Первое Рождество в клинике – как первый поцелуй. И хотя мой первый поцелуй чуть не кончился переломом челюсти, когда Трейси так сильно увлеклась, что ее волосы попали в мои брекеты и здорово запутались, так что пришлось их обстригать и только так вычищать и спасать мне зубы от девочки, которая начала дергаться и драться, больше волнуясь за свою прическу, а не за своего парня, Рождество было намного волнительнее.
Еще больше меня воодушевляло только ночное дежурство в Рождество.
Все эти пустынные коридоры, украшенные мишурой, маленькие елочки с небьющимися шариками на них, писк приборов рядом с кроватями пациентов, сами пациенты, некоторые из которых коматозники, наверняка способные в эту ночь бегать и прыгать…
Хотя нет, Рождественское дежурство в клинике не воодушевляло, оно пугало до такой степени, что у меня пересыхало в горле и щипало в глазах.
Я буду совсем один, как одинокий путник в пустыне, умирающий от жажды под палящим солнцем, бредущий не к спасительному оазису с прохладной водой, а от него, вперед, в смерти, к стервятникам, жаждущим человеческой плоти, к…
- Новичок! – раздался около моего уха резкий свист и это самое ухо пронзила боль, потому что доктор Кокс щелкнул по нему пальцами.
- А-а-ай! – протянул я, схватившись за ухо и пряча под второй рукой другое, поняв, что доктор Кокс может врезать и по нему если не ударной волной свиста, то пальцами – почти обязательно.
- Когда я вижу твое задумчивое глупое личико, - начал он, тронув себя за нос и скрестив руки на груди, - мне хочется окунуть его в сладкий клубничный сироп, чтобы добавить еще больше сахара к тем девичьим мечтам, что отражаются на нем, а потом пригласить тебя поиграть в пчелоболл ульями, и вот когда я сделаю первый бросок, когда эти жужжащие и жалящие убийцы облепят тебя, как тупоголовые интерны своего наставника, не сумев поставить центральный катетер или - о боже! – найти вену, анус или даже собственные мозги, твое личико приобретет именно тот вид, которого тебе недостает.
Я моментально представил себя, убегающим от пчел-убийц размером с Рауди, визжащим от их укусов и с опухшим лицом, телом и даже внутренними органами. Кажется, я раздувался, как воздушный шар и даже взлетал в небо в тот момент, когда доктор Кокс достал базуку и шарахнул по мне зарядом.
- За что? – прошептал я, чуть не плача, пытаясь стряхнуть с себя воображаемых пчел и свои же ошметки плоти.
- За что? – ухватился за это доктор Кокс. – За то, чтобы ты прекратил витать в стране розовых пони и феечек, взял анализ мочи мистера Джонсона, отнес его в лабораторию, помыл руки с мылом и принес мне кофе, потому что я сли-и-ишком занят тем, что старательно пытаюсь не дать этому овощу умереть в мою смену.
Он изобразил руками столько жестов, что у меня чуть не зарябило в глазах, после чего презрительно скривился, бросил в меня баночкой с мочой мистера Джонсона, закатил глаза, развернулся и бодро ушел по коридору, засунув руки в карманы халата.
Я вздохнул.
Быть на побегушках такого специалиста – не грех. Я бы сделал почти все, чтобы прилипнуть к подошвам его кроссовок и впитывать сияние его мудрости. Это сделал бы любой интерн на моем месте, но только я заслуживал ледяного презрения, растаптывания моего эго в пыль, унижений и ни одного доброго слова или похлопывания по плечу.
А я бы дорого дал хотя бы просто за доброе слово или взгляд.
Забрав баночку, я пошел в лабораторию, на ходу представляя себя под стопами моего наставника.
В моем воображении доктор Кокс специально ходил мной по собачьему дерьму, прыгал на батуте, хотя меня укачивало, мыл меня в самой грязной луже, словом, делал все то, что делал и в реальной жизни.
