Долгая дорога в Закат

Превратить башню трибутов в отель для глав дистриктов… Плутарху это показалось хорошей идеей. Он назвал свой проект «Память», по его теории, все мы, власть имущие, останавливаясь в стенах, где готовились к смерти наши браться и дети, должны снова и снова прокручивать в голове, за какие идеалы сражались повстанцы, и хранить им вечную преданность. Я бы согласился с тем, что это разумно, если бы сюда в отсутствие представителей дистриктов не пускали богатых капитолийцев, которые хотели лично посмотреть, где ожидали свою судьбу Финник и Огненная Китнисс. Многие из прежних инструкторов центра вернулись к работе и учат принципам выживания всех желающих. То, что для многих было ужасом, стало фальшью, превратилось в глупый аттракцион.

— Мы вас совсем не ждали, генерал Хоторн, — причитает глава отеля «Трибут», юный хлыщ во фраке из постриженного меха. Я понимаю его неудобства, приходится в спешном порядке выгонять парочку из апартаментов, предназначенных для главы Второго дистрикта. Наверное, я хотел бы жить на двенадцатом этаже, спать на постели Китнисс, но попросить о чем-то подобном значило бы показать, как много она для меня значила. Я не готов ни к сожалениям, ни к откровенности, поэтому просто ненавижу отель «Трибут». Что же заставляет меня жить здесь? Отсутствие камер в номерах. На этажах и в лифтах их полно, но одно дело — безопасность и совсем иное — шпионаж. Тут Плутарх позволил себе немного поиграть в демократию. Защита отеля глушит любые датчики внутри и попытки прослушки извне.

Когда номер освобождают, лифт поднимает нас наверх. Слуги по-прежнему немы, еще одна дань прошлому, только теперь их работа чего-то стоит. Пока персонал накрывает на стол, а Алва пытается разобраться с управлением душевой кабиной, Ксандр старательно готовит меня к приему. Благодаря лекарствам отек спал, а новые перчатки скрывают раны на руках. Прежние я сжег в камине, чип, переданный мне Верли, спрятал за отворотом рукава, о чем его сыну знать не следует. Он и так достаточно мне благодарен. Я чувствую нежность каждого его прикосновения, пока Ксандр молча скрывает гримом черные синяки у меня под глазами. Мальчишка так насторожен со мной сейчас, словно боится спугнуть свою удачу. Что если я изменю свое решение и не стану забирать его отца из «Цербера»? Разозлюсь на него из-за выходки в зале со статуями? Сочту, что он меня опозорил и подставил? Мне нужно радоваться его покорности любым моим решениям, той дистанции, которую Ксандр сейчас так отчаянно держит. Этот парень — проблема, в которой я не нуждаюсь. Почему же я решил, что верну его в крепость? Дело все еще в его сходстве с Китнисс или мне так понравилось наматывать его волосы на кулак? Что со мной происходит? Я давно отрекся от нежности, а тем более — от жалости, но от его робких прикосновений во мне что-то дрожит. Я подчиняюсь своим желаниям, как катакомбы Орешка завибрировали, едва пришла в движение дорога камней. Мне совершенно не нравится это ощущение, но я дышу им, как воздухом. Ксандр делает меня живым, а ведь я так отвык что-либо чувствовать.

— Иди сюда.

Я кивком указываю на свои колени, но он роняет кисть и садится на пол. Смотрит на меня снизу вверх, как преданная собака, которая не смеет лизнуть руку хозяину, зная, что это причинит ему боль.

— Я люблю тебя.

— Хватило бы и «спасибо».

Он качает головой.

— Не для того чтобы выразить, что я чувствую. Я умру ради тебя, я убью за тебя.

— Даже Плутарха? — Ну когда еще нам удастся откровенно поговорить?

— Его с особым удовольствием. — О порядках в «Трибуте» Ксандр, похоже, осведомлен прекрасно. — Дело не в том, что он не пытался нам помочь, догадываясь, что Сноу не казнил моего отца. В первом заговоре он не участвовал, но когда вокруг Сойки возник новый… Он привлек к нему людей вроде Морфея и Финника. Тех, кто точно знал, что с нами происходит, и наверняка рассказал Плутарху. Потом он искупал нас в своем сочувствии, но запер отца в «Цербере», а меня отправил следить за тобой, используя мои особые таланты. Он не мой спаситель, Гейл, это очередная цепь, от которой я избавлюсь, если ты прикажешь. Только обещай, что защитишь моего отца.

— Ты поверишь моему слову?

