Дурсли на приеме у врача:
- Доктор, наша маленький Гарри стабильно теряет в весе. Мы и физические упражнения с ним делаем, и много на воздухе бываем..
- А как он ест?
- Ах, черт подери, я чувствовала что мы что-то забываем!
Каждую субботу, когда большая стрелка старинных настенных часов останавливается на двенадцати, открывается большая дубовая дверь у палат №17 и 18, ведущая в коридор, и лестничное эхо разносит звонкий стук каблуков.
Стрелка большая и растягивающаяся — Луне кажется, что ещё немного, и пыльное стекло лопнет, как воздушный шарик.
Лестницы здесь пустые, почти больничные. И каждый день у Луны одно и то же неприятное ощущение, как будто она уже очень долго лечит ноющий зуб. Старый неуютный холл перед входом в палату, с так называемыми «трофейными» картинами и вазами встречает её узкими стенами и скрипом облупленного китайского болванчика на столе у стены. Болванчик ехидно улыбается и кивает гороскопу «Придиры» в руках Луны.
Миссис Томпсон говорит, что у Луны «проблемы с прошлым». Психолог говорит, что она должна как можно спокойнее, уравновешеннее относиться к воспоминаниям и не забывать о суровой действительности. То, что действительность суровая, казалось Луне очень забавным, и с первого же дня знакомства с психологом, мнение о ней сложилось несерьёзное. Хотя какая разница? Не в серьёзности дело, а в намерениях. Миссис Томпсон уверена, что Луна и Алекто — сумасшедшие. Две сумасшедшие не опасны для магического сообщества. Так даже в справке написано:
«Луна Скамандер (в девичестве Лавгуд) — психически не уравновешена, но не опасна»
У Алекто написано так же.
Алекто — это ее подруга из соседней палаты. Она не верит никому и ничему, сидит на своей койке и смотрит на серое небо в пустом окне. Веки ее не подведены, но в слишком светлом кабинете всё выглядит иначе. Она часто дотрагивается до левого предплечья — там должна быть черная штуковина в виде змеи. Луна заметила это совсем недавно, случайно, когда открыла окно, и у Алекто от порыва ветра задрался рукав. Луне кажется — еще чуть-чуть, и через темную ткань проступит такая же темная кровь.
Темное на темном — парадокс войны.
У Алекто длинная белая рубаха, впрочем, такая же, как и у нее. Как у всех остальных. Остальные — так называла Луна всех, кроме себя и подруги.
Луна обожает Алекто, это странное существо с колючками. Иногда ей кажется, что она всю жизнь так и прожила — рядом белая, обитая кожей тумбочка с пузырьками, под ней — кровать в цветочек, а на подоконнике истерзанная кукла, оставленная кем-то из прошлых посетителей.
Луна пришла к Алекто ночью — пролезла через окно и села рядом с кроватью. Иногда ей кажется, что Алекто вообще не знает о её существовании. Она смотрела, как ночь отбрасывает тёмные тени на её лицо, и качала в руках ставшую уже родной куклу. Вслушивалась в дыхание спящей и думала о мелодиях ветерка. Разве Луна может быть ненормальной?
Однажды Луна спросила, почему миссис Томпсон считает их сумасшедшими. Та добродушно посмеялась и ответила, что связь между названием профессии и словом «псих» совершенно необоснованная. Угу. Пусть ещё скажет, что земля и небо — это одна плоскость. Хотя, может, так и есть, Луна не проверяла.
Психолог тогда сказала, что её профессия заключается «в помощи особенным людям, которые немного по-другому воспринимают мир». И ещё раз угу. Только теперь это «угу» серьёзное.
— Как сегодня самочувствие? Есть жалобы? Говорите, не стесняйтесь, — миссис Томпсон добродушно улыбнулась и закатала рукава белого халата.
Она села в мягкое кресло посередине палаты, не большое, и не маленькое — неудобное. В животе у Луны всё сжалось — старая привычка с детства. А от привычек надо избавляться. Особенно если они вредные.
В палату бесшумно проходит Алекто и садится рядом.
— Жалоб нет, — ответила Луна. — Зато есть вчерашний пудинг, хотите? Здесь, в кухне пекла.
Луна достала из огромной бездонной сумки в цветочек мятый пакет и протянула его психологу. Та поморщилась и попыталась улыбнуться. Жалко выглядит, но ничего — пусть немного помучается, всё-таки сама напросилась.
Луна смотрела, как челюсти миссис Томпсон разжевывают её творение, и как она нервно облизывает губы, стараясь прогнать с лица унылое выражение. Интересно, она притворяется или нет? Луна посмотрела на потолок и увидела крошечную букашку, или крошку — не разглядеть. А букашке бы понравился её пудинг? Скорее всего, нет. А может, и да. Нельзя сказать наверняка.
