— Гарри, ты уверен, что мне нужно идти? — Драко нехотя, ну очень нехотя, примерял перед зеркалом рубашки и перебирал галстуки. Остановился на бледно-лиловой хлопковой ковбойке с синей прострочкой и на ярко-жёлтом галстуке и подумал, что в этом прикиде произвёл бы на компанию бывших хогвартцев, собравшихся сегодня отмечать в «Кабаньей голове» День Святого Валентина, должное впечатление. — Может быть, ты проведёшь вечер с друзьями, повеселишься, раз уж вы решили устроить такую грандиозную вечеринку, а потом мы вместе как следует отпразднуем этот день? Ну, как мы умеем, — повернулся он к подошедшему Поттеру. — Ты и я. У нас будет целая ночь, — и развёл руками над головой, как бы показывая на звёздное небо. — Ночь влюблённых. Ночь Валентина — это же круче, чем День Валентина.
Фирменная малфоевская ухмылка сейчас была очень уместна. Прошло много времени, целый год, прежде чем Гарри Поттер научился реагировать на неё спокойно.
— Не выдумывай, Драко. Ночь — само собой, но на вечеринку ты должен пойти. Просто обязан. Сегодня... особенный день. И там будут и твои друзья, а кроме того у тебя же сейчас очень хорошие отношения с Гермионой и с другими.
— Да, с Грейнджер мы часто пересекаемся по работе и, пожалуй, хоть это и странно, смогли найти общий язык. Невилл, Полумна, Лаванда, Эрни и Симус общаются со мной в Университете. Но Уизли... извини, Гарри, я не могу притворяться, что обожаю их. И наша неприязнь, очевидно, взаимна. Я даже согласен, что они имеют некоторые основания так ко мне относиться, и не настаиваю на дружбе с ними. Поэтому и не очень-то хочу идти на вечеринку. Из всех Уизли можно нормально разговаривать только с Чарльзом, но его, как я понимаю, как раз и не будет.
— Уизли мои лучшие друзья, они... почти моя семья. Но... Малфой, я тебя люблю, ты это знаешь, и если придётся выбирать между всеми Уизли на свете и тобой (Мерлин, сохрани меня от этого выбора!), то... догадайся, кого я выберу? — Гарри тряхнул чёлкой, склонил голову набок и улыбнулся. Обезоруживающе. Когда он так улыбался, Драко хотелось расплыться серебряной лужицей. Возле его ног. До сих пор он сдерживал это желание, но надолго ли...
— Откуда я знаю, — пожал он плечами. — Друзья — это друзья. Ты с ними с детства, они заменили тебе родных, а я...
— А ты мне никого и никогда не заменишь, потому что ты — единственный. — Не прошло и года с того, как они вместе, а Поттер уже научился правильным словам.
— Ну, ты, Гарри, так говоришь... — Драко сбросил рубашку и, слегка поигрывая мышцами, сделал вид, что приглаживает перед зеркалом волосы. Сам через отражение покосился на начавшего покусывать нижнюю губу Гарри. У того заблестели глаза, и щёки тронул лёгкий румянец стремительно накатывающего возбуждения. Как Драко любил в такие моменты наблюдать за ним! И заряжаться начавшей подниматься в любовнике энергией, подниматься, конечно же, вместе с членом, которого (даже очертаний) не видно под свободными джинсами и мешковатой длинной толстовкой, но совершенно очевидно, что он именно сейчас, в этот самый миг, принялся где-то там, за слоями дурацкой бесформенной ткани, твердеть, наливаться, распирать ширинку. Прикоснись даже не рукой, а хотя бы бедром, а лучше голым коленом — и почувствуешь через одежду его жар и готовность к подвигам. О, и каким подвигам!.. Только начинающий возбуждаться Гарри, у которого внезапно сбоит дыхание, дрожат ресницы, «костенеют», расправляясь, плечи, и весь он становится похож на натянутый канат — это самый сладкий момент в их прелюдиях, что кружит, пьянит Малфою голову почти так же, как и секс с любимым, заставляет его ладони потеть, рот наполняться сладковатой слюной, а ягодицы поджиматься и гореть от предвкушения. Нет, он не всегда бывает исключительно снизу, но никогда первым, не получив убойного заряда жадного, животного наслаждения сзади, не берёт любовника. Сначала самому выпить полный бокал хмельного, ноющего, вязкого желания — а уже потом делиться им... И чтобы наблюдать Поттера в такие мгновения, Драко готов был играть в любые игры.
