Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
- Вот ты говоришь, ко всему можно притерпеться, - изрекает Толян, припечатывая подставку стаканом.
Егор прищуривает один глаз, вспоминая, когда говорил такое, но это, скорее всего, просто подход к беспокоящей Толяна теме. А Егор, в общем-то, и правда так думает.
- Ну? - подбадривает он Толяна.
- Ну, короче, уволился я, - вздыхает Толян.
- Опа, - изумляется Егор. - Что ж так?
- Да... - Толян безнадежно машет рукой. - Есть там один хрен... Знаешь, как тяжело технарю в инязе? - вопрошает Толян.
Егор знает. Толян никогда не упускает возможности поживописать, как трудна и неказиста жизнь преподавателя технического предмета, даже такого относительно технического, как история науки, в институте иностранных языков, который к тому же один из самых крутых ВУЗов не самой маленькой области. По версии Толяна это хуже, чем мужику в женском коллективе. Все на тебя смотрят, как на, гм, отходы, если вообще удостаивают взглядом, а любимое развлечение этих снобов – при Толяне болтать на языке, которым Толян не владеет, что им прекрасно известно, они всегда тщательно изучают биографии новеньких технарей, чтобы как можно точнее попадать по их любимым мозолям.
- Борьба с переги-и-ибами, - мурлычет себе под нос Егор, чем очень возмущает Толяна.
- Не буду больше тебе ничего рассказывать, - заявляет Толян.
Егор молчит и улыбается, и ждет, пока Толян, вечный последователь Остапа Ибрагимовича, не имевшего больше вопросов и тут же задававшего следующий, не вытерпит и продолжит.
- Короче, этот старикан, - как ни в чем не бывало таки продолжает Толян, - декан факультета германских языков. Почему тогда он специализируется на английском, скажи ты мне?
- Потому что английский относится к германским языкам, - невозмутимо сказывает Егор.
Толян почти с отвращением смотрит на него. Егор притворно измученно смотрит на Толяна.
- Ну прости, люблю почитать Википедию перед сном.
- Ладно, - бормочет Толян. - В общем, вот. И девчонки эти, которые обожают этих снобов, и мальчишки, которые обожают девчонок или, как и девчонки, непосредственно снобов... Зуб даю, что даже ты от них сбежал бы, теряя тапки.
- На слабо берешь, что ли? - усмехается Егор и задумывается.
А почему бы, собственно, и нет? График у него свободный. Вызов интересный. Хоть Егор и считает, что Толян очень многое преувеличивает, он помнит, как их с Толяном одногруппники относились к ребятам и девчонкам с международных отношений. И это при том, что его личная статистика свидетельствует, что физики намного добрее лириков.
- Окей, - говорит Егор. - Поможешь устроиться?
Толян давится пивом.
- Ты сейчас серьезно?
Егор сдвигает брови.
- Кто же шутит такими вещами? Это вопрос чести – отомстить за тебя, братан.
Расчувствовавшийся Толян – одно из любимых зрелищ Егора.
~
Деканша исторического факультета – Анна Трофимовна – очень интересная пожилая дама. Егору кажется, что этот факультет лингвисты вообще терпят исключительно из-за нее, потому что невозможно представить, как она с кем-нибудь собачится или пытается перетянуть на себя одеяло. Она, видимо, сама понимает, что и студенты, и преподаватели других факультетов считают истфак досадным рудиментом и будут очень рады любому поводу поднять волну, которая унесет этот сор подальше от их избы.
А еще Анна Трофимовна, похоже, в отчаянии, поэтому собеседование носит формальный характер. Анна Трофимовна убеждается, что Егор достаточно хорошо владеет материалом, не станет рассказывать студентам про Атлантиду («Во всяком случае, серьезно», - улыбается она) и рептилоидов и совращать студенток, и готова принять его. Егор решает ковать железо, не отходя от кабинета будущего начальника.
- Анна Трофимовна, я посмотрел структуру и хронометраж курса и хотел бы несколько отступить от установленной программы, - говорит Егор. - То есть указанное в методичке мы, разумеется, пройдем, но мне кажется, что тратить на это отведенное количество часов неразумно, эту информацию можно дать куда быстрее. А в освободившееся время я хотел бы попробовать темы, которые могут действительно заинтересовать ребят.
Анна Тимофеевна с сомнением смотрит на него, потом пожимает плечами.
- Пробуйте, юноша. Не верю, что получится, но ваш предмет – будем честны – никого особенно не волнует, так что отдаю его вам на откуп. Но новую программу, пожалуйста, предварительно покажите мне.