Луна потёрла ладони и начала отрывать от белой больничной рубашки по ниточке — распускать крепкую ткань.
— Весьма неплохо… — миссис Томпсон выдавила из себя улыбку и вернула Луне скомканный пакет.
Луна весело кивнула, и, расширив глаза, посмотрела на Алекто — мол, давай, скажи уже что-нибудь, а то снова лекцию заставят слушать.
Алекто мрачно подняла взгляд и стала похожа на зомби, а Луне почему-то не страшно, а смешно.
* * *
Ей опять не спится по ночам.
Алекто нервно теребит и поминутно поправляет её тонкое, холодное покрывало. Она что-то бормочет, глядя на бескровную, восковую руку девушки, лежащей на скрипучей койке, и теребит простыню.
Испещренное оспой лицо, бывшее когда-то точеным и гордым, сморщилось. Алекто гармонично, тяжело дополняла этот дом — каждое ее движение было подчинено телу, графику, определенному ритму.
Неестественно-бледные черты лежащей на кровати девушки были странно неподвижными, безмышечными и чуточку прекрасными. Черные волосы грязные, немного спутанные, разбросаны по жесткой подушке, от покрывала веет горьковатыми травами и засушенными маргаритками. Алекто узнает этот запах из тысячи.
Она ставит чайник и наливает обычный кипяток в металлическую кружку. Чай Алекто не пила уже давно, но мягкий фруктовый привкус остался на чернеющем ободке. Она медленно пьет кипяток, чуть прикусывая край кружки. Чувствуя на языке сладко-кислый лимон.
Смотрит на острые черты лица дочери и молчит.
В комнату просачивается жуткий запах падали, Алекто медленно поднимается, подходит к койке и натягивает простыню на лицо дочери. Волосок у носа Мерилин не вздымается.
Алекто никогда не доверяла мертвым.
* * *
Если бы солнце светило ярче, то в отражении окна можно было бы разглядеть маленькие жёлтые стеклышки на деревянной поверхности. «Раз, два, три, раз, два, три…». Словно танцуя вальс, стразы то появляются, то исчезают на тонкой проволоке.
Миссис Томпсон дала им новое задание — сделать бусы. Луна с нетерпением вскидывается на часы — они здесь уже час с лишним. Она смотрит на свои ловкие пальцы, быстро перебирающие стеклышки, и на золотое колечко на безымянном пальце. Луна пыталась его снять — не снимается. В палате звучит навязчивая мелодия, от которой клонит в сон. А спать ей совсем не хочется. Луна вообще не любит спать — по ночам ей снится какой-то бред про проклятия и безумца-Лорда.
«Лягушачьи выдумки», — мягко говорит её муж и ведёт к психологу.
Похоже, он прав. Лягушачьи выдумки. Сны. Сама жизнь.
Стоп, разве у неё есть муж? Б-р-р-р. Белиберда какая-то.
Луна смотрит на дверь, медленно подходя к своей палате. Она помнит: здесь стояли высокий плечистый мужчина и два похожих на него паренька-близнеца. Мальчишки разглядывали Луну с ног до головы, задерживая взгляд на её спутанных волосах.
Мужчина в чёрном пиджаке, сурово сдвинув брови, о чём-то беседовал с медсестрой, то и дело проводя крепкой рукой по волосам.
— И что теперь, пап? — шепотом спросил один из мальчиков.
— Не знаю… — вздохнул мужчина и устало посмотрел на Луну. Ей становится его жалко.
— Что ты не знаешь? — хмуро процедил второй паренёк. — Видишь, наша мать — чокнутая. И ничего. Пошли отсюда, отец.
Мужчина растерянно кивнул медсестре и снова посмотрел на Луну. Смотрел долго, а потом, повернувшись на каблуках чёрных лакированных туфлей, быстро пошёл к выходу.
Сзади подошла Алекто, чуть не напугав. Мрачно взглянув из-под тяжёлых век, сунула ей в руки какой-то флакон.
— Пей, — сказала она. — У меня много есть.
Луна взяла из шершавых пальцев Алекто мутно-зелёную склянку и спросила:
— Что это?
Алекто внимательно посмотрела на неё, как будто хотела что-то сказать, но сомневалась. Она медленно поглаживала старинное кольцо на безымянном пальце и что-то взвешивала внутри себя.
«Пусть взвешивает, — улыбнулась Луна и провела ногтем по поверхности склянки с зелёной мутью. — Мне спешить некуда».
Наконец, Алекто решилась и недовольно посмотрела на стенку — словно та была виновата в её выборе.
— Я скажу тебе, что это, — голос Алекто был тихий и хриплый, как шипение рыбы на сковороде. Она кивнула на склянку и странно улыбнулась.
— Ага, — шепотом ответила Луна, наверное, просто боясь вспугнуть этот хлёсткий тембр Алекто.