— Это всё слова, — вздохнул он и надул губы. Не перегнул ли палку? Но Поттеру, похоже, понравилось.
— Терпеть не могу, когда ты так капризничаешь и набиваешь себе цену, Малфой! Будто девчонка! — подошёл тот ближе, встал за спиной, почти вплотную. Драко подумал, что если Гарри сейчас прижмётся к нему, то... всё на этот раз закончится довольно быстро — его самого уже тоже нехило качало и даже начало подташнивать от сдерживаемого вожделения. Кровь бежала по венам расплавленным стеклом, его хотелось выплеснуть, как можно скорее, но торопиться было нельзя. Хотелось очень, но долго-долго...
— Но обожаю доказывать, что люблю тебя и только тебя. — Гарри обнял Драко сразу и сильно, притянул со спины; одной рукой крепко, чуть ли не до синяков, держа за плечо, сначала долго водил пальцем другой за поясом его брюк, играл с пряжкой, щекотал за резинкой белья, потом резко засунул ладонь за пояс. Драко проглотил стон, но у него задрожали ноги, эрекцию удержать не удалось, чувствительную головку стремительно поднявшегося члена засаднило от грубости ткани и от слишком бесцеремонного сжатия поттеровскими пальцами. Он не кончил только огромным усилием воли. От этого на какой-то миг потерял ориентацию в пространстве, в глазах позеленело.
— Ты думаешь, что Рон обрадуется, если я сделаю ему вот так? — Гарри так сильно стиснул у основания член Драко, что сам немного испугался, не переборщил ли. Но Малфой не выдал ни звука, только зажмурился. Часто задышал и привалился спиной к груди Поттера — колени подкашивались, настоятельно намекая на необходимость принять горизонтальное положение.
— А Джинни согласится на то, чтобы вставить в меня что-то большое и крепкое? — Гарри взял почти безвольную руку Драко и прижал его ладонь к своим ягодицам. Напряжённым, как каменным, но готовым расслабиться сей же миг, как только между ними скользнёт палец или тем более головка члена любовника.
— А Джорджу понравится вот это? — Гарри жадно лизнул Драко в шею и прикусил за холку, покрывая его плечо дорожкой поцелуев. — И какой вывод? — шепнул он горячо в ухо Малфоя, осторожно забирая зубами мочку. В это время его руки уже расстегнули тому и ремень, и молнию брюк, и высвободили из-за приспущенной резинки стоящий, упругий, подрагивающий член.
— Вывод такой, — шумно выдохнул Драко и открыл глаза, ловя руки Гарри и с усилием удерживая их. — Я нужен тебе, Поттер, для секса. Нет, мне нравится, я доволен, очень. — Отодвинулся он на полшага. Желание распирало не только пах и промежность, от него стучало в висках, а перед глазами плыли красные и зелёные круги.
— Да, Малфой, ты мне нужен только для секса, — легко отпустил его Гарри. — Если всё, что есть между нами, только секс, то давай побыстрее им и займёмся. А то я сейчас взорвусь, ты же видишь. Вечеринка через три часа. У меня на неё грандиозные планы, поэтому я твёрдо решил быть на ней сегодня со своим парнем. Возражения не принимаются.
— Твёрдо? — Драко и рад бы был ещё немного подразниться, но терпеть больше не мог. Он потрогал поттеровский стояк и стал быстро раздевать любовника. Сам улёгся животом на пуф и упёрся коленями.
