Однажды леди Беллатрикс Лестрейндж вернулась с рейда домой вся грязная.
- Леди! - ахнул домовик.
- С головы до ног, - мрачно ответила леди Лестрейндж и наслала на домовика круциатус, чтоб не повадно было.
— Полагаю, наказание включало уничтожение демона, — говорит Ангел. — Подробности мне неизвестны. Описание вымарали из досье и поставили красную печать с надписью «Совершенно секретно».
Азирафаэль хотел бы оплакать свою утрату в одиночестве, но причина его скорби не оставляет его в покое.
Примечание: пост!канон; временная смерть персонажа
Комментарии:
Оригинал: «Some strangeness in the proportion», автор trailingoff, разрешение на перевод получено
Ангел находит его на берегу Атлантического океана. Не видно ни звёзд, ни луны — теперь Азирафаэль предпочитает такие ночи. Погода холодная и безветренная. Он сидит на каменной скамье, откуда открывается вид на галечный пляж и едва заметные, ласковые волны. Здесь спокойно и тихо, и Азирафаэль почти ничего не чувствует. А затем перед ним появляется Ангел.
Сияние ослепляет своей чистотой. Любое смертное создание потеряло бы зрение.
Прошли тысячи лет, прежде чем являться другим ангелам во всём своём блеске стало считаться дурным тоном. Конечно, Ангел всё это пропустил, и либо он ещё не знает, либо ему плевать на небесный этикет.
Азирафаэль не сразу привыкает к яркому свету. Сначала он видит силуэт Ангела. По сравнению с ним Витрувианский человек несовершенен. В кудри медного цвета вплетено множество драгоценных камней, глаза у Ангела золотые, а лицо бледное, гладкое и нежное, как первая белая лилия в Эдемском саду, что расцвела у ног Азирафаэля. Его плечи отсвечивают перламутром, синяя шёлковая тога прикрывает ступни. У крыльев идеальные пропорции, перья лежат пёрышко к пёрышку и сверкают как алмазы. Они белее, чем белоснежная голубка, которую Ной выпустил из Ковчега.
Если бы какой-нибудь смертный мог узреть Ангела в истинном облике, и при этом ему не выжгло бы глаза, он испытал бы экстаз, который не покинул бы его до самой смерти. Азирафаэля же мутит, словно он съел кусочек фуа-гра, слишком долго пролежавшего на солнце. Но он не хочет грубить. В конце концов Ангел ни в чём не виноват.
— Здравствуй, — говорит он. — Э-э, рад снова тебя видеть.
— Приветствую тебя, ангел Начал Азирафаэль, бывший Страж Восточных Врат, — голос Ангела сладок как мёд и похож на гром. — На Небесах я ощутил твою скорбь и спустился сюда, чтобы облегчить её и предложить утешение.
Азирафаэль пытается улыбнуться, что-то сказать в ответ. Он больше не может смотреть на Ангела. К горлу подкатывает тошнота. Такое случалось всего несколько раз. Он вспоминает, как несколько столетий назад оказался в тосканской деревне и повсюду натыкался на раздувшиеся тела людей, умерших от бубонной чумы. Азирафаэль сознаёт, что Ангел пахнет ладаном, свежим сеном, нагретым солнцем, чернозёмом и конфетами с корицей, но для него этот запах ничем не отличается от зловония разлагающейся плоти.
Азирафаэль сглатывает.
— О, — бормочет он, — это очень мило. Правда. Ты очень заботлив. Да. — Он достаёт из рукава льняной носовой платок и вытирает потное лицо, вдыхая запах порошка из «Теско», пока его не перестаёт мутить. В нём зарождается надежда. Это глупо, но Азирафаэль должен спросить. — Просто интересно, на Небесах все чувствуют мою скорбь или только ты?
— Все создания на Небесах, в Аду и на Земле чувствуют её, — отвечает Ангел. — Количество атмосферных осадков возросло по всему миру, но, к счастью, пока они не превратились в потоп.
— Да. Конечно.
Мысль о том, что все они, и наверху, и внизу злорадствуют, невыносима. Но думать, что вместо любви и радости Азирафаэль приносит смертным несчастье и возможные стихийные бедствия, ещё хуже. Кто он такой? Его крылья по-прежнему белые, глаза — синие, но Азирафаэль уверен, что это вопрос времени.
— Братья и сёстры сказали мне, — сообщает Ангел, — что ты искупил вину и можешь вернуться к исполнению своих обязанностей на Земле.
Азирафаэль заставляет себя взглянуть в идеальное, благословенное, безгрешное лицо. Он замечает слегка нахмуренные брови. Это так знакомо. Почти как…
— Они знают, что ты здесь? — благодаря чуду голос Азирафаэля не дрожит.
— Да, — Ангел обнадеживающе улыбается. Зубы у него жемчужно-белые. — Разумеется. Они сказали, я могу навестить тебя и предложить тебе утешение. Они беспокоятся за тебя и передают наилучшие пожелания. В частности, Гавриил хочет, чтобы ты знал…
— Как любезно с их стороны, — мягко перебивает Азирафаэль. Он принял решение. — Беседа была прекрасной, ты меня утешил. Скоро от моей скорби не останется и следа. Хорошая работа.
Ангел не торопится уходить. Почему он не улетает? Золотой взгляд становится острее, а поза — более напряжённой.
— Ты солгал, ангел Начал. Твоя скорбь не уменьшилась за время нашей беседы, совсем наоборот.
— Понимаешь, это как сорвать пластырь, — Азирафаэль надеется, что в его смешке не слышно истерических ноток. — Ты помог мне, и я посмотрел правде в глаза, приободрился, и теперь мне пора. — Если Ангел не уйдёт, это сделает Азирафаэль, хотя он рассчитывал побыть рядом с океаном подольше.
Он готовится перенестись обратно в квартиру, когда Ангел спрашивает мелодичным голосом:
— Какова причина твоей скорби?
Азирафаэль глядит на него, открыв рот.
— Что?
— Какова причина твоей скорби? — повторяет Ангел с безграничным терпением, мудростью и пониманием. Это выводит Азирафаэля из себя и раздражает точно так же, как тысяча ногтей, скребущих по огромной доске.
— Причина? — задыхается Азирафаэль. — Дорогой мой, тебе должно быть известно… Как ты можешь не знать?
— Я чувствую, что у тебя большое горе, — говорит Ангел, — но подробностей я не знаю. Братья и сёстры сказали мне, что ты подружился с тем, кого называют «демоном» из места, именуемого «Адом». Сейчас это запрещено, потому что демоны «зло», и поэтому тебя наказали. Я спал много тысячелетий, и мне понадобится время, чтобы привыкнуть к новым правилам вселенной. Каким было наказание за братание с демоном?
Братание. Одно это слово причиняет боль, но, к счастью, Азирафаэлю всё ещё хватает сил, чтобы прогнать воспоминания. Также он рад, что ему не нужен кислород. И ему жаль Ангела, существо из далёкого прошлого, красивого незнакомца, которому никогда не познать мир по-настоящему. Конечно, Гавриил и остальные никогда не позволят ему испытать то, что может запятнать его белоснежную чистоту. Ну, кроме разговора с Азирафаэлем, потому что они ни за что не упустят шанс напомнить ему, чего он лишился.
Азирафаэль смотрит на Ангела и произносит:
— Если хочешь знать, я потерял лучшего друга.
Он летит сквозь эфир обратно в квартиру и старается успокоиться, чтобы его печаль не вызвала ураган.
***
Несколько дней или недель спустя Азирафаэль поливает растения, трогает почву, чтобы оценить её влажность. Он предпочитает делать это, как все люди. Недавно он открыл для себя Интернет и начал осторожно им пользоваться, чтобы научиться заботиться о растениях и ретро-автомобилях. Азирафаэль нежно гладит лист поникшего спатифиллума, призывая его воспрянуть, и гадает, можно ли с помощью Интернета раздобыть адский огонь?
