту и подняться в Тронный Зал Неназванных — один из самых простых. Запоминать ей было так легко, как будто она знала их всегда. Хотя что в этом удивительного? Она — Поглощенная, извечная жрица, лишь меняющая тела. Однако вспомнить свои предыдущие воплощения она не могла. Она слушала рассказы о предыдущей Поглощенной, но иногда ей казалось, что это она и есть, а иногда, что это совсем чужой ей человек. Этому ее телу было двадцать четыре года. Двадцать лет назад у нее отняли Имя, и с тех пор жизнь ее была отдана Безымянным.
Все изменилось, когда однажды, подойдя к лабиринту, она увидела дверь открытой, а внутри отблески света. Сердце у Поглощенной учащенно забилось. Она вступила под своды лабиринта, осторожно ставя ноги, обутые в тонкие кожаные полусапожки, на каменные плиты, чтобы случайным шумом не спугнуть того, кто осмелился потревожить покой Безымянных. В голове у нее стучала одна мысль: «Человек в обители Безымянных… Храм осквернен…» Она крепче сжала кинжальчик, висящий на цепочке, опоясывающей запястье. Безымянные не пожелали покарать виновного, значит это ее дело. Она — плоть и дух Неназванных Богов. Их Поглощенная жрица.
Впереди жрица увидела свет и тонкий силуэт мужчины, и раздумья, что ей делать, захватили ее разум. На секунду она отвлеклась от размышлений, не удержавшись от восхищения, до чего прекрасен лабиринт, когда его освещает нечестивый, но такой притягательный свет. Этот вандал, как ни странно, не искал, что бы украсть. Вот так сходу Поглощенная сказала бы, что он просто разглядывает узоры мозаики на стенах, время от времени проводя рукой по негладкой поверхности тоннеля, видимо, чтобы лучше увидеть их сквозь многовековые разводы грязи и пыли. Не для этого ли он осквернил Хранилище светом? Но зачем ему эти узоры?
Понимание того, что ей надо делать, нашлось среди ее бессвязных обрывков мыслей. Она аккуратно отступила назад, все также стараясь не производить шума. Двадцать шагов, сделанных на ощупь — Поглощенная не рискнула обернуться к таинственному человеку спиной… Тридцать… Сорок… Ее рука осторожно нащупала окованную железом дверь… Поглощенная поспешно выскочила из лабиринта и захлопнула за собой тяжелый засов. Теперь все — этот мерзавец хотел проникнуть в лабиринт? Отлично. Там он и сдохнет. Нет там ни воды, ни еды — если, конечно, ему не по вкусу сырые крысы. Дверь ему не открыть и других выходов из лабиринта не найти. Если же он попробует искать дорогу в этом хитросплетении коридоров, переходов и тоннелей, то наиболее вероятно, что его смерть будет мучительнее, но быстрее, чем обычно бывает от голода и жажды. Коридоры богаты колодцами там, где их и не ждешь. Переходы изобилуют ложными камнями, проваливающимися при неосторожном прикосновении. Тоннельные потолки и стены грозят обрушиться в любой момент. Конечно, не стоит забывать, что в подобных местах всегда царит жизнь: голодные крысы, ядовитые насекомые, черви, вопреки всем законам природы имеющие зубы. Защита в лабиринте очень сильна — скоро он останется без света, а в темноте шансов у него нет, и как она надеется, что смерть его будет мучительна! Осквернитель святынь!
Поглощенная, гордо вскинув голову, пошла прочь от двери. Дня через три она придет с рабом и заберет тело, если, конечно, они его найдут, если вообще, что-нибудь останется от этого тела.
Мураки слышал, как лязгнул засов, и медленно закрыл глаза, стараясь справиться с паникой. Потом он притушил магический свет, не было смысла тратить свои силы, и так надо напрягать каждую их толику для отражения черной мощи, стремящейся полностью овладеть его сознанием.
Сколько времени потребуется Поглощенной, чтобы заинтересоваться, жив он или нет? День? Два? Три? А если больше, что тогда? Положение его было отчаянным, но нельзя не отметить, что любому другому человеку в такой ситуации пришлось бы гораздо хуже.