Он тихо рассмеялся.

— А мне еще есть кому верить? Я знаю, что ты предашь меня, поступишь так, как выгодно тебе, но ты борец, а я нет. Мне при всем желании не стать тобою. Вот только у моей смерти есть цена. Это жизнь человека, который мне бесконечно дорог. Пообещай о нем позаботиться.

— Ты же сказал, что я предам.

— Любой предаст. Но не каждый способен дать крохотную надежду, что этого не случится. То, что ты сделал для меня сегодня… — Он так и не подобрал других слов. — Я люблю тебя, Гейл. Знаю, что ты поступил так, как выгодно тебе, но все равно люблю.

— Что еще ты скрываешь от меня? Кто доложил в Капитолий, что мы имеем дело с переродками?

Он кусает свою губу так, что по подбородку бежит струйка крови.

— Я не могу… — Его дыхание срывается. Сведенные судорогой пальцы впиваются в мои колени до боли. — Я хочу, но…

Кровь приливает к его лицу, зрачки сливаются с радужкой. Ксандр сражается с собственной немотой, хватается пальцами за горло и царапает кожу. Он действительно хочет подарить мне правду, прежде чем сдохнет. Яд ос-убийц, программа на самоуничтожение в случае разглашения важной информации. Очень качественно. Так хорошо может сработать только «Цербер». Я смотрю, как он корчится на полу, не в силах пошевелиться, пока не слышу шума распахнутой двери и звука удара.

Хочется вымученно ухмыльнуться. Алва может отставать в знании технологий, но его интуиция безупречна. Вырубив Ксандра, он прощупывает его пульс и довольно кивает сам себе, когда тот выравнивается.

— Вы можете говорить свободно. — Защита отеля действует и на его машинку. — Завтра не рекомендовал бы.

Он сидит на полу, мокрый и усталый, в одном полотенце, намотанном вокруг бедер.

— Этот человек умрет, чтобы доказать вам свою верность.


— Я понимаю.

Он качает головой.

— Нет. Не понимаете. Я тоже. Мне смертью в любви не клялись, но знаете… Выбросить того, кто тебя предал, это легко. Ну, в самом деле, кому придет в голову хранить ненужные, излишне упрямые в своей глупой, почти постыдной доверчивости вещи? Вот только пока они лежат на свалке собственной судьбы, они все еще существуют. Что станет, если они исчезнут? Если вы поймете, как нужны они были, лишь избавившись от собственноручно выбранного бремени навсегда?

— Он пришел в себя. — Если я хотел ударить Алву этими словами, то у меня не вышло. Он оставался отрешенным, пожимая плечами.

— Даже странно. Я думал, что удачлив только в играх с судьбой и своем патологическом бессмертии. Что ж, вы держите слово.

— Я едва не убил вашего оруженосца.

Алва кивнул.

— Ни на что иное я и не рассчитывал. А я едва не убил вашего, понятия не имея, принесут пользу мои действия или прикончат его окончательно. Так просто распоряжаться судьбой тех, кто для тебя не важен.

— Действительно просто. — Он встал, чтобы покинуть комнату. Я снова заметил шрамы на его спине, не менее уродливые, чем мои собственные.

— Кнут?

— Клинки.

— Война?

— Женщина.

— Она того стоила?

Он покачал головой.

— Нет.

Я подумал о мальчишке с новой кожей.

— А он того стоит?

Алва улыбнулся.

— Нет. Никто не стоит нашей боли, но забывать от этом так… По-человечески?

Странные слова для переродка, впрочем, какая ему была разница, кем он является для других? Рокэ Алва просто оставался собой даже в мире, которого пока не знал, но он уже ему не нравился так же сильно, как мне самому.

***

— Мы не идем на прием?

Признаюсь честно, я был рад: лишний раз встречаться с древнейшими раттонами мне не хотелось.

— А ты видишь в этом смысл?

Ушастый вытянулся у ног полуголого Алвы, вылизывая лапу. Он выглядел задумчивым.

— Что такого важного ты увидел в белом здании?

Он хохотнул.

— Ада, значит, не произвела на тебя впечатления?

— Ну…

— Можешь не вспоминать. Эти создания своим светом, неуловимым для глаз человека, умеют отгонять раттонов от избранных воинов. Для тебя это не было приятным знакомством. Но меня волнуют не ее силы, на них я уже насмотрелся. Даже не тот факт, что люди смогли пленить подобное существо. Чудеса время от времени случаются. Понимая природу того или иного создания, на него можно поставить ловушку.

