О мифах и магии

Когда Гермиона в последний раз приводила домой парня (мужчину? В двадцать пять-то лет, наверное, правильнее уже было бы называть их мужчинами?)… в общем, закончилось всё как раз плохо. Задним умом Гермиона вполне способна была трезво взглянуть на свой поступок. И какой бес толкнул её на это безрассудство: незаметно сунуть ему в руку бумажку со своим номером, как будто он и сам не нашёл бы его в телефонном справочнике, и сказать: «Заходи в гости. Было бы приятно увидеться где-нибудь не здесь»?

У него были рыжие волосы. У них у всех были рыжие волосы — Гермиона обнаружила, что тяготеет к рыжим, с тех пор как произошло… то, что произошло. Не много оставалось в Лондоне рыжих свободных мужчин подходящего возраста, с которыми она ещё не встречалась, и одним из них оказался медбрат, ухаживавший за ней в психиатрической лечебнице. Он улыбался широко и дружелюбно, а кожа его была так густо покрыта веснушками, что они сливались на его щеках, и переносица его бронзовела. Порой он отпрашивался на перекур, но не курил — просто брал книжку в твёрдом переплёте со стола на сестринском посту и приседал почитать среди курильщиков во дворе (из окна Гермиониной палаты видно было только их спины). Он то и дело подкладывал Гермионе побольше желе на обед. И последний признак его, так сказать, расположения — однажды, когда поблизости никого не было, он склонился к ней и, улыбаясь, шепнул: «Я всё не пойму, как ты сюда попала».

— То есть, меня скоро отпустят домой? — с надеждой спросила Гермиона. Она уже чувствовала мягкую шерсть кошачьего хвоста между ладонями, гладкий пластик клавиатуры ноутбука под пальцами.

— Ничего не обещаю, — всё с той же улыбкой ответил он.

Она уехала три дня спустя. Рыжий проводил до машины, неся её сумку. Родители поблагодарили его, пожали ему руку, и он махал им вслед, пока они выезжали задним ходом с заставленной автомобилями стоянки, и продолжал махать, пока отец Гермионы, пунцовый от смущения, бегал к автомату — забыл оплатить парковку.

Через четыре дня медбрат позвонил в дверь дома Грейнджеров. Родители Гермионы были на работе. «У меня выходной», — сказал он, и уши его запылали. Гермиона улыбнулась и пригласила его войти.

Продлились их отношения недолго. Гермиона, (как всегда) скрупулезно всё планируя, выпроваживала парня за сорок пять минут до предполагаемого возвращения родителей и выбрасывала обертки от презервативов в мусорный контейнер где-нибудь подальше от дома. Но тайное всегда становится явным. И Гермиона боялась, что родители каким-то образом прочтут её мысли, что застанут врасплох и отнимут те жалкие крупицы свободы, что у неё ещё имелись. К тому же, она и её рыжий любовник начали больше разговаривать между неловкими скучными барахтаньями на сбивающихся хэбэшных простынях — и становилось всё очевиднее, что на самом-то деле он прекрасно понимал, почему Гермиона загремела в лечебницу. В последнюю встречу он спросил, не стоит ли ей ещё полечиться («Я бы тебя тогда чаще видел», — заметил он со своей вечной улыбкой), и поэтому в тот же вечер, ужиная с родителям, она выпалила, что кое с кем встречается.

— С кем? — Потрясенный отец не заметил даже, что из уголка рта у него торчит кусочек курицы.

— Не рановато ли? — спросила мать.

— С медбратом, — смирно ответила Гермиона. — И да, я начинаю думать, что рановато.

Родители обменялись недобрыми взглядами, прекрасно понимая, о каком медбрате идёт речь.

Больше Гермиона его не видела. В приступе всепоглощающей вины (отвлекшей её от неотступного чувства неправильности всего вокруг, которое она почти уже научилась заталкивать куда-то в глубины подсознания) она позвонила в лечебницу, но там ей сказали, что рыжий в отпуске, а через несколько недель — что он больше у них не работает. После этого Гермиона так и ждала, что однажды на пороге их дома появится полицейский, чтобы поговорить с ней на «щекотливую тему», но этого не произошло. Она поискала его через Гугл, и единственным утешением ей стало то, что и компьютер не имел представления о судьбе парня.

Гермиона набрала в поисковой строке и имя Снейпа — сразу же, как приехала домой с площади Гриммо — но нашла только деревушку в Саффолке и человек шестьсот однофамильцев.