После семи лет пребывания в Девятом Магистрате Мураки привык долгое время обходиться без еды и воды, так что трое суток о воде он мог не беспокоиться. Он не боялся одиночества и никогда не страдал клаустрофобией. Кроме того, правый глаз, как выяснилось, позволял кое-что видеть в кромешной тьме лабиринта, а странное чутье давало возможность пусть немного, но ориентироваться в запутанных переходах. Не говоря уже о том, что нервы у Мураки были достаточно крепкими, чтобы выносить и сумрак, и странные шорохи, и крыс, время от времени пробегающих по ногам.
Поглощенной стоило бы выкинуть этого мужчину из головы в тот самый момент, как она закрыла тяжелую дверь. Просто еще один, принесенный в жертву во имя Безымянных. Однако отделаться от мыслей о нем и о красоте лабиринта, показавшейся под странным светом, никак не удавалось. Через трое суток Поглощенная решила все же удостовериться в его судьбе.
В подземелье храма было множество небольших глазков, выходящих на поверхность, и Поглощенная знала их все, что позволяло ей снаружи увидеть практически любую часть лабиринта. Найдя нужное оконце, Поглощенная заглянула в темноту подземелья. Ее глаза уже через несколько секунд различили предметы внутри, подсвеченные лучами из глазков в стенах чуть заметно, почти неуловимо даже для жрицы.
Прислонившись затылком к каменной кладке, сидел тот самый юноша, неподвижный, но явно живой. Его белая одежда ярким пятном выделялась в темноте, и теперь Поглощенная могла внимательнее рассмотреть приговоренного. Жрица привыкла к людям архипелага и рыбачьих поселений: первые были смуглые, черноволосые и темноглазые, вторые — невысокие, кряжистые, с обветренными лицами и огромными мозолистыми руками. На этом фоне юноша в лабиринте выглядел почти экзотически: с бледной кожей и платиновыми волосами, выделяющимися на грубой кладке стены. Пряди недлинные и собраны в небольшой хвостик на затылке, челка выправлена и уложена, закрывая правую часть лица.
Тонкие пальцы левой руки, лежащей на каменном полу, сжимали что-то похожее на узкую полоску пергамента. Поглощенная чувствовала силу, исходящую от этого человека. Не очень явственную, как бы заглушенную блоком Острова, но, тем не менее, вполне ощутимую, словно что-то чужое.
Вопрос об источнике сил этого юноши был одним из многих, не дающих Поглощенной покоя. Вся магия уничтожается уже после Первой Охранной Полосы, после Второй перестают работать разные механизмы, а за Третьей — на свободе Стражи. И тем не менее, этому чужестранцу удалось вызвать свет в подземелье — значит, его силы не были парализованы.
Она может оставить его еще на несколько суток в лабиринте, и какой бы у его силы ни был источник, этот человек умрет. Но тогда она уже никогда не узнает ни о том, кто он, ни о том, откуда и как он смог попасть сюда незамеченным, ни о силах, подвластных ему.
И Поглощенная решилась.
Она откинула дверцу, закрывающую крошечную отдушину около глазка.
— Иди в третье правое ответвление галереи. Пропусти четыре коридора слева и один справа, потом поворачивай направо. Сделаешь четыреста шагов по нему, и слева будет дверь. Толкни ее как следует — за ней небольшая камера. Жди там, — протараторила на одном дыхании Поглощенная и захлопнула отдушину.
Девушка глубоко вздохнула, запыхавшись так, будто долго мчалась бегом, и медленно пошла с холма вниз за своим рабом. Конечно, была все было за то, что этого юношу они не встретят в назначенном месте. Вряд ли он знает гахрбрихское наречие, вряд ли успел запомнить ее указания, вряд ли сможет их выполнить — лишь ей одной удавалось мгновенно запоминать ориентиры под землей.
Раб, который служил ей еще с тех пор, когда ее четырехлетней девочкой привезли на Остров, был единственным, кому Поглощенная доверяла достаточно, чтобы посвятить его в тайну юноши в лабиринте. Поглощенная понимала: отныне ее, «молодую жрицу», будут вечно упрекать в вытворенном, но также она знала, что сознательно старик ее никогда не выдаст, а, оставляя в живых человека с материков, Поглощенная рисковала честью и жизнью.