— Что же тебя беспокоит, брат? — Ну не дедушкой же мне его звать?

— Номер на колбе, в которой ее держали.

Мне, признаться, было не до разглядывания надписей. От одного воспоминания о той комнате лапы подгибались.

— Номер?

Он кивнул.

— Могу ошибаться в человеческой природе… Ну с кем не случалось? Вот только если тебе в руки попадет что-то уникальное, ты дашь этому имя, верно? Ну, в крайнем случае, обзовешь свою находку «первой и единственной». А на сосуде, в котором содержали Аду, была начертана двойка.

— Думаешь, у них есть еще одна?

Он пожал плечами.

— Я думаю, этот мир не только балансирует на грани исчезновения, он все время стремится перейти границу дозволенного. Пока не решил, хочу я помешать этому или мне стоит с поклоном приветствовать всякий хаос.

— Останешься в столице? — Мне почти хотелось, чтобы он это сделал, даже если придется в одиночку драться с раттонами в крепости.

— Нет. Сейчас я вернусь к дороге.

— Зачем?

— Она единственное, что связывает Кэртиану с Панемом. Когда-то от этого пути пахло пламенем, но куда он ведет теперь? Может, мы заблуждались насчет его истинного предназначения? — Он глупо хихикнул. — Впрочем, не прыгнешь в яму, не узнаешь.

К такому я готов не был и притворился, что меня волнует то, как медленно приходит в себя человек, уложенный на диван. Александр вздрогнул, прикрыл глаза от яркого света в комнате и застонал, ощупывая свой затылок и шею.

— Мне пришлось это сделать, иначе вы прикончили бы себя. — Алва почти небрежно швырнул ему на лоб тряпку, смоченную в холодной воде. — Я когда-то изучал лекарское искусство, но в ушах у вас будет звенеть еще довольно долго.

— Не будет, если дадите мою сумку. Там блистер с пилюлями. — Словно опомнившись, он резко сел. — Генерал Хоторн!

Алва принес ему саквояж и стакан воды.

— Уехал, как и планировалось.

— Но я должен был…

— Самое смешное во всей этой истории, что, по моему глубокому убеждению, как раз вы никому и ничего не должны. Пейте свое лекарство.

Ксандр покорно проглотил таблетки, потом заметил внешний вид Алвы и отчего-то покраснел. Впрочем, свое смущение он поспешил превратить в насмешку:

— Может, вам стоит одеться? Во избежание моей очередной глупости?

— Я отказываюсь вас презирать за нее, а тем более — опасаться.

— Зря. — Александр равнодушно уставился на стену.

— Вы мне угрожаете?

— Предупреждаю. Вы нравитесь мне, мистер Алва. Не только тем, что чем-то похожи на Гейла. В вас есть то, что меня восхищает в людях. Это не ум, воля или сила, даже не готовность жертвовать собой ради других. Вы честный.

Рокэ рассмеялся, а я не мог не заметить, как тварь у его ног навострила уши.

— В Олларии вас бы прокляли за такие утверждения.

Александр улыбнулся.

— Но мы здесь. — Он действительно был красивым, этот человек. Если бы чаще вот так искренне улыбался, мог бы многого добиться. — Нет, я уверен, что вы способны водить за нос, но что бы ни говорили про то, что обман — это всегда обман, ложь бывает разной. Вы готовы защитить с ее помощью кого-то, но только не самого себя. Я пробовал стать таким сильным, но у меня не вышло.

— Может показаться, что мир будет намного проще, если вы перестанете чего-либо от него ожидать. Поверить в подлость человеческой природы просто, а это хорошая броня. — Алва рассмеялся. — Предательство больше не удивляет тебя, а чья-то преданность… Она просто приятна.

— Но ты уже не можешь верить в нее до конца. Он счел мою попытку быть честным очередным спектаклем.

— У вас есть право разочароваться, но вы им до сих пор не воспользовались. Когда-то я был молод и довольно любопытен. Не стану утомлять вас подробностями моей глупой любви. Я был юн и со свойственным молодости неоправданным цинизмом искренне полагал, что знаю о жизни все, но угодил в банальную ловушку, созданную из фальшивой добродетели и красоты. Моя избранница очень умело демонстрировала свой искренний страх, пытаясь приручить такое прожженное порождение Леворукого, как я. Любить меня, не испытывая его, как делали это ее предшественницы, — вот что тогда казалось мне обманом. Я ведь тогда еще не был, а только мнил себя негодяем…

— Любить порой страшно.