Молча протянув кофе доктору Коксу, старательно не глядя ему в глаза, чтобы не вызвать еще и желание плеснуть в меня этим кофе, я отошел к посту медсестер и заполнил карты пациентов. Обычная рутина, к которой привыкаешь, как к неизбежности, вот только на последних двух я мысленно промерз до костей от ледяного ужаса.
Мама и дочь, предположительно, конечно, потому что при матери не оказалось ни документов, ни даже телефона. Может, двоюродные сестры, может, тетя и племянница – гадать можно было бесконечно, но даже разосланные по отделениям полиции данные не принесли никаких результатов.
Двое искалеченных людей, найденных на заднем дворе какого-то человека, который и сам перепугался до смерти.
Симпатичная женщина лет тридцати – блондинка, кареглазая, стройная, и девочка лет пятнадцати – тоже блондинка, тоже кареглазая, тоненькая тростинка, так несправедливо рано надломленная. Обе в жутком состоянии, избитые так, что лица обеих распухли, а склеры налились кровью. Возможно, жертвы домашнего насилия, может, секс-рабыни – это не врачей дело, разбирать подобное, мы можем только пытаться помочь им выжить.
Хирурги почти двенадцать часов собирали кости женщины, пока в реанимации откачивали девочку.
И вот теперь в моих руках был результат анализов крови.
Увы, не мать и дочь. Совершенно посторонние друг другу люди, непонятно как оказавшиеся вместе в каком-то жутком месте не в то время. Но я хотел бы верить, что девочка являлась пусть и не биологической, но все же дочерью женщины.
Джейн Доу и Джо Доу, а если еще точнее – две Джейн Доу, как мы, медики, называли всех неопознанных пациентов без имени и без сознания.
Дела обеих, впрочем, были хуже некуда.
Наверное, я стоял столбом слишком долго, сжимая в руках две карты и глядя на пациенток на соседних кроватях, потому что когда я услышал тихий голос доктора Кокса, я даже вздрогнул.
- Что теперь?
- Не знаю, - ответил я тоже тихо, глядя на девочку. – Я зову ее Дороти, - поделился я мечтами. – Надеюсь, что она все-таки сможет когда-нибудь очнуться и найти дорогу из желтого кирпича в Волшебную страну, где сбываются мечты.
- Это там, где один шарлатан дал Льву валерьянку, а голову Страшилы набил соломой и иголками? – уточнил Кокс. – Может, мне тоже нужно сделать что-то подобное с тобой?
Я прекрасно услышал издевку в его голосе, на что счел безопасным не отвечать, но еще в его голосе было то, чего я не ожидал услышать – понимание моей паники и жуткого страха перед неизбежным.
Мы оба понимали, что при таких травмах выживаемость минимальна, шанс вернуться к нормальной жизни призрачен, а искалеченное тело потребует вливания не только сил, но и больших денег на процесс восстановления, но во мне все еще была жива надежда на чудо, а Кокс уже похоронил обеих и возложил на их могилы цветы.
- Они неродные друг другу, - я протянул ему обе карты, не в силах отвернуться от Дороти, думая, что если бы у меня была сестра, как эта девочка, я бы нашел ублюдков, сотворивших с ней такое, и убил бы.
Но даже в своих мечтах я не был ни Суперменом, ни качком, так что меня тоже превратили в изломанный набор костей, как бы мерзко это ни звучало в моей голове.
- Джей Ди, метнись-ка в лабораторию, - произнес Кокс, хмуро читая данные в карте. – Поторопи там в анализом крови первой Джейн Доу.
Я краем уха услышал обращение наставника, но даже это не осветило сгущающийся мрак в моей душе. Мы оба знали, что это критическое время, что, возможно, обе Джейн могут не дожить до утра Рождества.
- Еще кофе хотите? – спросил я, не зная, что еще спросить, потому что молчание доктора Кокса пугало до судорог.
