Долгая дорога в Закат

Мне потребовалось два дня, чтобы набраться храбрости. С Ушастым мы почти не виделись. Он ни на шаг не отходил от герцога Алвы, а мне этот тип окончательно разонравился. После всего случившегося в поезде в его присутствии всегда хотелось рычать. Моя славная добыча совсем запуталась. Я должен был находиться в нем, пытаться избавить Ричарда от ненужных переживаний, но боялся, что он снова сможет меня почувствовать, и, когда мы оставались в его комнате, все больше жался по углам и сыпал отборной бранью, едва он, забываясь, прикасался пальцами к своим губам и вздыхал. Было бы из-за чего! Нет, никогда мне не понять странную человеческую тягу просыпаться с кем-то в одной кровати.

Голоса из стен меня больше не беспокоили. Волновало другое. Как будто мало мне было того, что приходилось шарахаться от Александра. «Тот» стал завсегдатаем в подземельях. Первый раз, столкнувшись с ним в каменном коридоре, я рванул наутек. Словно в насмешку, он свистнул мне вслед.

— Предсказуемо, — хмыкнул Ушастый, когда я пожаловался ему на судьбу. — Где ему еще быть, как не в гуще событий. Невежливо было не поздороваться.

Я пожелал ему сгореть в Рассвете, но мне не стало легче от этой перепалки. Самое паскудное было в том, что я сделал так, как он советовал мне, и в следующий раз, когда мы столкнулись, брякнул:

— Здравствуйте.

Правда, после этого я отлетел метра на три в сторону и в целях безопасности завернул за угол, высунув оттуда лишь нос.

— Ты боишься меня, раттон?

Глупо было бы не делать этого.

— Просто хочу убедиться, что сегодня вы не выгуливаете свою кровожадную тварь.

— С чего ты решил, что она моя?

Интересный поворот событий.

— Вы ее отозвали.

— Позвал. За это стоило бы проявить некоторую благодарность. Скажи своему более сообразительному брату, что мне есть о чем поговорить с ним. Ты меня не интересуешь.

И слава Закату! Роль посыльного я исполнил. Ушастый неожиданно возомнил себя важной персоной, и о том, как прошли переговоры, докладывать отказался. Он даже имел наглость сказать, что меня и моего человека это не касается! Вот тогда я и решился. Интуиция подсказывала: чтобы выбраться из этой передряги, мне придется с кем-то договариваться.

Не скажу, что Александр встретил меня особенно приветливо. Стоило только влезть к нему в душу, ловушка предсказуемо захлопнулась.

— Что тебе нужно, раттон?

Больше всего мне требовалась, чтобы его воспоминания не пытались оставить кровавые борозды на моей прекрасной шкуре. Он это почувствовал и с усмешкой спрятал наиболее острые осколки.

— Договоримся? — Мне не нравилась сама идея. — Твой раттон мертв, уверен, его помощь была бесценна, когда ты нуждался в шпионе.

— Их у меня достаточно.

— Людям нельзя доверять.

— Ты прав, раттоны надежнее, их желания мне понятней. Но я же сказал, шпионов у меня хватает.

И почему я считал, что он вкусен? Одна желчь на языке.

— И твои ручные твари уже выяснили, где Унд, сбежавший от этой вашей «Гидры»?

Я нагромоздил все, что знаю, в одно предложение, но, судя по тому, как опасно уменьшилась моя темница, не ошибся. Наш разговор с Ксандром происходил в библиотеке на верхних этажах. Он взял с полки какую-то книгу и сел за свободный стол, давая окружающим понять, что занят и его не следует беспокоить, хотя, по-моему, желающих поболтать с ним и так не нашлось бы.

— Что ты знаешь о «Гидре», кроме того, что видел, шпионя за мной?

— Меньше, чем об Унде, — признался я. — Хоторн разбирается в этом еще хуже, но кое-кто дал ему много пищи к размышлению.

В моей «камере» немного посветлело. Я даже закусил каким-то сильным переживанием, брошенным мне, словно кость. Благодарно заурчал, хоть и начинал чувствовать ненависть к этому существу. Все в нем было как-то неправильно. Я даже не мог вычленить что-то одно, он был абсолютно ненормален.

— Полагаю, ты хочешь поторговаться?

— Мне всего лишь нужны гарантии безопасности для моей добычи — Ричарда Окделла. — Люди любят ясность во всем.

Он удивился.

— Такая малость?

— Я не слишком жаден.

Александр пожал плечами.

— Я солгу, если дам подобное обещание. У меня нет времени следить за его судьбой.

— Тогда мы не договоримся. — Опасные слова, но он не стал снова причинять мне боль. Просто взвешивал свои возможности.

— Хорошо.

Я бы радостно вильнул хвостом, если бы мог ему доверять, но от сделки мы оба в любом случае ничего не теряли.

— Генералу Хоторну дали интересную запись, очень старую. На ней одни люди резали на куски другого человека, а он, вопреки всем законам мироздания, снова и снова оживал.

— Кто дал ему эту запись?

— Твой отец.

Что-то ярко полыхнуло внутри Ксандра, но он поспешил унять свои эмоции.

— Продолжай. С чего ты взял, что это имеет какое-то отношение к «Гидре»?

Ну не признаваться же, что я просто сказал первое, что пришло в голову?

— Люди, которые его резали, на их одежде была вышита такая штука…

— Можешь не лгать, раттон.

— Ты видел эту запись.

Он пожал плечами.

— Я видел много подобных записей. Твоя догадка была интересной. Тебе везет, возможно, достаточно, чтобы мы были друг другу полезны.

— Тебя не интересует, где сейчас Унд?

— Я знаю, кто это, и понимаю, что ему нужно, этого пока достаточно. Скажи мне, раттон, ты спускался к дороге после прибытия?

— Нет. Один знакомый…

Александр усмехнулся моим попыткам что-то скрыть:

— Огромная тварь, похожая на крылатую кошку. Очень древняя и крайне своенравная. Продолжай.

— Он сказал, будто его что-то отталкивает, а мне просто не хотелось туда соваться без нужды.

— Так я и думал. — Он проявил некоторую любезность. — Хочешь спросить меня о чем-то?

— Что подлили моему человеку?

— Кровь Унда. Когда ваше божество попало в ловушку, ученые Капитолия нашли много способов использовать его уникальность. Вещество, которое они создали, позволяет видеть раттонов. Непродолжительное время.

— Значит, я могу вернуться к своему человеку?

