Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Светом черной звезды
пропаду в океане.
Мне тонуть или плыть –
знают ветры дальних скитаний.
А пока мне гореть,
как свеча на ветру,
на высокой волне,
у неба на грани.
Вадим Курылев «Свеча на ветру»
Сегодня Шеппард спит со мной. Он устал за последние дни, и я тоже не чувствую себя очень бодрым. Репликаторы размножаются, как кролики; Земля решила, что нам надо помочь, и прислала свежую кровь. Так что к уже имеющимся проблемам добавился утомительный инструктаж неофитов, которые, как оказалось, весьма смутно представляют себе, с чем им предстоит иметь дело; борьба с их раздражающим и мешающим изумлением и восхищением Атлантидой; наконец, их постоянные ошибки и недоделки, устранять которые приходится нам с Радеком. Нервы у всех шалят и сбоят: вчера Зеленка так наорал на свою молоденькую ассистентку, на этот раз любезно отказавшись от выражения чувств по-чешски, что я восхитился его познаниями в области английских ругательств. Девушка, правда, не оценила такого исключительного к ней отношения и разрыдалась. Естественно, Радек до сих пор страдает и периодически извиняется.
Джон готовит новеньких военных. Ему проще, чем мне, но не намного: если наши малыши слишком рассеянны и напуганы, то его рвутся в бой, часто не желая слушать рассказы своего наставника про живые кристаллы, которые забираются тебе в мозг и убивают во сне, мирные с виду народы-аграрии, которые только ждут случая, чтобы засунуть тебя в клетку и попытаться выпросить огромный выкуп, и – не приведи Господь – жуков, которые... Ну, в общем, это самое отвратительное, что только можно себе представить. Шеппард признался мне после очередной лекции, что со страхом ждет дня, когда им все-таки придется выйти за пределы города, и что тогда случится – он даже думать не хочет.
Весь этот хаос привел его этим вечером в мою комнату и заставил заявить в ответ на мой немой вопрос, что сейчас ему плевать абсолютно на весь мир, на правила, законы и на мои желания и планы.
Джон очень напряжен. Лицо серое, взгляд тяжелый. Сурово сжатые губы и сведенные брови расходятся, только когда я тяну его за плечи к себе и легко касаюсь губами его щеки. Его руки обхватывают мою талию, и он прижимается лбом к моему плечу, тяжело вздыхая.
- Чудовищный день, - бесцветным голосом говорит он.
Я стаскиваю с него футболку, разворачиваю лицом к кровати и пихаю в спину. Он послушно ложится на живот, а я сажусь рядом с ним и начинаю осторожно массировать ему спину, сначала просто поглаживая и проходясь пальцами вдоль хребта, потом нажимая сильнее, почти впиваясь пальцами, заставляя расслабиться. Он тихо постанывает, его ноги подергиваются от удовольствия и напряжения. Когда Шеппард затихает, я ложусь рядом с ним, и он поворачивается ко мне. Внимательный, словно чего-то ищущий взгляд скользит по моему лицу, улыбка постепенно расцветает на губах, судорожное напряжение сменяется мягким усталым выражением. Джон подвигается ко мне и целует сначала в губы, потом в лоб. Только тут я понимаю, что соскучился по его ласке так же сильно, как он по моей, и крепко обнимаю его.
Несмотря на его заверение, я знаю, что ему совсем не плевать на законы и правила, поэтому, когда он засыпает, я встаю и раскладываю поудобнее нашу одежду. Подумав, я включаю ноутбук и вывожу на экран первую попавшуюся диаграмму. «Вы уверены, что это сработает, МакКей?» - «Конечно, не уверен, но это наш единственный план, Шеппард». Вряд ли нам удастся одеться и принять вид засидевшихся за работой руководителей так быстро, чтобы никто ничего не заподозрил, но это все, что я могу сделать для успокоения совести.
Джон спит, согнув одну ногу в колене и положив правую руку на живот. Я люблю смотреть, как он дышит во сне, спокойно, неглубоко, время от времени вдыхая поглубже. Он как-то сказал, иронично усмехаясь, что без меня ему плохо спится; я прекрасно понял, что здесь была только крошечная доля шутки: Шеппард отлично умеет прикрывать эмоции ироничным тоном, но глаза всегда его выдают.
Мы все зависим от него. Однако лежа у меня под боком в одном белье или без оного, спящий, посапывающий, он зависит от меня. И я готов безропотно терпеть все его недостатки и часто не понятные мне мотивации ради таких минут.
