Что такое "клинит на поттериане"?"
Это когда видишь впереди идущий автомобиль марки Nissan Terrano... Regulus и вспоминаешь все семейство Блэков
(Основано на реальных событиях)
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
В мире иллюзий жить, наверное, проще: объяснение находится всему и именно такое, какое устраивает в этот момент... но однажды иллюзии становятся ловушкой и не позволяют увидеть происходящего...
В Азкабане время текло совсем по другим законам, и очень скоро Северус перестал его чувствовать. Он не мог сказать, как давно лежит на сырой соломе и смотрит на серые камни стены, пытаясь думать о чём-то, кроме холода. Но сколько он ни старался, все трещины кладки показывали ему огонь... в крайнем случае — искры. На самом деле по камням сбегала тоненькими ручейками вода, которая конденсировалась на стенах. А по ночам она замерзала, покрывая стены шубой из множества кристалликов льда, и Северус завидовал камням, которые имели возможность укрыться. Присутствие дементоров не оказывало на Северуса какого-то страшного воздействия, потому что он не замечал особенной разницы, когда они исчезали… разве что холод становился терпимее. А ещё его стали преследовать видения, будто огромный чёрный пёс бродил среди дементоров и тоскливо выл. Остатками разума он понимал, что такое невозможно, но временами так хотелось завыть с ним вместе. Северус даже подумал, что чёрными псами становятся арестанты, поцелованные дементорами, и всерьёз размышлял, не стоит ли ему подойти к обледеневшей решётке и слиться с какой-нибудь из тварей в поцелуе.
Тяжёлые шаги надзирателя гулким эхом отражались от стен и казались такими громкими, что впору было заткнуть уши. Впрочем, голос был ещё противнее:
— Номер восемнадцать-четырнадцать, встать лицом к стене.
Кажется, надзиратель злился — Северус и сам злился на этот номер восемнадцать-четырнадцать, из-за которого не удавалось провалиться в обычное забытье и обрести покой. Внезапно дверь его камеры с грохотом отворилась, а Северус получил по рёбрам дубинкой непонятно за что.
— Встать, когда с тобой разговаривают! Лицом к стене! Проклятый симулянт!
Спорить с дубинкой было бессмысленно и бесперспективно. Северус поднялся сначала на четвереньки, а потом встал, перебирая руками по стене.
— Руки за спину!
Северус хотел сказать, что если он отпустит стену, то упадёт, но, получив новый удар, послушно завёл руки за спину. В конце концов, если опереться на стену грудью и лицом, то можно… на запястьях щёлкнули браслеты наручников.
— На выход. С тобой хочет поговорить глава Визенгамота.
Стараясь не потерять опору и касаясь стены то плечом, то грудью, Северус побрёл по коридору. Он старался не разглядывать узников соседних камер, но, увидев Блэка, не мог сдержать крика боли:
— Ты?!
Вот кто, значит, был предателем… тварь! Какая же тварь! Блэк молчал, даже не пытаясь оправдаться, а поток бесполезной брани был остановлен парой ударов дубинки, повинуясь которым, Северус побрёл дальше, кипя от негодования. Он даже почувствовал себя немного живым… и точно захотел увидеть, как казнят предателя.
Надзиратель привёл Северуса в комнату свиданий. Глаза мгновенно заслезились от яркого света и от невыносимо пёстрых цветов мантии Дамблдора.
— Оставьте нас! — строго приказал он.
— Но… регламент… — проблеял надзиратель.
— Сейчас регламент определяю я. Как глава Визенгамота.
Северус, опершись на стену, безучастно наблюдал за тем, как вышел надзиратель, демонстративно громко заперев за собой дверь на засов. Дамблдор указал Северусу на стул рядом с собой:
— Присаживайся, Северус, так будет удобнее.
Но Северус не имел права садиться, пока не расскажет всё, что знает.
— Господин директор, я только что видел Блэка! Он — предатель! Он!
— Успокойся, мой мальчик. Это так… он наказан.
— Но он всего-навсего в Азкабане! Это нечестно!
Во взгляде Дамблдора была жалость.
— Он здесь проведёт оставшуюся жизнь.
— Этого мало! Лили…
— Мертва, я знаю. Но остался ребёнок.
