Над головой жужжит потолочный вентилятор. Старомодная штука, заменить бы ее. Шум меня бесит, а сейчас совсем не время.
Когда мы в прошлый раз виделись с капитаном Джонсоном, когда я просила отставки, он весь сверкал улыбками. Но сейчас он сидит, разглядывая меня, и презрительно сжимает губы. Я по уши в дерьме.
— Чудовища, — говорит он, почти сплевывая это слово. — Ты занималась расследованием чертовых чудовищ.
В животе что-то переворачивается. Я делаю вдох.
— Сэр, я понимаю, что это звучит смехотворно. Но вы видели рапорт, видели, на что похожа та штука из Рэд Хук...
Взмахом руки он заставляет меня умолкнуть.
— Слушай, мне плевать, что это была за фигня. Важно, что оно кое-кого убило. Плевать, на что оно похоже, важно, откуда взялось и кто его владелец, если такой вообще есть. Суть в том, что ты самовольно продолжила расследование. — Он глядит мне в глаза; его собственные, большие и карие, слегка воспаленные, даже усталые, но всегда пронизывающие насквозь. Его взгляд почти обжигает. — Итак, я ценю инициативность. Правда. Но ты взялась за чужую работу. У тебя и свое место есть, Бирчвуд.
— Сэр, я была в увольнении...
— Ты была в увольнении! — ревет он. У Джонсона невероятная способность заставить стены дрожать, а стекло — бренчать, если нужно. — Не нужно было ничем заниматься во время увольнительной! Нужно было к врачу пойти, а не играть в Скуби-ду! А еще я слышал, что ты расспрашивала нариков про чертовых пришельцев!
Мне хватило возмущения, чтобы ответить:
— Сэр, пришельцы существуют! Вы же помните атаку киберлюдей.
Он медленно выдыхает.
— Не в этом дело, Бирчвуд. Суть в том, что ты ничего не делала без приказа. А раз уж ты делала, это не значит, что у тебя будет еще один выходной по болезни. Может, тебя и тигр отметелил, мне плевать, но пока ты можешь стоять на ногах и соображаешь ясно, ты будешь работать. Я понятно изъясняюсь?
Раны под повязкой все еще дергало. И я не спала двое суток.
— Да, сэр.
В словах Льюиса имелся смысл. Теперь я обдумываю это. Уродливый, скрюченный, в пятнах и мозолях, он все же достаточно походил на человека. Про себя я называю его гибридом.
Но я предполагала, что он только напоминает человека. Если это действительно так, что все только хуже. Особенно зная, что мы с этой штукой повязаны кровью. Зная, что он один из нас, но не совсем. Недостаточно.
А что, если когда-то он был полностью человеком? Должно быть, его родителям довелось пережить немало трудных ночей. Но знаю, что это не так. Все по-другому. Других далеков я ни разу не видела.
А что, если он — результат эксперимента, и его укололи наркотиками, а может, разорвали пополам, прямо как тупой учебник, по которому мы учились в старших классах? В него что-то внедрили, а потом убрали? Содрали старую кожу, обнажив поблескивающую слизью плоть: Нет, хватит.
А что, если я, или кто-нибудь еще, станет как он?
Слезы наворачиваются на глаза. И тошнота подкатывает к горлу. От таких новостей с души воротит.
А я-то позволила этой штуке спать на моем диване, в моей собственной квартире, и нас разделяла всего-лишь тонкая фанерка. Тогда я не боялась, зато теперь — да.
Джонсон встает, и реальность хватает меня за пятки. Вставая, он превращается в великана: выше шести футов ростом, мощная грудь под синей рубашкой. На его груди — огромное пятно пота. Лучше бы он остался сидеть.
— Знаю, что ты хотела уйти, — продолжает Джонсон, — но не думаю, что ты хотела, чтобы тебя с треском выставили из полиции, разве что так и было задумано. Верно я говорю?
Пытаюсь выбросить из головы картинку с извивающимися щупальцами. О машине, которая раскрывает черные острые лепестки, словно орхидея.