Считается, что любое решение Поглощенной автоматически становится приказом, оспорить или отменить который никто не в праве. На самом деле, к сожалению или к счастью, это не так. Жрица Храма всегда старается уличить Поглощенную в неповиновении Богам, в неуважении к святыням или в нарушении законов. Говорят, что Жрица Храма в сговоре с Королем-Богом, а его со счетов скидывать тоже нельзя. Хоть он и утверждает, что полон почтения к Безымянным, его поступки показывают обратное. Если этим двоим удастся обвинить Поглощенную, никто уже не поручится за ее жизнь. Но что Поглощенной в жизни? Она лишь сменит тело и придет вновь — так говорит вера. Гораздо худшим может быть тайное заключение — ведь тогда она не сможет переродиться, и Неназванные Боги останутся без своей жрицы.
Так что ставка в игре, где призом был, возможно, всего один взгляд на юношу с материков, которого звали Мураки, о чем Поглощенная не имела ни малейшего понятия, была гораздо выше, чем он сам мог бы предположить.
Поглощенная была так взволнована встречей с человеком с материков, что, пробираясь в ту камеру, которую сама ему указала, чуть не пропустила один из ориентиров. Это уже было ни на что не похоже, да и просто опасно: подземелье шутить не любит, потеряться в лабиринте можно в два счета.
К удивлению, но не сожалению Поглощенной, этот человек нашел указанную ему дорогу и теперь сидел на подобии каменного ложа у одной из стен. Увидев ее и раба, он поклонился, но жрица на поклон не ответила.
— Ты знаешь гахрбрихское наречие?
— Да, жрица, — говорил он очень четко, хоть и с сильным акцентом.
— Кто ты? Соглядатай?
— Я человек Девятого Магистрата. Ты знаешь о нем, жрица? — голос у него был чуть хриплый, но от этого лишь более привлекательный.
— Ты приехал шпионить? Или воровать?
Мураки поколебался секунду, а потом, тщательно подбирая слова полузнакомого языка, рассказал про задание все, кроме того, что же действительно он должен был украсть.
— Ты знаешь, что тебя ждет за твои действия? — спросила Поглощенная, пытаясь поймать взгляд этого юноши, который спокойно, почти изящно сидел на обожранном веками камне.
— Пытки и смерть, — чуть ли не безразлично сказал он и, подняв голову, в упор посмотрел на Поглощенную необычно глубокими, что вообще для серых глаз редкость, глазами. Вернее, виден был один глаз, другой скрыт челкой.
— Ты не ошибся, — Поглощенная помолчала, но и юноша не спешил с продолжением диалога. — Как твое имя?
— Кадзутака Мураки.
— Как тебе удалось попасть на Острова так, что об этом не узнали Стражи? Я чувствую, что тебе подчиняются силы, отличные от тех, которыми пользуются другие маги. Что это за силы?
Юноша долго молчал, не глядя на Жрицу, а потом покачал головой:
— На этот вопрос я не могу ответить.
В темных глазах Поглощенной вспыхнул нехороший огонек:
— Ты слишком уверен в себе, а сейчас твоя жизнь висит на волоске.
Поглощенная послала сдержанный импульс, и тело пленника с силой отбросило к стене. От острой боли, взорвавшейся в голове, Мураки едва не потерял сознание — лишь усилием воли он заставил себя вновь сесть прямо. По лицу тек холодный пот, юноша вытер его и посмотрел на окровавленную руку. То был не пот, а кровь. Поглощенная тем временем продолжала:
— Или жизнь не дорога тебе?
Мураки снова посмотрел в глаза Жрице Неназванных Богов, и Поглощенная ощутила отголосок непонятного чувства. Довольно интригующего чувства.
— Ты ищешь смерти! — вырвалось у нее. — Хочешь покоя?..
— Покоя? Нет. Это не для меня. Просто, — Мураки сделал скупой жест пальцами, — смерть так часто была рядом со мной, что я уже не боюсь ее, — на секунду он прикрыл глаза, будто борясь с каким-то внутренним приступом. — И каждый раз Духи Смерти, щадя меня, уносили самых близких мне людей, — тихо добавил юноша.
Поглощенная смотрела на него с откровенным любопытством. Человек с материков… Занятный человек… Сильный человек… И, чего скрывать, красивый…
— Покажи мне умения Девятого Магистрата. Про него рассказывают легенды.