Северус отвернулся, не желая разговаривать с тем, кто его не слышит, но Дамблдора было не остановить:
— Завтра будет заседание Визенгамота, на котором я поручусь за тебя.
Зачем? Здесь было хотя бы тепло… кажется, Северус сказал это вслух, потому что Дамблдор взял его за руку и встревожено заглянул в глаза:
— Северус, очнись! Он вернётся!
— Кто?
— Том Риддл.
— Это невозможно… он сгинул… все праздновали… все… — Северус отрицательно помотал головой.
Дамблдор осторожно закатал левый рукав его тюремной робы и коснулся побледневшей Тёмной метки:
— Знак Мрака не пропал. Он вернётся. Ты сможешь отомстить.
— Я хочу отомстить Блэку… я смогу…
— Нет, мой мальчик. Ты способен на большее…
Северус хохотнул и захлебнулся собственным смехом. Он больше ни на что не способен… ни летать… ни ползать… ни творить… он не смог спасти одного человека, зачем ему это всё? Откуда-то из складок мантии Дамблдор достал фиал:
— Выпей, Северус… это укрепляющий бальзам, настоянный на паре капель драконьей крови.
— Так не делают!
— Попробуй. Заодно вынесешь свой вердикт.
Северус выпил отраву, прежде всего потому, что ему уже было всё равно, и только потом — чтобы доказать глубину заблуждений Дамблдора. Неожиданно ему стало легче не только дышать… но и вообще легче… словно с плеч свалился огромный камень. Да и в голове немного прояснилось.
— Это не укрепляющий бальзам!
— Совершенно верно. И я надеюсь, что ты разгадаешь секрет этого зелья, когда станешь профессором зельеварения.
— Это невозможно!
— Это контракт, Северус… — Дамблдор жестом фокусника достал откуда-то свёрнутый в трубочку пергамент. — Обычно, чтобы он вступил в силу, достаточно коснуться его волшебной палочкой, но так как палочки у тебя нет…
— Нужна капля моей крови? — предположил Северус.
— Совершенно верно. Этот контракт позволит вытащить тебя отсюда, ведь я смогу утверждать, что контролирую тебя… полностью, — Дамблдор лукаво улыбнулся. — Я под присягой смогу утверждать, что ты кровью поклялся мне в верности, хотя и я и ты будем знать, что это всего-навсего рабочий контракт.
Северус поразился слизеринскому изяществу решения Дамблдора и мог только кивнуть на вопрос, согласен ли он. Конечно, согласен! Быть профессором в Хогвартсе всяко лучше, чем мёрзнуть в Азкабане на мокрой соломе. Как во сне он смотрел на Дамблдора, деловито проколовшего его палец иголкой какого-то значка. Директор решительно коснулся пергамента окровавленным пальцем Северуса, и желтоватую бумагу на миг окутало свечение чар.
— Контракт утверждён! — довольно возвестил Дамблдор. — Завтра в это время ты окажешься дома.
Северус не был в этом уверен, но в камеру возвращался опьянённый надеждой. Эта ночь показалась ему бесконечно долгой, а дементоры — навязчивыми и ненасытными тварями. Если до этого они бесшумно скользили по коридору, то сейчас сгрудились у решётки его камеры и тянули к нему свои покрытые струпьями руки. Северус содрогался от отвращения, но ничто не могло избавить его от глупой надежды на то, что всё изменится. Будто он узнал, как воскрешать мёртвых…
Заседание Визенгамота было разыграно Дамблдором как по нотам, и за освобождение «раскаявшегося молодого человека» под ответственность председателя проголосовали все члены почтенного собрания, кроме Барти Крауча. Но если учесть, что тот недавно отправил в Азкабан собственного сына, то в его адекватности приходилось сильно сомневаться. Слова «кровная клятва в верности» произвели на присутствующих неизгладимое впечатление, заставив особо чувствительных ведьм достать носовые платки и подивиться почитанию традиций. Под жиденькие аплодисменты Северуса освободили от цепей и прямо в зале суда вернули волшебную палочку.
— Через неделю я жду тебя в замке, — тихо сказал Дамблдор и растворился среди толпы волшебников в пурпурно-фиолетовых мантиях.