— Можешь. Но будь осторожен. Полагаю, несмотря на все мастерство Битти и Ив, они не смогли бы вычленить из крови герцога достаточно чистый компонент, отвечающий за власть над определенными видами материи или силу Скал, если тебе так привычнее. Ричард Окделл может оказаться значительно сильнее, чем был изначально. Для раттона становится опасно оставаться рядом с ним.

— А что такое твоя сила?

Он захлопнул книгу.

— Разговор окончен.

— Что я должен принести в своей пасти, чтобы узнать правду?

— Выясни для меня, кто воспользовался кровью Алвы и некоторыми древними технологиями, чтобы породить существо, уничтожившее Энобарию.

Меньше всего мне хотелась заниматься такой работой.

— Может, проще убить кого-то? У тебя же наверняка есть враги.

— Убить врага? Разве такое удовольствие уступают?

Он довольно невежливо вышвырнул меня из своего сознания. Я невольно вспомнил глаза твари, следящей за мной из стены, и нервно сглотнул. Раттоны, конечно, любопытны, но не настолько же… Начну я, пожалуй, со списка подозреваемых. Унылая работа, зато безопасная.

— Насчет моего обещания. Казалось, будто Александр говорил, напоминая самому себе о чем-то незначительном. — Стоит держаться подальше от кошек.

Молодая сотрудница библиотеки удивилась:

— Вы не любите кошек?

Он приветливо ей улыбнулся:

— Очень люблю, но аллергия на них может привести к смерти.

***

Казалось, события, произошедшие в городе, ничуть не изменили мою жизнь. Я по-прежнему большую часть дня проводил с мистером Верли. У него теперь был новый охранник, назначенный генералом Хоторном, крупный мужчина по имени Роб. В отличие от Энобарии, он был довольно любопытным. Не просто слушал мои рассказы, но и задавал вопросы. Иногда, когда Эдвард отвлекался от разговора, мы с Робом просто болтали между собой.

— Значит, твои предки обладали магией?

— Все Повелители были ею наделены, но эти знания давно утрачены. Многие считают, что это произошло по вине короля Эрнани, который покинул Гальтару и перестал чтить древних богов.

— Ты не очень любишь этого господина, не так ли, Дик?

Я пожал плечами. Сейчас, когда мой мир был далеко, его прошлое меня мало волновало.

— Абвении, Абвении… — бубнил себе под нос мистер Верли, листая страницы какой-то книги. — Мальчики, вы не могли бы уйти, вы мне мешаете.

Он всех называл мальчиками, но это меня, в отличие от «юноши» Рокэ, совершенно не раздражало. Роб поднялся. Он не считал нужным все время проводить на своем посту, как покойная Энобария. Несмотря на все мои попытки выбросить случившееся из головы, она теперь была частой гостьей ночных кошмаров.

— Куда тебя отвести? Может, к Битти?

Если честно, то этот ученый муж в последнее время не слишком мною интересовался. Большую часть времени он проводил на нижних ярусах крепости, облачившись в доспех, один вид которого наводил на меня ужас.

— К Морфею, наверное.

Когда мы вышли в коридор, там было непривычно шумно. Мартин с исцарапанным до крови лицом преследовал облезлую черную кошку.

— Ловите эту дрянь! Не знаю, как она сюда пробросать, но побила половину пробирок в лаборатории. Теори рвет, мечет и, кажется, всех вокруг готов обвинить в саботаже.

Мы с Робом принялись ему помогать. Я немного гордился не только тем, что смог поймать кошку, но и спокойствию, с которым животное устроилось у меня на руках, даже не пытаясь вонзить в них когти.

Когда мы пришли в лабораторию, Морфей встретил наше появление неприветливо. Впрочем, ему было из-за чего злиться: на нескольких столах был бардак, а пол оказался усыпан битым стеклом.

— Зачем было снова тащить сюда эту дрянь? Отнесите чертову кошку к Ив пусть она ее усыпит.

— Я к ней даже не прикоснусь, — заверил его Мартин, потирая разодранную щеку.

— Вам и не надо. Позовите Лору, поможете мне тут убраться. Как же не хватает рук… — вздохнул он. — Я мог бы пригласить людей из своей лаборатории, здешний персонал совершенно не компетентен! Подумать только, кошка в исследовательской зоне! Если я только узнаю, чьи это происки, рапортом не ограничусь.

Роб поспешно вытолкнул меня за дверь, оставив бедного Мартина в одиночестве терпеть нападки этого господина.

— А зачем кошке спать? — спросил я в коридоре, поглаживая мягкую шерстку. Может, этих животных и считали созданиями Леворукого и предвестницами беды, но мне они нравились. Наверное, в этом мире, где не чтили никаких богов, этим существам жилось неплохо.

— Он имел в виду, что ее нужно убить.

— Может, просто покормить и выпустить?

Роб улыбнулся.

— Уверен, что доктор так и поступит.

В госпиталь я пришел в хорошем настроении. Морфей мне не очень нравился, так что кошку, причинившую ему неприятности, я почти готов был полюбить. Ив оказалась немного занята, обследуя Алву, тот сидел на высокой кушетке без рубашки, с приклеенными к груди лентами, я уже знал, что они называются проводами, а прикрепленные к ним датчики позволяют доктору узнать, насколько хорошо функционируют наши тела.

— Ричард, подождите немного, я сейчас… — Она обернулась и увидела у меня на руках кошку. — Какая прелесть!

— Теори велел усыпить. Она как-то пробралась на подземные этажи и разнесла ему половину лаборатории.

— Да разве так можно! — Ив погладила кошку, та немного пошипела для приличия, но сменила гнев на милость, когда я почесал ее шею. — Роб, вы отнесете ее наверх?

— Конечно док.

— А можно мне… — Я прижал кошку так, что она недовольно мяукнула. — Она может остаться у меня в комнате?

Ив немного удивленно пожала плечами.

— Наверное, это было бы неуместно. Тут все же научные лаборатории, а не жилой отсек.

— Но так вышло, что Дику приходится в этих лабораториях спать и есть. Не вижу причин, по которым он не может держать здесь животное.

Я обернулся, генерал Хоторн улыбнулся мне и чуть взъерошил волосы. Не знаю, почему я был испуган. Хотя нет, я бы обрадовался встрече, не сиди рядом герцог Алва. Почему-то под его хмурым взглядом моя улыбка растаяла. Хотя я пытался думать о чем-то приятном и выглядеть счастливым.

— Кошку можно оставить?

