Человек в "Гринготсе" читает толстенный договор кредита.
Гоблин:
- Ну, ознакомились? Что Вас смущает?
- Да вот здесь, параграф 1594, пункт 18:
"На лбу клиента калёным железом выжигается клеймо с логотипом банка...."
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Момент был из тех, что Майкрофт особенно не любил. В словах, во взгляде человека, смотревшего на него, не было угрозы, тем не менее нестерпимо хотелось спрятаться. Но есть ли возможность спрятаться, если над тобой нависает тот, чей член сжимает твоя собственная задница? Риторический вопрос.
Лестрейд между тем ждал. Ждал, вглядывался с такой явной тревогой, как будто от ответа зависела его жизнь.
— Проблемы на работе, — сказал Майкрофт, нахмурившись ровно настолько, чтобы Лестрейд понял: Майкрофт думал о делах государственного масштаба. На это отвлекаться было позволительно. Во всяком случае, по мнению Майкрофта, это никак не должно было задеть гордость Лестрейда. И, прежде чем тот успел что-нибудь ответить, он ухмыльнулся (в своем собственном представлении — развратно): — Отвлеки меня.
Что ж, если отвлекать Лестрейд и не умел (проблема-то была как раз в самом присутствии Лестрейда), то компенсировал это старанием. Это, надо сказать, даже несколько удивляло — до него Лестрейд никогда с мужчинами не спал и, хоть и сомневался в себе, схватывал все с первого раза. Внимательный, чуткий, запоминал реакцию с одного прикосновения. И... в конечном итоге невозможно было вынести этот диссонанс.
Тело под руками было другим. А Майкрофт слишком хорошо помнил то, первое. Подтянутое, рельефное, шрамов больше, и они практически повсюду: на спине вообще живого места не было — память о днях, проведенных в плену. Кожа грубее от загара (это потом уже, когда он прятался, на солнце практически не вылезал). Одна мысль о том, чтобы быть придавленным этим телом, заставляла давиться слюной и срочно переключаться на скучнейшие статистические сводки: унимать мучительное давление, растущее внизу живота.
Лестрейд и вполовину так за собой не следил. В тренажерный зал заглядывал редко; удивительно, как только нормативы умудрялся сдавать. Кожа белая. Намечающийся пивной животик. Ниточка аппендицитного шрама; шрам под коленом — школьником, врезавшись на велосипеде в дерево, напоролся на спицу поломанного колеса; еще один рубец под лопаткой — единственный полученный на службе, когда преследовал грабителя и пришлось вынести спиной стекло, и все.
— Я заговоренный, — ухмыльнулся Лестрейд, когда Майкрофт впервые погладил пальцами шрам на спине. — Сколько раз попадал под выстрелы — пули не берут. Никогда ничем не болел. Даже аппендицит и тот для профилактики вырезали.
Майкрофт вообще старался касаться Лестрейда как можно больше, чтобы четко отделять его и его.
Лестрейду это, конечно, нравилось, он под его руками чуть ли не урчал, ну и отсасывал Майкрофт великолепно. Наверное, оттого и не бросил Лейстрейд его до сих пор. Потому что, как представлялось Майкрофту, больше эти отношения Лестрейду ни за каким чертом не были нужны, а у него самого бросить Лестрейда тоже не хватало никаких сил.
«Неверное решение» — вот как Майкрофт его про себя называл. Потому что, хоть первым поцеловал его Лестрейд, инициатива была именно Майкрофта. И Лестрейд даже не подозревал, насколько давней она была. И в этом тоже была разница — несмотря на то, что он называл себя солдатом, а Лестрейд закончил юридическую академию, из этих двоих именно Лестрейду не хватало ни образования, ни интеллекта. Майкрофт вообще не понимал, как можно было не сообразить, что именно он столько лет и так упорно подбрасывал ему доказательства измен жены. Да что уж там говорить — как можно было игнорировать эти доказательства и бесконечно прощать?