- Естественно, Анна Трофимовна. Собственно, черновик могу прямо сейчас и показать.
Анна Трофимовна явно впечатлена. Она берет стопку листов, протянутых Егором, и еще некоторое время смотрит на него с многозначительной полуулыбкой, качает головой и углубляется в чтение. Егор украдкой рассматривает кабинет. Ему здесь нравится, как и вообще в этом институте, разместившемся в старом здании бывшей гимназии. В широких коридорах пахнет покоем и книгами, никто не бегает с тубусами и мятыми кипами бумаги, не кричит и не хватает тебя измазанными чернилами ручищами. По случаю августа в институте мало народа, но Егор не думает, что ситуация очень изменится, когда все птенцы слетятся в гнездо.
- Знаете, Георгий Викторович, - говорит Анна Трофимовна, аккуратно укладывая черновик на стол, - когда Анатолий Петрович сказал, что нашел себе замену, я несколько расстроилась. Анатолий Петрович – между нами – не совсем отвечал нормам, которые мы установили для наших сотрудников. Теперь я беру все нелестные для вас мысли назад, если вы позволите.
- Охотно позволю, - улыбается Егор. - Значит, даете добро?
Анна Трофимовна улыбается.
- Охотно даю.
- Спасибо, - искренне говорит Егор.
Анна Трофимовна встает, Егор тоже поднимается.
- Георгий Викторович, последний вопрос, - говорит она. - Что заставило вас потратить время – судя по всему, немалое – на это? - она протягивает ему его план.
- О нет, Анна Трофимовна, совсем не много времени я на это потратил, - улыбается Егор. - Оно как-то само вспрыгнуло мне на ум, когда я читал ваши методички.
- Что ж, - серьезно говорит деканша, - я вижу в этом один из ключевых признаков прирожденного педагога.
Против ожиданий Егору приятно это слышать.
~
- Господамы, - говорит Егор, входя в аудиторию, где его не так уж и ждут его соперники на ближайший год, - я знаю, что вы не рады приветствовать меня, сам я вас немного побаиваюсь, но давайте вспомним, что мы взрослые воспитанные люди – особенно вы, – и будем вежливы друг с другом. По крайней мере, пока у нас не появится более серьезный повод для взаимной ненависти, чем непонятно зачем впихнутый в программу вашего обучения предмет.
Он останавливается у стола и окидывает взглядом аудиторию, амфитеатром поднимающуюся от его стола.
Лекция потоковая, собирающая представителей разных групп с истфака, восточного факультета и того самого факультета германских языков. Предмет по выбору, стоит в паре со вспомогательными историческими дисциплинами, поэтому к Егору и его предшественникам попадают неудачники, не успевшие записаться на другой предмет.
На Егора смотрят десятки пар глаз всех цветов и разрезов, и в глазах этих вековая вселенская тоска. Даже бодренькое вступление не очень разогнало ее. Даже то, что Егор – в целом симпатичный и сравнительно молодой. Видимо, эти дети видели все, и бодреньких, и симпатичных, и молодых, и каждый раз в конце концов получали необоримую унылоту, и уже ни на что не надеются. Егор чувствует азарт. Он покалывает кончики пальцев и затрудняет дыхание.
Егор пишет на доске свое имя (ему все больше нравится в этом институте, потому что дети все сидят с бумагой вместо гаджетов, а на доске надо писать мелом и она слегка покоцанная), садится за стол и кладет перед собой методичку и свои записи.
- Меня зовут Георгий Викторович Рудин. Кто здесь любит Тургенева? - поднимаются вялые руки. - Прекрасно. Надеюсь, из-за меня вы не возненавидите это произведение.
Кто-то фыркает – много чести, мол. Егор доволен. Ему нужна реакция, пока любая.
- Мой предмет называется «История науки и техники», и ваши старшие товарищи вам наверняка рассказывали, какая это зеленая тоска. Вместе с тем я уверен, что на третьем левеле вы уже прокачали абилку держать в голове больше одной точки зрения. Например, из моих лекций можно при желании получить материалы для илитных мемасиков, с которыми ваш быдлометр станет еще чувствительнее.
Аудитория настораживается. Видимо, на эту зыбкую почву до Егора никто еще не ступал.
- Я предлагаю поступить следующим образом, - продолжает Егор, - вы не пытаетесь поставить на меня клеймо «затралено», я не пытаюсь поставить на вас клеймо «незачет». Мы с вами быстренько, за полгода, пробегаем по установленной программе, а потом вы говорите мне, что вам действительно интересно, а я пытаюсь рассмотреть ваши интересы с точки зрения моего предмета. Если хватит времени и захочется, можно будет и в ВИДы слегка залезть.