— Это — настойка из корня остролиста. Многие… Многие верят, что остролист дарит умиротворение и спокойный сон, но если им злоупотреблять — вызывает сумасшествие, а потом смерть. Я пыталась этим помочь своей дочери, — она прикрыла глаза. — Три года назад она умерла.
Луна замерла.
— У меня осталась целая коробка этой зеленой мути. И знаешь, что?
Луна закрывает глаза:
— Что?
— Я буду пить эту настойку. Она заразительна. Я полюбила остролист и, наверное, я просто сумасшедшая.
— Все мы сумасшедшие… — шепчет Луна.
— Да. Поэтому я выпью это дьявольское питье. И это не будет самоубийством — самоубийство совершается намеренно. Скамандер?
— Да.
— Пей, поможет.
Луна сделала крошечный глоток и почувствовала вкус лимона, персикового дерева и тумана.
Хочется ещё.
Из-под пальцев готовилась выползти гремучая змея — тонкие бусины и крышки из-под бутылок. Луна качает головой в такт скрипящей нудной пластинке, собрав платиновые волосы в высокий хвост. А глаза, цвета клубящихся туч, по-детски очаровательны.
Рядом сидит Алекто, плотно закутавшись в прочную ткань, и качается из стороны в сторону. Многие посчитают, что именно психи так и поступают — раскачиваются, когда нечего делать. Но Луна знала, что ей просто очень холодно, несмотря на закрытое окно. И если они не верят Алекто, то пусть, по крайней мере, верят Луне, которая испытала этот непонятный холод на себе. Хотя с чего бы им верить ей? Она же тоже сумасшедшая. Или меньше, чем Алекто? А может, больше? Она вообще сумасшедшая? «Бред какой-то», — пришла к выводу Луна, хотя сама не была уверена в том, что может делать выводы. Что вообще может нормально думать. Просто она запуталась.
Алекто здесь, наверное, хуже, чем Луне.
Когда она давным-давно оказалась в этой странной палате, барокамере, заменяющей ей жизнь — это показалось Луне забавным. Когда выяснилось, что она была одной из них — странным. Когда это — безумно! — но подтвердилось — шокирующим. Всё вместе — забавным, странным, шокирующим. Забавно-странно-шокирующим. Забавностранношокирующим.
Луна засунула палец в рот и обнаружила, что язык, вопреки ожиданиям, не заплёлся в узел. Ой, она же произносила это в уме. Значит, мысли должны запутаться. Или мозг. Но в голову же не залезешь. Для достоверности Луна почесала затылок, но ничего не почувствовала. Или это новая стадия её «сумасшествия»? Луна уже очень давно знает Алекто, но не знает до сих пор, кто она есть.
Временами, Луна чувствовала себя древней старухой, видевшей, как родился мир. А временами — маленькой девочкой, которая не понимает, как рождаются звуки.
Луна внимательно следит за движением глаз своей подруги — её взгляд скользит по полкам с ингредиентами. Алекто изучает каждую пылинку на склянке, и, кажется, запечатлевает её у себя в голове. Потом достает из кармана такую же склянку, какую дала Луне. И делает глоток.
«Что это?»
Алекто вообще превратилась в не-человека. И Луну это пугает и смешит больше всего.
* * *
Чёткий план в голове и никаких ненужных мыслей. Алекто важна каждая минута и каждая секунда — оступиться нельзя. Сколько у неё оболочек? Она уже и сама не помнит. Вспомнить — значит проиграть. Проигрывать рано, особенно если хочешь выжить.
Тяжелые рыжие кудри льются по плечам. Кап-кап. Остролист перерабатывается в смерть.
Легче всего — притворяться сумасшедшей. Сложнее всего — быть самой собой. Алекто не верит в чудеса и поэтому надеется только на себя. Кап-кап. Алекто не попала под суд, и это была единственная мысль, дарующая ей силы. И это надо же было так влипнуть: выкрутиться и притвориться ненормальной, чтобы попасть в самую ужасную психлечебницу магического мира.
Скоро её заберут, и соседка останется одна.
Луна не стала близкой для Алекто. По-настоящему сумасшедшие не могут быть близки. Она стала чем-то вроде отдушины, через которую проходят в мир. Луна верит в свет и в пудинги на завтрак. Луна свято хранит убежденность о том, что Алекто — её друг по жизни. Забавная шизофрения, не так ли?
Луне всегда приходится быть честной, Алекто — выживать.
Она аккуратно раскладывает склянки по коробкам — Луне этого хватит. Алекто удовлетворенно кивает и закрывает картонную крышку.
Если Луне Скамандер можно ошибиться, то Алекто Кэрроу — нельзя. Ошибка означает смерть.
Луна была для нее не драгоценностью, но была металлом, который составляет задание. Алекто знала, что если девчонка выживет, то это будет концом. Концом всему.