Впрочем, Майкрофт тут тоже был не без греха. Когда Джудит решила поиграть в хорошую девочку и завязала со своим физруком, он постарался устроить так, чтобы их свободные часы совпадали, потом — чтобы на конференцию по педагогическому мастерству в Бирмингем послали именно их — и только их двоих.
В общем, дождался, дорвался на свою голову и получил непонятно что. Нет, он и за делами прятался потом, и про командировки врал, ну или, скажем так, обтекаемо говорил, а что уж там думал Лестрейд — за это не Майкрофту отвечать, и просто игнорировать и обливать презрительными взглядами пробовал, и в словесных оскорблениях изощрялся как только мог. Вот только Лестрейд был каким-то непробиваемым, презрительных взглядов не замечал в упор, а оскорбления парировал с добродушным юмором, от которого на душе делалось так тепло, что сопротивление сходило на нет само собой. Майкрофт таял и проклинал себя, потому что эти разговорчики всегда вели к одному: череде бессмысленных механических движений, иначе говоря — половому акту.
И каждый раз Майкрофт словно надеялся на другой исход, и каждый раз Лестрейд казался довольным, а сам он чувствовал себя использованным и вымотанным. И все-таки не мог не взять трубку, если Лестрейд звонил больше двух раз подряд, и упорно звонил сам, если Лестрейд больше суток не звонил.
Наверное, глубину проблемы мог бы охарактеризовать тот факт, что Шерлок, знавший об их связи, ни разу не позволил себе на эту тему не то что пошутить — даже намекнуть.
Впрочем, Майкрофт подозревал, что если бы Шерлок каким-то образом узнал о Драгутине, было бы намного, намного хуже.
Познакомились они во время боснийской войны, совершенно случайно. На пространстве бывшего социалистического лагеря, раздираемого гражданской войной, у Англии были, конечно, свои интересы. Предшественнику Майкрофта удалось выйти на генерала из Армии боснийских сербов с целью «взаимовыгодного оказания услуг», однако затем этот предшественник испарился самым таинственным образом. Майкрофт занимался направлением, весьма далеким от Восточной Европы, но заткнуть дыру было некому, и так он оказался один, инкогнито, в некоем местечке в восьмидесяти километрах от Белграда.
Майкрофт ничуть не обольщался тем, что все было обговорено до него и ему осталось получить только финальное «да»: его предупреждали, что Драгутин — жесткий человек и что любое неверное движение грозило срывом. Однако договориться удалось в какие-нибудь полчаса, и Майкрофту казалось, что он вполне себе справился, за исключением того, что весь вечер и полночи в дешевой гостинице он промучился, пытаясь разгадать, что значил направленный на него тяжелый, почти неподвижный драгутинский взгляд. Взгляд, от которого по спине бежали мурашки и становилось неприятно в животе.
На следующий день машину Майкрофта блокировали на въезде на серпантин, и два автоматчика крайне вежливо попросили его перейти «для беседы» в черный генеральский джип.
Драгутин сидел за рулем, кроме него в машине никого не было. Автоматчики не менее вежливо предложили Майкрофту завязать глаза.
— Что все это значит? — спросил Майкрофт, пытаясь замаскировать панику размеренностью тона.
В голове пронеслось больше десятка сценариев развития событий, но ни один и близок не был к тому, что произошло.
— Это значит, что вы полетите позже, — с явной усмешкой в голосе сказал Драгутин. На колено Майкрофта опустилась тяжелая, теплая, уверенная рука.
Майкрофт вернулся в Англию только через два дня.
До Дейтонского мира они встречались еще четыре раза. Драгутин не просто сотрудничал — он охотно, казалось бы, делился информацией, и у него были даже свои предложения, весьма выгодные для английских спецслужб. Руководство Майкрофта радовалось и потирало руки, вот только сам он прекрасно понимал, что Драгутин не тот человек, который стал бы спокойно плясать под чужую дуду. В Англии его воспринимали как претендента на президентское кресло, возможного преемника Милошевича, но, по ощущениям Майкрофта, Драгутин, несмотря на свой талант к интригам и дипломатии, гораздо лучше чувствовал себя на поле боя, чем в кабинетах президентских дворцов. И все зависело от того, как далеко Англия готова зайти.