***

Родителей дома не было. Гермиону это открытие и успокоило, и взволновало, и сбило с толку: мозг ещё не привык к давящей зимней тьме. Солнце сегодня вообще-то всходило? И не вспомнить.

Ей понадобилось двадцать минут — двадцать минут ходьбы от одной станции подземки к другой под предлогом того, что так можно срезать путь — чтобы решить, вести ли его к себе. Она передумала как минимум раза четыре, успокоившись только тогда, когда он уселся рядом с ней на Дистрикт-лайн, взглянул вверх, на расклеенные над окнами рекламные объявления, и расслабленно сложил свои бледные руки вместе, будто вполне естественно сидеть на соседних сиденьях, когда в вагоне полно свободных мест.

По пути к дому они почти не разговаривали. Гермиона куталась в пальто, и под поднятым воротником натирал ей шею бумажный мак. Снейп шёл рядом, сунув руки в карманы. Интересно, видят ли соседи, как они идут по дорожке к парадной двери. Гермиона смотрела на окна окружающих домов: не шелохнётся ли где занавеска. Но все соседские окна были темны — слишком рано, никого нет дома.

Она гордилась тем, что не завозилась с ключами. И тут же нанесла по своей гордости удар, забыв отпереть врезной замок, с силой стукнувшись в дверь коленкой и громко выругавшись.

— Вы в порядке? — спросил Снейп. Гермиона лишь ворча сунула ключ в замочную скважину и впустила его в дом.

— Обувь, боюсь, придётся снять, — вместо ответа сказала Гермиона. — Мама недавно настелила новый ковёр.

Она нагнулась развязать шнурки. Пояс на пальто был затянут слишком туго: у неё перехватило дух, и кровь прилила к голове. Яркие цветные пятна заплясали перед глазами — прямо по чёрному пальто закрывавшего дверь Снейпа.

— Чаю? — спросила Гермиона. Она балансировала на одной ноге, стаскивая ботинок с другой, боясь, что сейчас его рука потянется в сторону задвижки, а глаза загорятся маниакальным блеском.

Снейп держал руки в карманах, сохраняя непроницаемое выражение лица.

— Да, пожалуйста.

Она скрылась в кухне.

Её мысли кипели вместе с чайником, пузырились взбудораженно, едва не лопаясь. Появилась Косолапка и с мяуканьем принялась выпрашивать еду. Вскоре вошёл и Снейп, с любопытством глядя на стоящий торчком кошачий хвост, похожий на бутылочный ершик и слегка изогнутый на конце, как вопросительный знак.

Снейп ничего не произнёс вслух, но Гермиона сочла своим долгом встать на защиту животного.

— Это перс. Поэтому у неё такая приплюснутая мордочка.

— Я вас чем-то обидел? — спросил Снейп, выдвинув стул и взглянув на неё, ожидая разрешения сесть. Гермиона махнула пальцами. Чайник с щелчком отключился. Снейп уселся, и она едва не уронила кружку, открывая дверь шкафчика.

— На вид не скажешь, но она очень умная, — продолжала Гермиона. — Женщина в приюте для животных сказала, что Косолапка пробыла у них полгода, потому что никто не хотел её брать, хотя самки рыжих персов довольно редко встречаются.

— Никогда бы не подумал, — отозвался Снейп, и Гермиона ощетинилась: издевается, что ли? Её гнев, впрочем, немедленно утих, когда она почувствовала, как кошачьи зубы легонько ухватили её за икру, напоминая, что хозяйка так и не выложила желе с кусочками мяса в миску у холодильника.

— Отвали, — приказала Гермиона, и кошка, позвякивая колокольчиком на ошейнике, скрылась в гостиной.

— Вечно мышей в дом таскает, — сказала она Снейпу, которому кошачья тема явно наскучила. — Я их то и дело нахожу в утренних газетах. Жуть. Молока?

— Да, пожалуйста, — кивнул Снейп.

Наконец Гермиона умолкла и уселась напротив него. Она забыла сахар, но Снейп и не просил сахара, а ей не хватало духа подняться опять и достать сахарницу из шкафа.

— Простите, — сказала она.

— За что? — Снейп не сводил взгляда с кружащихся в чае молочных завитков.

— За то, что я нервничаю, — ответила Гермиона. Она бросила взгляд на кухонные часы — он целых десять минут в доме, а до сих пор не попытался её убить. Очко в её пользу, пожалуй. Или против неё. Пол-очка за сумасбродство и пол-очка за здравомыслие.

— Чем вы занимаетесь? — спросила она, не поднося кружку к губам, потому что сомневалась, что сможет отпить, не расплескав чай на себя.