Аудитория молчит и ждет. Егор вздыхает.
- Сижу и думаю усердно, зачем пришел сюда ваще. Как трудно биться за вниманье...
- ...вотще, - говорят справа.
- Браво, - говорит Егор. - В таком случае, как представитель тоталитарной власти утверждаю свой план. Для легкости и удобства работы, пожалуйста, выберите одного человека в каждой группе, через которого я буду взаимодействовать с вами любым удобным для делегата способом. Не будет делегатов – будет сложнее узнавать об обновлениях. Заранее благодарю. А теперь давайте пробежимся по тому, что написано в методичке про вводную лекцию.
Аудитория вздыхает, как один человек. Не обращая на это внимания, Егор читает:
- «Предметом курса является последовательное изучение истории научно-технических знаний от времени их зарождения до настоящего времени. Основной задачей курса ставится как приобретение рациональных знаний в данной области, так и формирование у студентов представлений об исторической логике научно-технического развития в контексте общей истории науки и культуры», - поднимает голову и смотрит на детей.
На первом ряду сидят в основном девочки в строгих платьях, ровненькие и сосредоточенные. На галерке скопилась полная противоположность им; там рубятся во что-то и тихо треплются, впрочем, изредка затихая и прислушиваясь к Егору.
- Я закончил институт много лет назад, - говорит Егор, и галерка закатывает глаза. - Но в мое время точно так же галерка резалась в морской бой и одуревала от скуки, а на первом ряду сидела надежда и опора института. - Галерка застывает и робко ухмыляется, первый ряд опускает длинные ресницы. - Без научных открытий жизнь была бы похожа на бесконечный лекционный курс по одобренной министерством программе, когда прыжок на месте – попытка к бегству. Об этом и говорит абзац, который я сейчас прочитал. Мы не будем полгода разговаривать о том, как крутится колесо. Мы будем разговаривать о том, что вот колесо сто лет крутилось, потому что телегу тащила лошадка, а потом – бац! - и колесо стало крутиться от мотора, и попробуем разобраться, как так вышло, что – бац!
Дети улыбаются. Егор говорит:
- Мне всегда было жутко интересно, кто придумал шкаф и какого лешего люди так долго пытались сделать золото из свинца. Я не понимаю, как это может быть неинтересно, и буду очень стараться вас этим заинтересовать. - Он усмехается. - Конечно, все это можно посмотреть в интернете, но это же нужно запомнить, что нужно поискать, да еще и в поиск забить, а тут просто спроси у этого чувака с бумажками – и он сам все найдет.
В глазах, устремленных на Егора, вселенская тоска слегка потеснилась, давая место чему-то еще, чему-то не однозначно невыгодному для Егора.
В конце лекции ему приносят листок с фамилиями делегатов и наиболее удобными способами коммуникации. Егор пересчитывает фамилии: отметились все группы. Хороший знак.
~
Егор быстро и без труда осваивается на кафедре, с некоторыми молодыми преподавателями даже заводит относительно дружеские отношения. С детьми тоже пока все идет неплохо. Семинары пока не начались, так что Егор просто старается уснащать шуточками основной материал («Да, если бы не они, не фундамент, заложенный древними, у нас сейчас не было бы великолепных фотографий галактик и туманностей, на которых можно написать «детка, ты просто космос»). На третьей лекции даже первый ряд начинает улыбаться.
Пятую лекцию Егор переносит со второй пары на третью, потому что одному из его новых приятелей очень нужно уйти пораньше. Предварительно Егор опрашивает делегатов, нет ли возражений; возражений нет, есть благодарные за оперативность и предупредительность смайлики.
Довольный, Егор идет вешать объявления у деканатов и останавливается как вкопанный на полпути к деканату проклятого факультета германских языков.
Из-за угла ему навстречу выходит реинкарнация Павла Петровича Кирсанова, каким его сыграл Андрей Смирнов. Безукоризненные воротнички, великолепная выправка, орлиный профиль, вот это вот все. Непримиримый, непререкаемый, непреложный, непреодолимый. Тот самый старый хрен, специализирующийся на английском, Егор уже провентилировал этот вопрос, но не думал, что фотографии так отличаются от реальности.
- Добрый день, Иван Александрович, - говорит Егор, когда Павел Петрович доплывает до него.
На Егора смотрят мельком, но откладывают в памяти все, и Егор очень радуется, что сегодня все-таки выбрал кардиган вместо любимого непрезентабельного свитера. Егору желают доброго дня идеально нейтральным и безличным тоном и проходят мимо, зная, что Егор еще долго будет смотреть вслед.