Майкрофт предполагал два варианта развития событий. Первый: Драгутину предлагают устранить Милошевича, он отказывает и Майкрофту поручают найти замену Драгутину; второй: Драгутину предлагают устранить Милошевича, он отказывает, Майкрофту поручают разработать операцию по устранению Драгутина и найти замену.
Но в руководстве нашелся кто-то умный, кто все-таки засомневался, нужно ли устранять Милошевича, и Драгутин их опередил.
Встречались они, начиная со второй «беседы», всегда по одному сценарию. Майкрофт останавливался в определенном месте на дороге и ждал, потом пересаживался в машину к Драгутину, в то время как верные драгутинские автоматчики отгоняли его собственный автомобиль. Затем Драгутин завязывал ему глаза и увозил в домик в горах.
По дороге еще раз пересаживались, а в горы приезжали, когда уже спускалась ночь. Сначала ужинали, обсуждая дела, потом шли в постель. На все про все у них было несколько часов: Аркадий усаживал Майкрофта с завязанными глазами в машину до того, как начинало светать.
В тот вечер все было иначе. Аркадий то и дело прикасался к нему еще в дороге. Потом, когда они добрались до дома и вошли в холл, скосил глаза на выставленные на столе тарелки и, едва не рыча от нетерпения, спросил:
— Ты очень хочешь есть?
— Нет, — честно ответил Майкрофт.
У Аркадия потемнели глаза…
В ту ночь хриплое, бессвязное «хороший мой, желанный мой» впервые превратилось в «люблю».
Утром Майкрофт проснулся от света, бьющего в глаза. Ставни были отодвинуты, в окошко заглядывало унылое осеннее небо.
Аркадий полулежал на подушках, скрестив руки под головой.
— Семь раз за ночь, — усмехнулся он. — Я, конечно, не старик, но рекордов пока таких не ставил. — Он вытянул руку и потрепал Майкрофта по волосам.
Потом нашарил сигареты, лежащие на тумбочке с его стороны, и затянулся.
— В следующий раз я откажусь, — сказал он.
Майкрофт похолодел.
— Ты знаешь, чем это грозит, — заметил он, стараясь, чтобы это прозвучало небрежно.
Аркадий внимательно посмотрел на него и усмехнулся:
— Рим, Ницца, Довиль?
— Довиль, — осторожно ответил Майкрофт.
— Конечно, Довиль, — кивнул Аркадий. — Что же еще… Значит, через год в Довиле, — потянувшись за рубашкой, бросил он.
Через неделю про сербского генерала Аркадия Драгутина впервые написала «Гардиан», окрестив его убийцей детей.
Довиль… Потом были Рим, Краков, Будапешт, снова Довиль, два раза — различные местечки в Черногории, где ненавидели англичан, Берн.
«Надеюсь, ты понимаешь всю необходимость осторожности в знакомствах», — говорил дядя Руди.
А потом все.
Майкрофт шел с бумагами к своему столу, когда BBC сообщило о поимке известного террориста, обвиняемого в геноциде во время югославских конфликтов. Бумаги оказались на полу.
Нет, ему было уже за тридцать, и теперь он мог очень многое. Он даже смог встретиться с Аркадием — два раза, через несколько дней после задержания и накануне суда. У Майкрофта был план. Великолепный план, рассчитанный до мелочей. Он просто просил подождать — и в ответ получал ухмылку, которая говорила совершенно ясно, что Драгутин не будет ждать.
Впрочем, что вы хотите от человека, способного на такую затею, как организовать из тюрьмы нападение на самолет президента США?
Майкрофт был на том заседании, когда дядя Руди давал санкцию, и, прежде чем ее дать, дядя Руди посмотрел на него.
Когда все кончилось, Майкрофт самым банальнейшим образом напился и плакал, затыкая рот, чтоб не кричать, когда пересматривал записи суда. Потом началась какая-то жизнь, балующийся наркотиками Шерлок, мамуля с ее противоречивыми требованиями, смерть дяди Руди, войны в Ираке, террористическая угроза.