Это опасная мысль. Очень опасная. Дорога к адскому огню выстлана его благими намерениями, его желанием не дать земле скрыться под водой, но чем дальше он мысленно идёт по этой дороге, тем больше им овладевают мысли… Естественно, он должен думать о… но он не может. Азирафаэль целые дни проводит в квартире, сдувая пылинки с растений, слушает виниловые пластинки на низкой громкости, пьёт и трогает вещи. Бархатную обивку на уродливом троне, накрахмаленные чёрные простыни, острые углы столов, бумаги, которые он вытащил из каждого укромного угла, тайных ящиков с ловушками и другого измерения. Холодный камень пошлой статуи, гладкие деревянные крылья птицы, взятой на память в 1941 году и самую ценную находку — шкаф, полный настоящей одежды, аксессуаров и украшений, по крайней мере, столетней давности. Азирафаэль заворачивается в эту одежду и лежит на кровати, вдыхая запах порошка из «Теско» — ещё одно человеческое изобретение — и запахи, скрывающиеся под ним. Проверяет Бентли в подземном гараже, обновляет краску и руками полирует металл, пока тот не становится тёплым, как человеческая кожа. Несколько дней лежит на заднем сиденье, свернувшись калачиком. Но думать выше его сил.
И это означает, что Азирафаэль не может читать ни книги, ни газеты. Беспристрастное электронное гудение компьютера и тексты в Интернете со шрифтами без засечек не представляют проблемы. Но всё остальное… Дело не в его желании. Просто Азирафаэль не в состоянии прочитать больше, чем несколько слов, потому что тратит большую часть энергии на контроль над собственным разумом. Сложнее всего с рукописями. Буквы похожи на распустившуюся пряжу на успокаивающей пустоте листа.
Ещё один любопытный симптом: у еды больше нет вкуса. Азирафаэль пробовал свои самые любимые блюда, и возникало ощущение, что он ест сухие и пресные печенья из хлопьев; иными словами, съедобные опилки. А алкоголь на вкус как вода из утиного пруда.
Азирафаэль знает: то, что он чувствует, в современной психиатрии называется «ангедония», а поэты долгое время описывали это как «меланхолию» — всё, что приносило ему радость, потеряло и вкус, и запах.
Как странно, тысячи лет бояться именно такого развития событий, но в глубине души не ожидать, что всё случится на самом деле. Азирафаэль не готовился к этому, а ему следовало. Следовало взять пример со смертных. Возможно, острая боль, когда он размышлял о подобном, должна была показать ему: это окажется невыносимо.
Азирафаэль осознаёт, что просидел на троне некоторое время, вероятно, несколько дней. Стемнело. За окнами от пола до потолка идёт дождь. Капли стекают вниз, переливаются в свете уличных фонарей. Опрыскиватель лежит у Азирафаэля на коленях, а все его конечности затекли. Он сидел бы так до наступления Апокалипсиса.
В этот момент к нему вновь приходит Ангел, заливая квартиру своим сиянием.
— Здравствуй, — очень вежливо говорит Азирафаэль. — Если тебя не затруднит, ты не мог бы это выключить?
— Выключить что? — Ангел с недоумением оглядывается.
— Сияние, — объясняет Азирафаэль. — Оно ужасно яркое. Я тебя не осуждаю, но должен тебе сказать, что являться другому ангелу в таком виде перестало быть de rigueur, в смысле, больше не считается приемлемым.
— Ясно. — Ангел хмурится. Теперь от лучей, окружающих его и напоминающих звёзды, исходит тёплый и мягкий свет. Сегодня на нём серебряные одежды, в идеально уложенных кудрях сверкает тиара из белого золота с сапфирами. — Это приемлемый уровень свечения?
— Да. Да, вполне. Отличная работа, дорогой мальчик. — Азирафаэль пытается улыбнуться, проявить радушие. — Крылья тоже можешь убрать, чтобы они ни за что не зацепились.
Ангел так и поступает. Он милый и послушный, как щенок золотистого ретривера.
Здесь нет его вины. Он этого не просил. И даже не понимает, что происходит. Обычно Азирафаэль испытывает что-то вроде нежности к таким беспомощным, одиноким, невинным созданиям, но в данных обстоятельствах… Ему стыдно, но он чувствует лишь жалость и дикую, клокочущую ярость. А также отвращение, накатывающее волнами, которые почернели от испражнений из самых глубоких тоннелей канализации и вызывают тревогу и тошноту. Тем не менее, Азирафаэль из принципа отказывается быть грубым.
— Я не сказал остальным, что иду сюда, — несколько неуверенно признаётся Ангел. — Они считают, я отправился в Лондон, чтобы накормить голодных детей и исцелить больной вяз.
Вот так. Азирафаэль поражён. Такое ощущение, что он ударился о книжную полку. Что не мешает ему сказать:
— Ты пришёл ко мне по своей воле? Сбежал с Небес? Ты это имеешь в виду?
— Твоя скорбь. Она не беспокоит наших братьев и сестёр. После тысячелетий наблюдения за Землёй у них появился иммунитет. Я же раньше никогда не испытывал ничего подобного. Твои эмоции заглушают всё. — Ангел обхватывает голову руками. В его голосе больше не слышно медовой сладости, он звучит почти как… Но этого не может быть. Просто у недавно проснувшегося Ангела впервые заболела голова. Когда тот вытягивает руки по швам, его лицо безмятежно, а в золотых глазах — спокойствие и решительность. — Я помогу тебе, сделаю всё, что в моих силах, ради нас обоих, смертных и Земли.
— Понятно, — тихо произносит Азирафаэль. — И что ты предлагаешь?
— Я буду твоим другом, — говорит Ангел с сияющим видом, без единого намёка за злой умысел.
— Правда?
— Да, — Ангел протягивает руки. У него изящные пальцы с круглыми, розовыми как кораллы ногтями. Он явно ожидает, что Азирафаэль сожмёт их в знак благодарности. — Ты можешь довериться мне, ангел Начал, и я помогу тебе справиться со скорбью.
Азирафаэль разражается смехом.
— Ты? Из всех живых существ?
Руки Ангела падают, во взгляде появляется сомнение. Он так же едва заметно хмурится, как и в прошлый раз.
«Возьми себя в руки, ради всего святого».
— Прости, — Азирафаэль делает глубокий вдох и вытирает глаза, — но если бы ты только знал.
Ангел теребит свою тогу, опустив голову.
— Понимаю. Мне здесь не рады. Я тебя рассердил.
Его голос звучит глухо, с надрывом, он как необработанный камень, как тлеющие угли…
— Нет, нет, — Азирафаэль встаёт. Он хочет, чтобы ему представился второй шанс коснуться этих рук. Он жалок и слаб, но почему он должен быть кем-то иным? — Нет, ты меня не рассердил.
— Тогда ты злишься на наших братьев и сестёр. Ты не простил их за наказание, а я напоминаю тебе о том, что они с тобой сделали.
— Да! — Азирафаэль чувствует облегчение, даже радость, что не нужно говорить правду и всё объяснять. Кроме того, это почти правда. По меньшей мере, её часть.
— Но они не помогут твоему горю, — Ангел снова на него смотрит. — В то время как я хочу попытаться.
Что может быть проще и яснее. Определённо, на свете нет ничего более сложного и запутанного.
Азирафаэлю не хочется, чтобы Ангел уходил, потому что иногда он напоминает себя прежнего. Чёртова надежда — птица с красивыми перьями. Ему не хочется ранить одинокое и наивное существо, состоящее из света и гармонии. И всё же тело Азирафаэля сопротивляется и изливает ненависть потом и огнём под котлом тошноты, заставляет его сердце колотиться, пока он не усмиряет его чудом. Но даже тогда внутри бьётся пульс, его охватывает паника, и он желает, чтобы Ангел ушёл.
— Пожалуйста, дай мне несколько дней. Я должен подумать.
— Хорошо, три дня, — соглашается Ангел и исчезает.
Ярко-белое перо планирует на серый пол. Когда Азирафаэль поднимает его, сжимает онемевшими пальцами, его тело наполняется теплом, любовью и покоем. В отвращении он сминает перо в кулаке.
Но затем кладёт его на пол, расправляет, гладит и оставляет лежать. Сидит рядом и сторожит.
Позже, когда солнце встаёт, садится и вновь встаёт, Азирафаэль проводит кончиком левого указательного пальца по изогнутому стержню пера. Думает о том, как чернила разливаются по промокательной бумаге, поглощая её. Теперь перо цвета оникса с прожилками агата и обсидиановым блеском. Такое могло принадлежать ворону Ноя.
Азирафаэль убирает его в нагрудный карман пиджака.
***
Верный обещанию, Ангел возвращается на третий день. Азирафаэль сидит на краю кровати, прижимая к себе длинное чёрное шерстяное пальто.