Он чуть удивленно вскинул тонкую бровь:
— Что ты хочешь увидеть, жрица?
— Что-нибудь. Говорят, вы можете заставить людей чувствовать то, чего не существует.
Мураки понимающе кивнул:
— Это иллюзии — обман чувств.
— Я хочу увидеть иллюзию, — выговорила Поглощенная.
— Иллюзию? Но… Хорошо…
— Это слишком сложно?
— Нет. Просто меня удивило, что Жрицу Неназванных Богов заинтересовала такая примитивная магия.
Кровь бросилась к лицу девушки, услышавшей насмешку в голосе пленника. Ей хотелось что-нибудь ответить, но Мураки уже начал первые приветственные пассы — начало любого магического действия.
Обычно иллюзии не требовали ни большого умения, ни большой сосредоточенности, но сейчас Мураки приходилось использовать совсем не магию Девятого Магистрата, а свой собственный непонятный ее источник, хотя Поглощенной он в этом признаваться, конечно, не собирался.
Поглощенная ощутила, как ее простое платье из грубоватой ткани и тяжелый плащ сменились нарядным и богатым вечерним костюмом из настоящего шелка. Он гладко скользил по коже, холодя при каждом движении. Золотые украшения тяжелили шею и запястья.
— Это обманывает все пять твоих чувств, Жрица.
С его словами в камере словно по волшебству появилось зеркало высотой в человеческий рост, которое подсвечивалось мягким таинственным светом. Голос мага звучал откуда-то издалека, и Жрица не видела больше ни его, ни своего раба — она смотрела в зеркало, из которого на нее с таким же удивлением глядела высокая, стройная девушка с роскошными черными волосами, уложенными в причудливую прическу, и большими грустными темными глазами. Алый шелк, словно мокрая перчатка, подчеркивал каждый изгиб ее тела.
— Но все это лишь иллюзия, Поглощенная. Лишь иллюзия, обманывающая разум. От дождя такая одежда не защитит, и от солнца тоже, — продолжал хрипловатый голос все так же издалека.
Внезапный приступ гнева охватил девушку. Только ложь. Ничего кроме лжи. Нет никакой красивой женщины в алом сатине, притягивающем взгляды любого мужчины. Есть только она — Поглощенная, чья жизнь отдана служению Богам, не имеющим ни имени, ни тела, и чья одежда всегда состоит лишь из простого белого платья и шерстяного плаща цвета воронова крыла.
— Это не магия, это ложь! — почти крикнула она, резким движением руки и мысли разрывая опутывающие чары. Исчезло платье, исчезло зеркало, исчез свет и лишь старый раб удивленно смотрел на Поглощенную, да юноша в белом поднял к ней прекрасное лицо, закрытое платиновой челкой, — Ложь! Все это ложь и обман! Вся твоя магия — лишь только ложь! Ты не маг, ты обманщик! И ты умрешь!
Вне себя она крикнула рабу, чтобы он вел юношу в другую камеру.
Слуга Поглощенной подошел к молодому человеку. Лишь едва уловимого касания кулака хватило, чтобы Мураки полетел на каменный пол. Рука инстинктивно вздрогнула, чтобы коснуться мгновенно онемевшей скулы, но юноша остановил себя. Он поднял голову, чтобы видеть лицо жрицы. Из уголков губ текли теплые струйки, и на этот раз Мураки не нужно было ничего делать, чтобы понять, что это такое.
Раб, доставая веревку, подошел к упавшему пленнику и несколько раз ударил его носком тяжелого сапога. Жрица знала, что каждый такой удар — почти стопроцентный перелом одного, а то и двух ребер, но юноша не издал ни звука, лишь правильно очерченные губы сжались чуть плотнее.
Руки с силой завернули за спину и крепко стянули веревками, даже сквозь ткань одежды глубоко врезавшимися в тонкую кожу. Его подняли на ноги, чему Мураки не противился, даже губ не закусил, а ведь боль он должен был испытывать адскую. Жрица почувствовала, как вспышка ее гнева успокаивается, вновь уступая место любопытству.
— Почему твое лицо закрыто? Что ты прячешь?
— Боюсь, и на этот вопрос, жрица, я не отвечу, — чуть глуховато, но почти спокойно сказал Мураки.
— Потому что не можешь?