Гарри навалился тяжело и жадно, раздвинул ему ягодицы и вошёл одним рывком, глубоко. Малфой вскрикнул и зажмурился, на этот раз от боли: похоже, что смазался Поттер только слюной. Но сам виноват — дразнить тоже надо ювелирно: перетянешь — вот и получай в очко весь пыл и жар, которые сам же и раздувал... Через минуту Драко, всё-таки расслабившись, громко застонал, теперь от наслаждения, давившего изнутри на всё тело, и принял горячую сперму кончившего с глухим рыком Гарри. Тот на пике был ну чистый лев, за что Слизеринский принц легко смирился с тем, что в него кончает гриффиндорец.
Самому Драко Гарри сделал скоростной, но бесподобный минет, виртуозно проглотил всё до капли — даже вытираться не пришлось.
Они быстро приняли душ. Когда одевались, Гарри уронил повседневную куртку, и из её кармана выпала сложенная бумажка. Драко поднял её и удивлённо изогнул брови: чек на ювелирное изделие, кольцо, белое золото, рубин и изумруд, 197 галлеонов...
Поттер чуть ли не вырвал бумажку из его рук, быстро спрятал.
— Это Гермионино, — затараторил он как-то невнятно. — То есть роново. Вернее, Рон купил для Гермионы, я ему помогал выбирать.
— Да пожалуйста, — пожал плечами Малфой. — Рад, что Рон теперь при деньгах, его бизнес приносит доход? Но там, на чеке, стоит твоя подпись?
— Ну, это, я покупал вместо Рона, точнее, мы покупали вместе. Ему не хватило немного денег, и я снял со своего счёта.
— Не оправдывайся, пожалуйста. Это твои деньги, и твой друг, делай с ними обоими, что хочешь.
Меньше чем через пятнадцать минут, воспользовавшись портом, Гарри и Драко переместились в Хогсмид.
* * *
Ученики отмечали День Влюблённых в Сладком королевстве и в приличных «Трёх мётлах», а бывшие хогвартцы — в «Кабаньей голове», по-взрослому. Компания собралась шумная и весёлая, все исключительно парами. Кое-кто был в курсе отношений Гарри и Драко, для кого-то они явились полной неожиданностью: раньше Поттер и Малфой никак и нигде не афишировали свой союз, да и сейчас держались достаточно сдержанно. Никаких поцелуев и обнимашек на людях — этого правила Драко и сам придерживался, и от Гарри требовал. Тот не возражал, потому что немного смущался повышенного внимания к своей персоне, и подогревать это внимание подробностями собственной личной жизни не собирался. Максимум, что парни, особо не сговариваясь, позволяли себе на публике — держаться за руки, касаться друг друга плечами, ну, потанцевать, в шутку обнимаясь, не более. Но их взгляды, что они дарили друг другу, были красноречивее любых слов и показательных жестов.
Праздник только начался, но все уже порядком выпили. Качественный крепкий алкоголь — тот ещё обманщик. Драко почувствовал, как хмель начинает разжигать его щёки румянцем, и поднялся на галерею, вышел на балкон. Он знал за своим организмом такую особенность и стеснялся её: стоит выпить спиртное — и в какой-то момент он, белокожий, начинал краснеть: щёки, лоб, даже шея делались почти пунцовыми. Это состояние быстро проходило, но казалось Малфою признаком детскости и неумения пить. Парень — и краснеет от нескольких глотков вискаря? Такие моменты он старался переждать подальше от посторонних глаз.
Вот и сейчас улизнул, воспользовавшись тем, что Поттер куда-то смылся. Пятнадцать минут перекура на свежем февральском воздухе — и можно возвращаться в зал трактира с нормальной аристократической бледностью.