Алва кивнул.

— Вы правы. Но знаете, это чувство не предполагает жертвенности. Судьба ставит ловушку, и у тебя есть две возможности: обойти ее, больше никогда не оглянувшись, или угодить в капкан, но тогда уже незачем роптать. Немного поздно, вы так не думаете?

Александр кивнул.

— Да, я так думаю.

— Именно поэтому вам себя не жаль. Мне тоже не было жаль, когда меня предали. Такова жизнь. Мне стоило быть зрячим, а не верить женщине, которая всеми силами давала понять, что я необходим ей, и при этом будто стыдилась своего выбора, моей жестокости, расчетливости и даже амбиций.

— Она вас …

— Убила. — Алва усмехнулся. — Эта женщина была, по сути своей, не так уж плоха и имела собственные представления о чести. Я поспешил отомстить. Не из ревности к удачливому сопернику. Она ведь пошла на обман, искренне веря в то, что влюблена и поступает так ради человека, которому принадлежит ее сердце. Он тоже не был законченным подонком и, мечтая об устранении меня, наверняка мучился, толкая любимую женщину в мои объятья.

— Бред. — Александр побледнел. — Если любишь, то не станешь подкладывать того, кто тебе дорог, под другого.

— Уверены? Насчет собственных чувств заблуждаются даже малодушные люди. Как бы то ни было, но, выжив, я превратил их прекрасную жертвенную сказку в кошмар.

— Они живы?

— Убить их было бы слишком просто. У этих двоих совершенно чудесная семья и множество детей. Только они зачаты не в любви, а в стремлении к богатству. В этом не так уж много чести и совсем мало страсти, вы не находите?

— Я не понимаю.

Алва рассмеялся:

— Поверьте, я сам себя не понимаю. Давайте сменим тему.

Александр взглянул на часы.

— Я бы с радостью, но мне надо спешить.

— Очередные подвиги?

— Разве я способен на них? — Уже в дверях он обернулся. — Кстати, мне приказали вас соблазнить.

— Ну, попробуйте, — улыбнулся Алва.

Александр с улыбкой покачал головой.

— Нет. Не буду.

Мне стало любопытно, и я пошел следом за человеком. Ушастый остался. Я понял: если мне надо, чтобы он увидел в ком-то добычу, достаточно обвинить этого человека в честности. Лунный кот смотрел на Алву с интересом. Скажу честно, мне это не нравилось.

***

Лучшие люди Капитолия… Кто мы? Повстанцы, все еще не наигравшиеся в войну и заглядывающие в рот своему президенту, или «полезные» для процветания всего Панема ставленники Плутарха. Все жрут с тех или иных рук, золотых тарелок на белых скатертях. Мое чествование? Скорее повод помериться силой и показать мне, насколько я не нужен ни в одном из лагерей и раскладов. Прошлое должно оставаться прошлым. Об этом говорит Пэйлор в своей речи. Она довольно красиво вещает о том, что войны между братьями и сестрами, вместе отстаивавшими свою свободу от Голодных Игр и жестокости прежних властей, недопустимы. Она считает покушение на меня демонстрацией болезни общества, проявлением никому не нужной агрессии и вандализма. А по другим каналам, должно быть, сейчас крутят доказательства того, что именно я — вандал и агрессор. Президенту рукоплещут, Плутарх — громче всех.


— Я как раз хотел поговорить о карточных играх. В этом вашем Панеме в них играют?

— Время от времени.

— Вы удачливы, Гейл?

— Да. А вы?

— Так, словно обвенчан с самой фортуной. Нам с вами нужно как-нибудь сыграть вместе.

Мне плевать, что программа перевода работает и все слышат наш разговор. Я не говорю ничего из того, что не бросил бы окружающим в глаза, и он ведет себя так же.

— Мы уже играем, Рокэ. — Наверное, опытный врач справился бы лучше, чем я со своими искалеченными ладонями, но он не жалуется, глядя, как я вынимаю провода капельниц.

— Что у вас с руками?

Я демонстрирую ту, что в перчатке:

— Самоуверенность. — Он улыбается, кивком интересуясь происхождением ожогов. — Глупость.

— Вы отчаянный мальчик и скверный мужчина?

— Скорее всего.

— Иногда я думаю о себе так же. — Кому-то хватает ума нажать на кнопку, снимая оковы. Алва встает, разминая затекшие ноги.

— Вас так и не накормили?

— Вы поразительно догадливы.