— Да. Роб, позаботься о лотке и мисках. — Он подошел к Алве, и только тут я заметил, что генерал держал в руках. — Я принес то, что вы просили. Может, вышло не слишком хорошо, в Капитолии продаются только электрические гитары, но мне посоветовали одного кустарного мастера из Седьмого дистрикта. Надеюсь, это именно то, чего вы хотели.

Герцог принялся отрывать от груди датчики, заслужив этим гнев Ив.

— Я сама! Ну, нельзя же так обращаться с техникой! — Приборы, подтверждая ее слова, гневно запищали.

— Простите.

Алва был необычайно бледен, его движения, когда он потянулся за гитарой, были расчетливыми и осторожными, словно они причиняли ему боль, глаза наоборот блестели, словно герцога мучила лихорадка. Я подавил порыв подойти и пощупать его лоб, но мне стало неприятно, когда это сделал Хоторн.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Прекрасно. Правда, до того как прогуляться дорогой камней, я некоторое время был довольно серьезно болен.

— Я скажу Теори ограничить его эксперименты. Они не стоят вашего здоровья! — возмутилась Ив.

— Я благодарен вам за заботу, сударыня.

Внимательно изучив гитару, Алва ударил по струнам. Звук был немного непривычным, очень чистым, хотя ему он, кажется, не понравился.

— Хороший инструмент, но слишком покладистый. А гитара должна быть строптивой, как женщина.

Он заиграл какую-то простенькую мелодию и запел. Его голос тоже звучал не так, как я привык, в нем появились новые хриплые ноты, одновременно торжественные и тоскующие. Я прислонился к стене, поглаживая кошку. Может, стоило выучить кэналлийский, когда была такая возможность? Интересно, он согласился бы давать мне уроки? Мы бы сидели в его кабинете у разожженного камина. Алва пил бы вино и говорил на этом певучем языке, слушая который, ты начинаешь чувствовать себя так, будто раскачиваешься на морских волнах, подставляя лицо ветру. Хотя вряд ли это было возможно. Ни один из нас не желал тратить время на то, чтобы узнать другого. Он был слишком погружен в интриги и войны, я упивался своей ненавистью и любовью, такой же фальшивой, как моя честь. Странные мысли? Ну, если смерть делает людей умнее, то мне не жаль, что я умер. Одни вещи видятся совсем в ином свете, другие — наоборот, навсегда исчезли во тьме.

Алва все еще пел, когда я тихо вышел из госпиталя, закрыв за собой дверь. Когда-то мне все время было страшно рядом с этим человеком, потом — почти спокойно, а теперь — больно так, будто я хожу по битому стеклу. Чего бы хотелось мне самому? Равнодушия? Но на него я, кажется, не способен.

***

Мы изучали кошку, а она совершенно спокойно смотрела на нас. Слишком равнодушно, обычно эти существа бесятся и шипят в присутствии раттонов. За это мы их ненавидим, и в Кэртиане мои братья всячески пытались внушить людям презрение к этим животным.

— Кошка? — Ушастый вопросительно взглянул на меня. — Как ты узнал?

Самое время поставить его на место.

— У меня свои источники информации. От нее пахнет Другими, но, кажется, к нам она совершенно равнодушна.

— Не только Другими, — он сунул морду под стол и принюхался. Кошка спокойно вылизывала лапу. — От нее пахнет такими же раттонами, как мы, брат.

Я втянул носом воздух.

— Ты прав.

— Что ты там рассказывал о пропавшем малыше? Думаю, его изловили здесь, в подземельях, и держали вместе с этой полосатой красоткой, чтобы она привыкла к нашему запаху и не реагировала на него.

— На клетке пыль. Похоже, ее долго держали где-то поблизости, в одной из пустующих комнат. Но зачем это несчастное существо изменили и принесли сюда? Кто это сделал?

Ответ на наш вопрос сам вошел в лабораторию. Теори достал клетку и освободил животное. Взяв со стола шприц, он сделал кошке укол в холку, та неодобрительно зашипела.

— Это последний раз, киса. Ты такая сильная у меня вышла, настоящая умница. Найди для папочки того, кто прикончил Эн. Найди и убей. Не гоняйся за всякими глупыми раттонами, только он нам нужен.

В Панеме еще остались люди, которые не знают о нашем существовании? Впрочем, ждать от человека, в чьих подвалах заперта Ада, что он окажется неосведомленным глупцом, я бы не стал. Морфей посадил животное на пол и, убрав клетку в кладовую с какими-то реагентами, рукой смел со стола несколько пробирок, потом принялся крушить все вокруг, но уже избирательно, некоторые колбы он старался не задеть. Кошка наблюдала за его действиями с некоторым изумлением. Теори даже пришлось пинками гнать ее к двери, но при виде помощника Ив, спешащего на шум, она взъярилась и бросилась по коридору.

— Ловите! — заорал Морфей. — Эта тварь едва не разнесла мою лабораторию!

Мы рванули следом и стали свидетелями охоты, в которой принял участие Окделл. Разумеется, именно ему пришло в голову проникнуться симпатией к кошке. Заметив ее, довольный Теори доиграл свой спектакль до конца.

Весь путь в лазарет я сидел в голове Ричарда и пытался его вразумить, но он отмахивался от меня с непривычным упрямством. Кажется, ему было слишком одиноко. Эта маленькая тварь, согревая его своим теплом, приносила хоть какую-то надежду избавиться от тишины надоевших комнат. Как будто мало мне было волнений, в госпитале сидел герцог Алва, обнаженный достаточно, чтобы глупое сердце Окделла забилось чаще. Как же я все это ненавидел! Даже генерал Хоторн своим появлением не помог взять ситуацию под контроль. Я старался, напоминал Дику о поцелуях в ванной комнате, о желании служить человеку, который отблагодарит за верность, но мальчишка только еще больше смущался и расстраивался. Ну что за наказание! Когда Алва заиграл на гитаре, я выбрался наружу. От тоски Ричарда меня уже подташнивало.

Ушастый мерзко хихикал:

— Надо избавиться от кошки.

— С ней ты тоже попытаешься договориться?

Я не желал обращать внимание на его шпильки.

— Вряд ли женщина ее усыпит. Может, попробовать этот трюк с Мартином?

— По-моему, она не представляет угрозы для твоего человека, но если так волнуешься за него, может, юноше лучше спать в другой комнате? Например, в покоях его эра?