Несколько часов назад он в первый раз достал его из шкафа — он только начал разбирать зимние вещи — и нащупал нечто прямоугольное во внутреннем кармане. Оно согнулось в его руке, еле слышно зашуршало, когда Азирафаэль разжал пальцы. Вне всякого сомнения, он обнаружил тонкую книгу в мягкой обложке, сборник стихотворений или повесть. Азирафаэль слышал её запах (шерсть и одеколон не были препятствием): бумага плохого качества, клей, типографская краска, всё пятнадцатилетней давности. Замерев и закрыв глаза, он положил пальто на кровать и дрожащими ладонями провёл по шёлковой подкладке цвета красного вина, нежно потёр большим пальцем карман, а потом зарылся носом в воротник, вдыхая его запах, уткнулся лбом в мягкую шерсть. Азирафаэль сел на кровать и прижал пальто к груди.
В этот момент появился Ангел. Крылья он убрал и светился неярко.
Сейчас он разглядывает Азирафаэля с любопытством и беспокойством, словно у того на лице загадочная сыпь. Азирафаэль не двигается с места. Ему нужно время, чтобы прийти в себя.
— Это твой дом? — спрашивает Ангел, когда проходит несколько минут.
Азирафаэль обретает дар речи.
— Нет.
— Но ты живёшь здесь?
— Да. — Азирафаэль крепче прижимает пальто к себе. — Мне нужно больше времени на раздумья. Месяц или около того, возможно, год.
— Твоя скорбь стала причиной небольших наводнений, — строгим голосом, как у директора школы, сообщает Ангел. — Наших братьев и сестёр это не тревожит, но смертные считают — то, что они называют «изменением климата», началось раньше, чем они ожидали.
Азирафаэль его слышит.
— Кто-нибудь… — Он откашливается. — Кто-нибудь пострадал?
— Люди нет, — отвечает Ангел. — Но многие животные погибли: тридцать-семь млекопитающих и семнадцать рептилий. Некоторые из них были спутниками людей, и сейчас они оплакивают их. Мне перечислить все виды животных?
Рептилии. Спутники.
— Нет, пожалуйста, не надо.
Голова у Азирафаэля просто раскалывается. Он трёт глаза и убирает боль чудом, после чего чувствует жуткую усталость и благословенное оцепенение.
— Полагаю, тогда медлить нельзя, да?
Для начала Азирафаэль найдёт способ успокоить Ангела. А затем изучит книгу — это последнее, что он увидит здесь или где-либо ещё. Но он не может уйти в небытие, пока не узнает хотя бы название.
Ангел не сводит с него участливого взгляда, кивает с изяществом лебедя. Рай его забери. Благослови его Ад.
— Я сделаю всё возможное, — обещает Азирафаэль, — чтобы перестать скорбеть. Даю тебе слово.
Он пристально смотрит на Ангела, стараясь принять невозмутимый вид — задирает подбородок, сжимает челюсти, отводит плечи назад, как будто точно знает, что делать. И это действительно так. Заполучить адский огонь будет несложно. Азирафаэль попробует приобрести его с помощью Интернета; Ньют подскажет ему, какие сайты искать. Да, это будет легко.
— Ты не сможешь перестать оплакивать утрату, если ты не признаешься себе, почему скорбишь, и не поговоришь об этом с другом, — заявляет Ангел. — У горя пять стадий, и я уверен, что ты до сих пор проходишь через первую — отрицание. Мне сообщили, что отрицание — это не географическое название.
Азирафаэль издаёт смешок.
— Видно, ты ознакомился с ассортиментом книжных магазинов «Уинтерстоун». Или видел героя телепередач, который зовёт себя доктор Фил.
Сказав это, он сразу же понимает, что совершил ошибку. На него накатывают воспоминания. Он видит маленький телевизор в углу комнаты для прислуги. Два уродливых бежевых кресла из искусственной кожи. Худые ноги в колготках, закинутые на диван с выцветшей обивкой. Дым от тонкой белой сигареты в чёрном мундштуке с серебряной окантовкой. И слышит лающий смех над лысым американцем с усами, который отчитывает подростка на экране.
«Тебе не следует тут курить».
«О Небеса, почему нет?»
«Нас могут уволить!»
«Они не посмеют! Мальчишка гроза всему живому, они рассчитывают, что мы не дадим ему отрывать головы котятам».
«И кто в этот виноват?»
«Однажды он попадёт на эту передачу. Если не наступит Апокалипсис. И доктор Фил вправит ему мозги. Он ведь не из ваших?»
«Я никогда о нём не слышал и сомневаюсь, что сын американского посла…»
«Тихо, ангел, сейчас будет самое интересное».
«Мой дорогой, прошу, ты не мог бы потушить эту адскую сигарету? У меня от дыма глаза слезятся».
«Хорошо! Хорошо. С тобой не повеселишься».
Глаза Азирафаэля наполняются слезами. Он не до конца понимает, где он. Ах да, квартира. Точно. Спальня. Где?.. Ангел. Ну конечно. Этот чёртов Ангел.
— Если ты расскажешь о том, почему скорбишь, возможно, это поможет. — Ангел продолжает стоять перед ним. Он добр и терпелив, и вместе с тем строг и требователен. И Азирафаэля тошнит от него так же, как млекопитающих тошнит от радиоактивных изотопов.
— Да, почему я скорблю, — Азирафаэль глядит на причину своего горя. — Как я уже говорил, я потерял лучшего друга и не хочу это обсуждать. — Азирафаэль кладёт пальто на кровать, поднимается на ноги, надеясь, что делает это с достоинством и что сила духа его не покинула, и идёт к двери.
И тут до него доходит, что он не может пошевелиться или даже моргнуть.
Ангел преграждает ему путь.
— Ты не выйдешь из этой комнаты, пока мы не поговорим.
К Азирафаэлю возвращается частичная способность двигаться: губы, горло, лёгкие, лицо словно оживают. Но это всё. Азирафаэль кашляет, подавляет желание кричать, ругаться и угрожать, но ярость ему скрыть не удаётся.
— Это не смешно, дружище.
— Я не знаю, что это значит.
— Это нечестно. Неуместно. Грубо и… очень мелочно.
— Расскажи мне о друге, которого ты потерял. Или ты хочешь, чтобы люди начали тонуть?
— Будь ты проклят.
Во взгляде Ангела появляется тревога, потом в нём мелькает боль.
«Хорошо. Он это заслужил».
Это неправда. Азирафаэль напоминает себе, что Ангел ни в чём не виноват. И он просто пытается помочь.
— Я прошу прощения. Я был жесток. У тебя доброе сердце.
Ангел озадачен. Уголки губ опущены. Этот рот. Только без складок вокруг, а губы полнее и розовее. Та же линия челюсти — разве что она более квадратная. Идеальные, симметричные скулы. Всё безупречное, гладкое, чистое, плюс спокойствие и мудрость. О, как Азирафаэль его ненавидит.
— У меня нет сердца.
— Это фигура речи!
— Расскажи мне о своём друге.
— Ладно.
Азирафаэль думает о детях, стариках и больных. О розовощёких младенцах в колыбелях. О беспомощных морских свинках, кроликах и голубях. О рептилиях, змеях в террариумах с контролируемой температурой, о том, как поток воды разбивает стекло и льётся внутрь. Семнадцать рептилий. Трупики с вздувшимися животами. «Нельзя убивать детей». Стыд прожигает Азирафаэля от ступней до корней волос. Он сглатывает.
— Хорошо. В этой квартире жил мой друг. Всё здесь принадлежало ему. Мы знали друг друга шесть тысяч лет. — О, как же больно. — Этого достаточно?
— Нет. Ты можешь подтвердить, что он был Змием из Эдема?
Странная формулировка, как у журналиста, стремящегося выведать шокирующие подробности во время интервью.
— Наши братья и сёстры говорили об этом с тобой?
Ангел качает головой.
— Я пошёл в офис Гавриила, и пока он добавлял золото к своей статуе в Будапеште, я просмотрел твоё досье.
Интересно. Но Ангел ещё не успел выгореть, им владеет желание помогать смертным, и должно быть, он уже понял, что Гавриил и большинство ангелов, особенно те, что у власти, ему не помощники.
— Ты заключил с демоном Договорённость. Я всё про неё знаю. За прошедшие века эта Договорённость каким-то образом подарила тебе защиту от адского огня, а демону — от святой воды. После того, как вы помогли предотвратить самую священную войну, что положила бы конец всем войнам, известную под названием Армагеддон, наши братья и сёстры долго выбирали подходящее наказание.