Я утвердительно киваю.
— Ну, мы и не собираемся тебя выгонять, Бирчвуд. Не сейчас.
После этих слов я чувствую в пальцах дрожь облегчения.
— Но это приводит нас вот к чему. — Джонсон протягивает руку и берет со стола папку.
— Я решил, что раз уж тебя так привлекает наука, стоило бы тебе взглянуть вот на это. — Его голос обманчив, но, когда Джонсон достает содержимое папки, оттуда выпадает вырезка из вчерашней газеты. Он вручает мне папку, словно учебник, который я должна вызубрить от корки до корки.
— Завтра пресс-конференция, — сообщает он и садится, скрипя креслом. — И — кто бы мог подумать! — ее проводят в Колумбийском университете. Ясно тебе? Будешь там.
Унижение опаляет лицо. Конечно, он издевается.
— И какое отношение одно имеет к другому? — спрашиваю я.
Джонсон откидывается на спинку кресла. На его лице нет и тени веселья. Только внимание.
— Там будут обсуждаться две темы. Первая — теории насчет нападений того здоровяка, которого называют слайзером. С этой темой ты без сомнения знакома.
После этих слов я съеживаюсь. И едва замечаю, что слово «слайзер» употребляет мой шеф. Не Сек, единственный, который при мне так называл это существо. Господи, снова Сек.
— Но ты пойдешь на другую встречу, — продолжает Джонсон. — По поводу весьма спорного запуска «Вэллианта». Постоишь там в охране. Уверен, это тебя отрезвит.
Не знаю, как к этому относиться. Лекции мне никогда не нравились. Я уже работала в службе безопасности и всерьез думала, а не выстрелить ли себе в ногу, чтобы стало поинтереснее. Но сейчас все иначе. Если будут обсуждать текущие события, резонанс должен быть ого-го.
Теперь Джонсон сует мне под нос фотографию. Снова вырезка из газеты, но на этот раз на ней женщина перед микрофоном в огромном зале. Крупная, но полнота ей к лицу. Я бы сказала, что ей чуть за сорок, у нее римский нос и маленький, крепко сжатый рот. Темные волосы связаны в тугой хвост, взгляд почти без эмоций.
— Доктор Дениз Алсуотер, — говорит мне Джонсон. — Получила «нобелевку» по физике в девяносто восьмом. При постройке двигателей воздушного судна она помогала по всяким техвопросам, но это было давненько, и с тех пор общественность потеряла ее из виду.
Киваю. Кажется, я ее видела недавно: в новостях или документалке. Джонсон делает жест подойти ближе, и я возвращаю вырезку ему.
— А теперь, Бричвуд, вот чего я от тебя хочу: будь при ней весь день. Утверждают, что «Вэлиант» выбрасывает в атмосферу сраную уйму углекислого газа. Гринписовцы не в восторге. Так что... прикрой ее от пуль. Дай по роже парочке хиппарей. Да все то, что ты уже делала. Хотя в основном нужно будет стоять с угрожающим видом. Ты же справишься? Или это слишком сложно?
«Вэлиант»! Вспоминаю мультики, которые я в детстве смотрела по субботам. Плавучая крепость. Чтобы поверить, надо увидеть. Но я многое повидала в последние дни. И не уверена, во что я теперь верю. Может, мне нужно добрую пару часов послушать что-нибудь сложное и занудное, чтобы забыть обо всем. Да и выбора особого нет.
— Есть, сэр.
Джонсон улыбается. Губы у него широкие и толстые, и улыбка у него всегда получается немного нервной. Не идет ему это выражение.
— Вот это я и хотел услышать. Первым делом тебе выдадут пропуск. Вопросы есть?
Я молчу.
— Этот звук мне даже больше нравится.
— Да, сэр. Я буду там.
Решив, что совещание окончено, я направляюсь к двери.
— О, просто чтоб ты знала, Бирчвуд.
Огромный, грозный, всевидящий, Джонсон садится в кресло.
Мое сердце замирает, и такая реакция изумляет меня сильнее прочего.