Накрапывал дождик, скорее морось. На пиджаке засверкали крошечные алмазы воды. Улица уходила тёмной блестящей лентой брусчатки за серый редкий перелесок, поднимающийся в серое же небо — за Хогсмидом возвышался холм, перегородивший отсюда, с балкона «Кабаньей головы», вид на Хогвартс. Только факельное освещение мерцало в ночи на многие мили вокруг, делая окрестности замка похожими на зачарованный, какой-то карамельный мир. Зачарованный и есть. Только совсем не карамельный. Здесь не раз и не два за сотни лет происходили трагедии, маленькие и большие, драмы, здесь решались судьбы мира и текли слёзы, не всегда детские, и не всегда светлые. И кровь, много крови. Но и Любовь частенько пролетала на своих волшебных крыльях над этими башнями и даже иногда без страха садилась на плечо к какому-нибудь отчаянному подростку в мантии. Любви все возрасты покорны, а более благодарных и отзывчивых на песни Любви сердец, чем у пятнадцати-семнадцатилетних юношей и девушек не найти...
Мне, правда, было восемнадцать. Когда я впервые поцеловался. С парнем. С Гарри. И вообще. Странно, и если кому-то рассказать, то не поверят. Сердцеед Серебряный принц — и не целовался до восемнадцати? Ну, так вышло. Не хотелось. Сексуальный опыт, хоть и не такой обширный, как это мне приписывали, имелся. А вот с поцелуями как-то не задалось. Никогда прежде не хотел кого-то ласкать, шептать нежные слова, а представить, что придётся лезть языком в чужой рот, или разрешать кому-то шарить по своему — от этого подступала тошнота. А вдруг у него или у неё зубы не чищены или герпес? Фу. Или предполагаемый партнёр наелся чеснока? Куда как приятнее одним лишь благосклонным взглядом поставить готового на всё обожателя на колени и позволить расстегнуть дрожащими руками мне брюки.
С Гарри всё было не так. Его — вот диво! — совершенно не хотелось трахать, ни в рот, ни куда-то ещё. То есть, может, и хотелось, но организм не успевал об этом подумать: при появлении поблизости Поттера голова отключалась, сексуальные потребности не понимали, куда им деваться — расти или прятаться, — и вместо нормальных мыслей об оргазме толкались и нескладно возились между собой глупости о луне, о цветах, о том, чтобы подержать гриффиндорца за руку, погладить по щеке, по обнажённой груди, о том, какого же цвета у него на самом деле глаза — рассмотреть бы поближе, и мягкие или жёсткие волосы — потрогать бы хоть раз. А ещё, какого вкуса у него губы, наверняка очень приятного, может быть, кисло-сладкого, как я люблю с детства.
Вот такая засада.
Дальше — больше. После битвы за Хогвартс, когда родители насильно увели меня, я сутки провалялся дома в нервной горячке. А едва придя в себя, несмотря ни на чьи возражения, понёсся узнавать, что же там с Поттером, как он, где, не ранен ли. Понимал, что поступаю глупо, но не мог находиться в мэноре ни часа. Именно тогда сам себе впервые признался, что люблю Гарри. Даже не признался, а констатировал факт. Просто мне все те сутки забытья снился только он, без перерыва, Гарри Поттер. И я дико волновался за него во сне. Вот так-то...
А Поттер словно ничего не видел. С самого начала восьмого курса обучения он относился ко мне подчёркнуто бесстрастно, не проявляя ни малейшей неприязни, но и не выказывая особого расположения. Разговаривал в основном по делу, по учёбе, но не сторонился, как многие. Иногда шутил на нейтральные темы, но мог и сделать вид, что не расслышал моего вопроса. Поэтому меня озадачивали его взгляды, которые мне иногда удавалось поймать на себе — растерянные, задумчивые. Иногда казалось, что Поттер любуется мной и даже... раздевает взглядом, но это было совершенно невероятно. Подчас он смотрел на меня со страхом. Не понимал я этих взглядов, даже убедил себя, что они мне мерещатся...
В День всех влюблённых, год назад, старшекурсники Хогвартса устроили подпольную межфакультетскую пьянку. Оттянулись, что надо. Я примерно так же, как сейчас, стоял в коридоре и курил в форточку. В Выручай-комнате за моей спиной раздавалась музыка и весёлые визги целующихся на спор не очень трезвых парней и девчонок. Я почему-то думал об отце. О том, что он не одобряет курение, как недостойную маггловскую привычку, и о том, что закурил-то я в первый раз, как раз чтобы доказать себе (и ему!), что я уже взрослый и могу сделать что-то, что не нравится папе. Вот дурак! Глупое и вредное занятие, надо обязательно бросать!
