см. название. Если кто плохо помнит современную историю, освежите её в памяти.
Комментарии:
Со мной можно спорить. Ещё бы – здесь все в основном молодые, не старше 25, и воспитанные по-другому... Но меня воспитывали именно люди, о которых я упоминаю в рассказе. За что им большое спасибо, равно как и моей бывшей учительнице истории, Самарской Виктории Александровне.
Тихо-тихо. Даже снег за окном перестал падать. Замерли ветви тополей под холодным прикосновением ветра. И в тёмном почти до черноты небе декабря тихо осыпалась наземь серебристая вуаль метели. Застыли тускло-льдистыми осколками звёзды.
Тихое-тихое, холодное-холодное Новогодие, в гирляндах из завядших цветов искренних улыбок и сгнивших плодов светлых предчувствий.
Часы Мира замерли на миг в дрожи секундной стрелки, готовясь бесстрастным отсчётом перешагнуть грань невозвратного. И люди, беспомощные букашки, вдоволь поползавшие по выборам и референдумам, разделённые уже – стенами своих новых одиночеств, почти смиренно ждали по квартирам исхода. Тишина... Silentium conservat omnia*.
Из окна провинциальной квартиры глядела на неподвижность тополей, ветра и звёзд немолодая – лет сорок – женщина. Её длинная чёрная коса растрепалась, но в это время хозяйке-аккуратисту было не до того. Она ещё не знала, что беременна, и что у неё будет дочь, а о чём она думала – известно только той тишине, которая не повторится ещё долгие годы.
Наконец, женщина обернулась в пугающе-ярко освещённый в контрасте с темнотой снаружи тихий зал. На диване перед выключённым телевизором сидел мужчина примерно её возраста. Он не замечал, как плотно сжаты его губы, каким усталым кажется лицо, как насторожены его странные карие, зеленоватого оттенка, глаза.
Его взгляд встретился со взглядом светло-зелёных – трава подо льдом – глаз жены. Всё происходило в полном безмолвии – его день рождения (а по совместительству Рождество) был справлен по-семейному, и они остались вдвоём – если не считать «третьим» девяностолетнюю мать мужа, больную тяжело и безнадёжно, потому что негде было найти лекарства и деньги, да и никому в катящейся в никуда стране не было дела до медленно умирающей старухи, безработного инженера и геологини со страшным шрамом от открытого перелома бедра.
...Она села на диван рядом с мужем, он приобнял её за плечи и решился всё-таки включить «чёрный ящик», не приносящий уже который месяц хороших известий. Предчувствием дёрнулось что-то, женщина протянула руку к пульту...
Но часы Мира уже сдвинулись с мёртвой точки, возобновляя свой ход отсчётом первой секунды после водораздела, и на экране возникла кремлёвская башня, окружённая знаменитыми голубыми елями. Беззвёздная ночь мягко обнимала её, а на шпиле реяло красное знамя, символ страны и эпохи, а для них он был – гордость и величие, кровь двухсотвосьмидесятимиллионного народа, и поэтому-то в души начал вползать липкий страх, личинкой свернулся внутри, а глаза неотрывно смотрели в экран, где, всё так же безмолвно, спускали государственный флаг. Буднично, словно в этом нет ничего необычного – флаг опускался всё ниже, и таял призрак последней иррациональной надежды, что он просто приспущен по-траурному, и душа рушилась вавилонской башней, смешиваясь с пылью, потому что не укладывалось в сознании – как же так, той страны, что была твоей Родиной, больше нет, и беззвучие церемонии звенит похоронным маршем, отзываясь глухим стоном в сердце...
И новый флаг медленно занял место прежнего – старого! – на главном флагштоке страны: трёхцветное полотнище, не несущее с собой для большинства людей – в том числе и Тех мужчины и женщины – ничего ровным счётом, новый символ новой веры и эры, зарю которых должно было увидеть над кремлёвскими стенами. Но нет, это пала ночь, погасив последний отчаянный отблеск заката, годы темноты были впереди – и это чувствовали люди, наполненные пустотой люди бывшей страны, не находя в себе сил оторвать взгляды от беспощадных телеэкранов.
А неумолимый ход Истории уже оставил их в стороне, и совершалось то, что должно было совершиться, и какие-то люди – такие же, как остальные, только оказавшиеся в ту ночь там, где надо – рвали на клочья лоскутное одеяло державы, не заботясь нисколько о годах впереди – о долгих девяти годах последнего десятилетия последнего века тысячелетия...
Круг завершился, и надо было искать другие пути, потому что время – новое шумное время – утекало по капле сквозь пальцы, но мужчина и женщина всё смотрели друг другу в глаза, не видя ничего иного перед собой.