— Не знаю, на что ты тут намекаешь…

— Я говорю прямо. Окделл влюблен, а благодаря некоторым событиям уже начинает осознавать собственные чувства. Правда, боюсь, его несколько шокирует то, насколько взаимны они окажутся. Люди с трудом верят в собственную удачу, если ты не заметил.

— Он нам не подходит, — отрезал я со всей возможной холодностью. — Лучше красивая самка. Думаю, мы заведем ее через пару лет или около того, когда улягутся неприятные воспоминания о его прежнем увлечении.

Этот истерик от хохота начал кататься по полу.

— Такой невинный и добродетельный раттон, как ты, — настоящее проклятье для пылкого юнца. Впрочем, я за него не слишком волнуюсь.

— Эй!

— Думай лучше о кошке. В Других ты хоть немного разбираешься.

Пока мы спорили, мой человек покинул комнату и унес эту тварь. Я поспешил следом, думая о том, как избавиться от животного и герцога Рокэ Алвы.

***

Когда генерал пришел ко мне, я понял, что это для того, чтобы изобразить между нами близость, но мне все равно был приятен его визит.

— Я принес все необходимое для кошки. Как ты решил ее назвать?

— Еще не думал об этом.

Если честно, я почти забыл, что завел животное, кошка тоже не проявляла к новому хозяину особого внимания. Свернувшись клубком на кровати, она спала и видела какие-то свои тревожные кошачьи сны, время от времени настороженно дергая ушами.

Гейл объяснил мне назначение коробок с кормом и наполнителем для туалета. Расставил миски и налил в одну из них воды, прежде чем спросить:

— Тебе тут не скучно?

Я пожал плечами.

— Книг, которые я мог бы прочесть, нет. Немного сложно жить, не видя солнечного света. Я бы хотел прогуляться. — Щеки сами собой вспыхнули. — Не к женщинам. Просто пройтись по воздуху.

— Думаю, это можно будет устроить. Через пару дней вас переведут наверх. В связи с некоторыми событиями скрывать факт вашего существования сочли бессмысленным. Неделю или около того с вами поработают люди Плутарха, потом мы все вместе отправимся в столицу.

Я должен был обрадоваться или расстроиться, услышав эту новость?

— А кошку с собой взять можно будет?

Он кивнул. Потом, резко наклонившись, коснулся губами моих губ. За нами следили? Я обнял его за плечи. Поцелуй был таким же безжизненным, как тот, что я украл у Алвы, только чувств не было вообще никаких. Мне нравился генерал Хоторн, меня лихорадило от мысли о том, что он делал со своим оруженосцем, но я не хотел оказаться на месте Ксандра. Не потому, что это было больно или отрицало бы полученное мною воспитание. Забейся мое сердце чаще, я бы и не вспомнил о наставлениях матушки, но оно упрямо молчало.

— Я скучал. — Он отстранился, погладив мою щеку кончиками пальцев.— Прости, что так долго не приходил, я был занят.

Вряд ли поисками гитары для Алвы. Наверное, было бы неправильно не заговорить об убийстве.

— Госпожа Энобария… Вы выяснили, что ее убило?

— Нет. В коридорах не было установлено камер слежения. Организовывая свои маленькие вечеринки, Плутарх не любит шпионить за гостями. — Гейл сказал то, что должен был, но я понял и другое. Толстяк из столицы полагался на своих доносчиц. — Она поднялась наверх сразу же за тобой. Морфей и Плутарх оставались внизу с несколькими девушками.

Только мы с ним и Ксандр. Алва тем временем развлекался с продажными женщинами. Что-то во всем случившемся меня беспокоило, но я не мог понять, что именно.

— Мы не виноваты.

— Ну, что касается меня, то я могу прирезать еще десяток девиц, никто их даже считать не станет, — усмехнулся Хоторн. — Ты был со мной, а Ксандр… Его даже живые женщины мало волнуют.

Мы оба рассмеялись, потом говорили о каких-то пустяках. вкусной еде и погоде на улице. Иногда он меня целовал, а я всегда отвечал, изображая несуществующую радость. Наверное, мне не суждено было выступать на подмостках. Пустая игра быстро утомила. Когда Гейл уходил, я уже почти проваливался в сон, обдумывая, не сбросить ли с кровати кошку.

— Кстати, о книгах. — Хоторн остановился уже в дверях и извлек из-под форменной куртки несколько листков непривычно белой бумаги. — Битти написал для Верли программу, которая позволяет переводить наши книги на ваш язык. Это просто короткий рассказ, но если есть какие-то нестыковки или слова покажутся тебе непонятными, просто отметь их. Мы все доработаем, и у тебя не будет проблем с чтением.

Я забрал страницы и сразу понял, что он солгал. Текст не был похож на рассказ, он скорее излагал некоторые события.

— Но…

— Потом прочтешь. — Он взглянул на свой тяжелый наручный браслет. — Воду отключат уже через час.

Когда он ушел, я бросил листки на кровать, демонстрируя к ним некоторое пренебрежение, достал из шкафа мягкие полотенца и бутылки со специальными составами для мытья, пользоваться которыми меня научил Мартин, и вышел в коридор.

Душевые на этаже были расположены в самом конце коридора. Помыться горячей водой можно было дважды в день, что даже при дворе сочли бы необыкновенной роскошью. Я довольно быстро привык к воде, льющейся с потолка, и приятным составам для кожи и волос, пахнущим лесом. В голову иногда закрадывалась мысль, что если я однажды вернусь домой, уже не смогу обходиться по утрам и вечерам кувшином воды, поданным слугой, и буду тосковать, имея возможность отмокать в свое удовольствие лишь раз в несколько дней. Вода доставляла мне столько радости, что я обычно приходил в душевые первым, а покидал их последним. Жаль, что сегодня уже почти час пропустил. Осталось слишком мало времени на ежедневные наслаждения.

Мне повезло, и внутри комнат, выложенных цветной плиткой, было пусто. Персонал лабораторий, привычный к таким бесхитростным удовольствиям, обычно мылся в первый час. Женщины иногда задерживались дольше, но у них были свои комнаты для мытья, и я знал об их присутствии, лишь слыша звонкие голоса за стеной. Но сегодня мне предстояло мыться в полном одиночестве. Быстро раздевшись и сложив свою одежду в шкафчик, я прошел в душ и нанес на тело состав, который под струями воды превратился в густую пену. Особенно тщательно намылил те места, которые, по мнению преподававшего мне науку чистоплотности Мартина каждому порядочному мужчине стоило держать хорошо вымытыми. Покончив с этим, я быстро смыл с кожи пену и голым отправился в соседнюю комнату. Там располагалась довольно большая купель с горячей водой. Медики специально наполняли ее почти кипятком, чтобы вода долго оставалась теплой, и даже через несколько часов после ее отключения, можно было помыться. Вдохнув пар, который полностью заполнял комнату, я опустил в воду ногу. Тело будто пронзили сотни теплых игл. Никогда не думал, что мне понравится быть сваренным заживо, но температура воды меня разочаровала. За час блаженства, что я пропустил, она успела сильно остыть в своей каменной чаше.