Северус потрясённо стоял среди людей, не зная, что делать с обретённой свободой. Близко к нему никто не подходил, впрочем, это, наверное, из-за отвратительного запаха давно немытого тела, и Северус озирался, соображая, куда ему пойти, если его дом никак не связан с каминной сетью. Ноги сами вынесли его из Министерства на улицу, и, ещё раз оглядевшись по сторонам, Северус аппарировал домой.
После Азкабана старый дом показался уютным и тёплым, и Северус долго стоял в прихожей, не зная, чего хочет больше: горячую ванну или горячий кофе. Хлопок аппарации застал его врасплох.
— Я поставил на твой дом оповещающие чары, — невозмутимо сказал Люциус, будто это всё объясняло. — Как ты?
— Как после тюрьмы…
Северус подбирал слова, чтобы отправить Люциуса подальше, пока он разберётся с ванной, кофе и избавится, наконец, от вонючего тряпья, но тот не стал дожидаться, молча взяв за руку и увлекая в парную аппарацию.
— Какого чёрта, Люци? — Северус разозлился, поняв, что они стоят на дорожке парка в Малфой мэноре. Ещё не хватало, чтобы его в таком виде увидела Нарцисса. — Я не собирался…
— Извини, я не мог сразу перенести в ванную комнату. Даже будучи хозяином поместья, я не всесилен.
Он обнял Северуса, и они оказались в центре большой комнаты, где бассейн явно исполнял роль ванны, а мозаичные картины на стенах — скучного кафеля.
— Я помогу тебе…
Как ему не противно? Северус сам себе был отвратителен, а Люциус словно не замечал ни мерзкого запаха, ни испорченной одежды, осторожно избавляя его от этих лохмотьев.
— Люци, не надо!
— Я тоже был в Азкабане… правда, всего четыре дня. Но мне хватило. Я знаю, как тебе сейчас…
— Знаешь? — в душе Северуса снова поднялась волна злости. — Тогда смотри!
Он принялся сдирать с себя остатки одежды, демонстрируя следы побоев и собственной нечистоплотности. Воду, которую ему давали для умывания, он предпочитал пить, и теперь представлял собой жалкое зрелище. Люциус оглядел его, замечая, кажется, всё, однако внимательность во взгляде ни на миг не сменилась жалостью.
— Тинки! Заживляющую мазь и мазь от ушибов! — Люциус принял из рук мгновенно появившегося эльфа две склянки и перевёл взгляд на Северуса: — Лезь уже в воду.
Злость пропала так же внезапно, как и появилась, сменившись смущением. Северус переступил через кучу лохмотьев и, осторожно попробовав температуру воды пальцами ноги, нырнул. Вода вокруг него мгновенно стала серой, но почти сразу же вернула чистоту, повинуясь чарам.
— Я сейчас… помогу…
Люциус быстро разделся и спустился в бассейн к Северусу. Почему-то уверять его в самостоятельности не захотелось, и удалось даже расслабиться, когда сильные руки принялись растирать мочалкой спину. Странно, но было совсем не больно… наоборот… очень приятно. Наверняка в воду было добавлено какое-то зелье, потому что Северус расслабился настолько, что позволил вымыть себе не только голову, но и гораздо более интимные части тела. Впрочем, Люциус мыл его без какого-то сексуального подтекста — просто очень тщательно и аккуратно. Потом осторожно обработал мазями все синяки и ссадины, натянул на Северуса старомодную ночную сорочку, завернул его в тонкий халат и отвёл в спальню.
Северус точно знал, что ему не полагалось здесь быть — спальня была очень личной территорией, — но сопротивляться уже не было сил. Особенно после чашки бульона с маленькими ароматными сухариками. Северуса неудержимо клонило в сон, и, уже засыпая, он почувствовал осторожные руки, поправляющие подушку и подтыкающие одеяло. Это точно не мог быть Люциус, потому что Люциус никогда… додумать уже не получилось.
Проснулся Северус в полной темноте и никак не мог понять, где он. Пахнувшие вербеной простыни были чересчур тонкими, а кровать — непривычно большой. Наверное, здесь даже можно спать впятером… впрочем, как оказалось, Северус тоже спал не один. Нащупанный сосед завозился и по-хозяйски подгрёб его к себе, забрасывая ногу на талию. По повадкам это точно был Люциус, но как… Северус стал вспоминать, как оказался в его кровати, и не заметил, как снова уснул, убаюканный размеренным дыханьем.
