Две мечты Северуса Снейпа:
Первая: наложить на Гарри Поттера Круциатус и приговаривать: "Пятьдесят баллов с Гриффиндора, и ещё столько же будет, если через минуту не заткнётесь, мистер Поттер".
Вторая: Наложить на Гермиону Грэйнджер Силенцио (Заклятие Молчания) и приговаривать: "Пятьдесят баллов с Гриффиндора, и ещё столько же будет, если через минуту не ответите на мой вопрос, мисс Грэйнджер".
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
- Ты обо мне совсем забыл, - стирает она холодную слезинку ледяной рукой.
- Я вспоминаю о вас каждый день, моя леди, - отвечает он, звякнув цепями. Иней пятнает старое железо, коего не в силах коснуться ржавчина.
Я слушаю разговор Кровавого Барона и Серой Леди. Ежедневный ритуал, в котором правда снежинками кружится в воздухе и тает, почти долетев до каменного пола. Призраки не лгут. Барон вспоминает о бывшей возлюбленной каждый день.
Но – о бывшей.
Он её совсем забыл.
Он приходит ко мне.
Каждую ночь.
А я... я говорю ему: «Здравствуй».
Помню, как это случилось впервые. Как он вплыл в угрюмый зал, где я коротал вечность, пытаясь – чего уж там – оторвать себе голову. Пара дурацких жилок, палач мог бы ударить чуть сильнее, дьявол, я сам хотел показать неумехе, как надо работать заплечных дел мастеру! Увы, посмертие безжалостно. Мы остаёмся такими, какими умерли. Хотя признаваться в собственном бессилии не желает никто.
Уж не знаю, сколько времени Барон бесшумно плавал в воздухе и смотрел. А затем прошелестел:
- Сэр Николас...
Не поймите превратно: от своих пристрастий я при жизни никогда не открещивался. Да, предпочитал и предпочитаю мужчин женщинам. Но Кровавый Барон... При жизни он меня едва замечал, в посмертии тоже не слишком изменился. Крепче клинка, безжалостней яда, равнодушней василиска... Мужчины недоумевали: что в нём нашла дочь самой Ровены? Я же часто задавался иным вопросом – зачем такому человеку пустоголовая вертихвостка?
Может, когда он сам над этим задумается, вериги заржавеют и рассыплются в прах.
Наш первый разговор был короток. Барон предложил, я не стал возражать. И хотя плотских желаний мы оба не испытываем давно, однако ночи пусты, студенты непугливы, заняться особенно нечем. Почему нет?
Стоило отказаться. Тогда. Сейчас я уже не могу.
Он приходит всё в тот же зал. Лёгкое позвякивание цепей, мнимое равнодушие в глазах. Пустое лицо, вежливая улыбка. Призраки не могут раздеваться, не могут красивым жестом отбросить камзол. Но можно войти друг в друга. Пройти сквозь. Ощутить такую близость, которая для живых немыслима.
Мы двигаемся синхронно и резко, будто опасаясь, что второй развернётся и улетит, спрячется от ледяного безумия, от танца, в котором нет ведущего и ведомого, есть лишь лёд наших тел, вьюга наших желаний. Первый проход, второй... Старые шторы хлещет ветер. Ещё и ещё. Стены индевеют, я начинаю стонать, Барон безмолвствует, лишь взгляд становится пронзительно-умоляющим, и так хочется поддаться этой мольбе, так хочется прижаться, раствориться, войти и выйти, чтобы войти снова. Ещё и ещё, никто не уступит, никто не уйдёт первым... Огонь в камине давно потух, чёрные угли покрыла изморось, потому что весь мир качается в танце для двоих.
Мёртвый секс для мёртвых, где холод – это страсть, где крик застывает в воздухе и падает на пол, а тела соприкасаются, сплавляются и расходятся, и больше ничего нет, только лёд и хлёсткий ветер. Но я не жалею ни о чём. До рассвета.
А с третьим криком петуха волшебство рассеивается.
Кровавый Барон оставляет меня и царственно плывёт по Хогвартсу – спина прямая, голова вздёрнута, цепи кажутся невесомыми. Студенты провожают его испуганными взглядами. Я остаюсь. Думать не хочется. Я никогда не был силён в доводах и выводах, но совершенно точно знаю: мужчины никогда не интересовали слизеринца в плане любовных утех. Тогда что? Ещё одно наказание, самоистязание для искупления греха? А я – орудие, расчётливо выбранное и не смеющее отказать?
Говорю же – думать вредно.
Мне больше нравится считать себя любовником, и всё тут. Надеяться, что Барон чувствует... ну хоть вполовину чувствует то же самое. Что нет никаких резонов, есть лишь желание. Что Серая Леди права больше, чем мой возлюбленный.
В конце концов, испытывать нежную страсть к Кровавому Барону – занятие для воистину смелого призрака, не так ли?
Ведь правда же?