— Предложил бы свое общество, но меня ждут на приеме. Мой оруженосец подойдет в качестве компании за ужином?

— У этого молодого человека отличные манеры.

Мы поднимаемся наверх как старые приятели. Мне придется сломать его, найти слабости этого мужчины и воспользоваться ими, а я этого не хочу. Мне с ним до странности хорошо и легко. Мы в чем-то неуловимо похожи характерами. Такое сходство встречается редко, и близость, которую оно способно породить, была бы бесценна, не оставайся человечество машиной, способной разрушить все самое лучшее в самом себе.

— Рокэ, это Плутарх, тот, чьим мудрым решениям вы обязаны своей свободой.

Толстяк так и сияет добродушием. Алва не выглядит настороженным, он тоже — сама доброжелательность.

— Приятное знакомство. Господин случайно не держит кошек?

Его вопрос непонятен, но Плутарх продолжает улыбаться.

— У меня слишком много работы, чтобы уделять время питомцам.

— Заведите парочку, — советует Алва.

— Энобария будет сопровождать нас обратно в крепость.

Рокэ с интересом изучает новую знакомую. Потом берет ее руку и подносит к губам.

— Я, кажется, поторопился, сказав, что на моей родине девушки красивее. — Его комплимент фальшив, но во взгляде искреннее восхищение. Такое довольно трудно сыграть, я вижу лихорадочные пятна румянца на смуглых щеках.

— А вы дамский угодник, — хохочет Плутарх.

Алва улыбается.

— Разве в этом мире есть кто-то более достойный искреннего восторга, чем прекрасная женщина? Госпожа Энобария, я бы никогда не расстался с такой красотой по доброй воле, но сейчас немного устал. К тому же… — Еще один небрежный поцелуй худой ладони. — Нам обещали еще одну встречу. Я буду ждать ее.

Он, наконец, идет к двери. Я на шаг позади, следом Плутарх, что-то согласовывающий с Ксандром по поводу приема.

Охрана с детекторами досматривает Алву и секретаря, но ко мне или Плутарху они даже не смеют приблизиться. Никто не демонстрирует желания заковать моего гостя в кандалы, хотя Рокэ с готовностью протягивает руки.

— До встречи вечером. — Министру первому подают машину, но и нас заставляют ждать на крыльце не дольше пары минут. Все это время мы молчим, разглядывая огромные кипарисы на фоне краснеющего неба. Ксандр бледен и кажется изможденным. У Алвы от попытки держать свою речь под контролем играют желваки. Мне даже кажется, что я слышу скрип его зубов.

— В отель «Трибут». — Шофер, открывший мне дверь, удивлен, он явно получил другие приказы, но слишком вышколен, чтобы спорить.

— Я думаю, что это невежливо, — говорит Ксандр, едва мы оказываемся в салоне. — Вам предоставили роскошные комнаты в президентском дворце.

Я молчу. Моя разумность рано или поздно должна была закончиться. Если этого не произошло, пока в меня стреляли, то последствия вправе наступить сейчас. Ксандр больше не лезет ко мне с вопросами, по городу мы едем молча.

Глава 12

Превратить башню трибутов в отель для глав дистриктов… Плутарху это показалось хорошей идеей. Он назвал свой проект «Память», по его теории, все мы, власть имущие, останавливаясь в стенах, где готовились к смерти наши браться и дети, должны снова и снова прокручивать в голове, за какие идеалы сражались повстанцы, и хранить им вечную преданность. Я бы согласился с тем, что это разумно, если бы сюда в отсутствие представителей дистриктов не пускали богатых капитолийцев, которые хотели лично посмотреть, где ожидали свою судьбу Финник и Огненная Китнисс. Многие из прежних инструкторов центра вернулись к работе и учат принципам выживания всех желающих. То, что для многих было ужасом, стало фальшью, превратилось в глупый аттракцион.

— Мы вас совсем не ждали, генерал Хоторн, — причитает глава отеля «Трибут», юный хлыщ во фраке из постриженного меха. Я понимаю его неудобства, приходится в спешном порядке выгонять парочку из апартаментов, предназначенных для главы Второго дистрикта. Наверное, я хотел бы жить на двенадцатом этаже, спать на постели Китнисс, но попросить о чем-то подобном значило бы показать, как много она для меня значила. Я не готов ни к сожалениям, ни к откровенности, поэтому просто ненавижу отель «Трибут». Что же заставляет меня жить здесь? Отсутствие камер в номерах. На этажах и в лифтах их полно, но одно дело — безопасность и совсем иное — шпионаж. Тут Плутарх позволил себе немного поиграть в демократию. Защита отеля глушит любые датчики внутри и попытки прослушки извне.