— Восемь месяцев, — выдыхает Азирафаэль. — Шесть дней, десять часов и сорок семь минут. — Он закрывает глаза, сосредотачивается на том, чтобы заблокировать воспоминания о том утре в книжном магазине. Гавриил и остальные в пышных нарядах, торжество на их лицах и в их голосах, осознание, агония, его отчаянные мольбы. «Прошу, остановитесь, пожалуйста, оставьте нас в покое, я знаю, я плохой ангел, заставьте меня Пасть, столкните в геенну огненную. Или сожгите меня, адский огонь снова на меня действует, позвольте взойти на костёр, и вы убедитесь».
— Полагаю, наказание включало уничтожение демона. Подробности мне неизвестны. Описание вымарали из досье и поставили красную печать с надписью «Совершенно секретно».
Нелепо. Но Гавриил всегда питал слабость к американскому правительству, а в последние годы — к республиканской партии.
— Слава богу, — говорит Азирафаэль. — А теперь прошу меня отпустить. Стоять так довольно неудобно. И ощущения весьма неприятные.
— Нет, — в голосе Ангела сочетаются безжалостность, сладость и что-то успокаивающее. — Я не отпущу тебя, пока ты не расскажешь мне больше об этом демоне, Энтони Дж. Кроу…
— Остановись! Будь милосерден! — просит Азирафаэль. Пот заливает глаза. Сила рвётся наружу. Её не хватает, чтобы освободиться от хватки Ангела, но тело Азирафаэля бьётся о барьер, и на коже возникают крошечные порезы, красные и жгучие. — Пожалуйста. — Он ненавидит просить, особенно теперь. И как унизительно умолять отклонение от естественного порядка, отродье из мира идей Платона, чудовище, недостойное любви.
Ангел его отпускает.
— Прости. Я не подозревал, что такое возможно.
— Уверен, на свете есть многое, — фыркает Азирафаэль, исцеляя все порезы резким взмахом руки, — что ты считаешь невозможным. — Он чувствует странный прилив энергии, он немного сошёл с ума и, вероятно, во власти реакции, которую можно описать как «бей или беги».
— Я пытался…
— Здесь тебе делать нечего. Я хочу, чтобы ты ушёл. Сейчас же.
— Но нам нужно найти способ…
Божественный гнев вырывается из глаз Азирафаэля, его рта, кончиков пальцев и волос. Он ощущает, как в нескольких квартирах отключается электричество. Слышит, как в подземном гараже сигналит машина.
— Уходи! Вон отсюда! — Когда Ангел не уходит, Азирафаэль кричит ему в лицо: — Убирайся!
Потрясённый Ангел исчезает. Пахнет озоном. Выпавших перьев в этот раз нет.
Азирафаэль садится на край кровати рядом с длинным чёрным пальто. Электричество вновь включается, сигнализация замолкает.
— Да, — Азирафаэль тяжело дышит и, дрожа, обнимает себя руками. — Я ему показал.
Он раздумывает, не приготовить ли большую чашку крепкого какао, но потом вспоминает, что на вкус оно будет как мокрые опилки.
Азирафаэль смотрит на пальто несколько минут или чалов. Зачем он это делает? Ах да. Он гладит отвороты, обводит швы и холодные стальные пуговицы, закусывает губы, чтобы ничего не сказать: несколько раз он ловил себя на том, что называет одежду глупыми ласковыми именами. Он засовывает руку в карман из красного шёлка, нащупывает книгу и вытаскивает её, держит в ладонях, наклоняется ближе, словно она может что-то ему прошептать. Беспомощный и отчаявшийся, он не отрывает от неё глаз, большим пальцем проводит по измятому корешку и загнутым страницам.
В итоге у Азирафаэля получается разобрать слова на обложке. Это «Мой любимый Sputnik», перевод на английский повести популярного японского писателя Харуки Мураками. Пятнадцать лет назад Азирафаэль услышал о романе «Кафка на пляже» от покупательницы, которую он пытался выпроводить из магазина. Из любопытства — Азирафаэль любит шедевры Франца Кафки, особенно «Процесс» — он купил книгу. Роман ему понравился, но, как и всегда, скоро он переключился на другое произведение, решив вернуться к Мураками позже. А затем «Кафка на пляже» пропал, и в его исчезновении не было ничего загадочного. Недавно прочитанные им тома часто пропадали, и в начале девятнадцатого века Азирафаэль наконец догадался, почему. Естественно, они никогда не упоминал об этом и всегда оставлял книги на видном месте. Его удивляет, что он не нашёл их здесь, но, возможно, их пожертвовали благотворительным организациям или оставили на станции метро или в автобусе, чтобы соблазнить людей радостями и печалями бесплатного знания.
Похоже, «Мой любимый Sputnik» — единственная книга в квартире. Азирафаэль прижимается губами к мятой обложке, к задней части с оторванными уголками, корешку. И снова делает это: с губ как патока льются сентиментальные слова — «дорогой», «возлюбленный», «любимый». Но глаза у него сухие. На самом деле всё его тело кажется сухим как трут. Азирафаэль напрягает зрение, силясь прочитать аннотацию, пытаясь разгадать её смысл с помощью ангельских сил, но слова похожи на муравьёв, марширующих по потёртому картону.
Азирафаэль расстёгивает пиджак — он стал довольно грязным и потрёпанным — и убирает книгу в только что созданный карман.
Теперь ему надо позвонить Ньюту, чтобы спросить у него совета.
***
Несколько часов спустя в дверь стучат. Азирафаэль поливает растения, напевая под нос — он уже сделал заказ. Оказывается, в мировой сети есть так называемая Тёмная сеть, место для подозрительных и незаконных сделок. По крайней мере, так описал его Ньют. И, разумеется, за определённую цену здесь можно было купить адский огонь.
— Э-э, если не секрет, зачем тебе эта информация? — насторожённо спросил Ньют. Несмотря на регулярный секс, он по-прежнему был беспокойным и встревоженным.
— Не надо переживать, молодой человек, — ответил Азирафаэль с добродушным смешком. — Мне нужно приобрести один оккультный предмет, сущий пустяк, но мне не удалось его найти по обычным каналам. До свиданья!
Сейчас остаётся ждать, когда демоны зажгут адский огонь в безопасном и надёжном месте и пришлют ему адрес. Они обещали Азирафаэлю, что выполнят его просьбу в течение пяти рабочих дней. Наверняка демоны завалены заказами и просто сбиваются с ног: у них рейтинг пять звёзд и много положительных отзывов, поэтому он не сомневается в их пунктуальности.
Тук-тук-тук. Азирафаэль бросает взгляд на дверь.
— Кто там, — бормочет он, — ко мне стучится? — Он усмехается и продолжает поливать сансевиерию трёхполосную. — Всего лишь ветер. — Тук-тук-тук. Возможно, это сосед с вопросами об отключении электричества и вое сигнализации, или курьер, перепутавший адрес.
Когда Азирафаэль закончил поливать растения, поцеловав каждое из них и сказав им, что они красивые, единственные в своём роде, очень милые и что они прекрасно держатся, стук прекратился. Под дверь подсунули посылку, завёрнутую в коричневую бумагу. Она квадратная. Внутри может быть книга, коробка шоколадных конфет или виниловые пластинки. Но между дверью и полом нет щелей, в квартире хорошая звукоизоляция, она защищена от протечек чудесами, так что посылку принёс не человек.
Могли демоны из Тёмной сети перепутать заказ, несмотря на положительные отзывы? Было ли возможно поместить адский огонь в не привлекающий внимания предмет? Азирафаэль делает так, что посылка не причинит ему вреда вне зависимости от содержимого, подбирает её и идёт к трону, на ходу срывая бумагу. Она падает на пол как сброшенная кожа. Азирафаэль садится. В его руках книга с синей кожаной обложкой, похожая на альбом для рисования или дневник. Сверху приклеен розовый стикер с витиеватой надписью на енохианском золотыми чернилами: «Пожалуйста, прости меня и прими этот подарок в знак дружбы. Достать его было нелегко».
К удивлению Азирафаэля, он без проблем читает эту фразу. Наверное, тексты на енохианском для него так же безопасны, как тексты в Интернете. Они не требуют контроля над мыслями. И он тысячи лет не имел дела с енохианским.
Но что, если книга написана на каком-то из современных языков? Что тогда? Азирафаэлю придётся просить Ангела, чтобы тот читал ему вслух? На самом деле это неплохая мысль: так Ангел будет чем-то занят.
Азирафаэль открывает книгу. Это альбом с фотографиями.
Он смотрит на два чёрно-белых снимка на первой странице.
Закрывает альбом.