И в тридцать пять он смотрел на себя прежнего и думал, каким же болваном был, как мог терять голову от одной мысли о малознакомом человеке, рисковать карьерой, положением, всем.
А потом Майкрофт как-то приехал вызволять Шерлока, который оказался в участке за наркотики, увидел Лестрейда — и под ним пошатнулся пол.
Два человека, похожие друг на друга как две капли воды, и даже не близнецы. Майкрофт перевернул небо и землю, но, несмотря на это, вынужден был довольствоваться догадками. О Драгутине и его родителях мало что было известно — документы сгорели вместе с его родным селом. Мать Лестрейда была из Франции, и судьбу не всех его двоюродных теток удалось отследить. Впрочем, судя по фотографиям, Лестрейд пошел не в мать.
Забыть. Забыть. Но ноги упорно несли Майкрофта к Скотланд-Ярду, рука тянулась к телефону; вернувшись из очередной командировки, Майкрофт в первую очередь после Шерлока интересовался положением Лейстредовых дел. Иногда он приглашал его и на ужин. Нет, не иногда — непозволительно часто.
— И что ты пытаешься там найти? — говорил сам в себе в зеркало и мучился, выбрать ли на этот раз виндзорский узел или нет.
Лестрейд казался на редкость предсказуемым. Темы их бесед, если начинал Лестрейд, исчерпывались тремя вариантами: Шерлок, работа, футбол. О футболе Лестрейд говорил часами, забивая им все неловкие паузы и в конечном счете забывая о том, что кто-то тут вообще есть. Слушать, правда, он тоже умел. И в отдел убийств его взяли не за красивые глаза. Майкрофт порой и сам не замечал, как втягивался в разговор и останавливался только там, где черту пересекать было уже нельзя. Это Лестрейд действительно ему давал — Майкрофта в жизни так никто не слушал, только он.
Майкрофт часто представлял, как это будет — Лестрейду в конце концов надоест и он спросит: «Майкрофт, чего вы хотите?». А Майкрофт ответит «Вас».
Но время шло, а Лестрейд проявлял прямо-таки изумительное непонимание, и к переводу отношений на другой уровень они не приближались ни на шаг. Через семь лет Майкрофту наконец повезло: Лестрейд выгнал жену и подружился с Джоном, а тот ему кое-что рассказал.
Лестрейд позвонил и пригласил «выпить по пиву». Майкрофт никогда раньше не соглашался — в этой игре тогда еще только он один устанавливал правила, но на этот раз в тоне Лестрейда было что-то особенное, и Майкрофт ответил «да». Ужин, однако, прошел в привычном русле, и только когда Майкрофт подвозил Лестрейда домой, тот, прежде чем выйти из машины, спросил:
— Почему вы меня не похищали, Майкрофт?
Майкрофту хотелось ответить, что, вопреки представлениям Джона Уотсона, он не занимается тем, что похищает людей, что он хотел лишь проверить догадку и увидеть Джона под давлением, и что вообще к каждому нужен свой подход, но он только смотрел на руку Лестрейда на ручке дверцы и молчал.
— Поднимемся ко мне? — небрежно, слишком небрежно спросил Лестрейд.
Майкрофт, у которого неожиданно пересохло во рту, кивнул и вздрогнул, чувствуя на себе темнеющий взгляд.
Потом… потом все было до зубовного скрежета однообразно. Бесконечные попытки покончить с этим и точно такое же бесконечное возвращение назад. Половой акт. Много половых актов. Много бессмысленных разговоров. Бесплодные усилия не думать и не искать его в наскучивших, набивших оскомину чертах. Предсказуемость до зубовного скрежета. Непонимание, непонимание, непонимание еще раз…
Лестрейд перессорился со всей семьей, проиграл опеку над дочерью, но от права встречаться с ним не отступил.
— Тебя разве не беспокоит, что сын больше не общается с тобой? — сделал как-то очередной намек Майкрофт.
— Очень беспокоит, — ответил Лестрейд. — Но ему уже девятнадцать и он большой мальчик, так что как-нибудь перенесет.