Я врач, попытался я сказать себе мысленно. Я врач, это моя работа, я не могу нести ответственность за все на свете. Я врач, а это значит, что однажды кто-то умрет в мою смену, я просто не смогу его спасти. Или ее…
- Нет, - коротко бросил Кокс и отошел к кровати старшей Джейн Доу.
Клянусь, я задержался только на секунду, чтобы только увидеть это – искру простого человеческого бессилия на его лице.
Смена продолжилась, пациенты из тех, что были в более-менее стабильном состоянии, спали, коматозники вели себя еще тише, из скорой помощи нас не вызывали, так что я сидел в ординаторской под тихое журчание телевизора, шелест листов книг дежурных врачей других отделений, сопение уснувшего на диване Тодда – одного из дежурных хирургов, смотрел перед собой, ничего не видя, и думал о том, что утром сказал мне Терк.
- Старик, те несчастные, что покинут эту землю под Рождество, непременно попадут в рай.
- И ты в это веришь? – уточнил я.
- Конечно! – горячо ответил он.
- И даже насильники, убийцы, психопаты, садисты и живодеры?
Терк даже замолчал, глядя на меня в ужасе.
- Надеюсь, эти отправятся в ад, потому что даже под Рождество должны случаться чудеса, - наконец, произнес он, выдохнув.
Вот так не слишком позитивно начался Сочельник, и я даже не смог бы сказать, почему из всех вечных вопросов я задал именно этот. Может, сработала ноосфера, давшая мне понять, что уже через пару часов привезут двух Джейн Доу.
Часы уже показывали почти полночь, переломное время Сочельника, когда, как верил Терк, на землю спускались Духи Рождества, и именно в этот момент наши пейджеры ожили.
Кокс, до этого вальяжно развалившийся прямо на Тодде, вскочил и перемахнул через диван, я рванул за ним следом, успев толкнуть Тодда в бедро, чтобы просыпался, помчался по коридору к палатам и влетел в ту, где лежала Дороти, пока Кокс, как мяч для боулинга, растолкал медсестер у Джейн Доу постарше.
- Отек легких! Сердечный ритм растет!
- Интубировать!
- Поздно, сердце сейчас остановится. Набор для реанимации, быстро!
- Триста кубиков адреналина!
Распоряжения слились в один белый шум, пока я всеми силами пытался заставить юное сердце продолжать биться.
- Ну, же, не сдавайся! – прошептал я, держа в руках дефибриллятор, пока тот заряжался. – Дороти, держись!
- Разряд! – скомандовала медсестра.
- Чисто!
Кардиомонитор запищал на высокой протяжной ноте.
- Разряд!
- Чисто!
Я приложил диоды к груди Дороти, ее тело тряхнуло, но звук не изменился. Более того, к этому писку добавился второй такой же из соседней палаты.
Но там все было чуть лучше – писк прерывался, что означало, что Джейн еще боролась за жизнь, цеплялась за нее остатками сил. Кокс выглядел, как бог и дьявол, пытаясь одновременно забрать душу себе, чтобы вернуть ее Джейн.
- Доктор Дориан, - обратилась ко мне медсестра. – Доктор Дориан!
- Что? – я понял, что все еще сжимаю диоды в руках с такой силой, что будь они более хрупкими, я бы сломал их.
- Объявите время смерти.
У меня дернулась губа.
И все? Пара-тройка раз запуска сердца – и все? Опустить руки и сдаться?
Кокс в соседней палате стабилизировал пациентку… но, увы, только на пару минут, чтобы кардиомонитор снова тоскливо заныл на одной ноте.
- Доктор Дориан, - медсестра тронула меня за локоть и вытащила дефибрилляторы у меня из рук. – Время смерти.
- Ноль часов тринадцать минут, - поставил я точку, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Я даже не знал эту девочку, не знал и Джейн, я просто хотел бы знать, хотел бы услышать их голоса, хотя бы улыбнуться им и сказать, что они поправятся, что полиция найдет тех, кто сделал с ними такое, но…
- А, черт! – Кокс так рявкнул на всю палату, что я чуть не подпрыгнул. Более привычные ко всему медсестры даже не обратили на него внимания. – Проклятье! Дерьмо!