Егор долго смотрит вслед, а потом идет заново распечатывать объявления, потому что листы все покоробились от влажных пальцев.
Месть за братана, похоже, отменяется.
~
Ко времени начала семинаров дети уже не проявляют нетерпеливой досады, если Егор не отпускает их за пять-десять минут до конца пары. Они сидят, даже когда пара закончилась, и ждут отмашки.
- Так, товарищи, - говорит Егор, укладывая бумаги в портфель. - В пятницу у нас с вами первый семинар. Будем сопоставлять Леонардо да Винчи и Леонарда Щеботанского.
Дети совсем каменеют.
- Чего? - неизящно осведомляется наконец галерка.
- Чего «чего»? - спрашивает Егор. - Не читали, что ли?
- Читали, - признается галерка.
- Так в чем проблема? Могу взять тему из методички...
- Нет проблем! - откликается первый ряд, а на галерке кого-то бьют учебником по голове.
- Тогда свободны, - отрубает Егор и идет открывать окна.
Дети ссыпаются по широким ярусам амфитеатра, изливая безудержные эмоции, кто-то просит у кого-то книги в оригинале, кто-то кричит шепотом, что так и до Стивена Фрая и Стругацких недалеко. Егор не может сдержать улыбку.
Когда аудитория пустеет, он надевает пиджак – из окон потягивает холодком, несмотря на относительно теплый ноябрь и размеры аудитории, – и начинает стирать с доски.
- Георгий Викторович? - спрашивают от двери.
Егор оборачивается и роняет тряпку. Иван Александрович аккуратно притворяет за собой дверь, неторопливо подходит к нему, подхватывает тряпку, элегантно склонившись, и подает ее Егору. Егор сглатывает, стенки пересохшего горла неприятно трутся друг о друга.
- Добрый день, Иван Александрович, - говорит он, принимая тряпку и стараясь не касаться пальцев декана германистов. - Прошу прощения. Благодарю вас.
Иван Александрович вынимает из кармана платок – понятное дело, аж светящийся белизной – и вытирает пальцы. Егор смотрит на эти пальцы с ухоженными ногтями. Декан знает, что Егор смотрит.
- Совершенно не за что, - говорит он и тонко улыбается своему платку. - Я хотел бы отнять у вас немного времени.
- Сколько угодно, Иван Александрович, - говорит Егор и тонко откашливается. - К вашим услугам.
Декан наконец поднимает глаза на Егора.
- Может быть, перейдем ко мне в кабинет? - спрашивает он, разглядывая Егора. - Здесь проветривают.
Это все унизительно, докладывает внутренний голос. Это восхитительно, думает Егор и идет за деканом, как овца.
Кабинет у Ивана Александровича ему под стать. Строгие линии, серо-стальные тона, минимум декоративностей – Егора всегда смешило, когда люди выпендриваются тем, что не выпендриваются. Сейчас он просто садится на предложенный стул и ждет.
- Скажите, Георгий Викторович, - начинает Иван Александрович, - ваша... новая программа согласована с руководством?
Егор опускает голову, собираясь с мыслями. Под взглядом декана из-под тяжелых век это трудно.
- Да, Иван Александрович, - спокойно отвечает Егор. - Что именно вас не устраивает в моей программе?
- Вы включаете в нее авторов, которые не совсем вписываются в мою картину академической науки, - мягко объясняет Иван Александрович.
Вот это да, оперативно стуканули, вскидывается внутренний голос. Поделились радостью, поправляет его Егор.
- Мое объяснение, скорее всего, покажется вам жалким и бессильным, - говорит он, улыбаясь через силу, потому что сам чувствует себя жалким и бессильным, - но у меня нет другого. Иван Александрович, пока мой предмет не исключили из программы, я считаю, что он должен приносить ребятам пользу. Пользы от лекций моих предшественников не было.
Иван Александрович улыбается любезно.
- А от ваших есть?
- На мои они хотя бы с удовольствием ходят. Понимаю, что для вас удовольствие студентов не на первом месте, но...
- Отчего же, - перебивает Иван Александрович, - это очень важно. Но стоит ли достигать этой цели за счет использования интернет-сленга и прочих... сомнительных средств – вот в чем вопрос.
Егор трет висок пальцами. Иван Александрович подавляет его, но он все-таки трепыхается.
