Цена времени: записи Хельма Свордштайна

— Значит, Сиэль Фантомхайв. Вот с чего всё началось.

Я во все глаза смотрю на свои руки, будто на ладонях могу рассмотреть признаки всех сил, которые во мне каким-то образом вмещаются. Да, открытий мало не бывает: если правда и открывается, то сразу со всей подноготной.

Энергии бесконечно много, так что я периодически мерцаю полихромным свечением, не понимая толком, как с ним совладать.

Себастьян, больше вне воздействия диаметрально противоположных его природе сил, регенерирует. Очень медленно. Подавить желание исцелить его за пару секунд стоит мне прикушенных до крови губ.

Себастьян стоит передо мной на коленях. Очень нелепо. Чтобы не поднять его, стоит оживить все до единого самые мрачные воспоминания прошлого, отвлекающие меня.

— Это действительно вы... — истощённо, виновато.

— Не начинай, пожалуйста, — закатываю глаза и делаю пару шагов навстречу, слегка пошатываясь от истощения: я таки переусердствовал с использованием приобретённых сил. Опускаюсь на колени на расстоянии вытянутой руки от Себастьяна. Если в данный момент нет сил поднять его, то посидеть рядом точно смогу. — Обойдёмся без фарса.

Да, всё-таки ничто не помогает оставить демона один на один с его болью.

Даже спустя столетия моя тяга к нему превосходит любую горечь из-за него.

Пальцы осторожно прокладывают путь к жуткой сквозной ране в брюшной полости демона и принимаются питать её золотисто-серебряным искристым светом. Кожа ещё не успевает полностью срастись на месте разрыва, когда Себастьян пылко зажимает мои руки в своих.

В глазах его мечется безумная мешанина боли...

Уже не физической: такую устранить я не в состоянии.

Он касается моих пальцев губами, а затем упирается в них лбом.

— Ты... ты всё помнишь?..

— Помню. Всё. — подтверждаю я.

Голова Себастьяна вздрагивает. Он поднимает на меня искажённые глаза.

— Нет таких слов, которые выразили бы мою вину перед тобой, Сиэль.

Я качаю головой. Слышать имя Сиэль по отношению к себе дико некомфортно.

— Нет, не нужно. Мне необходимо дополнить свою историю. Этим ты мне поможешь. В отличие от никому ненужного признания вины.

Демон покорно кивает. И руки мои сжимает ещё сильнее.

— В далёком девятнадцатом веке ты был моим дворецким, а я твоим господином. По совместительству мы являлись друг для друга контракторами, объединёнными на мистическом уровне договором. Через несколько лет сотрудничества цель была выполнена, а я готов был отдать тебе свою душу в качестве уплаты. Пока всё верно? — тяжёлый короткий кивок в ответ. — «Ваша душа, милорд, более не нужна мне», — с исходной, оригинальной интонацией имитирую я, что заставляет Себастьяна содрогнуться и с огромным нежеланием отпустить мои руки. — Какого дьявола, Себастьян?

— Это было недоразумение... непростительная ошибка, — упавшим голосом отвечает демон. — Я не хотел признаваться самому себе в том, что отошёл далеко от демонической природы, переняв недопустимо многое человеческое... Не говоря уже о том, что я не мог сказать этого тебе. Но всё же я был и оставался демоном. Демоном, который разрушает всё до основания. А значит, без меня у тебя были все шансы прожить счастливую жизнь.

Я истерично смеюсь пару минут.

— Ты хотел сказать, нелепую и несчастную жизнь? Ты наблюдал за мной. — неохотный кивок. — Ты не разглядел, как омерзительна была мне жизнь в ошейнике Королевы Виктории? Как я мучился в браке с нелюбимой женщиной и ненужными мне обязательствами. Как я тосковал по тебе. Как ждал, что ты появишься наконец, ведь ты стоял между мной и каждой недолетевшей ко мне пулей и недоконавшей болезнью! Я писал об этом, о нашем прошлом, обо всём произошедшем... это помогало забыться.

— Я знаю... Твоя супруга опубликовала всё написанное после твоей смерти, — сообщает Себастьян.

Издаю обречённый стон.

— Я ещё и разбил сердце Элизабет, — прикрываю лицо руками, а затем обмираю. — В отеле ты моего авторства книгу читал?

— Да. И хотя это ничего не изменит... Мне дико жаль, что я узнал о твоих страданиях и чувствах так поздно и не от тебя лично. Но твои повести... Они восхитительны, — надтреснутым голосом произнёс Себастьян. — И благодаря им я понял, насколько скверно поступил.

— И когда я знал, что умираю, я ждал и верил, что ты придёшь, — невозмутимо продолжаю я. — Что ты наконец придёшь и объяснишься. Даже тогда, в конце моей довольно длинной жизни, твоего «мне жаль, я поступил чудовищно» — было бы достаточно. Но ты не пришёл, а я, держа в уме однажды прозвучавший намёк от шинигами о перерождении душ, подумал, что если мне придётся жить дальше, то я не хочу, чтобы в будущем ты меня отыскал. В эту мантру я вложил все последние силы.

Я смотрю на свои руки.

Затем гляжу на закат за спиной Себастьяна.

Забавно. До этих пор я хотел обнаружить обещанную силу.

А теперь желаю лишь, чтобы этот день забрал её вместе с частью моей памяти, тщательно смешал с огненными вихрями неба и надёжно скрыл за горизонтом.

— Отлично, что я загадал это на смертном одре. Потому что жнецы оказались правы: я действительно переродился. Это случилось накануне Второй мировой войны. Я родился одарённой женщиной, с детства умеющей изменять свою внешность, предметы вокруг, в том числе делать материи невидимыми. Полагаю, моя душа тоже каким-то образом менялась вместе с остальными трансформациями, потому что я не помню тебя на своём жизненном пути. Ты ведь уже тогда искал меня?

— Искал.

— Ты не мог меня отследить, а я даже не помнил о твоём существовании. Хотя ощущение, что чего-то не хватает, было навязчивым. Ведь я так и не отрешился от своей тоски. Но это было терпимо, страшно было только то, что я был сиротой. Некому было предостеречь ребёнка, что нельзя использовать сверхспособности на виду у обычных людей. В конце концов, по необратимой неосмотрительности, я оказался в руках у нацистов-экспериментаторов... что такое разобрать на молекулы человека, когда во время глобальной войны гибнут тысячи и тысячи, верно?

И когда конец мучениям был близок, я возжелал непреодолимую силу...