— Повторное совершение преступления, связанного с наркотиками, — говорит Джонсон. — Весь прошлый год на героине. Никак не пытается с этим бороться. О тебе ни слова не сказал. Зато сказали его друзья — что какой-то коп по имени Элиза заходила до полудня.
Ну конечно. Как бы еще он узнал о случившемся?
О Господи. Я этого не хотела. Надеюсь, это ему поможет — то, что его поймали. Сколько его могут у нас продержать?
До меня доносится лающий, гортанный звук: кажется, это смех Джонсона.
— Да не сомневаюсь, он-то в инопланетянах дока. Самое то для таких разговоров. Вы о зеленых человечках говорили? Нет, думаю, о лицехватах. Думаю, он их постоянно видит.
Образ человека, чей мозг едва держится в голове, остается у меня перед глазами. Образ существа с щупальцами и мудрым голубым глазом, которое сидело на моем подоконнике перед рассветом.
И я не сомневаюсь, что это случилось по-настоящему.
Вежливо улыбаюсь.
— На самом деле тогда мы обсуждали фиолетового слизня, который разорвал Карлосу плечо, — попраляю его я. Джонсон тут же обрывает смех.
— И как же я позабыла упомянуть о гигантской черной солонке, вроде тех, которые убили в прошлом году в Лондоне триста человек? Тот момент мы оба видели, Льюис и я. До завтра, сэр.
***
Со второй попытки она набирает в наладоннике верную комбинацию. Затем заходит в комнату А-44, совершенно не удивляясь темноте, которая там царит.
Далек был рожден в темноте, так что, вероятно, гибрид ее предпочитает. Она часто, но ненадолго задается вопросом, кем же был человек — участник того эксперимента. И осталось ли от него что-нибудь.
Она шарит рукой по стене в поисках выключателя. Находит.
Словно экран монитора, прямоугольное окно камеры оживает, озаряется светом. Сек, сидящий на краю койки, вздрагивает от неожиданности.
— Я думала, ты спишь, — говорит она без всякой попытки извиниться. Сек, с его кожей цвета сырых внутренностей, бросает на гостью резкий, недовольный взгляд и трет глаз, потом отворачивается.
— Я не спал, — отвечает он. Стекло толщиной в два сантиметра, но гибрида отлично видно.
Дениз усаживается: окно расположено достаточно низко, чтобы себе это позволить. Ее взгляд блуждает по запястьям гибрида. Какими они стали костлявыми! А рубашка висит на нем, как больничный халат. Он теряет в весе.
— Прошлым вечером ты отказался принять пищу, — отмечает она. — И утром то же самое. Могу я спросить: почему?
Сек делает вдох, опираясь локтями о колени. Он выглядит очень спокойным. Уже не впервые она замечает в его движениях странную медлительность, практически изящество. И вспоминает: по слухам, когда-то он был великим предводителем. Теперь они знают немного больше.
— Я не был голоден. У далеков нет понятия об употреблении пищи, так что с твоей стороны глупо считать, что я стану есть.
— Ты должен поесть. Так нельзя. — Если голос и звучит настойчиво, Дениз тут же прячет эмоцию. Сентиментальностью ничего не добьешься. — Если нет, то нам придется кормить тебя силой, и я уверена, никто из нас этого не хочет. Верно?
Теперь он к ней оборачивается, смотрит на нее лениво, почти с превосходством. Она научилась читать его эмоции.
— Уверен, ты и до такого опустишься. Я никогда не просил приводить меня сюда.
— Мы дали тебе свободу.
— И комендантский час.
— И все же, кажется, ты готов сотрудничать.
— В какой-то мере.
В Дениз начинает вскипать недовольство. Она трет ладонью лицо, стараясь успокоиться. Делает глубокий вдох.
— Сек, завстра в университете состоится пресс-конференция.
Без предупреждения Сек поднимается на ноги. Он не слишком рослый, но выглядит пугающе.
— Мы будем обсуждать запуск воздушного корабля и саммит, который будет на нем проводиться. По поводу отношений с Великобританией.