- Иван Александрович, - говорит он, упираясь ладонями в колени и заставляя себя посмотреть декану в глаза, - мы оба знаем, что вы позвали меня не для того, чтобы я убедил вас, что все делаю правильно. Это не в моих силах, я знаю, что вы не считаете меня и мой предмет достойным даже презрения. Я знаю, что вы пригласили меня, чтобы раздавить. - Декан поднимает брови, покусывая губу. - Я не могу выразить, как это печалит меня.
- Что именно? - уточняет декан.
- Все. Я человек земной, практический, мой круг общения такой же, и когда мне выпадает счастье столкнуться с человеком вроде вас, мне просто хочется существовать рядом с ним. Я не пытаюсь подольститься. Я пытаюсь выхлопотать себе право на то, чтобы вы признали меня живым существом, а не досадной случайностью.
Декан к такому совсем не готов.
- Вам это так важно? - удивленно спрашивает он.
- Я не люблю быть помехой, - говорит Егор.
Декан долго молчит, крутит в пальцах перьевую ручку, наконец говорит:
- Я все-таки прошу вас уменьшить концентрацию сниженной лексики. В конце концов, если вы не можете найти другого способа заинтересовать детей, это не очень хорошо характеризует вас.
- Я постараюсь, - обещает Егор.
После небольшой паузы Иван Александрович спрашивает:
- Вы позволите мне поприсутствовать на одном из ваших семинаров?
Егор давится воздухом.
- Конечно, Иван Александрович.
Декан кивает и встает. Аудиенция закончена. Егор откланивается, но у двери останавливается.
- Иван Александрович, - говорит он, кладя руку на дверную ручку, - я должен сказать вам еще одну вещь, хотя она разрушит хрупкое понимание, которое установилось между нами. Ваши студенты останутся вашими, какую бы лексику я ни использовал. Я никого не хочу к себе переманить. Я временен, вы постоянны. И я все равно жду вас на семинаре. До свидания.
Он уходит, и перед глазами у него долго стоит потемневшее лицо декана.
На следующий день группа германистов подтаскивает к Егору заплаканную барышню с первого ряда.
- Это она капнула, - торжествующе говорит один из жителей галерки и толкает девушку в плечо. - Извиняйся давай.
Егор вздыхает, освобождает девушку от кровожадных рук товарищей и говорит:
- Во-первых, не капнула, а рассказала. Во-вторых, Федя, не смей никогда так обращаться с женщинами. В-третьих, ничего страшного не случилось. Это правильно, что у вас нет тайн от вашего декана. Я требую, чтобы так было и впредь.
- А вас не уволят? - спрашивает заплаканная девушка.
- Нет, Катя, не уволят, - твердо отвечает Егор. - Вы думаете, я тут развел отсебятину? Нет, мне официально разрешили строить лекции и семинары, как мне кажется целесообразным.
Дети смотрят на него с надеждой.
- Ребята, - говорит Егор, - я не похож на яблоко, не пахну, как яблоко, и не веду себя, как яблоко, поэтому я не могу быть яблоком раздора. Кто считает, что за меня нужно драться с другими, у того большие проблемы с логикой и он причиняет мне сильные моральные страдания.
Успокоенные дети убегают. Егор улыбается им вслед, но это все его не очень радует, потому что на семинарах так и не появляется нового участника. Но Егор не мог не сказать того, что сказал.
~
- А что на семинар готовить, Георгий Викторович? - кричат с галерки в конце очередной лекции.
- Ах да, - спохватывается Егор. - Тут кто-то недавно поминал Стругацких? На семинаре будем разбирать «ПНвС».
- Георгий Викторович, правда? - спрашивает первый ряд, у которого, кажется, слезы в глазах.
- Правда, - великодушничает Егор. - Ну, выметайтесь.
Он стирает с доски, собирает распечатки, мнет их, засовывая в портфель. Скоро новогодние праздники, и Егор очень счастлив, потому что выжат. Ему очень нравится преподавать, очень нравятся дети, конечно, очень нравится и очень льстит, что к нему слезно просятся ребята с ВИДов, но он чувствует себя, как писал критик по поводу другого произведения Тургенева, выжатым лимоном без соку, без вкуса и без остроты. Потому что в ответ на упорные приветствия он по-прежнему получает безличные пожелания доброго дня, как при первой встрече, иногда стоит под дверью аудитории, в которой читает лекцию Иван Александрович, и слушает, купил в институтском книжном все имевшиеся работы Ивана Александровича и качнул недостающие, и ему плохо.
Егор выходит из аудитории. У окна чуть поодаль стоит стайка его девчонок с первого ряда и что-то горячо обсуждает. А по коридору идет Иван Александрович. Егор скрепляется и идет ему навстречу, потому что не хватало только начать бегать от него.