Следующее пробуждение можно уже было назвать пикантным. В задницу упирался полностью вставший член, а задранная до плеч сорочка не мешала Люциусу ласкать живот и слегка пощипывать соски.
— С возвращением, Север… я скучал…
Почему-то всё сразу же стало неважным. Всё, кроме горячего тела, прижавшегося к спине, кроме жадно ласкающих рук, кроме сбившегося дыханья и приглушённых стонов…
— Север, тебе же ещё нельзя…
— Раньше надо было думать!
Сейчас Северус хотел получить всё. Он хотел присвоить себе это роскошное тело и не делить его ни с кем… он хотел пометить его, чтобы ни у кого не возникло сомнений, кому принадлежит сиятельный Люциус Малфой… под кем он так бесстыдно выгибается и так сладко стонет…
Мазь от синяков отлично подходила вместо смазки, и Северус совсем потерял голову, чувствуя, как вновь отрастают крылья, с мясом вырванные в Азкабане.
— Люци… Люци… ты… я тебя… люблю…
Слов больше не было, и это, наверное, к лучшему, иначе разомлевший от счастья Северус непременно наговорил бы сентиментальных глупостей, которые совершенно не были нужны его любовнику. А так он мог только хрипеть и восхищённо выстанывать одно имя:
— Люци… Люци… Люци…
Конечно же, он финишировал первым, и с удвоенным пылом принялся сосать и облизывать член любовника, лаская пальцами растраханное отверстие. Люциус выгнулся дугой, кончая глубоко в горло, и обмяк, замирая, а Северус продолжал его вылизывать, теперь уже успокаивая… нежа…
Потом они долго лежали, обнявшись, и Северус никак не мог понять, что заставило его нарушить все собственные зароки, и почему Люциус ему это позволил. А самое главное, как отыграть назад и сделать так, чтобы все опасные слова остались непроизнесёнными… хотя что мешает Люциусу сделать вид, что он не слышал? Или не придать значения? Он же умный…
— Сев… я тебя тоже…
Не умный… такой же дурак, как и Северус… только вот это же ничего не значит. Северус позволил снять с себя сорочку, которая так и болталась на шее, и замер от нежности, с которой Люциус поцеловал его плечо.
— Люци, ты всё ещё женат… — решил напомнить Северус.
— Словно это что-то меняет…
Северус никогда не понимал эти дурацкие полунамёки, но переспрашивать всегда опасался. Мало ли… вот и сейчас он уцепился за слова Люциуса, как утопающие хватаются за соломинку. Конечно же, тот не собирался ничего менять… и слова эти — просто дань посткоитальной расслабленности, а значит, не произошло ничего страшного!
Тинки вновь принёс бульон с сухарями, и Люциус, полулёжа, с умилением наблюдал, как Северус жадно ест. Сам он словно и не проголодался… даже как-то неловко…
— Люци, а куда делся тот домовик… кажется, Добби?
Люциус поморщился:
— Общение с Повелителем не пошло ему на пользу… им овладели революционные идеи.
— Какие?
— Не спрашивай, — Люциус устало потёр виски. — Свобода. Равенство. Братство… Повелитель, шутки ради, подсунул ему для чтения труды Маркса, Ленина, Либкнехта… а сочинения госпожи Люксембург стали его библией. Поверь мне, эти книги способны оказать огромное влияние на неокрепшие умы… в общем, он теперь на кухне и периодически пишет листовки, что государством может управлять каждая кухарка. Остаётся только порадоваться, что остальные эльфы безграмотны.
Слышать такое было даже забавно, и Северус окончательно расслабился, решив, что не произошло ничего страшного — не всякие слова стоит принимать на веру. Однако был ещё один вопрос, который хотелось прояснить:
— Люци, а где… Нарцисса?
— Они с Драко во Франции… он такой болезненный ребёнок… на многие зелья у него аллергия, и наш колдомедик посоветовал провести лето у моря. Я, как сам понимаешь, не мог составить им компанию.
— Почему?
— Север, ты болван! А кто, по-твоему, уговорил Фаджа инициировать пересмотр твоего дела в Визенгамоте?
— А кто такой Фадж?
— О! Запомни это имя! Он ещё будет министром, а пока он заместитель Главы Департамента Чрезвычайных ситуаций.