— В большей степени, потому что не хочу.
— Твоя самоуверенность не знает границ! — не слишком довольно заметила жрица. — По-моему, ты все еще не понимаешь свое положение.
Она мотнула головой рабу, и тот одной рукой с силой потянул веревочные петли на себя, выворачивая юноше запястья, а второй поднял прядь, закрывающую лицо. Мураки дернулся, но быстро понял, что это бесполезно и замер. Поглощенная пораженно смотрела на его правый глаз, в котором не было ни чувств, ни жизни, только серебристая пустота.
— Что это?
— Скажи мне сама, Поглощенная, — чуть приподняв уголок губ, ответил Мураки.
Жрица, борясь с внезапным приступом странного волнения, протянула руку к лицу Мураки. Не донеся пальцы сантиметров тридцать до юноши, почувствовала легкий толчок и вдруг вспомнила о собственной защите, мысль о которой пришла бы в голову Жрице гораздо раньше, если бы эта самая голова не шла кругом. Она отдернула пальцы, но поздно. Тело Мураки отшатнулось назад, как от удара, а на нежной коже медленно расплывался кровоподтек.
Поглощенная отдернула пальцы слишком поздно и успела почувствовать достаточно энергии, идущей от этого мертвого глаза. От изумления она лишилась слов.
— Да кто же ты такой?.. — с трудом выговорила девушка и осеклась из-за внезапной мысли.
Мураки молча кивнул.
— Это невозможно… — скорее самой себе, чем пленнику, сказала жрица.
Мураки пожал плечами, дескать, не хочешь — не верь. Однако Поглощенная хорошо знала, что только безумец не поверит своим собственным глазам. На несколько секунд она окунулась в размышления, в которых интуиция твердила ей — этот пленника некая загадка, а загадки следует разгадывать.
— Ах, да, — спохватилась она, — за синяк извиняюсь. Я забыла о своем защитном поле от чужаков с материка. Я могла снять его, но не подумала об этом.
— Ничего страшного. Какая разница, если меня все равно убьют.
— Да-да, конечно, — рассеянно согласилась жрица. — Веди его в третью комнату рядом с Большим Залом, — приказала она рабу, и тот настойчиво толкнул пленника.
Юноша по инерции сделал несколько шагов вперед и покачнулся, потеряв равновесие, но натянувшиеся веревки отпружинили его назад. В тишине подземелья хруст вывернутого запястья показался настолько громким, что Поглощенная вздрогнула.
Посередине третьей комнаты стояла невысокая, но широкая каменная тумба, Мураки ударился головой о плиты пола и на какое-то время замер, справляясь с острой болью. Сознания он не потерял, но далось ему это с трудом.
Поглощенная, пользуясь моментом, тихо сказала рабу:
— Смотри, чтобы он не умер. Мне нужно многое у него узнать.
— Не волнуйся, Жрица. Я буду по ниточке дергать, так что и муха не умрет, а толк будет.
Поглощенная кивнула.
— Мураки, — величаво заговорила она, — за преступление против Безымянных Богов, — подняла глаза кверху, — ты приговариваешься к казни!
Пленника приперли к тумбе-жертвеннику, и веревочные петли пригвоздили запястья и щиколотки к каменным краям. Раб достал изогнутый нож с зазубренным лезвием. Мураки с трудом воспротивился искушению закрыть глаза — как говорили в Доме Летающих Кинжалов: «слепота не спасает от боли».
Поглощенная стояла, прислонившись к стене. Ей приходилось бывать на сотнях жертвоприношений, но ни одно не было таким безмолвным. Ни одного звука. Только тяжелое хриплое дыхание пытаемого. По еще сильнее побледневшему лицу Мураки текли капли холодного пота, и губы с подбородком постепенно окрасились ярко-алой кровью. Серые глаза, сделавшиеся огромными на враз осунувшемся лице, неотрывно смотрели на Поглощенную.
Под землей сложно определить время. Девушка охарактеризовала бы его так: не меньше часа, не больше двух. Несколько раз ей казалось, что все кончено, но прерывистое дыхание и чуть вздрагивающие ресницы разубеждали ее.
Интуиция палача подсказала рабу, когда надо остановиться. Он поднял голову и вопросительно посмотрел на Поглощенную. Руки у него были скользкими от крови.