А потом еще, после истории с Эвр, и Шерлок подкинул дров в огонь…
Лестрейд не любил его дом, но тогда вдруг зачастил приезжать чуть ли не каждый день. Как-то они лежали в постели, и Лестрейд, водивший своей ногой по его ноге, вдруг замер.
— Шерлок просил меня позаботиться о тебе, — сказал он.
— Ну разумеется, — скривился Майкрофт. — Не думаешь же ты, что это к чему-то тебя обязывает?
— Почему же? — улыбнулся Лестрейд и, скрестив руки под головой, откинулся на подушках. — Мне нравится.
— Что?
— Мне нравится заботиться о тебе.
Майкрофт хотел тогда придумать какую-нибудь колкость, но почему-то не смог.
А сейчас…
— Отвлеки меня.
Он ожидал привычного «Отвлечь?», ухмылки в ответ на ухмылку, развратных, «грязных» поцелуев в губы и рискованных — в шею, ожидал, что Лестрейд двинет бедрами, ввинчиваясь в него так, что в голове заискрит.
Лестрейд вздохнул, аккуратно вышел из него, отер полотенцем член и принялся шарить в брюках в поисках сигарет.
Дежавю.
Майкрофт вытер пот со лба и посильнее натянул одеяло: в конце концов, осень и промозглость никто не отменял. Лестрейд молчал, методично поднося сигарету ко рту и выдыхая дым, завивающийся колечками к потолку.
— Ну, и что все это значит? — спросил наконец Майкрофт, устав ждать.
— То, что я не понимаю, что я здесь делаю и кто я тебе.
«Началось».
Вот он, прекрасный повод. Поссориться сейчас, разорвать все к такой-то матери, и черт с ним. Но почему-то… почему-то…
— Здесь? Здесь твоя квартира, и ты в ней меня трахаешь. Кто ты мне? Очевидно же, что ты мой любовник.
— Любовник, да, — задумчиво пробормотал Лестрейд, встал с постели и отошёл к окну. Потрогал ногой рубашку, лежащую на полу. — Видишь ли, я, наверное, поверил бы, если бы все это куда-то двигалось. Я спросил тебя на прошлой неделе, не съехаться ли нам, а ты это просто мимо ушей пропустил.
— Я обещал подумать, — нахмурился Майкрофт.
— Нет. В том-то и дело. Ты обещал, но ты не собираешься это обещание выполнять. Знаешь, мы с тобой сколько встречаемся? Пятый год? Так вот. Пятый год я твой любовник и пятый год тебя, как ты говоришь, трахаю, и все эти пять лет ты смотришь на меня так, будто я все время тебе что-то не додаю, я все время не так хорош, поворачиваюсь не так, говорю не так, смотрю не так. Блядь, — он отвернулся, глядя на улицу, и плечи его вдруг затряслись. — Майк, я больше так не могу. Я старался, но я так не могу. Ты на меня смотришь, как на какое-то дерьмо. Я правда очень пытался понять — зачем это тебе. Ты же приходишь сюда. Зачем-то приходишь, зачем-то отвечаешь на мои звонки. Может быть, ты просто не умеешь по-другому. Вы с Шерлоком в этом похожи, все люди под вашими ногами — грязь. Но я так больше. Не. Могу. — Он упал в кресло и закрыл лицо рукой. — Не могу.
Майкрофт на секунду прикрыл глаза, потом решительно стянул с себя одеяло и потянулся за бельем.
— Ты ни в чем не виноват, Грегори, — сказал он медленно. — Ни в чем.
— Виноват? — удивился Лестрейд. — Я что, еще мог быть и виноват?
Майкрофт вздохнул. Сколько ни ожидал он этого разговора, все получалось не так и не туда.
— Ты не виноват. Я виноват, если тебе так будет легче, — сказал он. — И…
Это было странно, он сказал это только потому, что ему вдруг невыносимо стало видеть Лестрейда в таком состоянии, но это признание — в своей вине — освободило его. Будто это было самое невыносимое, через что надо было перейти.
— Я любил другого. Всегда. Он похож на тебя. Этот другой. Был.