Они встречаются у самой девичьей стайки, и Егор уже открывает рот, чтобы поздороваться, когда кто-то из перворядниц говорит:
- А еще он гей.
Непонятно, почему получилось так громко. Судя по тому, как округляются глаза у девушек, они сами изумлены до полусмерти. Иван Александрович останавливается и смотрит на них. Бочком, бочком они отползают по стенке и бросаются бежать. Егор издает нервный смешок и упрямо говорит:
- Добрый день, Иван Александрович.
- Добрый день, Георгий Викторович, - неожиданно отвечает декан. - Извините, что так и не пришел на ваш семинар.
Егор деревянно улыбается.
- Совершенно ничего страшного.
- У вас, кажется, в пятницу? - спрашивает декан; Егор кивает. - Не возражаете, если я приду?
- Конечно, нет, Иван Александрович, - хрипло говорит Егор. - Могли бы и не спрашивать.
- Вы хорошо сказали, что не любите быть помехой, - учтиво замечает декан. - Я пришел к мысли, что тоже не люблю.
Слегка кланяется и шествует дальше, как будто ничего не произошло.
Егор садится на подоконник и просто дает себе поофигевать.
На пол перед ним падает тень, Егор медленно поднимает голову, ожидая увидеть что угодно, от профессора Выбегалло до говорящей пальмы, но это его девчонки с первого ряда, очень бледные и очень решительные.
- Простите нас, Георгий Викторович, - безапелляционно отчеканивает Люда и раздраженно откидывает со лба вечно лезущую в глаза челку.
- Люда, почему ты не отстрижешь челку? - спрашивает Егор.
Девушки открывают рты, как по команде. Люда вдруг застенчиво улыбается:
- Мама не разрешает.
- А-а, - говорит Егор. - Мама. Понятно. А за что вас простить?
Девушки совсем теряются.
- Давайте так, - говорит Егор. - Вы мне не объясняете, и типа не было.
- Ну нет, так не годится, - упирается Люда. - Простите, что мы вас обсуждали.
Егор смеется.
- Не думаю, что настанет день, когда учащиеся перестанут перемывать кости преподам. Так что я вас прощаю целиком и полностью. А вот от Ивана Александровича вам не влетит?
Девушки расслабляются и расплываются в улыбках.
- Да он только благодарен.
Егор недоуменно хмурится.
- Почему?
Девушки снова сбиваются и переглядываются.
- Ну он же... тоже, - страшным шепотом сообщает Зоя.
Егор смотрит на них круглыми глазами. Девушки смотрят на него подозрительно и изумленно.
- Вы полгода здесь – и не знали?! - наконец вслух поражается Зоя.
- Ну я же не учащийся, - отбивается Егор. - Мне уже не очень интересна личная жизнь преподавателей.
- С ума сойти, - хором говорят девушки и наперебой продолжают: - У нас это часто. И он всех защищает. От родителей и от преподов. И студентов, и преподов. Он наверняка понял, что мы про вас говорили, и теперь вы тоже под его защитой.
- Так, все, - поднимает руку Егор, и они умолкают. - Достаточно информации на сегодня. Вы тут торчали просто так или что-то хотели спросить? Тогда до пятницы.
Он выбегает из института и путь до дома проделывает бегом, а дома быстро переодевается, выбегает из дома и долго бегает по окрестностям, чтобы не думать. Вечером лихорадочно доделывает работу, взятую на дом, в ночи идет в свое КБ и сидит там до рассвета, и возвращается домой, только когда чувствует, что физическая усталость превысила умственное напряжение. Он проваливается в сон, как в яму.
~
Семинар проходит спокойно, хотя Егор внутренне трясется и тратит много сил, чтобы не смотреть на Ивана Александровича, скромно сидящего с краешку. В основном говорят дети, и Егор ими доволен, потому что они правда молодцы, своими силами разобрали практически все и формулируют хорошо, Ивану Александровичу не должно быть стыдно за них. В конце концов, нужно уметь хорошо говорить не только про Хайдеггера, Маккенну плюс тайны иного ума.
Судя по тому, что взгляды с Ивана Александровича на Егора переводят только члены давешней стайки, все осталось внутри нее, и Егор благодарно улыбается девчонкам. Они скалят зубы в ответ.
После семинара, когда дети еще не разбежались, Иван Александрович подходит к Егору и публично благодарит его за интересный семинар. Егор вежливо отвечает, превозносит умненьких детей и думает, понравился бы декану семинар до того, как он узнал, что Егора нужно защищать.
