Я ничего не знала о докторе Хаусе до прочтения местных анедотов о нем. Исходя из всего делаю вывод, что это некая смесь Снейпа и Грюма, что отбивает всякое желание что-либо о нем узнать.
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Кому как не Афанасий Вяземскому ведомо: коль напала на царя великого хворь – первым делом Афанасия и кличут, затем только лекарей; коль иное на самодержца нашло, темное да кровавое – тут уж кому как свезет; коли потянуло его на молитву – так и всем молиться непременно; а вот коль как теперь, коль заперся государь в опочивальне своей, да не пускает до себя, да голосом страшным кричит, да еще и кубками швыряется – тут только Малюта али Басманов. Более никто не умеет государя успокоить-умилостивить.
А раз пес рыжий во Псков уехал, по делу государеву – тут и выбору-то, почитай, нет никакого.
Да и получше, все ж, Федька Григорий Лукьяныча…
- Что там? – прибыл, вопрошает, глазом темным на дверь заперту косит, губу кусает – боится.
Федька кивает раздумчиво, на Афанасия щурясь: а не смей, не смей, брат-опричник, жалеть!
Что уж там, не терпит младой Басманов пустой жалости…
Потому, заместо хоть плечо его сжать дружественно, кивает и Вяземский, крестится быстро, до стеночки жмется:
- Ну, с Богом!
Федька ж, кудрями тряхнувши, шаг един делает, во дверь царску скребется вкрадчиво, и голос его сочится медом с патокою:
- А отвори, царю мой, сделай милость! Се я, раб твой смиренный, Федюша!
- Убивец! – кричит с того боку царь, и столь страшно кричит, что стынет во жилах у Вяземского кровушка.
Чего там у Федьки – богвесть; лицом-то побелел, а бровь черную нахмурил…
- Нету убивцев тут, Иоанне Васильевич, вот те крест! Уж изловлены давно, уж созналися во всем; а изволь же указ подписать, чтоб завтра ж их, окаянных, на кол!
- На кол, говоришь? – не верит царь, да хоть не кричит уже, и то радость. – А побожися теперь, что ты есть Федя и токмо Федя!
- Да чтоб меня громом небесным сразило, коли не я!
- Добро, - звенит там, с того боку, щелкает.
Отворяется дверка со скрыпом, и глас царев:
- Медленно иди! И лицо, лицо освети как след!
Федька морщится, Афанасию знак подает – свечу, быстро!
И так, со свечою горящей, аки жених, до царя входит.
- Стой! – кричит Иоанн страшным голосом, а дальше не слышит Вяземский, ибо хлопает дверь со стуком зловещим.
И гадай теперь: то ли выдет оттудова Федька, а то ль вынесут…
- Ох, грехи наши тяжкие, - шепчет Вяземский, и, осенивши себя крестом святым, припадает ухом до древа гладкого.
- Стой! Не подходи!
- Стою, царю мой, стою.
- Нут-ка, светоч повыше… Еще выше, еще! Ага. Лицом вроде и правда Федя, однако ж…
- Вот те крест, царю мой – он самый, Басманов!
- Не подходи! Знаю, ищешь погибели моей, под одежами нож вострый прячешь!
- Не прячу, мой царю, не прячу.
- Не верю!
- А вот изволь сам поглядеть!
Могрнувши коротко, тухнет свеча задутая. На пол летит. А за нею вослед – кафтан с рубахою.
- Видишь? Нету ножа!
- Не-ет, не обманешь меня; там он, сзади, за пояс портов твоих спрятанный!
- Нету и там!
С шумом летят во угол сапоги сафьяновые.
Комом жалким под ногами Басманова – прочая вся его одежа.
- Видишь? Нету ножа… Дозволь же подойти к тебе, мой царю, дозволь утешить!
- Стой! Оборотись-ка… Ишь, и правда нету; значит, не железом, а отравою хотите государя известь?
Оно, конечно, не слышит Афанасий Иваныч ничего: так, бормочут там неразборчиво. Да и то все тише да тише…
Так ведь немудрено представить-то!
- Помогай ему, Боже, - просит Вяземский шепотом, и не понимает сам, кому с двоих тех, кои за дверью запертой, помощи просит.
- А-а-а!!! - вдруг слышится, и столь много муки в крике том, что аж подпрыгивает Вяземский на месте.
И крестится рукою дрожащей, и дверь проклятую оком меряет – как бы не довелося плечиком собственным выносить, тем самым, коему прилетело уже сегодня тяжелым кубком.
Да не кричит более никто. И тяжелым вроде не бросаются…
- Грехи наши тяжкие, - вздыхает Вяземский, да опускает голову скорбно.
И гадает-думает, чтоб только время занять: а коли не отпустит государя до завтрего, то и придется, пожалуй, искать по тюрьмам людишков, из тех, кому так и так на кол тот прямая дорога, да пред безумные очи царевы ставить…