— А как же Дамблдор?
— А он-то при чём?
— Это же он взял меня на поруки.
Люциус с изумлением уставился на Северуса:
— А зачем тебя брать на поруки? Неделю назад я так вытащил Кребба и Гойла — с ними было чуть проще, потому что они не старались оговорить себя, как ты.
Северусу надо было подумать… а ещё лучше — встретиться с Дамблдором, чтобы прояснить ситуацию. Он почувствовал себя пешкой, которую разыграли вслепую, и от этого стало обидно. Зачем он им нужен? Ну, с Дамблдором понятно — мастер зелий, несомненно, поднимет престиж зельеварения в Хогвартсе, а вот Люциусу? Он же никогда ничего не делает просто так…
— Зачем тебе Кребб и Гойл?
— Ну, как же? Мы соседи. Нехорошо будет, если смежные земли будут стоять без хозяев… непременно какая-нибудь гадость заведётся…
И то правда. Когда это Малфой делал что-то бескорыстно? Сердце заныло, но Северус постарался ничем себя не выдать:
— А я тебе зачем?
Такого прямого вопроса Люциус точно не ожидал, поэтому и ответил, что думал:
— Ты в постели хорош… и мастер зелий к тому же… и вообще только на твои зелья у Драко не было никакой аллергии…
Настроение было испорчено. Северус и сам не знал, что хотел услышать — очередное фальшивое признание или… такую вот правду. А Люциус продолжил заливаться соловьём о том, как они замечательно проведут остаток лета.
— … а потом я обмажу тебя шоколадом…
— И съешь? — мрачно предположил Северус.
— Зачем же? Буду облизывать, пока ты не запросишь пощады…
С этим фарсом пора было кончать… к тому же Северус всё равно собирался работать в Хогвартсе, а значит, о личной жизни мог забыть — ни у кого из профессоров её не было. Однако прямо сейчас встать и уйти он был не готов… мог же он позволить себе урвать у злодейки-судьбы хоть кусок счастья? Дамблдор ждёт его только через неделю… если учесть, что Северус бездарно проспал не меньше двух суток, остаётся пять дней…
— Ты слишком задумчив, moncherami…
— Что ты говорил про шоколад? Это был бы чудесный завтрак…
Глядя в потемневшие глаза Люциуса, Северус думал о том, что надзиратель был прав: он — симулянт. Но если это поможет стать хоть немного счастливым, то почему не притвориться идиотом, подходящим только для хорошего траха и варки зелий? Тем более что Люциус был превосходным любовником — нежным, заботливым и очень чутким. Если он бросит Северуса первым, то от этого удара не удастся оправиться никогда, а хорошим трахом и зельями ещё никого не удавалось удержать… если только это не зелья подчинения. Всегда найдётся тот, кто будет делать это лучше.
Завтракали они шоколадом с кусочками фруктов, и, наверное, простыни теперь уже невозможно восстановить… К чёрту простыни! Разве можно было думать о каких-то тряпках, когда язык Люциуса порхал над животом, собирая горячий шоколад, а потом запивал сладость вином, которое тонкой струйкой выливал на член и не уронил ни капли, плотно обхватывая его губами… ничего подобного Северус не мог даже представить, а потому засунул невесёлые мысли подальше и просто наслаждался жизнью.
А ещё Северус хотел, чтобы Люциус тоже запомнил это время на всю жизнь, поэтому смело отбросил прочь все свои сомнения и комплексы, экспериментируя в ответ. И оно того стоило! Разве ему удастся когда-нибудь забыть восторг в помутневшем от желания взгляде Люциуса, когда он, забавы ради, предстал перед ним, облачённый только в наскоро трансфигурированный корсет с чулками? Или то выражение восторженного удивления на лице Люциуса, когда Северус наколдовал несколько зеркал и позволил связать себя тонкой шёлковой лентой?
А ещё Северус смотрел на Люциуса, когда тот не видел, стараясь запомнить каждую мелочь: намечающиеся морщинки в уголках глаз, когда он смеётся, изумлённо поднятые брови или иронично изогнутые губы… если бы мог, то Северус бы схватил его в охапку и украл у всего мира, заперев в маленькой комнате, как в шкатулке, чтобы всегда иметь возможность утолить эту неожиданно ненасытную страсть, когда хотелось целовать, кусать или просто невесомо касаться, постоянно чувствуя его присутствие.