Он стиснул зубы, закрыл глаза, заложив руки за голову, и даже зарычал.
Наверное, именно поэтому я и хотел быть именно его протеже, потому что я знал, что он на самом деле очень хороший человек, вынужденный быть сволочью, чтобы тоже как-то защитить сердце от боли.
- Доктор Кокс, - я вышел из палаты, где медсестры уже отцепляли от Дороти капельницы и аппараты, и застыл у соседней палаты.
- Пошел вон, - прорычал Кокс, не двигаясь с места и даже не поворачиваясь.
Я тихо ушел, понимая, что если я только рискну хоть что-то сказать, скорее всего, он меня тут же убьет.
К счастью… может, просто судьбе надоело, может, Духи Рождества сжалились, но больше этой ночью вызовов не было.
Я проверил пациентов, убедился в том, что Дороти отвезли в морг, что Джейн снова заняла место рядом с ней, что они действительно смотрелись вместе, как мать и дочь, что смерть ничуть не сгладила их черты, что Дороти оказалась еще более худой, чем я представлял, что когда я вернулся в ординаторскую, даже Тодд ничего не сказал про классные сиськи Джейн, что Кокс снова сидел перед телевизором, заложив руки за голову и пустыми глазами глядя вперед, что когда я только вошел, он тут же ушел, что я оказался совершенно один перед жутким страхом и одиночеством, что как врач я всегда буду одинок и всегда буду должен справляться сам, но мне до боли захотелось хоть одного доброго слова, хоть кивка, но мой наставник предпочел продолжить пытку, заживо сдирая с меня остатки только-только начавшей подживать кожи.
- Новичок, в палату 301, живо, - приказал он, появившись спустя пару минут после своего ухода.
Я молча встал и вышел по его приказу.
Рассвет я встретил около поста медсестер, глядя на две пустые палаты таким же пустым взглядом.
Более того, я даже не пытался сдерживать слезы, не вытирая их, а только смаргивая.
Кэти, дежурная медсестра, сжалилась надо мной и отпустила в душ – все равно моя смена уже заканчивалась, мне хотелось только хоть немного прийти в себя и еще больше – не попадаться на глаза доктору Коксу.
Но Духам Рождества, уже наступившего, к счастью, хотелось добить меня окончательно.
- Палата 206, - карта пациента прилетела мне точно в руки, а в мою сторону даже не был брошен взгляд.
Он меня размазал так, что я стал меньше, чем праатомная пыль, подумал я. Он подумал, что я никудышный врач, что я слабак, слизняк, неженка, неумеха, хотя видит бог – я сделал все, что должен был. Но Дороти все равно умерла. И я тому виной.
Доктор Кокс всю ночь целенаправленно бил по больному, не давая ни минуты покоя, как будто вымещая на мне свою злость. Мне ли было его винить?
Я проверил пациента в 206 палате, велел медсестре заменить капельницу и принести утку, и, вымотанный, выжатый, в самом деле чувствующий себя грязью на подошвах, поплелся в душ, чтобы смыть с себя пот, усталость и боль.
Накрыло меня так внезапно даже для меня самого, что я с трудом смог сесть на скамейку в раздевалке. Вот я только вышел из душа, вот оделся, обулся, а потом как будто туман и я уже сижу, закрыв лицо ладонями и рыдая, как девчонка после просмотра «Титаника».
- Эй, Новичок, - окликнул меня доктор Кокс, натягивая футболку после душа. Он тоже был там? Был в душе со мной?
- Ну, давайте, - разозлился я, взглянув на него снизу вверх, едва видя его от душивших слез, - вбейте последний гвоздь в гроб, скажите, что я полное ничтожество, сопливая девочка или как Вы там еще хотите меня назвать! Скажите, что мне место не в клинике, а на помойке, как…
Кокс развел руки и кивнул мне.