Спустившись по ступеням в купель, я вглядывался в белое марево, чувствуя, как тело привычно расслабляется, наполняясь истомой. Кровь прилила к коже и некоторым другим частям тела. Если до поездки в город к женщинам купания меня лишь радовали, то после нее я довольно часто предавался удовольствиям, которые многие сочли бы греховными. Если в первый раз, ляская свою плоть, я представлял, как любви предаются другие, и даже, уступая остаткам собственного целомудрия, пытался заменить в своих фантазиях бледного Ксандра на баронессу с ее мягкой золотистой кожей, то по мере собственного падения все чаще грезил, как моего тела касаются руки любовницы. Воображал, что с силой сжимающая мое мужское естество ладонь принадлежит кому-то другому. Исследования собственного тела оказались довольно интригующим процессом. Я совсем не знал, какое порочное, жадное существо жило внутри меня все эти годы. Мечтая о любви королевы, я думал о ее прекрасных глазах и чувственных губах, о поцелуях, а грезить, оказывается, нужно было об ином. Об умелых пальцах, сжимавших сосок, срывая с губ стоны, или красноватых царапинах, которые оставляют короткие ногти, чуть царапая подрагивающий от возбуждения живот.

Наигравшись с разгоряченной кожей, моя левая рука присоединилась к правой, сжимая ноющую от желания плоть. Голова кружилась от жара, перед глазами плясали яркие разноцветные мухи, и я решил, что сегодня зайду еще дальше в своем падении. Игривые пальцы скользнули ниже, один из них, самый смелый, чуть надавил на расслабленные мышцы. Ощущения были странными, ноющими, полными отголосков той боли, которую причинил мне Ксандр, и я удивленно замер, поражаясь не этой муке, а тому, каким потрясающим оказался внутри. Мой палец встретила упругая обволакивающая гладкость. Она чуть сжала его, как будто настороженно приветствуя, а потом пропустила глубже.

Я задохнулся от полноты ощущений, со стоном насаживаясь на собственный палец, заерзал на крохотном сидении, пытаясь угнаться за этим сумасшествием, будто спускал невидимый курок, а горячие пули разрывались внизу живота и из груди вырывались почти неконтролируемые крики. Моя разгоряченная плоть толкалась в кулак, стремясь угнаться за ощущениями, что дарил палец. Наслаждение граничило с безумием, я был не в силах держать глаза открытыми и опустил веки, чувствуя, как соскальзываю с сиденья в горячую воду, уходя под нее с головой. Не в силах опомниться, задыхаясь, я думал лишь о том, что новое положение тела позволяет мне еще глубже погрузить палец. Мир разлетелся на тысячи осколков, мне было так хорошо, что хотелось умереть. Я действительно готов был наглотаться воды, забыть о прошлом, не думать о будущем, растворившись в таком невозможном, неправильном экстазе. Я больше не считал его грехом. Порочность — не знать, каково твое тело, не изведать радости, что оно способно подарить. Я терял остатки воздуха в легких, смеясь. Мне было жаль… Матушку, считавшую плотские удовольствия искушением, с которым необходимо бороться постом и молитвой, отца, слишком много рассуждавшего о чести, и слишком часто принимавшего в своей спальне горничных. Мне даже Катарину было проще понять. Постичь силу и сладкую слабость собственной плоти ради того, чтобы возвращаться на ложе того, кто не в силах унять огонь этого знания? Терпеть ухаживания всех нас, самонадеянных, рассуждающих о чести мужей и глупых, безрассудных юнцов, мечтая лишь о паре сильных рук, что разожгут этот огонь, дадут почувствовать себя слабой, желанной не как идол на троне, но как женщина. Как же, должно быть, она ненавидела всех нас. Нет. Как же она ненавидела меня... Ревниво и гадко презирала лишь за то, что я был с человеком, подле которого жаждала находиться она сама. Как ей, должно быть, льстила моя влюбленность. За что же я убил ее? За то, что не любила и использовала меня, или за ее любовь к Алве?

Я оттолкнулся пятками от дна купели и всплыл вверх. Отфыркиваясь и отплевываясь, выбрался из воды, которая не смогла до конца смыть с моих ладоней мужские соки. Я ополоснул руки и уставился на них так, словно видел впервые. Был ли Алва моим соперником в любви? Грязные слухи о нем и женщине, которой я так глупо подарил собственное сердце, меня всегда раздражали. Но ведь он не любил ее, и королева до нашей последней встречи давала понять, что для нее этот человек — не более чем ловушка. Темница власти, но не плоти или чувств. И все же я ревновал, бешено ревновал к тому, что он вправе целовать женщину, даже к подолу платья которой я не смею припасть губами. Почему же я так не доверял своей королеве? Потому что мне самому казалось, будто Алву невозможно не любить? Он ведь тоже принадлежал ей. Может, из-за этого я, раздираемый на части собственным непостоянством, так ненавидел его? В глубине души знал, что не встречал человека достойнее. Я так его… Любил? Жаждал злить и мечтал нравиться? Почему, насыпав в его вино яд, я сам хотел умереть? Один-единственный раз в жизни я, который так жаждал существовать, готов был принять смерть так же покорно, как готов принять ее теперь. Неужели он — единственная причина, по которой я становлюсь способен нести ответственность за свои поступки? Тогда Алва прав: я действительно жалок.

***

Мартина я так и не нашел, хотя, когда мой человек отправился мыться, обежал все комнаты, в которых тот проводил время. Кошка пока никак не демонстрировала намерения причинить вред Окделлу, но своим невозмутимым видом не давала мне покоя.

— Эй.

Услышав знакомый голос, я вздрогнул, но, повернувшись, понял, что обращаются не ко мне. Герцог Алва выскользнул из темного узкого прохода, который в мерцающем свете ламп было трудно заметить. Отряхнув с брюк паутину, он включил машину-переводчик.

— Довольно невежливое обращение.