Но всё хорошее когда-нибудь кончается, и эти пять дней пролетели, как ураган, оставив после себя невосполнимые потери… Северус боялся, что навсегда потерял себя, растворившись в Люциусе.
— Лето кончается… — Северус сам не знал, зачем затеял этот разговор перед ночью, которую он обозначил последней.
— Да… — тихо выдохнул Люциус. — Осталось два дня, потом возвращается Нарцисса. Я всё придумал…
Северус не стал дожидаться, пока Люциус расскажет свою идею о месте для тайных встреч.
— Я уйду утром.
— Но почему?
— Ты же сам сказал… Нарцисса возвращается. Она не должна узнать.
— Она знает…
— Нет, Люци. Никакая интрижка не стоит семейного скандала.
— Интрижка? — Люциус казался обиженным. — Вот как ты это видишь… ты же говорил…
Северус зажмурился и прикусил язык, чтобы не сказать лишнего и всё не испортить. Почему-то очень хотелось начать оправдываться и объяснять, что Люциус всё не так понял.
— Утром я отправлюсь в Хогвартс. Я подписал контракт с Дамблдором и вынужден его соблюдать.
— Я председатель Совета Попечителей Хогвартса. Как думаешь, в моей власти отклонить неудачное кадровое решение директора?
— Ты этого не сделаешь.
— Почему это?
— Я дал слово.
Люциус побледнел от злости и выплюнул:
— Ты много чего дал.
— Вот именно…
Северус поднялся из постели, понимая, что сегодня в ней уже не случится ничего интересного. Последние дни они оба пренебрегали одеждой, напяливая на себя только какие-нибудь пикантные детали. Сейчас на нём была лишь кружевная подвязка, но никакого смущения уже не осталось, поэтому Северус сложил руки на груди и продолжил:
— Я заслужил одежду, хозяин?
— О да! Я её тебе соберу! — злой, как мантикора, Люциус призвал откуда-то кожаный саквояж: — Профессор Хогвартса должен быть одет на все случаи жизни!
В саквояж последовательно полетели костюмы горничной и медсестры, пара корсетов, кружевные трусики и чулки, а поверх этого несколько чёрных мантий, несколько кипенно-белых сорочек, две пары брюк и старомодный чёрный сюртук со множеством мелких пуговиц. Покрасневший пятнами Люциус уже было закрыл саквояж, но потом вспомнил и призвал ту самую сорочку, в которой Северус провёл первую ночь в этом доме.
— Доволен?
Северус только криво усмехнулся в ответ, подхватил саквояж и легко покинул спальню. Он не стал ничем прикрываться, проходя через парк к тяжёлым кованым воротам. На мгновение он подумал, что Люциус может его не выпустить, но нет! Ворота скрипнули, распахиваясь перед ним. Северус аппарировал сразу же, как только оказался за пределами поместья, и только оказавшись у себя дома, сорвал с себя дурацкую алую подвязку.
Конечно же, до утра он не спал, и едва удержался, чтобы не вернуться к Люциусу, униженно пытаясь объясниться. Однако стоило вспомнить насмешливое «и в постели хорош», как желание пропало. Северус не сомневался, что всё сделал правильно, поэтому, дождавшись начала дня, надел чёрные брюки, белую сорочку и этот невероятный сюртук из «приданного Малфоя». Осмотрев себя в зеркало, Северус оскалился — хорош! Волосы он не стал мыть принципиально — это школа, а не дом свиданий. Мечтая полюбоваться лицом Люциуса на одной из инспекций, когда тот увидит его в этом облике, Северус усмехнулся своему отражению и подхватил саквояж. Он решил не избавляться ни от одной вещи… просто, чтобы помнить.
Северус аппарировал в Хогсмид и знакомой с детства дорогой пошёл к замку. Чем ближе он подходил, тем больше понимал, что в очередной раз круто меняет свою жизнь. Но, может, к лучшему? На последний шаг решиться было труднее всего. Он поднялся по широким каменным ступеням и замер перед массивной дверью. Сейчас-сейчас… Дверь скрипнула, открываясь, и Северус шагнул вперёд.