Вновь открывает. Пристально смотрит на фотографии, а затем переворачивает страницы, жадно вглядываясь в каждое изображение.
Длинные изящные пальцы считают смертные грехи Азирафаэля. Чёрный лак блестит на острых как когти ногтях. «Посмотрим. Лень. Определённо. Чревоугодие. Да. Я бы сказал, ещё зависть, гнев и гордыня. Что я пропустил? Конечно. Жадность! И у нас остаётся…». Ухмылка. Бордовая помада смазалась, оставив след на бокале с вином. Жёлтые глаза с вертикальными зрачками в тот вечер скрыты под тёмными очками. Защищены. «Ну, думаю, последнего греха ещё нет в твоём списке, да, ангел?».
Но он там есть. Если использовать «включить в список» как эвфемизм. Этот грех в его списке больше десяти тысяч лет. Азирафаэль практически эксперт.
Фотографии, сделанные ангелами, которые за ними следили, плохого качества. Они выцветшие и слишком личные. Но также они невероятно красивые, как первый рассвет или первый дождь. Азирафаэль проводит короткими, нежными как у женщины пальцами по лицам несчастных созданий в костюмах из разных исторических эпох. Как они были глупы, эти враги от природы, особенно ангел. Как красив был демон во всех своих образах, но он зря тратил время на ангела, рисковал собой ради того, кто не стоил его внимания.
Он напомнил демону, что прежде тот был ангелом.
Этот недостойный так и сказал: «Когда-то ты был ангелом».
Ещё он сказал: «Я тебя прощаю».
Азирафаэль не помнил об этом. И ему очень нужно снова забыть. Он направляет все силы на то, чтобы построить стену в своём разуме, а затем…
Когда Азирафаэль приходит в себя, он лежит животом на фотоальбоме. Слава богу, альбом уцелел. Ощутив чужое присутствие в комнате, Азирафаэль переворачивается на спину, готовый защищаться. Он поднимает голову, видит фигуру в сверкающих изумрудных одеждах и откидывается обратно.
— А, опять ты.
— Ты звал меня, — объясняет Ангел.
Азирафаэль осторожно прижимает ладони к болящим векам.
— Нет, не звал.
— Ты послал в эфир луч света, призывая меня.
Азирафаэль возмущён.
— Я не делал ничего подобного! — Он садится, поднимает альбом с фотографиями и встаёт. — Спасибо за подарок, я его ценю и не держу на тебя зла. А теперь, если не возражаешь… — Он чуть не добавляет: «Дай мне упокоиться с миром», — но вспоминает о своей идее. — Не окажешь мне любезность? — Азирафаэль вытаскивает из кармана пиджака «Мой любимый Sputnik». — У меня очень болит голова — так бывает, когда скорбишь, — и мне трудно сосредоточиться. Не мог бы ты почитать мне немного?
Ангел кивает. Берёт книгу и листает страницы, будто сканируя их глазами в 24 карата.
— Кто-то загнул некоторые из них. Это ты сделал? — Азирафаэль качает головой. — На каждой такой странице есть подчёркнутые фразы. Мне начать с них?
Азирафаэль садится на трон, кладёт альбом на колени, стараясь не показывать, как сильно этого хочет.
— Да, пожалуйста. В случайном порядке, если можно.
Ангел не спрашивает разрешения сесть. Он стоит с идеально прямой спиной, будто вот-вот запоёт «Аллилуйя» с другими ангелами. Он сияет ярче, но не настолько, чтобы у Азирафаэля заболели глаза.
«И тогда я понял, — читает Ангел громовым голосом с медовыми нотками, — мы были чудесными спутниками в путешествии, но в итоге мы все не больше, чем одинокие металлические обломки с отдельными орбитами. Издалека они похожи на прекрасные падающие звёзды, но в реальности они всего лишь тюрьмы, где каждый из нас заперт в одиночной камере и не может выйти. Когда орбиты наших двух спутников пересекались, мы могли быть вместе. Могли даже открыть сердца друг другу. Но только на краткий миг. В следующую секунду мы оказывались в абсолютном одиночестве. До того момента, пока мы не сгорим и не обратимся в ничто».
Азирафаэль морщится. Слова ранят. Ничто иное не способно ранить так сильно.
— Прошу тебя, ещё. — Ещё один отрывок, чтобы очистить разум.
Ангел закрывает глаза и перелистывает страницы. Он даже высунул язык от усердия, чудом пытаясь заставить книгу дать ему то, что подарит радость Азирафаэлю. Конечно, последнее ему просто показалось.
«Это не подлежит сомнению. Лёд холодный, розы красные, а я влюблён. Эта любовь унесёт меня куда-то. Поток слишком силён; у меня нет выбора. Это может оказаться особенное место, которое я не видел прежде. Там, возможно, подстерегает опасность, нечто, что в итоге нанесёт мне глубокую, смертельную рану. Я могу потерять всё. Но пути назад нет…».
— Остановись, молю, — по лицу Азирафаэля текут слёзы. — На сегодня достаточно.
— Вообще-то сейчас четыре часа пятьдесят две минуты утра, — сообщает Ангел.
Азирафаэль достаёт платок и утирает слёзы.
— Спасибо тебе большое. Если бы ты понимал, что как много это значит.
— Время?
— Нет, дорогой мой. — Азирафаэль впервые чувствует к Ангелу искреннюю симпатию. — Цитаты из книги. Я имею в виду, я знал. Полагаю, я всегда знал. Ты подарил мне шанс услышать эти слова от него.
— От твоего друга, демона?
— Да.
Ангел закрывает книгу.
— Но наши братья и сёстры сказали, что демоны не могут любить.
— Они ошибаются. — Сердце Азирафаэля пропускает удар, на глазах вновь выступают слёзы. — Думать так неправильно. В том числе с точки зрения морали, если хочешь знать.
Ангел хмурит брови, на этот раз явно — и это восхитительно. Азирафаэль в восторге.
— Не хочу показаться бесцеремонным, но каким образом ты сам не стал демоном?
Ангел весьма проницателен.
— Не имею ни малейшего понятия.
— Должно быть, это часть Непостижимого плана, — произносит Ангел с серьёзным видом.
— Верно. — Азирафаэль зевает и кладёт альбом с фотографиями на стол. — Я редко сплю, но сейчас исключительный случай. Можешь прийти сюда завтра или послезавтра, как тебе удобно.
Он направляется к двери. Ангел откашливается.
— Ангел Начал, я прошу разрешения остаться здесь до твоего пробуждения.
Брови Азирафаэля взлетают вверх. Он берёт себя в руки и лишь потом поворачивается к Ангелу.
— Это не проблема. Но почему ты хочешь остаться в этом мрачном месте с печальным изгнанником?
— Я хочу дочитать книгу, — отвечает Ангел. О, в его голосе звучит вызов? — Изучить растения, мебель и так далее. Мне любопытно, какой образ жизни вёл твой демон.
— Оставайся, сколько захочешь, рассматривай всё, что найдёшь, — с улыбкой говорит Азирафаэль. — Чао.
Ангел улыбается в ответ небесной сияющей улыбкой, и Азирафаэль, входя в спальню, закатывает глаза. Бедное существо, приговорённое к вечному совершенству, одинокое и яркое, как звёзды, созданные им когда-то.
Хотя, когда Ангел сказал «твой демон», Азирафаэлю почудилась зависть в его голосе, намёк на грех.
Не каждому дано кому-то принадлежать. Например, Гавриил никогда не узнает, что это такое. Он не будет любить, как любили они. Если подумать, кто, кроме них двоих, получил подобный дар? Шесть тысяч лет вместе. Всё же, не удалось избежать сожалений. Возможно, бессмертие было причиной проблемы, потому что Азирафаэль воспринимал её как нечто само собой разумеющееся.
Он ложится, сворачивает чёрную простыню в длинную тонкую спираль, которой обматывает руки и ноги. Закрывает глаза и пытается поверить в иллюзию. Возможно, Азирафаэль не один. Возможно, они скоро встретятся.
«Ты же умный, как ты можешь быть таким глупым?»
***
Азирафаэль слышит какой-то шум, и спускается вниз, узнать, что случилось.