— Работаю в академической сфере.

— Вот как! — воскликнула Гермиона. Поставив кружку на стол, она подула на обожжённые пальцы.

— Слышу удивление в вашем голосе.

Гермиона вспыхнула — что становилось досадной привычкой.

— А вы? — спросил Снейп.

— А, всякой всячиной. Нахожусь в поиске с тех пор, как окончила школу. — Перевод: я ни на что не гожусь, потому что провалила экзамены на аттестат. Этот провал она себе до сих пор не простила. Как и родители, хотя они редко это признавали. — Работала в книжном магазине, на Чаринг-Кросс-Роуд, кстати, но меня уволили в прошлом году. — Потому что мои родители и работодатель решили, что я слишком много времени провожу без дела в отделе фэнтези и зазря гну корешки. — Так, — продолжила она бодрым голосом, — вас когда-нибудь определяли в психбольницу на принудительное лечение?

Снейп поперхнулся чаем. Она так и ждала, что он прошипит: «Что, простите?» Но он только откашлялся в рукав и спросил:

— А вас?

— Ненадолго, — призналась Гермиона. — Со мной как-то произошло… происшествие.

Снейп сжал губы и откинулся на спинку стула, скрипнувшего под его невеликим весом.

— Мне, боюсь, не довелось, — сказал он. — Совсем.

— Вот как, — разочарованно откликнулась Гермиона.

— Скорее всего, по причине отсутствия у меня родственников.

Гермиона вздрогнула — она и не задумывалась о семье Снейпа. И осознание того, что в этом она была права, потому что задумываться было не о чем, опечалило её больше, чем насторожило.

— Ваши родители, должно быть, очень вас любят, — заметил Снейп.

— Так и есть, — ответила Гермиона, подумав, не горечь ли это проскользнула в его голосе. Она поерзала на стуле, и ушибленное колено врезалось в тонкую ножку кухонного стола. — Перейдём к главному.

— Давайте, — согласился Снейп. Он поставил кружку и сложил руки на столе. Выражение его худощавого лица было спокойным, выжидающим.

— Что оно такое? — спросила она.

— Не знаю, существует ли оно вообще. Не знаю.

— Может быть, вы просто меня преследуете, — предположила Гермиона.

Его губы дрогнули.

— Или вы преследуете меня.

— Это вряд ли, — сказала она, с остервенением жуя щёку изнутри. Если Снейп и нахмурился, она не заметила. — По статистике, женщины гораздо чаще оказываются жертвами, чем злоумышленниками.

— Заметьте, что на принудительное лечение определяли не меня, — сказал Снейп, и Гермиона усмехнулась.

— Но я не представляла опасности для окружающих! — возразила она и засмеялась, и Снейп заметно расслабился. Может быть, он только сейчас сообразил, что его слова могли её задеть. На кого-нибудь другого она бы и обиделась. Почему же она не обижается на него?

— Я прошу прощения, — сказал Снейп. — Мне это в новинку.

— Что именно?

— Не знаю. — Снейп всё-таки улыбнулся. «Он некрасивый», — напомнила себе Гермиона, хотя при виде его изогнувшегося в улыбке рта у неё вспотели ладони, а сердце неровно заколотилось, будто она рванулась бежать.

Она отпила чаю — слишком горький — и оставила кружку в сторону.

— Когда у вас это началось? — спросила она, вытирая ладони о юбку.

— Я не совсем понимаю, что такое это «это», — ответил Снейп.

— Вы знаете, что я имею в виду.

Снейп вздохнул. Его неприлично длинные пальцы обнимали кружку так, что только полустертые витые очертания эмблемы старой Гермиониной школы виднелись между костяшками.

— Не было какого-то определённого момента. Я всегда чувствовал себя каким-то… чужеродным.

— Как это? — спросила Гермиона.

Снейп пожал плечами. Ему явно было неуютно.

— У меня это началось больше шести лет назад, — сказала Гермиона. — Мне было восемнадцать. — Он как будто вздрогнул почему-то. Думал, что она моложе? Старше? Какая ему вообще разница? — И потом всё пошло наперекосяк.

Снейповы пальцы побелели — так сильно он их стиснул.

— Мне такой роскоши предоставлено не было.

— Что, простите?

— Я просто не вписываюсь, — пояснил Снейп.

— В точку, — облегченно выдохнула Гермиона.

— Но я не знаю, связана ли данная проблема с моими… взглядами, — продолжал Снейп, — не уверен, кстати, что это подходящее слово — или это просто потому, что я имею несчастье не уметь сходиться с людьми.