Подумав так, я сильно закашлялся. Дыхание перехватило, едва не задохнулся. Очухался от того, что кто-то дубасил меня по спине. Поттер! Конечно, кто же ещё? Этот всех всегда спасёт.
Он тоже был навеселе, и весьма: глаза блестели, взгляд фокусировался с трудом; чтобы стоять ровно, Гарри держался за подоконник и за моё плечо. Хорош! На щеках сразу несколько жирных отпечатков чьей-то помады.
— А ты, Поттер, я посмотрю, пользуешься успехом?
Он, нахмурившись, почему-то смутился и принялся вытирать лицо рукавом. Такой забавный, милый, смешной Гарри. Растрёпанный, будто воробей.
— А ты, Малфой, завидуешь? — Взгляд зелёных глаз, как у упрямого бычка. Ах ты ж, какая прелесть!
— Чему? Полизаться со всеми, кто вешается на шею? У этих куриц такие дешёвые ядовитые помады, что даже не стираются? — усмехнулся я и показал Поттеру в стекле его отражение с розово-брусничными щеками. — Не старайся, не сотрёшь: поцелуи, как и кровь, смываются только подобным.
— А ты, похоже, большой специалист по поцелуям?
— Да уж поболее твоего!
— Не пизди!
— Спорим?
— Как?
— Я тебя целую. Если тебе не нравится — то я... ну... пробегусь перед всеми без штанов!
— Спорим!
Поттер так сильно притянул меня, что мы оба чуть не упали. И упёрся в меня бешеным взглядом. Глаза в глаза.
— Целуй!
Его глаза так близко, что видно каждую ресничку, каждую точечку и прожилку на радужке. И никакие они не зелёные. А разноцветные. Удивительно красивые: тоненький ободок серого, тоненький — коричневого, тоненький — синего... Его алые губы раскрыты, и язык нетерпеливо скользит по зубам.
— Целуй, Малфой! Или трусишь?
И я поцеловал...
Пол ушёл из-под ног, мир вокруг ухнул куда-то, уши заложило. Чтобы не упасть, я схватил Поттера за талию и покрепче обнял. Его тело отвечало!.. Растворяться в ком-то, но не чужом, а очень близком и притягательном — новое ощущение захватило меня, вырвав из реальности, утащив на глубину близости...
Помню что, когда всё закончилось, я был готов провалиться сквозь землю. Но спор есть спор — и я, проиграв, начал расстёгивать ремень. Поттер стоял, молчал, шатался спьяну; конечно, он скажет, что не понравилось со мной целоваться. Вот и придётся мне бегать перед всеми без брюк. Интересно, а трусы снимать обязательно? Мы же точно не договорились...
Мои пальцы запутались, пряжка не поддавалась. Ничего! Ну и побегаю, пусть завидуют! У Драко Малфоя самые стройные ноги и самая шикарная задница в Хоге! Про остальное вообще ходят легенды!..
Вдруг рука Гарри накрыла мои ладони.
— Тебе помочь, Малфой?
— Хватит издеваться. Малфои своё слово держат! Проиграл — значит побегу, хоть голышом!
— Я не издеваюсь. — Притянул меня Гарри и... прижался ко мне. Стояком! Я чувствовал бедром через одежду его огромный твёрдый член, и сам начинал заводиться, да так, что чуть не застонал. — Ты выиграл. Драко. Никогда и ни с кем так не целовался! Повторим?..
Мы повторили за ту ночь раз пять или шесть, не помню. Помню только, что я проснулся в спальне гриффиндорца.
Бордовый балдахин над кроватью был плотно задёрнут, Гарри спал рядом, а мне в тот момент было наплевать на всё и на всех — я был совершенно, абсолютно счастлив! И даже оглушительный храп пьяного Долгопупса с соседней кровати не мог помешать этому счастью.