Сек начинает ходить по камере туда-сюда. Его щупальца в знак понимания слегка вздрагивают. Дениз втягивает носом воздух. Вспоминает развод. Сказать Элли, что папа больше с нами не живет.
Но сейчас немного иначе.
— Чуть позже, после обеда, будут обсуждать и другую тему — атаку слайзера. Конференция широко освещается прессой. Вряд ли они возложат ответственность на нас. Но...
Она замолкает. Гибрид оборачивается и вопросительно глядит на нее.
— Что «но»?
Она с трудом глядит ему в лицо.
— Мы можем... прервать эксперимент с Разломом.
Вот, он проскальзывает. Всего лишь на миг — изумленный, даже испуганный вид. Сек опускает голову, сглатывает, его взгляд мечется по полу.
— Этого не произойдет. Мы близки к прорыву, — резко возражает он.
— А я и не говорю, что мы прервем. Но, Сек, даже если мы продолжим, сомневаюсь, что получим хоть какой-либо желаемый результат. Рисков слишком много. Эксперимент стоит гораздо больше нашего годичного гранта, и, как мы заметили, привлекает внимание.
На миг Сек выглядит так, словно его предали.
— Мы не можем позволить вот так привлекать внимание общественности, — продолжает Дениз. — Не тогда, когда ты здесь.
— Нет.
— Сек, будь благоразумен. Мы же благоразумно вели себя с тобой.
— Вы били меня током.
— Тебя требовалось усмирить. В то время мы считали, что ты можешь оказаться враждебным. Но это случилось только раз, всего лишь раз. До того, как мы поняли, что ты сдашься без боя. Нет, взгляни на меня!
Сек сжимает кулаки и упирается ими в противоположную стену — так, что испещренные пятнами сосудов костяшки белеют.
Призрак вины на мгновение заглядывает Дениз в лицо.
— Посмотри на меня! — приказывает она. — Сек! Все еще под вопросом. Но нам всем приходится чем-то жертвовать.
Сек молчит. Потом коротко смеется.
— Жертвовать, — сплевывает он. — Не смей читать мне лекции о жертвах, доктор.
Он как-то странно произносит это слово — «доктор». Звучит очень конкретно, даже сокровенно.
Дениз встает. С нее хватит.
— Посмотри на меня! — Он оборачивается, словно окрик вывел его из раздумий. — Сек, мы должны были передать тебя ЦРУ, как только ты у нас появился. Но мы не стали, и нарушаем все уставы, держа тебя здесь. — Она говорит все громче и громче. Почти кричит. — Твой эксперимент никогда бы не сработал. Ты говорил о своих сородичах. Им не нравятся ни изменения, ни примеси в твоем ДНК.Пойми, ты находишься в куда лучших условиях, чем мог бы очутиться. Чего еще мы можем тебе дать?
Сек продолжает стоять, упираясь кулаками в стену, но потихоньку расслабляется. В его глубоком голубом глазу скрывается боль. Поражение. Едва ли не страх. Он медленно опускает руки и снова садится на койку. Дениз замечает, что он дрожит.
Неожиданно она вскакивает, чувствуя странную потребность, стремление. Сказать что-то успокоительное. Но какая в этом польза? Далеки не чувствуют.
Но Сек чувствует.
И раньше Дениз это не беспокоило.
— Завтра тебя выпустят из камеры, — сообщила она. И снова, легкое подрагивание. Он ее услышал. — Но не из сектора А. Твоя броня останется на месте до дальнейших распоряжений. Надеюсь, ты что-нибудь съешь.
Гибрид поднимает голову. Какое-то мгновение останавливает взгляд на Дениз. Разлом для него важен, и потому доверять ему нельзя.
Она замечает выражение его лица. Вспоминает, как задавалась вопросом, осталось ли в нем хоть что-нибудь человеческое. А теперь кое-что замечает. Доброту. Он наклоняет голову, глядя в стену.
— Спасибо, — бормочет он так тихо, что это едва ли шепот.