- Вы свободны сейчас? - спрашивает декан, когда дети вываливаются из аудитории, пожелав преподавателям всех благ в новом году.
- Свободен, - кивает Егор, чувствуя холодок под ложечкой.
- Я хотел бы поговорить с вами, Георгий Викторович, - начинает декан, но Егор позволяет себе вежливо прервать его:
- Иван Александрович, если это по поводу того небольшого происшествия в коридоре...
Декан в свою очередь перебивает:
- Именно. Полагаю, молодые люди потом вернулись и в общих чертах просветили вас. - Декану неловко, хоть он и искусно скрывает это, и Егор очень мучается из-за этого, но декан твердо решил все высказать. - Если вам понадобится помощь в этом щекотливом вопросе, прошу вас уведомить меня. В любое время.
Он протягивает Егору визитку, Егор бережно прячет ее в портфель и робко касается руки Ивана Александровича. Декан поджимает губы, но руки не отнимает.
- Спасибо, Иван Александрович, - говорит Егор.
Декан сдержанно кивает и хочет уйти, но Егор удерживает его.
- Я мастер ломающих все реплик, - улыбается он, и декан после секундного колебания отвечает улыбкой. - Если бы вы не знали об этой щекотливой детали, вам бы понравился семинар?
Декан молчит, потом берет руку Егора в свои, и у Егора слегка плывет перед глазами.
- Да, - говорит декан, глядя на руку Егора. - Понравился бы. Я жалею, что из принципа не пришел раньше. Я рад, что студенты перестали ненавидеть ваш предмет, потому что, хочу я того или нет, ваш предмет – часть нашего института. Вы даете им возможность применить полученные у других преподавателей знания к вещам, с которыми им с большой долей вероятности придется иметь дело за стенами института. Разве может преподаватель возражать против умения студентов использовать свои знания в жизни? Против того, что им говорят: смотрите, знания, которые вам дают здесь, не ненужный груз, они могут облегчить вам жизнь? Мне тяжело видеть, как мои студенты охотнее идут к вам, чем ко мне, но я не имею права не поблагодарить вас, Георгий Викторович.
- Егор, - шепчет Егор сухими губами.
Декан смотрит ему в глаза.
- С наступающим, Егор, - говорит он и уходит.
Егор садится на стол, держа руку на весу.
- С наступающим, - говорит он в пространство.
~
Новый год Егор встречает один. Пятничным вечером звонит Толян, зовет к ребятам, не без ехидцы спрашивает, как работа, но Егор отделывается общими фразами, он не в состоянии сейчас обсуждать институт, и Толян отстает.
Все выходные, на которые выпадают тридцать первое и первое, везде Егор натыкается на телефоны. Входя в комнату, он первым делом видит телефон. Засовывая руку в карман, он нащупывает телефон, хотя он вроде в другом кармане лежал. Идя по улице, он видит таксофоны, одиночные и рядами, синие, серые, коричневые, с красными трубками и желтыми, он не знал, что в городе столько таксофонов. Во френдленте смотрят «Лучше позвони Солу», в рекламе постоянно требуют куда-то звонить, Егор так ждет, что из каждого утюга Муравьева будет просить позвонить ей, что эта песня круглые сутки звучит у него в голове.
Он обзванивает родных и потом долго держит в руке трубку и смотрит на портфель. Он специально не стал даже смотреть на визитку, чтобы не запомнить ни одной цифры телефона Ивана Александровича.
У Егора хватает выдержки дотянуть до второго января. Гудки в трубке вонзаются ему в ухо раскаленными гвоздями.
- Слушаю вас, - наконец говорит Иван Александрович, и Егор выдыхает, чувствуя, как его отпускает.
- Иван Александрович, добрый день, - говорит Егор. - С Новым годом.
- Здравствуйте, Егор, - говорит Иван Александрович, не давая Егору представиться. - Спасибо, взаимно.
- Простите за беспокойство, - говорит Егор и не знает, что еще сказать.
- Никакого беспокойства, - говорит Иван Александрович. - У вас все хорошо?
- Да, - говорит Егор и снова молчит.
- Говорят, центр сейчас не хуже Москвы, - говорит Иван Александрович. - Хотите посмотреть?
- Хочу, - говорит Егор.
- Давайте встретимся у памятника Пушкину через два часа, - говорит Иван Александрович, и Егор слышит его улыбку, - чтобы совсем как в Москве.
- Хорошо, - говорит Егор и долго слушает гудки, резко утратившие свою остроту и раскаленность.