- Иди сюда. Давай, парень, иди сюда, - повторил он.
Я встал и с сомнением взглянул на него.
Либо это снова издевательство и тогда я просто не выдержу этого, либо в нем в самом деле есть душа.
Я обнял его за талию и ощутил, как сильные руки прижимают меня к мощной груди.
- Давай, поплачь, Джей Ди, - неожиданно мягко посоветовал наставник, поглаживая меня по спине и плечам. – Пожалей себя, позлись на плохого дядю Перри за то, что он не купил тебе мороженое, чтобы утешить тебя.
Я даже дышать перестал от обиды.
Ничего нового – снова порция дерьма, смешанного с солью для ран.
У меня даже слезы течь перестали.
Я оттолкнул его и стиснул зубы.
- Да как Вы можете?! – чуть не заорал я.
- Могу что? – снова мягко уточнил он. – Что, по-твоему, я должен был делать? Дать тебе поплакать в уголке от жалости к себе? Отпустить домой, чтобы ты уже там завернулся в теплый пледик и спрятал голову под подушкой? Может, пригласить на свидание, чтобы ты не чувствовал себя таким одиноким?
- За что Вы так со мной? – застонал я. – Ну, за что? Неужели нельзя было дать мне хотя бы минуту, чтобы прийти в себя?
Он так пристально посмотрел на меня, играя желваками, что я понял.
Он и давал.
Он давал ровно минуту, чтобы я начал ныть.
Каждый раз, когда я понимал, что я больше не освежаю знания по книгам, не изучаю карту пациента или не смотрю в телевизор, мне в руки прилетало дело, приказ поднять задницу и идти работать.
Доктор Кокс каждый раз видел и оценивал мое состояние, и выводил меня из ступора единственно возможным способом – загружая меня по самую макушку, чтобы я лишний раз даже не присел, потому что он знал и понимал – если я сяду и уйду в себя, это будет не просто надолго, это может кончиться еще чьей-нибудь смертью.
- Знаешь, сколько раз я видел таких, как ты? – спросил он тихо и спокойно. – Слишком много. Всех уверенных в себе мальчиков и девочек с горящими глазами и фантазиями о том, что они-то будут идеальными врачами, что у них-то никогда не умрут пациенты. И знаешь, сколько раз я видел, во что превращаются врачи в стремлении сожрать себя после потери?
- Много? – я шмыгнул носом и вытер слезу.
- Слишком много, - кивнул он. – Думаешь, тебе страшно, больно и одиноко? Подумай о том, как тогда чувствуют себя пациенты. Я скажу это только раз, так что открой пошире ушки и внимай: ты отличный врач, ты станешь лучшим врачом, несмотря на то, что ты, как человек, какая-то ванильная фея. Пациенты тебя любят, ты добрый, веселый, ты умный, что важнее всего, и тебе не все равно, но если ты начнешь жалеть себя, ставить себя на место пациентов, сближаться с ними, ты кончишь плохо. Очень плохо, потому что ты не они, ты врач и ты по другую сторону иглы капельницы.
- Дороти умерла, - я снова шмыгнул носом и ощутил новые потоки слез, которые постарался тут же стереть.
- Я был рядом, я видел и слышал все, что ты делал, - продолжил Кокс. – И ты все делал правильно. И не твоя вина в том, что девочка не смогла выкарабкаться – это вина того ублюдка, что сделал с ней такое. И все, что я мог сделать сам, я сделал и для Дороти, и для Джейн, и для тебя.
Я снова взглянул на себя его глазами в тот момент в палате Джейн.
Я был растерян, напуган, я готов был разрыдаться прямо там, а он прогнал меня, не дав мне превратиться в нюню при всех медсестрах и при нем самом. Я успел поплакать в туалете, потом умылся и вернулся в ординаторскую, надеясь, что мои покрасневшие глаза не станут причиной насмешек.
