Волдеморт: Стакан наполовину пуст.
Дамблдор: Стакан наполовину полон.
Снейп смотрина на двух... магов, потом смотрит на два полупустых стакана. Затем переливает из одного стакан воду в другой.
Снейп: Так лучше?
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Хороша царица, спору нет, хороша, да только не нашею, нерусской красою. Чересчур темны брови, чересчур остры черты, а уж взор… Не пристало женщине так смотреть, пусть бы хоть сотню разов царица.
Рад бы Федор уйти сего взору, рад бы пребывать теперь хоть на поле ратном, хоть где, только б не во палатах сих, куда явился, не решившись ослушаться, не сумев послать слугу, что принес царицыно приглашенье, прямиком ко черту.
Неуютно ему, боязно: мало что смотрит Темрюковна пристально, с непонятным Федору интересом – так еще и молчит. Приказала киселю подать, пряников – и молчит. Против Федора села, щеку рукою подперла, ждет чего-то, а чего – поди разбери.
Уж с перепугу решил Федор, будто хочет царица…
Да опомнился быстро – не таков был взор черкешенки, не так смотрит баба, ежели молодец ей люб да пригож, и не прочь она сластолюбие потешить.
Вторым делом подумалось: прознала про меня с государем, теперь и отравит, змея нерусская. Да не сделалось ему дурного от царицына угощенья – кисель и кисель, добрый, с кислинкою.
Третьим делом опять впал Федор во боязнь: ведь доведется сказать государю, первым сказать, покуда другие не нашептали, еще и от себя небылиц добавивши. Ну а вдруг и не поверит надежа, что только и было, что взоры да молчанье тяжелое…
И зачем звала, и чего смотрит теперь?
А спросить впрямую – не вышел Федор ни летами, ни родовитостью.
Так и молчали оба, слава Богу, хоть недолго.
Поднялась Темрюковна, вскочи и Федор, едва того киселю пригубивший.
Чуть не рассмеялся с облегченья, когда сделала царица ему знак: ступай, мол, Басманов.
И хорошо, и верно, ибо рано возрадовался: покуда разгибал он спину после поклону прощального, успела царица приблизиться – и где только выучилась ступать столь бесшумно?
Федора во жар, Федора во холод – а она, усмехнувшись не по-женски совсем, протянула руку, перстнями унизанную, по щеке гладкой небрежно огладила.
- Тяжко ему, - молвила вроде и чисто, а все одно резануло слух Федоров – не извести до конца нерусское, сколь не старайся. – Ох и тяжко крест свой великий нести…