Майкрофт оделся, не глядя на Лестрейда, вышел, вызвал такси (было раннее утро) и поехал домой.
Он чувствовал себя странно. Свободным и пустым. И даже немного счастливым, если про него вообще можно было так сказать.
Он принял душ, выпил кофе, поехал на работу. Затребовал у Антеи документы по переговорам с корейцами и последние разведданные по деятельности ЦРУ на территории страны. Листая доклад, он даже немного посвистывал, чего, кажется, не делал с восемнадцати лет. А потом, ближе к полудню, пришла Антея.
— Вы помните, какой день сегодня у инспектора Лестрейда? — спросила она.
— А что такое с инспектором Лестрейдом? — нахмурился он.
— Сегодня начинается процесс над Блантом. Инспектор Лестрейд выступает завтра. Вы просили напомнить. Сэр?
— Ах да.
Кивком головы велев Антее выйти, Майкрофт несколько мгновений рассматривал свои руки. Пальцы неприятно подрагивали.
«Процесс закончится, и мы отметим. Мы с тобой полетим в Европу, и я устрою тебе такую ночь…»
И отчего-то вспоминался тот, трехлетней давности, футбольный матч…
— Ради бога, Грегори, машина будет ждать тебя у метро.
— Нет, вся фишка, чтобы ты заехал за мной именно в Брикстон, — отвечал Лестрейд. — И никаких костюмов-троек. Джинсы, свитер и куртка. На стадион ты должен одеться как приличный человек.
— Зачем Брикстон? Почему Брикстон? — морщился Майкрофт.
— Увидишь, — усмехался Лестрейд. — Будет весело. Ну давай!
Нет, весело не было. Было… по-другому. Сначала Лестрейд познакомил его со своими приятелями. Собственно, один из них, Роберт, рабочий-фрезеровщик, жил в Брикстоне, и путешествие началось около его дома, а продолжилось в грязных дворах. Они пили водку («Настоящая русская!») на первом этаже заброшенного дома, в котором за неделю до этого нашли труп, и Лестрейд целовал Майкрофта в губы и тискал за задницу под одобрительные возгласы. Майкрофт пытался протестовать, но водка на голодный желудок (чертова брокколи, благословенная брокколи) сделала свое дело, а Лестрейд говорил ласково: «Ну что ты?!» — и не отпускал. И было стыдно, очень, и от возбуждения темнело в глазах и слабели коленки, и Майкрофт чувствовал себя так же, как в первый год в Оксфорде, когда Билл О’Рейли щупал его в кустах на берегу гребного канала.
Нет — гораздо, гораздо лучше. Заброшенная квартира в Брикстоне была верхом падения, и рука Лестрейда, лезущая в его джинсы на глазах у всех, была верхом верха падения, но Майкрофту было на это плевать. Приятели Лестрейда тактично вышли в тот самый момент, когда грубоватые пальцы наконец добрались до своей изнывающей цели, но если бы и остались, Майкрофт вряд ли бы нашел в себе силы возразить.
К стадиону, куда они добирались на метро, он немного протрезвел, но близость Лестрейда и его энергия не давали погрузиться в чувство самоуничтожения. С дешевых мест, на которых они сидели, разглядеть номера на поле было невозможно, и Майкрофт бурча спрашивал Лестрейда, в чем смысл, если ты все равно ничего не понимаешь, в то время как дома комментатор по телевизору все тебе объяснит, но Лестрейд говорил: «Подожди, сейчас». И Майкрофт понял, что он имел в виду, когда «наши» забили гол и все повскакали с мест, хватаясь за руки и обнимая друг друга. Чем дальше, тем больше нарастало волнение.
Внезапно пошел снег, но на это никто не обращал внимания. Люди вскакивали, вспыхивали речевки, и Лестрейд и его приятели принимались орать вместе со всеми. Майкрофт противился этой дурости как мог, но его тоже захватывало. Майкрофта сносило безумием, ураганом по имени Лестрейд, и еще никогда Лестрейд не был таким похожим…
Потом они, рыча, словно два диких леопарда, сплетенные в драке в единый клубок, катались по кровати в квартире Лестрейда, и каждый пытался утвердить свои права, но изначальное безумие победило безумие приобретенное и права на Майкрофта все-таки утвердил Лестрейд.