— Мой дорогой, — кричит он, — ты опять опрокинул стеллаж? Я хотел бы, чтобы ты не облокачивался на всё подряд. Когда ты змея, это одно дело, но ты не должен…
В магазине Гавриил, Михаил, Уриил и Сандальфон. Кроули стоит на коленях между ними. На полу нарисован круг, лишивший его способности двигаться и говорить. Вероятно, он ступил в этот круг, как только вошёл в магазин. На нём узкие чёрные джинсы, чёрная кожаная куртка и чёрная футболка, наверное, его новая любимица с изображением банана Энди Уорхола. Банан похож на фаллос. Конечно, Кроули ещё в тёмных очках, которые он не может снять, но Азирафаэль хорошо его знает. На лице демона мольба: «Беги!».
Идиот. Азирафаэль отругает его за это позже.
— Доброе утро, Азирафаэль, — говорит Гавриил, улыбаясь самой фальшивой из своих улыбок. Он бросает взгляд на часы. — Поздновато для начала рабочего дня, ты не находишь?
Азирафаэль расправляет верх полосатой пижамы и недовольно смотрит на бывших начальников.
— Чем обязаны?
Михаил держит большую книгу из плотной белой бумаги с переплётом из чистого золота.
— Мы пришли с хорошими новостями, ангел Начал. С благой вестью.
Уриил ухмыляется.
— Мы решили простить твоего парня-демона.
Одна бровь над тёмными очками изгибается в изумлении.
— Простите, что? — не понимает Азирафаэль. — Вы сказали, простить его?
Гавриил кивает.
— Этот демон, Энтони Дж. Кроули, бывший Змий из Эдема, будет прощён и превратится в Ангела господня.
В этом есть какой-то ужасный подвох. По коже Азирафаэля бегут мурашки, волосы на затылке встают дыбом. Он не сводит взгляда с Кроули, который так же растерян и встревожен. Жаль, что ублюдки не сняли с Кроули чёртовы тёмные очки, не дали Азирафаэлю увидеть его глаза.
— И что это значит?
— Грязный, испорченный, мерзкий демон снова будет Ангелом, — Гавриил широко улыбается. — Таким, каким он был до того, как начал подвергать сомнению Непостижимый план.
И всё становится предельно ясно.
— Мы провели исследование, — продолжает Гавриил, — надели шляпы для раздумий, обсудили новые идеи с краткими выжимками на белой доске и, вуа-ла, нашли это чудесное решение. — Он нагибается и хлопает Кроули по плечу.
— Стойте, — Азирафаэль пытается подойти ближе, но, разумеется, они его заморозили, послав приказ не двигаться.
Он сможет освободиться. У них не получится надолго его задержать. Волна энергии проходит по его телу, здание трясётся…
Но Михаил читает несколько строк на енохианском, и через секунду всё кончено.
Кроули прощён. Кроули возносится. На том месте, где он стоял на коленях, парит сфера из белого света, она трещит и сверкает, сияет всеми цветам радуги.
Ангелы отпускают Азирафаэля, и он падает. Из его тела вырывается энергия, теперь бесполезная и бессмысленная. Он с трудом делает вдох и произносит:
— Но вы не можете просто… Вы не…
Его бывшие начальники светятся от радости, хлопают друг друга по спинам. Они не обращают внимания на Азирафаэля, на его бессвязные мольбы дать ему второй шанс, забрать его вместо демона, сжечь его в адском огне, сделать с ним что угодно.
На месте Кроули он видит Ангела. Тот наполняет зал болезненно ярким сиянием и зловонием, как у жёлтых нарциссов, пропитавшихся запахом сгнившей плоти. Золотые глаза моргают, как будто Ангел только что проснулся на залитом солнцем лугу.
В одно мгновение ангелы растворяются в воздухе.
Азирафаэль лежит на полу, оконные рамы дрожат под натиском холодного ветра, снаружи гудят машины. Он промок, его тошнит, он до конца не сознаёт, что случилось, но не перестаёт звать Кроули. Он зовёт его, зовёт и зовёт.
***
Кто-то воет в агонии. Азирафаэль ему сочувствует и желает всех благ, но как же ему хочется, чтобы этот неизвестный сделал одолжение и замолчал.
Наконец наступает тишина. Азирафаэль открывает глаза. Темно. Он лежит на удобном матрасе. Комната пахнет порошком, знакомым одеколоном и шампунем, вином, виски и табаком, натуральным тёмным шоколадом.
Тёплые пальцы сжимают его за плечо.
— Азирафаэль?
Он хватается за любимую руку.
— Мой дорогой, слава богу. Мне приснился жуткий кошмар. Таких снов я не видел с четырнадцатого века, когда искал тебя в Италии и не мог найти, и люди часто применяли святую воду. Помнишь?
Его ладонь крепко сжимают чужие пальцы.
— Ангел начал Азирафаэль, ты кричал во сне.
Охваченный ужасом, Азирафаэль отталкивает монстра, отползает на край кровати и падает на пол, путаясь в простынях.
— Чёрт.
— Я прошу прощения. — Ангел сидит, скрестив ноги, посредине кровати. Не похоже, чтобы он о чём-то жалел. — Я не хотел тебя пугать.
Азирафаэль чувствует себя уязвимым и жалким.
— Убирайся, — огрызается он. — Дай мне прийти в себя.
— Как пожелаешь, — Ангел исчезает. Куда он переместился, в соседнюю комнату или на Небеса, Азирафаэля не волнует. Ну, или не должно волновать.
В ванной Азирафаэль приводит одежду в порядок и умывается холодной водой. Под глазами у него синяки, лицо осунулось, волосы серые и грязные. Он тает, как героиня викторианских романов. Умирать в таком состоянии нет никакого желания, поэтому Азирафаэль творит несколько чудес (ему больше не нужно переживать, что он позволил себе лишнее) и возвращает себе свежий вид. Однако глаза остаются пустыми и безжизненными, как у фарфоровой куклы.
Дождь всё ещё льёт, бьётся о стёкла. Молнии сверкают в пурпурно-чёрном небе на Лондоном, и гремит гром.
Ангел сидит на троне. Единственный источник света в комнате — исходящее от его кожи сияние. На столе перед ним лежат четыре стопки из бумажных листов, исписанных неровным почерком чёрными и красными чернилами.
Боже. Азирафаэль про них совсем забыл.
— Ты спал два дня, — говорит Ангел. — Я дочитал «Мой любимый Sputnik». Эта книга сбивает с толку. Потом я прочитал труды твоего демона и рассортировал их по категориям. Так же я узнал, как извлечь неблагозвучную музыку из этих чёрных дисков, — он указывает на коллекцию виниловых пластинок. — Ты когда-нибудь слушал группу Velvet Underground?
Азирафаэль, потеряв дар речи, переводит взгляд с листов бумаги на виниловые пластинки и обратно. Ему кажется, что волосы Ангела немного потемнели и спутались? Что золото в глазах слегка потускнело? Или это действительно так?
Ангел касается первой стопки.
— Это безуспешные попытки начать писать мемуары. Каждый раз твой демон сдавался после нескольких страниц.
— Понятно.
Белая, как оперенье голубки, рука накрывает следующую стопку.
— Списки блюд с датами, иногда с указанием места. Не уверен, для чего это. А рядом с ними — наброски писем к издателям по разным социально-экономическим вопросам. Он планировал спровоцировать споры между людьми на тему, как унизителен Брекзит, как отвратительно обращаются с беженцами и что человечество не в состоянии справиться с изменениями климата. Очень умно.
— Да, весьма.
Ангел медлит, смотрит в сторону. Неужели у него узкие зрачки?
— Это, — он указывает на последнюю и самую большую стопку, — любовные письма твоего демона.
«Жемчуга, что были его глазами».
— Прошу прощения?
— Любовные письма, в основном незаконченные. Я прочёл их дважды. — Он улыбается, вроде бы добродушно, но во взгляде мелькает какое-то тёмное знание, словно они вернулись в Эдем, и между зубами у него застряла косточка от яблока. — Скорее всего ты не Пал, потому что говорил правду, ангел Начал Азирафаэль. Твой демон знал, что такое любовь. Письма служат тому доказательством.
— Ясно. — Азирафаэль жаждет узнать, что в них написано. Но об этом ему должен поведать демон с раздвоенным языком, и никто иной. — Понимаешь, эти письма… очень личные. Он наверняка не хотел, чтобы их кто-нибудь читал, в том числе я.
— Ты сказал, что я могу остаться и изучить всё, что здесь есть, — с детским упрямством заявляет Ангел.
— Ничего страшного. — Азирафаэль подходит ближе, останавливается в шаге от Ангела, от его тёплого и яркого звёздного света. Сладкий запах поцелованной солнцем кожи больше не вызывает сильного отвращения. Может, через несколько тысяч лет он станет таким, как прежде.