Когда номер освобождают, лифт поднимает нас наверх. Слуги по-прежнему немы, еще одна дань прошлому, только теперь их работа чего-то стоит. Пока персонал накрывает на стол, а Алва пытается разобраться с управлением душевой кабиной, Ксандр старательно готовит меня к приему. Благодаря лекарствам отек спал, а новые перчатки скрывают раны на руках. Прежние я сжег в камине, чип, переданный мне Верли, спрятал за отворотом рукава, о чем его сыну знать не следует. Он и так достаточно мне благодарен. Я чувствую нежность каждого его прикосновения, пока Ксандр молча скрывает гримом черные синяки у меня под глазами. Мальчишка так насторожен со мной сейчас, словно боится спугнуть свою удачу. Что если я изменю свое решение и не стану забирать его отца из «Цербера»? Разозлюсь на него из-за выходки в зале со статуями? Сочту, что он меня опозорил и подставил? Мне нужно радоваться его покорности любым моим решениям, той дистанции, которую Ксандр сейчас так отчаянно держит. Этот парень — проблема, в которой я не нуждаюсь. Почему же я решил, что верну его в крепость? Дело все еще в его сходстве с Китнисс или мне так понравилось наматывать его волосы на кулак? Что со мной происходит? Я давно отрекся от нежности, а тем более — от жалости, но от его робких прикосновений во мне что-то дрожит. Я подчиняюсь своим желаниям, как катакомбы Орешка завибрировали, едва пришла в движение дорога камней. Мне совершенно не нравится это ощущение, но я дышу им, как воздухом. Ксандр делает меня живым, а ведь я так отвык что-либо чувствовать.

— Иди сюда.

Я кивком указываю на свои колени, но он роняет кисть и садится на пол. Смотрит на меня снизу вверх, как преданная собака, которая не смеет лизнуть руку хозяину, зная, что это причинит ему боль.

— Я люблю тебя.

— Хватило бы и «спасибо».

Он качает головой.

— Не для того чтобы выразить, что я чувствую. Я умру ради тебя, я убью за тебя.

— Даже Плутарха? — Ну когда еще нам удастся откровенно поговорить?

— Его с особым удовольствием. — О порядках в «Трибуте» Ксандр, похоже, осведомлен прекрасно. — Дело не в том, что он не пытался нам помочь, догадываясь, что Сноу не казнил моего отца. В первом заговоре он не участвовал, но когда вокруг Сойки возник новый… Он привлек к нему людей вроде Морфея и Финника. Тех, кто точно знал, что с нами происходит, и наверняка рассказал Плутарху. Потом он искупал нас в своем сочувствии, но запер отца в «Цербере», а меня отправил следить за тобой, используя мои особые таланты. Он не мой спаситель, Гейл, это очередная цепь, от которой я избавлюсь, если ты прикажешь. Только обещай, что защитишь моего отца.

— Ты поверишь моему слову?

Он тихо рассмеялся.

— А мне еще есть кому верить? Я знаю, что ты предашь меня, поступишь так, как выгодно тебе, но ты борец, а я нет. Мне при всем желании не стать тобою. Вот только у моей смерти есть цена. Это жизнь человека, который мне бесконечно дорог. Пообещай о нем позаботиться.

— Ты же сказал, что я предам.

— Любой предаст. Но не каждый способен дать крохотную надежду, что этого не случится. То, что ты сделал для меня сегодня… — Он так и не подобрал других слов. — Я люблю тебя, Гейл. Знаю, что ты поступил так, как выгодно тебе, но все равно люблю.

— Что еще ты скрываешь от меня? Кто доложил в Капитолий, что мы имеем дело с переродками?

Он кусает свою губу так, что по подбородку бежит струйка крови.

— Я не могу… — Его дыхание срывается. Сведенные судорогой пальцы впиваются в мои колени до боли. — Я хочу, но…

Кровь приливает к его лицу, зрачки сливаются с радужкой. Ксандр сражается с собственной немотой, хватается пальцами за горло и царапает кожу. Он действительно хочет подарить мне правду, прежде чем сдохнет. Яд ос-убийц, программа на самоуничтожение в случае разглашения важной информации. Очень качественно. Так хорошо может сработать только «Цербер». Я смотрю, как он корчится на полу, не в силах пошевелиться, пока не слышу шума распахнутой двери и звука удара.