— Я пришел не для того, чтобы вести светские беседы. Вам предоставили определенную свободу, но не всем нравится то, как вы ею пользуетесь. К дороге можно спуститься на лифте и пройти по лестницам. Другого пути нет, вы только зря его ищете.

— Уверены?

— Да. Вы можете попросить, вас отведут на нее взглянуть.

Алва продемонстрировал самую ослепительную из своих улыбок.

— Не думаю. Каждый раз, когда я заговариваю о ней с генералом Хоторном, у него находится два или три десятка не менее важных дел.

— Он не сможет вас сопроводить.

— Почему?

— Его заставляют смотреть в противоположную сторону. Это похоже на легкое чувство дискомфорта, не слишком навязчивое, чтобы такой упрямец, как Хоторн, не захотел отправиться вниз назло ему. Просто раздражение, которое заставляет вспомнить о позабытых на столе бумагах, не подписанных счетах и отчетах в столицу. Это на всех в той или иной степени действует. Окделлу тоже хочется взглянуть, как именно он сюда попал, эта мысль его иногда гложет, но он все время на что-то отвлекается. Ив — умнейшая женщина, наделенная любопытством истинного ученого, видела запись, как барьер расщепляет крысу на молекулы и перемещает ее в пространстве, но ей отчего-то совершенно не интересно его действие на людей и как такое вообще возможно. Вы не находите это странным?

— Кто вы? — Алва был насторожен, но его собеседник намеренно этого не замечал.

— Думаю, Александр Верли — единственный, кто заметил все эти странности. Почему он не спустится вниз? Подозревает, что эта попытка может стоить ему жизни. А она пока нужна этому господину.

— Кто вы? — повторил свой вопрос герцог. Мне почти захотелось ему ответить, но разве он услышит?

— Человек, который проводит вас вниз, если попросите.

— Это будет стоить мне жизни?

— Вы знаете, что да.

— Ну и проваливайте оба. — Меня просто прорвало. Стоят, сверлят друг друга взглядами, тоже мне, древний бог и последний из рода, которого его братья всем нам напророчили. Был бы толк от их болтовни, если бы не Ринальди Ракан со своим проклятьем и та крылатая тварь, что мучается тоской по своему человеку уже не одно столетие? Это они заключили сделку, и целый род, кичившийся своей силой настолько, что забыл о ее предназначении, свелся к одному-единственному человеку, уничтожение которого стало бы победой Отца.

Никто не обратил внимания на мои слова. Один их не услышал, другой лишь насмешливо скривил губы.

— Пути назад нет?

— Для вас нет. Вы были в подземельях под Гальтарой. Вы видели Ее. Слышали ее слова и поверили в них достаточно, чтобы возвести этой даме храм. Ну не смешно ли? Действительно можете верить лишь в чудеса, к которым прикоснулись?

В голосе бога я слышал ревность, в его создании плескалось злое равнодушие.

— Это была насмешка.

— …Которая нынче стерлась с ваших губ. Больше невозможно не верить ей, не так ли? Слишком многое из предсказаний синеглазой сестры сбылось.

— Меня волнуют другие. Это ведь мой путь? Значит, никто больше не должен пройти по нему.

— Вы же не верите, что Зверь исчез? О нет, он вернулся туда, откуда пришел. В мир, которому принадлежит, к своему предназначению. Все желающие могут воспользоваться этим путем. Ваш растерянный Повелитель Скал. Генерал Хоторн со своими армиями или истерзанное создание, никогда не имевшее собственного предназначения. Но это если вы не шагнете в жаждущую вас пропасть. Тогда захлопнется одна дверь и откроется новая.

— Куда она приведет?

— Вы знаете. С момента встречи с истинным потомком Астрапа ваши сны стали живыми и осязаемыми. Меч предков вернул вам силу. В темном, не видимом смертными мире вы сражались так же отчаянно, как наяву, но не всегда побеждали. Вы не можете простить себе, что проиграли судьбе этого юношу. Просто потому, что до сих пор не желаете услышать правду. Поверить в свое предназначение. Предал бы он вас дважды, если бы знал о нем? Завершил бы последний виток пророчества?

— Кто вы?

И снова вопрос был оставлен без ответа.

— Вас поражает то, как много я знаю? Мой брат видел это. Отчаянье, с которым вы пытались искупить свое молчание, собственной кровью смыть предательство, совершенное другим. Это была мучительная болезнь? Агония на грани жизни и смерти. Он не пережил бы наказание, но вы ведь сочли, что и не заслужил. Мальчишка не мог знать правду, потому что вы не сказали ее ему, ну так кому расплачиваться за эту ошибку? Такая глупая жертвенность, анакс. Сколько еще крови вы готовы пролить, а мук вынести, прежде чем примете свою судьбу?

— Я здесь. Разве это не ответ на ваш вопрос? Что дальше?

— Выбор. Удивитесь, но он есть всегда. Вы можете остаться в Панеме, выторговав у судьбы еще несколько лет жизни. Или отправить домой того, кого не хотите назвать другом, и уйти в одиночестве. Вы очень многое можете, Рокэ Алва.

— Только не знаю, какой выбор будет верным.

— Не верите пророчествам?

— Тем, кто их произнес.

— Что ж, я подожду. — Унд развернулся, чтобы уйти.

— Кто вы?

— У нас еще будет время поговорить об этом, когда вы решитесь выбрать свой путь.

Мне стало жалко Алву. Ненавижу «Тех», Других, древних раттонов, Ушастого и вообще всякую тварь, которая вместо того, чтобы толком объяснить, что к чему, многозначительно щурит глаза и говорит загадками. Герцог таких гадов, по-моему, тоже терпеть не мог.

— Что мешает мне рассказать о нашем разговоре?

— Хотите создать у здешних господ впечатление, что все чужаки страдают галлюцинациями? Что ж, извольте, Окделлу будет веселее в компании такого же душевнобольного.

— Мне поверят.

— Скорее всего, это сделает мистер Александр Верли. Только он умен, а значит, промолчит. Если нет… Что ж, я смогу решить эту проблему.

Унд, рассмеявшись, убрался.

— Сволочь, а не бог, — посочувствовал я Алве.

Тот задумчиво отправился назад в свои комнаты, а я побежал в купальню к Ричарду и обнаружил там Ушастого. Этот мерзавец поспешно отскочил от моего раскрасневшегося человека, а ведь явно внушал ему какие-то неприличные мысли.

— Продолжай!

Ушастый удивился.

— В смысле?