Азирафаэль ненавидит себя за подобные мысли. Только за них он сожжёт себя и превратит в пепел.
Сейчас он продолжает разглядывать исписанные листы. Он никогда не узнает, что там написано. Ничего. У Азирафаэля были десятилетия, но свой шанс он упустил.
— Я сожгу их, — говорит он, поднимая руку.
Ангел хватает его за запястье.
— Нет!
А затем сжимает ладонь, предлагая утешение, как и всегда. Азирафаэль стряхивает его руку и отходит в сторону. Не всё ли равно, если над этими письмами будут смеяться и на Небесах, и в Аду? Пусть опубликуют их в «Небесном обозревателе». Пусть насмехаются хоть миллион лет.
На несколько минут Азирафаэль теряется в глубинах своего разума. Он стоит у окна и смотрит на дождь.
— Я должен кое-что спросить, — Ангел приближается к нему.
Их отражения переплетаются, словно у бесплотных духов, искажая пропорции Ангела, играя с длиной его носа и чертами лица, и Азирафаэль отворачивается, чтобы не заплакать.
— Хорошо, спрашивай. Давай.
— Романтическая любовь твоего демона была взаимной?
Азирафаэль отшатывается.
— Это очень личный вопрос.
— Ты сказал, он твой лучший друг, — не сдаётся Ангел, и по какой-то причине Азирафаэль всё ещё стоит рядом с ним. — Ты оплакиваешь его, и земля страдает от наводнений. Однако его письма к тебе полны разочарования, неуверенности, неприятия, ревности и, вероятно, односторонней страсти. В книге «Мой любимый Sputnik» он подчеркнул два предложения: «Конечно, нас ранило то, что мы не могли любить друг друга в физическом смысле. Мы были бы намного счастливее, если бы занимались любовью».
— Я не… Я не могу…
Ангел дотрагивается до его лица, гладит по щеке пальцем, нежным, как лепесток розы.
— Я ничего не знаю о физической стороне любви. И не понимаю, почему эти письма так подействовали на моё тело, — он наклоняется ближе. От него пахнет пирогами с клубникой и распускающимися бутонами. — Возможно, ты не любил демона, не в этом смысле, но ангелы, они целуют друг друга в губы, Азирафаэль? Сейчас это принято?
Азирафаэль мотает головой. Но не может пошевелиться, как загипнотизированная орлом мышь.
Внезапно Ангел замирает. Запускает пальцы в нагрудный карман пиджака Азирафаэля.
— Погоди-ка, — возмущается Азирафаэль и отталкивает его. — Ради всего святого, что ты творишь?
Ангел держит в руке чёрное перо.
— Это моё. Я оставил его здесь в надежде, что оно тебя утешит.
Азирафаэль молчит.
— Ты окрасил моё перо в чёрный цвет, ангел Начал?
Азирафаэль не отвечает. Когда на него давят, лжец из него никакой.
Ангел вертит перо в пальцах. Быстро сменяются эмоции: страх, восхищение, отвращение. Они делают его лицо то уродливым и расчётливым, то красивым, умиротворённым и сияющим. Потом появляется знакомая жестокая ухмылка. У Азирафаэля подкашиваются ноги.
— Потому что ты хочешь, чтобы я Пал и заменил твоего демона, дабы наказать наших братьев и сестёр за то, что они с ним сделали.
— Что?! Нет! Я просто прикоснулся к перу, и оно почернело. Глупо получилось.
— Мне известно, у него были чёрные крылья. И он хотел, чтобы ты их гладил. Ухаживал за ними.
Кровь приливает к коже. Лицо Азирафаэля горит, на щеках наверняка проступил румянец. Он старается успокоиться.
— Ну, э-э, я этого не знал.
— Но знал про крылья.
— Мой дорогой мальчик, я знал его шесть тысяч лет! Он был для меня всем. Моей второй половиной. Моей лучшей половиной. — Азирафаэль постепенно овладевает собой. — Я окрасил перо в чёрный цвет, это правда. Но его никем не заменить.
— Ты меня соблазнял. Призвал, чтобы околдовать, — медовая сладость в голосе Ангела пропала, в нём гремит гром, звучат трубы и литавры. — Ты просил, чтобы я читал про ложную, нечистую любовь демона. Ты искушал меня, дьявол. Отравил мой разум.
— Я не дьявол, а такой же ангел, как ты. И ты сам сказал, что его любовь была настоящей. Прекрати нести чушь.
Ангела окутывает белый свет. Он такой самоуверенный, самодовольный и прекрасный, притворяется невинной овечкой, а губы у него как персиковый цвет.
— Я понимаю, почему братья и сёстры тебя не выносят. Прощай навсегда, ангел Начал Азирафаэль.
Ангел делает перо белоснежным, чтобы доказать свою правоту, и улетает.
Азирафаэль продолжает стоять у окна. Он позволяет воспоминаниям вернуться. Позволяет себе вспомнить всё. В последний раз.
***
Растения заберут грузчики и отвезут в дом Анафемы. И Ньюта, хотя Азирафаэль считает, что она достойна большего.
Бентли и все ценные вещи продадут на благотворительных аукционах.
Кроме писем. Они всё-таки сгорят: Азирафаэль убрал их в увеличившийся карман, где уже лежала книга.
Шесть тысяч лет — это больше, чем получает большинство людей. Вместе с настоящей любовью.
Когда настаёт время уходить, Азирафаэль не прощается со всеми предметами в квартире. Не проливает ни одной слезы. Он переносится в заброшенный склад в Бромли. Его уверили, что это надёжное и безопасное место.
Он оказывается на пороге большого помещения с высоким потолком. Крыша протекает и дребезжит, когда на неё обрушивается ливень. Вода проникает внутрь через разбитые стёкла, течёт по стенам, покрытым грибком и грязью. Азирафаэль морщит нос: пахнет не до конца испарившимся бензином, токсичными отходами, ржавчиной, сгнившими растениями и разложившимися тельцами крыс.
В центре весело потрескивает столб адского огня. От него жарко, как в тропиках. Без него здесь было бы холодно как в морге.
Азирафаэль не видел адский огонь с такого близкого расстояния очень давно. С тех пор прошли тысячи лет. Пламя ровное, змееобразное, оно рассекает тьму, мерцающие алые языки из серы облизывают ядро, ослепительное яркое, как атомная бомба при взрыве. От этих языков исходит едкая ярость, удушающая похоть, неистребимое любопытство и горечь разочарования и одиночества. Азирафаэль уверен: в них также есть пепел сердца, сожжённого любовью.
Он готовил к себя к агонии. Но не был готов к тому, что смерть будет приветствовать, соблазнять и манить его, приглашая в свои объятия.
Демоны из Тёмной сети превзошли себя. Цена? Всего лишь он сам. Азирафаэль обещал —если ему дадут адский огонь, он уничтожит им ангела, а демоны напишут об этом в отчёте для начальства.
Всё, что сейчас нужно, это набраться мужества и шагнуть в пламя. Тогда тучи рассеются, а он…
— Азирафаэль, остановись, — просит Ангел. Его голос эхом разносится по помещению, достигая самых грязных и укромных уголков.
— Чёрт, — бормочет Азирафаэль.
Любопытно, что Ангел стоит слева от него, хотя обычно ангелы появляются либо в центре, либо с правой стороны. Азирафаэль верил, что это скорее врождённая привычка, а не правило этикета. Но какая, в принципе, разница?
Он поворачивается к Ангелу и спрашивает:
— А как же «прощай навсегда»? Ты не добьёшься успеха на Небесах, если всё время будешь менять своё мнение.
— Я всё понял, — говорит Ангел, и от решительности в его голосе дрожит пол.
— Я очень за тебя рад, — Азирафаэль оглядывает тёмные углы склада, опасаясь, что там могут прятаться демоны. Два ангела по цене одного — хорошая сделка. — Послушай, я ценю, что ты пришёл сообщить о своём озарении и, возможно, помешать мне уничтожить себя, но тебе лучше уйти. Здесь небезопасно. И ты должен понять, что моя скорбь будет вечной, так что наводнения не прекратятся.
Ангел берёт его за плечи и долго смотрит в глаза.
— Азирафаэль. Я сказал, что всё понял.
Он театрально расправляет крылья, как будто демонстрация мощи может что-то доказать. Хотя подождите.
Крылья Ангела больше не белые. Они пёстрые, как у сороки.