Серые глаза все еще преследовали жрицу. Ей вдруг стало страшно — этот юноша, пленник, захваченный в лабиринте, пытаемый в течение часа, лишенный магии и какой бы то ни было поддержки, внушал ей ужас. Девушке вдруг безумно захотелось дать знак рабу, чтобы тот закончил это дело. Один удар кинжала и… все. Все.
Она была горда, эта Поглощенная. Ведь она справилась с собой. И отрицательно покачала головой.
Раб разочаровано оскалил темные крепкие зубы.
Девушка подошла к лежащему Мураки:
— Ты не проронил ни звука. Прими мое восхищение. Не думала, что тебя на такое хватит. Ты гораздо крепче, чем кажешься.
— Да… — судорожно выдохнул он через стиснутые зубы. Губы были глубоко искусаны.
— И что же тебя поддерживает? Надежда? Или гордость?
Мураки на мгновенье смежил мокрые ресницы.
— Ненависть, — тихо ответил он.
Поглощенная после секундного колебания развязала веревки. Мураки, пошатываясь, сел и тут же поспешно отвернулся — его вырвало. Кровавые пятна на полу в полумраке лабиринта казались черными.
— Ты останешься, в лабиринте. Живой. По крайней мере, пока. Мне хочется узнать о материке, — она швырнула ему сверток с одеждой. — Раздевайся. Все, что принесено извне Острова, осквернено.
Мураки с трудом поднялся на ноги. Раб стоял у дверей, а Поглощенная неподалеку от него. Он вопросительно вскинул тонкую бровь, на что девушка ответила ему унижающей усмешкой. Мураки, пожав плечами, преспокойно начал раздеваться, поскольку застенчивость не числится в его качествах.
Одежда медленно падала на пол. После пыток все еще дрожали руки, отчего каждое его движение было заторможенным. Неторопливость делала раздевание волнующим зрелищем, перехватившим дыхание девушки, которая начинала сердиться на себя же из-за этого.
Совершенно нагое тело чуть белело в полумраке. Даже богатые метки пыток: синяки и кровоподтеки, не лишало его совершенства. «Красив. Слишком красив. И знает это», — оценила Поглощенная. Нисколько не стесняясь своей наготы, юноша наклонился и стал разворачивать одежду, принесенную Жрицей. Мураки неторопливо оделся в этакую помесь кимоно и европейского костюма. Точно так же был одет раб, стоящий в дверном проеме.
Поглощенная скинула шерстяной плащ:
— Оставь себе. Здесь холодно по ночам.
Он вяло улыбнулся:
— Спасибо.
— Ты не можешь, Жрица, — взволнованно вмешался раб. — Твоя одежда будет осквернена, если к ней прикоснется мужчина.
— Мне соткут новый плащ. Ты остаешься здесь, — повторила она, обращаясь к Мураки, — я не буду запирать камеру, но выходить тебе не советую — ты только заблудишься, а искать тебя я не намерена. Я оставляю тебе еду и воду, — положила на пол второй сверток, — но расходуй их бережно, я смогу прийти только дня через три. Возьми его одежду, — приказала рабу, — и сожги.
— Можно я возьму сигареты из плаща? Я курю.
— Бери, только старайся не зажигать огонь надолго: никогда не знаешь, кто в подземелье им заинтересуется.
Поглощенная с рабом направились к выходу, и у дверей девушка обернулась:
— Ты, кстати, не очень-то удивлен своим спасением. Можно узнать почему?
— Я знал, что так будет.
От такой дерзости жрица остановилась, как вскопанная:
— Это откуда же?!
Он не ответил. Она пожала плечами и пошла к тоннелю. Его голос догнал ее уже на пороге тоннеля.
— Ты принесла одежду и еду. Зачем это было бы нужно, если бы ты хотела меня убить?
Поглощенная закусила губу — этот Мураки оказался опасным противником. Ей было, что ответить, но она решила не начинать нового поединка, поскольку ее охватило неприятное чувство, что в последнем победа осталась не за ней.
Шаги постепенно стихли. Мураки прислушался. Ничего. Тишина. Темнота. Молчание. Юноша тяжело опустился на каменную тумбу, покрытую черной шерстью плаща. Он остался один. На трое суток. А может и дольше.
Мураки закрыл глаза.