— Делать то, что делал. — В моей собственной голове созрел не лучший, но осуществимый план. — Если от герцога зависит, как моя добыча будет жить и где нам с нею это делать, его нужно подчинить своей воле. Мы его соблазним. Вернее, ты, я в таких вопросах не очень.

Он нахмурился и покачал головой.

— Нет.

Признаюсь честно, такой подлости я не ожидал.

— Что это значит?

— Твой человек — ты и делай. Знаешь, такие вещи, если ими увлечься, ведут к формированию крепкой связи. Если не хочешь, чтобы я приручил твоего Окделла, то должен сам постараться.

Я вдохнул, выдохнул, плюнул на пол дымящейся слюной и процедил сквозь зубы:

— Научи меня.

— Что, прости? — измывался он.

— Научи меня.

Ушастый расплылся в улыбке:

— Идем, старый кот покажет тебе пару трюков.

***

Мне слишком не нравились собственные мысли. Я отправился к шкафчикам, растер свое тело полотенцами и поспешно оделся, забрав машину-переводчик. Мне не хотелось оставаться одному, и я пошел к госпиталю. Надежда была на Мартина, он мог принести мне кофе или развеселить пустой болтовней, но в царстве доктора Ив находилась лишь Лора, немногословная девушка, которая со всеми придерживалась одинаково официального тона, любила копаться в странных машинах и ни к чему не проявляла интереса, включая нас с Алвой.

— Мистер Окделл? — Она вынырнула из стального гроба, поправив очки на носу. — Вам что-то нужно?

— Я надеялся застать здесь Мартина.

— Он в лаборатории Теори вместе с Ив. Нужно составить заказ на реагенты, которые пострадали от общения с кошкой. Доктор хотела добавить к нему медикаменты и несколько сывороток для быстрого восстановления кожи. Может, они и не слишком нужны, но вы каждый вечер красный, как кирпич. Мартин упоминал в отчетах, что это из-за горячей воды, однако Ив хочет перестраховаться.

Мне было неприятно слышать, что человек, которого я считал приятелем, докладывает о моем состоянии.

— Лора, люди Панема совсем не доверяют друг другу?

Она сняла свои очки и прислонилась к стене, обдумывая ответ.

— А у вас по-другому?

Мне было стыдно, что я не знаю, какие выбрать слова. Раньше я рассказал бы ей о Людях Чести, прекрасных женщинах и благородных мужчинах, но, кажется, дорога камней содрала с меня вместе с кожей и иллюзии.

— Не знаю. Я доверял. Только ошибался чаще, чем оказывался прав.

Она кивнула.

— Я думала о том, что рассказывал нам Верли, основываясь на ваших историях. Я люблю машины. Они бесстрастны. Лучше, чем вы или я, и делают только то, что должны делать. Могут фиксировать историю такой, какая она есть, без прикрас. Варить вкусный кофе, мыть посуду и даже смешить и развлекать. Машины способны тестировать поломку и сбои в своих системах. Вот только определить собственную полезность, гордиться собой не могут, начни они делать это… — Она рассмеялась. — Не начнут. Человечеству не нужен стальной конкурент. Да и раса машин быстро погибнет, начав жить по законам людей. В микросхему не вложишь глупость, сомнения и страхи. Зато с их помощью можно сформировать переродка.

— О них часто говорят, но я не совсем понимаю, что это.

— Идите сюда. — Она позвала меня к машине у стекла, вставила в нее какую-то короткую полоску и ткнула пальцем в металлическую раму для картин, которая вдруг стала показывать подвижное изображение. Я уже привык к таким фокусам, удивило лишь происходящее на том, что называлось экраном.

— Запись настоящая, я только проматывать буду быстрее, чтобы мы не тратили часы, наблюдая за экспериментом.

Я видел обычную кошку, привычную пособницу Леворукого, похожую на ту, что я приютил. Какой-то человек, казавшийся излишне суетливым, бегал вокруг, время от времени вынимая животное из клетки и делая ему какие-то уколы. Животное менялось. У него выросли клыки, крохотное тело изуродовали огромные мышцы, кости вытянулись, и спустя какое-то время оно уже не помещалось в клетке.

— Это и есть переродок. Живое существо, видоизмененное специально запрограммированными генами, которые позволяют не только менять внешний облик, но и контролировать сознание.

— Я не понимаю… Это выглядит безумно. Таким сумасшедшим может быть лишь волшебство.

— Вы правы, Окделл, такова грязная магия нашего мира. Вот только мы зовем ее наукой. Это всего лишь кошка… — Она погасила экран. — А мог быть человек. Существует история, которой наших детей не учат в школах, прошлое, что человечество предпочло бы забыть. Очень давно наша раса поднялась на такой уровень прогресса, который позволил создать почти идеального человека, переродка вроде этой кошки, не подверженного никаким болезням, существо, способное контролировать даже процесс собственного старения. По сути, наши предки создали технологию, способную породить бога. Вот только кто был достоин такого дара? Вся раса людей? Поверьте мне, на такие опасные исследования, отнимающие тысячи жизней, обычно идут не те, кто стремится облагодетельствовать своих сородичей. Цену подобным достижениям знают лишь люди, стремящиеся к власти. За новую технологию началась война. Кто-то ввязался в нее, желая заполучить секретные разработки, некоторые, стоит отдать им должное, сражались за право их уничтожить, а некоторые не погнушались использовать оружие, которое почти под корень выкосило само человечество.

— Но вы живы.

Она пожала плечами.

— Панем — лишь жалкие остатки того государства, которое и стремилось подвинуть с неба богов. Долгое время мы считали себя единственными выжившими. Люди испугались голода и одиночества, они уже не мечтали о бессмертии. Было решено избавиться от губительного знания, к которому наша раса оказалась не готова. Ученых, которые привели человечество к такому состоянию, было решено уничтожить, но они бежали. Четыре человека с измененными генами создали дорогу, по которой вы пришли к нам, и ушли в земли, на которых считалось невозможным выжить из-за радиации. Это сочли оптимальным решением. Никто не собирался пускать их назад. Дорогу не уничтожили, но ее защитили опасными ловушками, некоторые коридоры заполнили ядовитым газом, вызывающим галлюцинации, в других поселили опасных переродков, способных веками жить и размножаться в темноте, питаясь друг другом. Все эти твари были созданы для уничтожения людей с особой, измененной ДНК. Таких, каким был ваш предок, Окделл, профессор Раен Лит, ученый, который управлял лабораторией, ставшей впоследствии военной крепостью Орешек.