На следующий день Майкрофт ждал в обеденный перерыв на четвертой скамье в сквере на набережной.
— Что дальше? Оргия в Хэкни? — спросил он.
Лестрейд покачал головой:
— Роб живет не в Хэкни, а в Брикстоне. У тебя сорвало крышу. Ты забыл физику. Чем сильнее сжатие, тем мощнее взрыв.
— Иногда сжатие — это просто сжатие.
Лестрейд сел рядом и молча прислонился к нему.
— Даже у самого железного человека есть запас прочности. Мой рецепт для тебя — напиваться два раза в год. Желательно в моей компании. Только в моей…
Майкрофт вздохнул. Внутри была пустота. Трудно было представить, что еще какой-нибудь час назад он чувствовал себя совершенно по-другому. Чего-то не хватало, и Майкрофт со все возрастающим отчаянием понимал, чего именно.
Внезапно ему в голову пришла мысль о том, что следовало осуществить еще лет пятнадцать назад. Он отменил дела до самого вечера, приказал подать машину и отправился домой. Дома с ходу прошел в библиотеку, к шкафу, где хранились различные якобы полезные материалы, и выдернул оттуда ящик с надписью «Судебный архив». Через минуту он спустился в холл с коробкой под мышкой, опустился на пол у камина и принялся разводить огонь.
— Боже, неужели мой братец запоздало увлекся химией? — Шерлок возник буквально из ниоткуда, разгоняя едкий дым.
Майкрофт пошевелил кочергой в камине и, игнорируя младшего брата, потянул к себе бокал.
Шерлок стянул перчатки, сунул нос в камин, очевидно, понял, что вряд ли сможет вытащить оттуда «улики», и встал.
— Я получил сведения, что умирающий от рака приятель Бланта два дня назад купил пистолет, — сказал он.
Майкрофт замер.
— И с тех пор его никто не видел.
Вытащив телефон, Майкрофт нажал на кнопку вызова. «Абонент врем…»
— У него совещание, — сказал Шерлок. — Только что началось.
— Машину, машину немедленно, — хватая на ходу пальто, Майкрофт уже бежал к выходу. Шерлок семимильными шагами мчался за ним.
Подъезжая к Скотланд-Ярду, они увидели на бульваре удаляющегося от набережной Лестрейда.
Майкрофт застонал:
— Я же просил его задержать!
Шерлок выскочил из машины первым, но Майкрофт не сильно отставал.
— Лестрейд! — закричал Шерлок.
— Грегори!
Лестрейд обернулся, и в ту же секунду грянул выстрел. Хватаясь за голову, Лестрейд как подкошенный упал на асфальт. Раздался еще один выстрел, затем еще один. Закричала какая-то женщина; Шерлок, петляя как заяц, помчался вправо, где нападавший, очевидно, спрятался за постамент.
Майкрофт вызвал скорую и, краем глаза глядя, как Шерлок скручивает мерзавца, двинулся вперед.
Добежав до Лестрейда, он опустился на колени и приложил руку к шее, нащупывая пульс. Пульс частил, под головой на асфальте растекалась кровь.
— Все в порядке, — сказал Лестрейд, приоткрывая глаза. — Ну кроме того, конечно, что голову разбил. Заберут ведь из-за сотрясения мозга теперь, сволочь. А так — смотри-ка, три пули, и все мимо. Я же говорил тебе, что я заговоренный, — пробормотал он.
Майкрофт приподнял Лестрейда, устраивая его голову на своих коленях.
— Так глупо вышло, — сказал тот, силясь приподнять голову еще больше. — Я так пытался… пытался тебе понравиться, а я — не он.
Майкрофт, чувствуя подступающие к горлу слезы, снял перчатку и нежно погладил его по окровавленным волосам.
— Это самый лучший подарок, Грегори, — сказал он, — какой только ты мог мне сделать: что ты — не он.
