Through the fields of destruction
Baptisms of fire
I’ve witnessed your suffering
As the battles raged higher
And though they hurt me so bad
And the fear and alarm
You didn’t desert me my brothers in arms
‹›
Now the sun’s gone to hell
And the moon riding high
Let me bid you farewell
Every man has to die
But it’s written in the starlight
And every line in your palm
We’re fools to make war on our brothers in arms
Слизерин всегда был факультетом для избранных. Избранных по крови, избранных по складу ума. Слизеринское мышление было явлением исключительным и почти легендарным. На этом факультете учились люди выдающихся способностей и недюжинных амбиций. Слизеринцы всегда узнавали друг друга по особой стати, по поведению, по одежде. Слизеринец мог просить у слизеринца помощи и быть уверенным, что не получит отказа – если бы нашелся хоть один слизеринец, которому это позволила бы гордость. Зеленый с серебром. Люди, холодные, как серебро, и спокойные, как оплетающий стены Хогвартса темно-зеленый плющ.
Для них сама история Хогвартса была не более чем история Слизерина.
Зеленый с серебром. Цвета братства. Кодекса чести клана Змеи – сочетание несовместимого. Хитрость и честь. Обман и благородство. Дружба и предательство.
Слово «предательство» слизеринцы понимали иначе, чем все остальные.
Те немногие, что знали о его переходе на сторону Дамблдора, отнеслись к этому по-слизерински: сделали вид, что им об этом не известно.
Каждый сам выбирает свой путь.
*~*~*
Огромное тяжелое солнце медленно сползало по небу, отчаянно цепляясь своими бесконечными длинными лучами-щупальцами за побелевший свод. Увы – полнокровная заплывшая жиром туша была слишком громоздка, а потому щупальца беспомощно скользили по небесной тверди, неспособные удержать раскормленное горячее тело, которое уже с нетерпением поджидала там, внизу, ненасытная пасть преисподней. И, забросив надежду удержаться наверху, солнце лихорадочно оглядывало землю своим налитым кровью глазом: кого бы еще утащить туда вниз с собой?
О, сегодня ему не будет одиноко. Битва была окончена, и теперь груда как попало лежащих тел в черных плащах ждала своего часа. Полсотни погибших братьев, которых никто не ждет на этом свете. Ни престарелой бабки-аристократки, похожей на обтянутый кожей скелет, ни шумных неугомонных детей, ни стройной красавицы-жены. Сегодня погибли все.
Кроме одного. Он вышел из тени, снял капюшон плаща, показав лицо всевидящему солнечному оку, и склонился пред павшими.
Его не подпускали к полю битвы, пока над ним полыхали заклинания и слышались крики его братьев - опасались. Лишь теперь, одержав полную победу, авроры аппарировали ненадолго - с тем, чтобы отыскать средства транспортировки тел поверженных врагов туда, где их можно будет предать позору…
Но он не собирался предавать своих братьев. Рука взлетела вверх и тут же опустилась, сухие тонкие губы прошептали: «Incendio!», и груда тел вспыхнула.
Уже почти осевшее за горизонт солнце пожирало глазом пламя, наливаясь красно-оранжевым светом, словно впитывая его из красок костра. Впитало и налилось, оставив от мертвых лишь пепел, и с беззвучным криком повалилось в бездонный мрак, погружая весь мир в темноту.
Сумерки пришли вместе с ветром, который понес остывший пепел прочь. И когда совсем стемнело, тишину нарушил лишь негромкий хлопок аппарации.