Они идут по бульварам, и Егор все время о чем-то трещит, а Иван Александрович почему-то благосклонно слушает и даже смеется, и Егор смотрит, как он смеется, и замечает, что стемнело, только потому, что иллюминация трогает разноцветными лучами лицо Ивана Александровича.
Начинает падать снег.
- Наверно, пора по домам, - предельно неубедительно говорит Егор.
- Да? - спрашивает Иван Александрович. - Устали, Егор?
За день он много раз назвал Егора по имени, и каждый раз Егор задерживает дыхание.
- Нет, - отвечает Егор, через силу улыбаясь. - Я могу всю ночь бродить.
- Мы с тобой до рассвета бродили всю ночь, потому что с тобою мы дрожжи, - нараспев говорит Иван Александрович.
- Иван Александрович! - кричит Егор и хохочет.
Декан скромно улыбается.
- Поскольку мы с вами все-таки не дрожжи, Егор, - говорит он, когда Егор успокаивается, - давайте продолжим завтра.
Егор нехотя соглашается и с трудом дает себя отговорить от провожания декана до дома.
Он думает, что не уснет, но засыпает сразу.
~
Под конец праздников Иван Александрович спрашивает:
- Можно посмотреть, как вы живете, Егор?
Уже неделю не касающийся ногами бренной земли Егор отвечает:
- Могли бы и не спрашивать, Иван Александрович.
Они едут к Егору, и Егор закрывает за деканом дверь и ничего не ждет, ни на что не надеется, ничего не боится, он просто знает, что дверь он сегодня больше не откроет.
Декан осматривает его непритязательную квартирку, перебирает книги (Егор отмечает, какие надо будет срочно перечитать), улыбается Егору. Он в простом черном свитере, который почему-то вызывает у Егора больше благоговения, чем бархатные пиджаки и костюмы-тройки.
Они пьют чай на кухне до темноты, потом возвращаются в комнату, и Егор просто выключает свет и ждет, и с долгим вздохом встречает губами губы декана. Стаскивая черный свитер, Егор чувствует каждую его петельку.
- Егор, - шепчет Иван Александрович чуть погодя, и странно слышать в его голосе нерешительность, - ты...
- Готов, - выдыхает Егор в подушку и прогибается под пальцами с ухоженными ногтями, - готов, готов, ну...
Он закусывает уголок подушки, но собственный стон все равно оглушает его.
- Ломающие реплики, похоже, заразны, - говорит Иван Александрович, когда они снова вспоминают, как говорить.
- Давай, - заинтересовывается Егор, приподнимаясь на локте.
Иван Александрович перекатывает голову по подушке, пытается уложить хохолок у Егора на темечке, не преуспевает и просто гладит Егора по голове. Егор жмурится и морщит нос.
- Я так и упрямился бы, если бы не происшествие в коридоре, - говорит декан. - Так и считал бы тебя дешевым трюкачом. Редкий случай дискриминации сексуального большинства меньшинством.
Егор задумывается.
- Наверно, мне все равно, - наконец говорит он. - Вот конкретно сейчас мне точно все равно, почему ты все-таки здесь. А потом у тебя будет много возможностей загладить свою ужасную вину.
- Я начну сейчас же, - решает Иван Александрович и тянет Егора на себя.
~
Перед первой в новом году лекцией на столе у Егора уже лежит красиво оформленный список интересов.
- О, - говорит Егор, прочитав первую же строчку, - прекрасно! Тамара любит театр. Ах, театр, ах, кулисы, а в кулисах... как там дальше, Тамара?
- Ах, актрисы, - тихо отвечает Тамара и розовеет.
- Именно, - кивает Егор, - а еще интереснейшая система блоков, шкивов, рычагов и прочего. Итого: тема следующей лекции – «Физика театра». Никого не травмирует разъятие этой музыки, как трупа?
Дети гомонят в том смысле, что никого.
- А в эту субботу, - говорит Егор и нагнетает атмосферу, барабаня пальцами по краю стола, - мы пойдем на экскурсию в это самое закулисье.
Дети ревут, Тамара чуть ли не визжит, Егор смеется и кричит противным голосом:
- Тихо, тихо! Никуда не пойдем, ну-ка успокоились!
Лекцию кое-как, но все-таки удается провести. Когда аудитория пустеет, Егор сидит за столом, кусает губы, чтобы не улыбаться, и ждет.
- Меня возьмете с собой в субботу, Георгий Викторович? - наконец спрашивают от двери.
- Могли бы и не спрашивать, Иван Александрович, - не глядя отвечает Егор, проигрывая борьбу с улыбкой. - Для вас в любом мероприятии оставлено место.