Да и что он мог бы сделать там и тогда? Умерли две пациентки в крайне тяжелом состоянии. Я не вытащил одну, он – другую. Вот только я винил себя, а Кокс себя – нет. И меня нет.
- Почему тогда Вы не сказали ничего, хоть чего-нибудь ободряющего? – спросил я, заранее зная ответ.
- Потому что я учу тебя быть врачом, а не грудничком у маминой сиськи, - ответил он. – А врач – это работа. Врач в свою смену должен лечить и вытаскивать с того света тех, кому еще не пришло время, а все сопли, слезы, самобичевание – в свободное от работы время. Я вот сейчас говорю самые банальные слова на свете, - поморщился он и взмахнул руками. – Я даже сейчас не должен подтирать тебе сопли, нет-нет-нет-нет, потому что ты ученик, я учитель, а мы вместе никак не сладкая парочка и не папочка с сыночком.
Клянусь, это были просто эмоции, переполнявшие меня. Я бы хотел чего-то наоборот, можно даже подольше, но я обнял его, как он меня чуть раньше, и закрыл глаза, чувствуя себя в безопасности под надежным, хотя и шипастым, крылом.
- Вы мне как отец, - прошептал я.
- А ты мне как заноза в заднице, - услышал я ответ и почувствовал умеренной силы хлопок теплой ладони по своей лопатке. – А теперь хватит разводить на моей футболке сырость, принцесса.
Я снова отошел, постаравшись не смотреть на наставника совсем уж влюбленно-девчачьим взглядом.
В тот момент я видел перед собой не Супермена, не сверхчеловека, не борца за добро, а просто человека, сильного мужчину, уставшего опытного врача, спасателя, помощника, учителя… отчасти даже действительно отца, который учил своего сына делать первые шаги во взрослую жизнь.
- Можно пригласить Вас в бар? – спросил я.
Он взглянул на меня, фыркнул и закатил глаза, подхватив сумку и вылетев из раздевалки.
На парковке уже ходили люди, прибывали смены врачей, медсестер и машины скорой помощи, начался новый рабочий день, светило солнце, а мне пора было идти домой.
- Подбросить? – притормозил около меня Порше доктора Кокса.
Я пожал плечами, кивнул, а потом залез на сиденье рядом с ним.
Мне бы хотелось что-то сказать, спросить, хотя бы помечтать, но не было сил даже на фантазию о том, что Дороти ушла по дороге из желтого кирпича в Страну Оз, чтобы Гудвин дал ей… ну, не знаю… красные башмачки или билет в рай.
- Эй, ты в порядке? – позвал доктор Кокс.
Я очнулся, поняв, что всю дорогу смотрел на приборную панель, кивнул и тяжко вздохнул.
- Я даже не знаю, как ее звали, - прошептал я.
- Ее звали Джейн Доу, - сказал Кокс. – Или Дороти, как и тебя. А теперь марш домой и ложись спать, - порекомендовал он.
Я молча вылез из машины и снова вздохнул.
- С Рождеством, доктор Кокс, - спохватился я обессиленно.
- С Рождеством, доктор Дориан, - пожелал он, дал по газам и умчался вперед.
Я проводил его взглядом, представляя себе дорогу, устланную желтым кирпичом, доктора Кокса в образе Великого Волшебника, себя – Трусливого Льва, и двух девочек – Джейн и Дороти, взявшихся за руки и вприпрыжку направляющихся в Страну Оз.
Где-то в моей голове играло Somewhere Over the Rainbow, где-то в стране веры Терка две бедняги попали в рай и теперь играли на арфах, сидя на пушистых облачках, где-то в реальности на пути к своему дому один не слишком нежный, но умный и понимающий доктор тоже наверняка думал о чем-то своем, может, рождественском, может обыденном, может, не думал вовсе, но мне бы хотелось верить, что и он как-то по-своему простился с молодой женщиной и юной девушкой, без сомнения тоже оставившими след в его душе.