— Чёрт, — шипит Азирафаэль. — Ты представляешь, что сделают Гавриил и остальные, если они увидят…
— О, я это прекрасно представляю, — так же многозначительно отвечает Ангел.
— Так ты прочитал своё досье.
— Нет, я же говорю: я сам догадался. Я не совсем идиот.
Слёзы подступают к глазам, и Азирафаэль улыбается.
— Нет, не совсем.
— Осталось ещё кое-что, — тихо произносит наполовину падший Ангел, глядя на пламя. — Я хочу вернуть свои воспоминания и облик. И мне не хотелось бы, чтобы в этот раз меня сталкивали в яму, полную огня.
Азирафаэль недоумённо хмурится.
— Но как ты предлагаешь?..
Ангел целует его в губы.
— Пожелай мне удачи.
— Подожди, что? Что ты?..
Но Азирафаэль точно знает, что Ангел собирается сделать.
— Остановись! — Азирафаэль протягивает руку, но она хватает пустоту.
Ангел уже в огне, его тёмный силуэт окутывает пламя.
— Нет! — кричит Азирафаэль. — Будь ты проклят! — Спотыкаясь, он подходит ближе к огню. Мокрый от пота, Азирафаэль задыхается, глаза слезятся, а в ушах шумит. Он прикрывает глаза ладонью, чтобы защититься от дыма, и пытается разглядеть что-нибудь в ослепительном белом центре пламени. Что это, шелест сгоревших крыльев? Глазные яблоки кипят в глазницах, на языке привкус Лапсан Сушонга. Яростно моргая, Азирафаэль отворачивается. Из ушей идёт горячая кровь.
Он ожидает, что на него нападут демоны и швырнут его в огонь. Или, что ещё хуже: пламя погаснет, демоны отправят команду чистильщиков…
— Здесь жарковато, да, ангел?
Азирафаэль падает на колени. Наполовину ослепший, поднимает голову. К нему приближается высокая змеиная фигура, состоящая из острых углов, с глазами как расплавленная лава.
Имя благословением срывается с губ.
— Кроули.
— Азирафаэль.
Его обнимают испачканные сажей руки, тёплые и надёжные. Он делает вдох. Кожа и одеколон, солёный пот и тёмный шоколад, угольная пыль и порошок из «Теско».
— Мой дорогой, — выдыхает Азирафаэль и теряет сознание.
***
— Что случилось с книжным магазином? — спрашивает Кроули, сидя в изножье кровати. Чёрные простыни измяты. На Кроули нет тёмных очков, а тёмно-рыжие волосы вновь сделались длинными и задевают воротник футболки с рисунком Энди Уорхола.
— С магазином? — Азирафаэль стонет. Головная боль отдаётся во всём теле. — Какое ужасное похмелье. Почему я не протрезвил себя?
— Ангел, это не похмелье, — говорит Кроули. Голова перестаёт болеть.
— Спасибо, мой дорогой, так думать намного легче.
Они на кровати Кроули. Их одежда пахнет дымом. В спальне тихо, горит единственная лампа, и тепло как на нагретом солнцем камне. Азирафаэль откидывается на подушки. Кроули, помимо футболки, одетый в чёрные шёлковые пижамные штаны, садится рядом с ним. Они держатся за руки. Азирафаэль мысленно соединяет фрагменты событий за последние несколько… месяцев? Или могли пройти годы?
— Можешь рассказать, что произошло? — в конце концов спрашивает Кроули. — Понимаешь, проблема в том, что я ничего не помню. Вроде бы меня должны были «простить», но я не мог сосредоточиться, потому что меня обездвижили, и этот ублюдок Гавриил поиздевался над французским языком и дотронулся до моего плеча. Увидишь, я его выпотрошу. Полетят кишки по закоулочкам.
— Да, дорогой, только у него нет кишок.
— Они у него появятся. В любом случае, я не знаю, что случилось дальше. А потом я проснулся в чудесном адском костре. Так что, ангел, пробелы восполнять тебе.
Азирафаэль начинает с «ты умер», и это большая ошибка: он рыдает в голос, за что ему очень стыдно. Вот тебе и хвалёная английская выдержка. Он обнимает Кроули, как ленивец вцепляется в длинное худое тело, поначалу боясь, что его оттолкнут и велят держать руки при себе. Но затем Азирафаэль с облегчением вспоминает, что Кроули написал ему множество любовным писем, предположительно с описанием крыльев в эротическом контексте. Да, сам Азирафаэль написал один или два сонета, а также эпическую поэму, однако все они очень приличные. Отличающиеся тонким вкусом. Ну, за исключением последней строфы поэмы, но он её уничтожил. Азирафаэль не мог позволить, чтобы после его смерти лист с этими строчками лежал на каком-нибудь столе в магазине.
— Так что случилось с магазином? — снова спрашивает Кроули, когда Азирафаэль успокаивается. — Я пытался перенести нас туда, но на его месте была пустота.
— Я убрал его в хранилище между измерениями, — дизайнерская футболка заглушает слова Азирафаэля, потому что он уткнулся лбом в грудь Кроули. — Ты умер там, а тогда я всё ещё был… как он это назвал? На первой из пяти стадий горя. Отрицание — это не географическое название, и всё такое. Ты знаешь, если верить доктору Филу.
— Конечно, — насмешливо произносит Кроули. Он делает так, когда ничего не понимает, хотя Азирафаэль всё объяснил предельно просто. — И кто такой «он», скажи на милость?
Азирафаэль смеётся. Кроули восхитительно пахнет.
— Он был тобой. В смысле, тобой-ангелом до Падения. Красивый, божественный, неземной. Совершенные пропорции. Если говорить объективно, самое прекрасное создание из виденных мною. Платонический идеал. Белоснежная кожа, шёлковые волосы цвета меди, золотые глаза, потрясающие наряды. — Азирафаэль чувствует стыд из-за ненависти и отвращения в собственном голосе. Это чёрная неблагодарность после того, как Ангел пожертвовал собой, чтобы спасти их обоих.
Почему Кроули внезапно напрягается? Он отодвигается от Азирафаэля, и тот готов молить его вернуться. Кроули щурит жёлтые глаза, сжимает губы в тонкую полоску.
— Ты по нему с-с-скучаешь, верно? Ведь он само с-с-совершенство.
— Нет. Как ты мог такое подумать? Разе ты не понял? Я презирал его. Мне стыдно, но я его ненавидел. Ну, пока он не начал походить на тебя. Он даже наполовину Пал, сам — часть его перьев почернела.
Взгляд Кроули смягчается, недовольная гримаса превращается в ухмылку.
— И ты швырнул его в адское пламя. Умный ход.
— Ну, на самом деле всё гораздо сложнее. — Азирафаэль не хочет портить им настроение. Сейчас сгодится полуправда. — Это было… наше общее решение. — Он проводит кончиками пальцев по острому носу и подбородку Кроули, складкам вокруг его рта, по его лбу. Кроули подставляется под прикосновения. Он что, мурчит? — Без тебя я больше не мог читать книги и чувствовать вкус еды. И, возможно, я вызвал несколько наводнений.
Глаза Кроули расширяются, а зрачки сужаются, белки заливает жёлтым. Вероятно, он вспоминает Ковчег и тех несчастных детей. Это не считая единорогов; он заводит о них разговор по крайней мере один раз в сто лет.
Азирафаэль спешит уточнить:
— Никто не пострадал!
Кроули скептически приподнимает бровь.
— Кроме нескольких животных, — виновато добавляет Азирафаэль. — Но тогда я об этом не знал. Это был нечастный случай. Я отвлёкся, потому что стал вдовцом.
— Вдовцом? — Кроули смотрит так, будто Азирафаэль во второй раз отдал пламенеющий меч. — Ты знаешь, что означает это слово, ангел?
— Я владел грамотой несколько тысячелетий и читал почти без перерыва, так что догадайся, мой милый. — Азирафаэль запускает пальцы в тёмно-рыжие волосы Кроули и улыбается ему, а потом они целуются в первый раз. Нет ничего более прекрасного.
В пиджаке Азирафаэля шуршат книжные страницы.
— Что это? — спрашивает Кроули.
— Просто старая книга, — Азирафаэль перемещает пиджак в соседнюю комнату.
Они смотрят друг другу в глаза. Азирафаэль задаётся вопросом: как долго они могут оставаться в этой кровати, чтобы испытать все удовольствия на свете? Но сначала ему нужно сказать ещё одну правду.
— Я влюблён в демона, — признаётся он, — так что ангел мне не подойдёт.