Хочется вымученно ухмыльнуться. Алва может отставать в знании технологий, но его интуиция безупречна. Вырубив Ксандра, он прощупывает его пульс и довольно кивает сам себе, когда тот выравнивается.

— Вы можете говорить свободно. — Защита отеля действует и на его машинку. — Завтра не рекомендовал бы.

Он сидит на полу, мокрый и усталый, в одном полотенце, намотанном вокруг бедер.

— Этот человек умрет, чтобы доказать вам свою верность.

Я сижу неподвижно. Демонстрировать свою преданность властям? Демоны не хохочут над шутками смертных. Я добровольно заковал себя в эти цепи людской ненависти. Нынче модно говорить о мире, а я — война. Битва, которая не прекращается на улицах Капитолия. «Сыны Панема» — всего лишь порождение такой вот мерзостной личности. Люди должны верить, что они хотят уничтожить не кого-то, а меня, разжигая свой охотничий азарт трупами довольно благопристойных чиновников. Ничего, эти новые повстанцы канут вместе со мной. Будут осуждены и наказаны. Неважно, кто их выдумал — Плутарх или Пэйлор. Неважно, кто из них решил подгадить бывшему соратнику, испортив хорошо продуманное выступление показательной стрельбой в толпу. Сейчас они едины в своих целях. Панему нужна еда и война, а еще жертвенный агнец, способный ее развязать, вокруг которого сейчас и устраиваются ритуальные пляски. Разве могли эти умнейшие политики приказать этому извращенцу завоевать прячущихся где-то за горизонтом людей? Нет, конечно. Они всего лишь хотели объединить человечество. Я наделаю им рабов, а они ринутся к ним с миром и своей навязчивой свободой. Какое хорошее шоу из всего этого выйдет. Остается только найти это самое абсолютно не нуждающееся в нас общество и навязать ему свои порядки. Что ж, беса я играть буду, но не стану торопиться, уточняя маршрут к собственному уничтожению. Пока цель не найдена, меня, пожалуй, потерпят.

— Генерал Хоторн. — Блондинка рядом уже несколько минут пытается привлечь мое внимание. Пэйлор не терпит вульгарности, наряды дам довольно строгие, но моя соседка то и дело наклоняется, чтобы продемонстрировать огромную грудь, скрытую слоями ткани.

— Да?

Она пытается описать мне достоинства своего мужа, занимающегося поставками муки для армии, и одновременно сделать этого человека рогоносцем. То, что я несколько не в форме, даму абсолютно не смущает. Таких интересует не привлекательность любовника, а его полномочия. Довольно резко отказываюсь от продолжения продолжить разговор в более приватной обстановке, девица обиженно надувает губы:

— А я думала, что все слухи о вас — неправда.

— Смею вас заверить дорогая, они сильно преуменьшены.

А вот и Джоанна Мейсон собственной, немного нетрезвой персоной. На условности ей, похоже, наплевать: прозрачная ткань платья ничего не скрывает. Своей ухмылкой она заставляет обиженную мадам испариться и занимает ее место. Теперь все взгляды направлены на нас. Посмотреть есть на что, мы удивительно яркая пара.

— Думал, мы в ссоре.

Она будто не слышит моих слов. Официант меняет для нее тарелку и приборы.

— Я предпочитаю оставаться в гареме дьявола. Когда тебе надоест новая игрушка, пришлешь за мной кого-нибудь из своих евнухов. Все лучше, чем прозябать в Капитолии. Я, знаешь ли, сбираюсь в долгое путешествие по дистриктам...

— Выяснять обстановку?

Она почти натурально всхлипнула:

— Оплакивать твою измену. Налить вина?

— С отравой?

Джоанна звонко рассмеялась.

— Ты знаешь, что задолжал мне. Разве я способна убить того, с кого еще не взыскала своих убытков?

— Задолжал? — Она наполняет мой бокал, количество людей прислушивающихся к нашему разговору, ее совершенно не смущает.

— Конечно. — Джоанна наклоняется ко мне, со стороны это должно выглядеть как непристойная попытка откусить мочку моего уха. Я улыбаюсь уголками губ. — Снайперы крайне редко промахиваются, Гейл. Если, конечно, твоя «фортуна» до этого их порядком не подпортила.

— Как? — выдыхаю я в ее заманчиво приоткрытые губы.

— Немного специального геля под язык и поцелуй наудачу. Легкие проблемы со зрением в виде двоящейся картинки в глазах. М-мм… — Она упирается носом в мою щеку. — Знаешь, твоя неразборчивость даже заводит.