Я не все понимал, но меня поразила осведомленность этой дамы.

— Откуда вы знаете обо всем этом?

Лора улыбнулась.

— Машины, даже сломанные, хранят в себе большое количество знаний. Часть информации, которую смогла получить я, есть и у моего босса Битти. Думаю, еще больше данных у мистера Верли, который имеет доступ к засекреченным архивам Капитолия, а он, в свою очередь, делится информацией с министром и мистером Теори. Те, кого вы называете Абвениями, долгое время не прекращали своих попыток вернуться, но потом как будто смирились с судьбой изгнанников. В разоренных войной землях они вынуждены были бороться за свое выживание и благодаря украденной технологии создавать переродков, способных очистить землю, воду и воздух от радиации. Позднее они обнаружили небольшую колонию выживших людей, погибавших от голода и болезней. Не одно поколение этих несчастных скончалось, прежде чем ставшим бессмертными удалось получить здоровых особей, давших начало новой расе. Человечеству, которое, по мнению Абвениев, должно было начать все сначала.

Я даже представить не мог, как давно произошли события, о которых она говорила.

— Среди своих детей ученые нашли себе супруг. Некоторое время они еще предпринимали попытки вернуться и даже создали ключ. Как и все их творения, это был переродок, человек, носивший в себе гены всех четырех основателей нового мира. Только он был способен пройти через подземелья и провести назад их потомков, его дети обладали той же силой, защищать их ученые завещали своим отпрыскам, причем вложили в них это стремление на уровне материй и клеток, которые даже в микроскоп не рассмотреть.

— Ракан, — осенила меня догадка.

Она пожала плечами.

— В отчетах упоминался анакс, идеальное существо, сосредоточившее в себе всю мощь технологий, которыми владели Абвении. Разумеется, создав такого воина, они не могли не вложить в его руки соответствующие оружие.

— Меч? — Нет, это было слишком просто. — Зверя.

Лора кивнула.

— Некоторое время Абвении угрожали Панему, мечтая о возвращении, заставляя наших ученых ставить все новые и новые ловушки, посылать тайными ходами наверх тварей, способных уничтожить новую расу, но думаю, Абвении привязались к народу, который создали, и не захотели втягивать его в очередную войну. Зверь, созданный для завоевания, стал защитником новых земель. Я не знаю, что за данные об этом проекте получили в Капитолии, но они их испугались и с Абвениями оборвали всякую связь. Нижние ярусы крепости, где раньше располагалась одна из их лабораторий, заблокировали, видимо, желая избежать вторжения монстра, который мог из них выбраться.

— Вы не боитесь мне об этом рассказывать? Мне сказали, тут даже у стен есть уши?

Она улыбнулась.

— А кто, по-вашему, им эти уши приделывал? Со мной можно говорить совершенно спокойно.

— Но Абвении ушли. Куда и зачем?

— Я могу сказать лишь одно. Дыра в полу, к которой так стремились камни. Ни в одной из вскрытых мною машин не было даже упоминания о ней. Кто-то приходил в замурованные подземелья после того, как они были опечатаны, и создал этот проход. Если спросите меня, куда он ведет, я не смогу предложить вам ответа. Впрочем, прошли века. Страх изменил Панем, многие старые технологии были запрещены, забыты и утрачены. Только война с Тринадцатым дистриктом привела к тому, что правительство сдуло вековую пыль с программ создания переродков, но можно сказать, что знания, которыми обладает Морфей Теори, ничтожны по сравнению с теми, которыми владели ваши Абвении. Думаю, и вы не похожи на своих великих предков, Повелитель Скал. Не знаю, почему они не вручили в дар своим потомкам бессмертие, но я считаю это разумным. — Лора задумчиво нахмурилась. — Как думаете, настало время соединить две разрозненные части человечества?

— Я не знаю. — Поверить в ее рассказ было очень трудно, но я старался.

— Вот и я тоже не знаю. Мы сильнее вас, только ведь и хуже… Мне кажется, Панем уже ничего не спасет. Мы устраиваем восстания, меняем власть, но люди не становятся лучше или благороднее. Они не хотят учиться доверять друг другу. Вы лучше, больше похожи на детей, которые еще не выбрали свой путь в жизни, но мы не позволим вам пойти верной дорогой. Панем завоюет ваш мир и превратит его в очередной дистрикт, жалкое подобие самого себя, продовольственный и сырьевой придаток. Они назовут это просвещением, вы сочтете завоеванием и будете бороться, но наверняка проиграете.

— Зачем вы говорите мне это? — Сам не знаю, откуда взялась злость, странная, мне самому не понятная обида. — Мне некуда возвращаться. К миру, который погубил и извратил все, что мне дорого, я не испытываю никакой жалости. Мне безразлична его судьба.

Лора тихо рассмеялась.

— Значит, мы удивительно похожи. Мне давно наплевать на Панем. В живых не осталось ни одного человека из тех, кого я любила. Брата погубили Голодные Игры, родителей — восстание, которое не принесло никаких перемен. Вам решать, кому говорить о том, что вы от меня услышали. Если захотите объясниться со своим другом, я сделаю так, чтобы этот разговор остался только между вами.

— Почему вы сами не поговорили с ним?

— Я же сказала, что мы похожи, Окделл. Нам наплевать, кто кого и зачем станет убивать. Мы не верим в живых и не знаем, что сделать для своих мертвецов.

— Мне нужно ему рассказать.

Она пожала плечами.

— Стоило бы из благодарности. Вас не спасли бы, если бы не его кровь. Ив и Битти удалось выделить из нее то, что было разрушено в вашей собственной крови. Не знаю, что вы натворили, но веками существовавшая программа дала сбой. Хотя… Мне удалось подслушать некоторые рассуждения Верли. Может, вы выбрали не того анакса?

Я не понял, о чем она говорит.

— Альдо, последнему из Раканов, я отдал всю верность, что у меня была.

Лора пожала плечами.


— Люди лгут, а машины — нет. Вас путешествие через подземелья едва не прикончило, а Алва прошел через лабиринты Орешка невредимым. В вашей крови один измененный ген, в его — их четыре. Верли считает, что нам удалось заполучить ключ Абвениев, но мне, признаться, не важно, кто из вас во что верит. Сегодня вечером его комнаты не будут прослушивать, но вы идите, куда хотите, Окделл, и делайте то, что считаете нужным. Не стану даже просить вас не доносить на меня. Смерть не страшна… — Она ухмыльнулась. — Я давно перестала жить.