— Я никогда не пользовалась популярностью, — кивнула Гермиона, — даже до того, как попала в лечебницу. — Её лицо напряглось. — Моя вечная педантичность не располагала ко мне одноклассников.

— Как и меня, — откликнулся Снейп, снова демонстрируя ей свой оскал.

Гермиона вздрогнула, вдруг сквозь приступ нервозности вспомнив, зачем они пришли к ней домой.

— Я сейчас. — Стремительно отодвинув свой стул, она почувствовала легкое головокружение и на миг запаниковала, что Снейп каким-то образом исхитрился подсыпать ей что-то в чай.

Она взбежала вверх по лестнице, умудрившись не упасть в обморок. Не похоже было, что он идёт за ней следом. Затаив дыхание, Гермиона вытянула из-под кровати ящик и внимательно перебрала его содержимое, прислушиваясь — не раздадутся ли шаги тяжелее кошачьей поступи. Но нет, только заледенелые корявые пальцы веток скребли по оконному стеклу.

А потом снизу вдруг раздалось:

— Гермиона?

— Секунду! — Она нашла искомое под практически неношеной спортивной формой. Ленточка была завязана особым узлом.

Гермиона едва не упала с лестницы, спеша обратно. Она влетела в кухню с блокнотом подмышкой, тяжело дыша, и застыла в дверном проеме.

— Мама! — воскликнула она.

Миссис Грейнджер не улыбалась. Она стояла посреди кухни, крепко стиснув в руках сумочку. Гладкие светлые волосы (забавно, до чего они не походили на буйные кудри дочери) стянуты в безупречный высокий пучок, лицо окаменело в тревоге.

Снейп стоял рядом со своим стулом. Он поставил кружку прямо на стол, что в хозяйстве Грейнджеров приравнивалось к смертному греху. Мать это тоже заметила — она не сводила глаз с мокрого кольца, оставленного кружкой на деревянной столешнице.

— Мне пора, — обратился Снейп к Гермионе.

— Приятно было познакомиться, — сухо отозвалась миссис Грейнджер, и Гермиона с какой-то противной приторной тяжестью в животе внезапно осознала, что мама и Снейп, наверное, примерно одного возраста. Это совершенно не приходило ей в голову прежде, ни тогда, когда они встретились в первый раз, ни даже когда он уселся напротив в пабе. И как только можно было не замечать до сих пор его возраст? Да, конечно, он не дряхлый старик на пороге смерти. Но средних лет. Точно не меньше сорока. На обеспокоенном лице матери так и читалось: «Он слишком стар для тебя!»

— Мы не встречаемся, — выпалила Гермиона.

— Не встречаемся, — подтвердил Снейп. — У нас общие интересы.

— Нет! — встряла Гермиона, зная, что это последнее, что хотела бы услышать мама. По мнению миссис Грейнджер, за последние шесть лет Гермиону по-настоящему интересовало только одно, и поощрять этот интерес было никак нельзя.

Снейп направился к выходу. Из распахнувшейся двери потянул сквозняк. Гермиона обхватила себя руками — и поняла, что так и не сняла пальто. Бумажный мак по-прежнему царапал нежную кожу шеи.

Он стоял на ступеньках. Дверь уже закрывалась, а она не успела даже попрощаться. Лицо матери сохраняло всё то же обеспокоенное выражение.

— Погодите! — крикнула Гермиона, выбегая следом за Снейпом. Она сунула ему в руки чёрную записную книжку — свой старый дневник с вытисненной на кожаной обложке в углу отметкой «1998». — Вот, возьмите.

— Да что такое происходит, Гермиона? — спросила миссис Грейнджер с порога кухни. Косолапка вилась у неё в ногах.

— Кое-какие мои заметки, — сказала Гермиона, глядя Снейпу в глаза. — Посмотрите, пожалуйста, и дайте знать, что вы об этом думаете.

Его большой палец вклинился между начальными страницами, но ленточка не давала раскрыть книжку.

— Посмотрю, — сказал Снейп.

— До свидания.

— До свидания. — Снейп отступил назад, и Гермиона затворила дверь, так медленно, с таким болезненным усилием, будто закрывала дверь меж двумя мирами.

Оставляя себя не с той стороны, не в том мире.

Мать закрыла дверь на задвижку и обернулась к ней, уперев руки в бёдра.

— В кабинет. Сейчас же. — И предательница Косолапка согласно мяукнула от кухонного стола, сверкая жёлтыми глазами.