Легкое касание губами губ. Мы вышли за рамки приличия. Ловлю взгляд Пэйлор. Она, кажется, возмущена тем, что я намерен устроить оргию у нее на приеме. А может, присутствием журналистов, которые фиксируют очередную грань моей распущенности? Ах, да, с меня же еще финальная речь.

— Рекомендую не испортить себе настроение до моего возвращения. — Может, мне жениться на Джоанне? Из нее выйдет очаровательная вдова несостоявшегося диктатора.

Пока я иду к трибуне, голоса в зале замолкают. Все ждут, что я скажу. В кармане заготовленная речь, которую передал Плутарх до начала банкета. В голове преступно пусто. Я достаю листок и понимаю, что строчки плывут перед глазами. Мстительная сучка. Задумчиво рву страницы с речью на несколько кусков. В зале ропот.

— Граждане Панема и те, кто называет себя его сынами… — В зале повисла напряженная тишина. — Вы живы? — Мой вопрос никого не заставил отозваться. — Вас не убили Голодные Игры? Не уничтожило вспыхнувшее восстание и разгоревшаяся война? Тогда докажите мне это. Покажите, что вы способны на что-то, кроме злости и кровопролития. Живые заслужили шанс, у них может получиться построить новое будущее, а трупам место в земле. И я тот, кто до конца доиграет свою роль могильщика.

В зале стоит гнетущая тишина. От вспышек камер у меня слезятся глаза. Наверное, со стороны выглядит мелодраматично, но мне плевать. Пока иду к выходу, в зале слышны только щелчки фототехники и мерный гул моих шагов. Спустя несколько секунд к нему прибавляется цокот каблучков Джоанны. Перед нами открывают двери, но едва они захлопываются, я слышу за спиной взрыв голосов. Одни из них полны негодованием, другие — страхом. Но всех их объединяет одно — растерянность.

— М-да… — Джоанна озадачена. — Я ожидала экспромта, который многим подпортит аппетит, но никак не этого. Ты отвратительный политик, Гейл Хоторн.

— Танцор я еще хуже, никогда меня не приглашай.

— Не буду. — Она прислушивается. — Я не уверена, что Пэйлор и Плутарх приготовили ответ на такое выступление. Это был удар под дых. Сколько же появится новых мстителей, жаждущих твоей смерти. Всех я не перецелую, Гейл.

— Не переживай так, я тоже умею целоваться.

— Еще хуже, чем танцуешь и толкаешь речи? — Она берет меня за руку, и мы вместе идем в гараж. Шофер удивлен, что я освободился так рано, но спешит распахнуть дверь.

— В «Трибут»?

Джоанна диктует адрес. Я удивлен, она никогда не приглашала меня к себе во время визитов в столицу.

— У меня дома, конечно, проходной двор, но мои любовники не желают становиться жертвой шантажа. Они заботятся о том, чтобы моя квартира не прослушивалась. Наши маленькие грязные игры останутся в тайне, мой генерал.

Остаток пути она пытается расстегнуть мне ширинку, и небезуспешно. Смущенный шофер сам поднимает экран. Джоанна хороша, но я ловлю себя на мысли, что сравниваю ее с Ксандром. Она слишком расчетлива, следит за любовником, как лиса за зайцем, и предугадывает все его движения. Ксандр более порывист и открыт. Меня тянет в омут его одержимости. С ним я начинаю чувствовать, а не просто желать.

— Каким скучным ты стал… — вздыхает Джоанна, застегнув мою ширинку.

— Я исправлюсь, дорогая.

Она ерошит свои волосы, как это должна была бы сделать моя рука, и тихо смеется. Открывает мне дверь, опережая шофера, сбрасывает туфли и приплясывает босиком на асфальте, разыскивая в сумочке ключи.

— Подобрать?

— Нет, оставь так.

Я поворачиваюсь к шоферу.

— Вы свободны.

— Могу подождать.

— Заберете меня утром.

Он не спешит уезжать, наблюдая, как я выцеловываю на шее Джоанны причудливые узоры. Она льнет ко мне, пока мы не оказываемся в коридоре. Дверь закрыта, автоматически загорается мягкий свет, лицо Джо кажется мне бледным и усталым, ее огонь потушен.

— «Сыны Панема» приветствуют вас, генерал Хоторн. — Я смотрю наверх, на лестнице стоит Ксандр, такой же сосредоточенный, как Джо. — Вы, по обыкновению, правы: все собравшиеся здесь — мертвецы.