Потому что эта больница — специальный хоспис для душевнобольных. И лучше умереть по собственному желанию, чем по чужой воле зарыть себя в могилу.
* * *
Сегодня сказочно тепло. Казалось бы, начало февраля, а на улице безумная слякоть и солнце. Мягкие лапы капель почти летнего дождя плавно стекали вниз по стеклу. Луна смотрит вокруг и видит солнечных зайчиков на раме. Луна счастлива, Луна — это мелодия зимы.
Она почти закончила — последнее стеклышко нанизано на проволоку. Бусы для куклы готовы. Луна любит одевать кукол — праздничных и безобидных. Когда она мысленно одевает живых людей, у нее начинает болеть голова. А куколки такие милые, такие лаконичные, такие неживые. Как их не полюбить?
Она проводит вдоль своего запястья носом и чувствует запах полевых ромашек. Морщится — ромашки Луна не любит. Она любит полынь, горьковатую, зато настоящую.
— Ну что, опять? — устало спросила миссис Томпсон, заложив руки за спину. Подошла к Алекто и наклонилась над её стеклышками. Синее, зелёное, чёрное… Неудивительно, что Алекто не смогла ничего соорудить — такие цвета просто губительны.
Томпсон стоит над Алекто, как над маленькой провинившейся девочкой, разбившей вазу или таскавшей кошку за хвост.
— Что ж… Видимо, результаты всё те же.
Почему всё те же? Луна видит, как потемнели глаза Алекто и как заискрились радужки зрачков — это не результаты, это страшные истины.
— Ладно, что поделать, — психолог опять белозубо улыбнулась и посмотрела на часы. — В следующий раз я найду, чем вас заинтересовать, мисс Кэрроу. А вы, миссис Скамандер, справились с сегодняшним заданием… Ну что ж, вы свободны, дамы, — миссис Томпсон потирает руки и довольно глядит на секундные стрелки.
Луна подбирает с пола свою бездонную цветастую сумку и энергично машет психологу рукой, растопырив пальцы. Пусть уже до конца убедится, что она съехала с катушек.
Миссис Томпсон удивленно смотрит на неё и приподнимает мохнатую бровь. А может, и не мохнатую, может, Луне мешают ресницы.
— До свидания, миссис Скамандер, — удивленно произносит психолог и машинально трогает браслет на пухлом запястье. Браслетик блестит, и, кажется, подмигивает Луне.
Нет, она явно не сумасшедшая.
Луна провожает взглядом выходящую из кабинета, а затем достает из тумбочки зелёную мутную склянку. Ту самую, что дала ей Алекто. Муть Луна не любит, поэтому морщится.
— Мисс Скамандер… Что это? — Луна резко оборачивается и с удивлением видит молодого врача. Когда он успел зайти?
— Это полезно, — качает Луна головой и склоняется над тумбой.
— Кто это дал вам?! — он почти кричит.
Луна только склоняет голову.
* * *
Её забирают! Алекто забирают! Луна теребит край ночной рубашки и кусает губы. Как же так? За что? Она ни в чём не виновата.
Прощаться? Луна не умеет прощаться. Она прожила в этой чёртовой палате три с лишним года. А может, и больше. А может, всю жизнь. Что с ней было до этого? Она не помнит и не хочет помнить.
Дверь открыта. В коридоре столпились, казалось, все авроры страны. Они ругаются и о чем-то жарко спорят, а Луна сидит на кровати, щупает вязаную фенечку на запястье и смотрит, как по коридору ведут её подругу.
Алекто не вырывается, не царапается, не кусается, а должна. Должна! Алекто смотрит из-под ресниц, и ресницы взмывают, как занавес. А может Луне только так кажется в отсветах свечей.
Все — тени. Беззвездное небо за окном и крик воображаемых птиц. Кукла из-под кровати смотрит страшно и умоляюще.
— Не уходи… — просит Луна.
Алекто рвет белую ткань рубахи и с усилием отгораживается от крепких рук авроров. Она бросается к Луне и, наклонившись, шепчет, брызжа слюной:
— Я умру прямо там, на суде, назло всему магическому миру. — Впервые Алекто кажется Луне противной.
— Да.
— Остролист действует быстро, если его часто принимать.
Луна кивает и чувствует, как чуть шершавые пальцы коснулись руки, а ладони — холодное стекло.
Алекто щурится и молчит. Затем осторожно опускает себе в карман зеленую склянку.
— Разожми ладонь, — бросает Кэрроу и, одернув порванную робу, поддается напору врачей, входя в столпотворение.
Луна раскрывает потные пальцы — истинно бутон — и смотрит сквозь стекло на замершую муть. У нее внутри распускается синяя тканевая дорожка — ее край.
Наверное, инстинктивно, она вытаскивает пробку и прижимает к губам кислый ободок.