Странно, но спать мне не хочется. Так редко выдаются моменты, когда я могу просто смотреть на него... Его лицо даже во сне живет своей жизнью: четко очерченные брови чуть-чуть двигаются, полные губы приоткрываются и снова смыкаются, темные ресницы вздрагивают. В одну из наших первых ночей, когда мы наконец более-менее утолили свои долго вызревавшие желания и он навис надо мной, упираясь руками в матрас по обе стороны от моей головы, тяжело дыша и плотоядно улыбаясь, я был поражен тем, что раньше не замечал правильной, симметричной красоты его лица. Взрыв хохота был ответом на мое признание, но он был польщен, и с тех пор, когда мне хочется его порадовать или подольститься к нему, я знаю, что нужно сказать.
Мой мозг так много работал в последние дни, что даже сейчас я не могу остановить разогнавшийся мыслительный процесс. Впрочем, сейчас я думаю о приятном – о Джоне, об этом удивительном человеке, которого я давно привык с гордостью и нежностью называть своим.
И уже не первый раз я задаюсь вопросом, как так случилось, что мы вместе, каких богов за это благодарить и что может принести нам будущее.
Шеппард старается не принимать близко к сердцу все те многочисленные маленькие и средние трагедии, которые непременно происходят если не ежедневно, то еженедельно. Это разумно: бурно реагировать на каждую смерть или небезупречно проведенную операцию опасно для умственного и душевного здоровья. Он переживает, почти всегда винит себя, но по-настоящему, глубоко и надолго его ранят только сильные потрясения, вроде смерти Карсона или Элизабет; они осознаются не сразу, но сокрушительно бьют в цель, когда доходят до сознания. И даже тогда Джон не может позволить себе и другим усомниться в обоснованности его репутации мужественного лидера, на которого можно положиться в любой ситуации.
А меня он пустил в святая святых, мне он не боится показать всего себя – нежного, чувствительного, мягкое тепло под холодной сталью, мерцающие угли под пушистым плотным пеплом. Хотя нет, все-таки немного боится: он изо всех сил старается доказать мне, что за ним я – как за каменной стеной, что это ради меня он тщательно полирует и смазывает свои доспехи и высоко держит голову, и никак не может признаться мне, что может быть слабым. Но такой жертвы мне не нужно. Я очень ценю его доверие, поэтому так осторожен с ним. С тех пор, как перестали существовать подполковник и доктор и появились Джон и Родни, мы оба заново открываем самих себя. Я часто ловлю в его глазах отблески удивления, когда его страсть вырывается наружу; моя деликатность и тактичность по отношению к нему поражают меня. Несмотря на внешнюю брутальность Шеппарда, в нем очень силен внутренний ребенок, и этот мальчишка с ободранными коленками и набитыми всяким хламом карманами обожает меня, потому что я кормлю его конфетами вместо супа и позволяю смотреть телевизор до полуночи. Наверно, я сам до конца не осознаю, как дорожу этой детской привязанностью. И меня вдохновляет тот факт, что, судя по всему, Джон не собирается что-то менять, внедрять какие-то новации или отпускать меня слишком далеко от себя.
Неспешное течение моих мыслей прерывается его вздохом. На секунду он выплывает из глубин сна, но совсем не просыпается, что не мешает ему почувствовать мое отсутствие в непосредственной близости от него. Он что-то бормочет, переворачивается на бок и шарит рукой по простыне. Я прижимаю его к себе, и он тут же снова засыпает, успокоенно вздохнув. Повышенная романтичность наших отношений ни на секунду не кажется мне смешной или нелепой – как не кажется нелепой потребность в воздухе и воде.
Я не знаю, что нас ждет. Живя той жизнью, какой живем мы, трудно быть уверенным в чем-то, даже в самом себе, не говоря уже о далеко идущих планах и перспективах. Может быть, и в нас мне не стоит так уж серьезно верить, но пока это то, что держит меня на плаву. А Джон все чаще говорит мне – шепотом, почти неслышно, но говорит, – что я очень нужен ему.
Мы взрослые, мы мужчины, на нас лежит огромная, иногда кажется – неподъемная, ответственность. Мы знаем, как делать свое дело, и делаем его хорошо. Мы справились с бесчисленным количеством проблем и прошли сотни испытаний, и надо сказать, прошли с честью. И я знаю, что скорее всего мы не умрем друг без друга, но совершенно точно лишимся огромного счастья, и наша жизнь станет наполовину существованием. Каждый из нас нашел в другом источник опыта, который наделяет нас сверхспособностями, помогает дальше видеть, лучше слышать, чувствовать жизнь каждой клеткой.
Пока мы идем по жизни, как шли, просто теперь наши дорожки бегут рядом и иногда сливаются в одну, а когда придет время делать выбор... Что ж, мне кажется, что мы выберем одно и то же.
