Конечно, она врала. Конечно, он делал вид, что верит. Ничего не могло быть хорошо — это проклятый медальон тянул из них все силы, оставляя после себя опустошение и бессильную злость. Злость настолько всепоглощающую, что она подобно кислоте разъедала человека изнутри, медленно его убивая.
Гарри держался, старался не кричать и не срываться по пустякам, но ни черта у него не получалось. Даже то, что они носили медальон по очереди, мало чем помогало. Каждый раз надевая его, Гермиона давала себе слово, что уж на этот раз справится и не позволит ему управлять собой, и каждый раз не сдерживала обещания.
Всё начиналось со снов: душных, ярких, полных теней и непонятного символизма. Это было похоже на падение длиною в жизнь.
Феникс сгорал и возрождался из пепла, слабый и беспомощный. Его пожирала змея, распахивая пасть и поглощая целиком, а затем обвивалась кольцами вокруг Гермионы.
Грелась.
Отдыхала.
Нашёптывала и искушала.
— Зачем тебе бороться со мной? Ты прекрасно понимаешь, что людям нравится, когда ими управляют и ведут за собой, — шипела змея, положив треугольную голову Гермионе на плечо. — Они с радостью перекладывают ответственность на чужие плечи при первой же возможности, чтобы потом, если вдруг что-то случится, было кого обвинять и критиковать. Было кого ненавидеть. Людям нравится считать себя хорошими, нравится выглядеть таковыми в глазах других.
— Это неправда.
— Правда, и ты это прекрасно знаешь. Людям нужен поводырь, который укажет путь. Так чем я хуже чиновников из министерства?
— Ты…
— Зло?
— Нет, я не это хотела сказать.
— Но ты об этом подумала.
Змея убеждала, спорила, заставляла сомневаться, а в один прекрасный день превратилась в сгусток дыма и исчезла.
С её исчезновением пропали и сны — единственное, что хоть как-то вносило разнообразие в жизнь Гермионы. Единственное, что заставляло её чувствовать себя живой. Их с Гарри скитания по Англии стали рутиной, опостылевшей и изматывающей. Когда пришла её очередь надевать медальон, она почти обрадовалась, в тайне надеясь, что змея вернётся.
Не вернулась.
Зато появилось ощущение, что за ней, Гермионой, постоянно наблюдают. Изучают. Присматриваются.
Это было похоже на шепоток внутри, едва ощутимое прикосновение к щеке, на тень, постоянно следующую за ней. Как один сон сменялся другим, так и крепла уверенность Гермионы в том, что змея решила поиграть. Затаиться, а потом, когда жертва расслабится, атаковать.
* * *
В земле появился росток, который вытягивался, разрастался, превращаясь в дерево с пышной кроной. Зеленели листья, распускались цветы, жужжали пчёлы, собирая нектар, завязывались плоды, постепенно наливаясь соками, а потом дерево погибало. Медленно усыхало, оставляя после себя шуршащий ковёр из опавших листьев и костяк с сухими ломкими ветками.
Подойдя ближе, Гермиона увидела висящую на ветке сброшенную змеиную шкуру; в лучах заходящего солнца она сияла россыпью драгоценных камней. Не удержавшись, Гермиона подошла к дереву ближе, чтобы её рассмотреть, и… замерла, недоверчиво вслушиваясь в громкий размеренный стук сердца.
Прижалась к шершавому стволу — так и есть! — сердце стучало внутри погибшего дерева, словно оно было коконом для существа, находящегося внутри.
Для кого-то, с кем Гермиона не готова была встретиться.
* * *
Выпал первый снег, за ним пришла пора мороза, насморка и Рождества. В этом году не было ни ёлки, ни праздничных песен, ни подарков, завёрнутых в яркую шуршащую бумагу.
Ужин в кругу семьи заменил визит в Годриковую впадину, родных — надгробья Поттеров, а приветливую соседку с традиционными шоколадными кексами — Нагини и сломанная волшебная палочка Гарри.
Даже во снах, вызванных медальоном, было холодно и неприветливо. Дерево походило больше на надгробие, чем на кокон. Сердце внутри него стучало едва слышно, словно существо медленно, молчаливо умирало.
Змея не играла и не собиралась вредить. Она попала в беду. Что-то произошло в то время, когда Гарри носил медальон. Что-то настолько непоправимое и ужасное, что едва не убило осколок души Волдеморта.
— Нет, нет, — шептала Гермиона, пытаясь разломить казавшуюся такой хрупкой кору. — Тебе никто не разрешал! Слышишь?
Кора не поддавалась, оказавшись крепче стали и твёрже камня. Ломая ногти, царапая в кровь руки, Гермиона старалась вызволить существо. Пыталась спасти, сама до конца не понимая, зачем ей это.
Всхлипнув, Гермиона села на шуршащий ковёр из листьев рядом с деревом. Она ощущала себя слабой и бесполезной.
Ненужной.
Во сне у неё не было ни палочки, ни магии, ни сил, чтобы освободить существо. Казалось, надо радоваться, что оно погибнет — одной проблемой меньше и на крошечный шаг ближе к уничтожению Волдеморта.
Только не получалось. Ничего не получалось.
Гермиона не понимала, что с ней происходит.
В маггловских сказках любовь спасала от смерти, а добро всегда побеждало зло. В сказках для маленьких волшебников всегда побеждала магия: зло или добро — не так уж и важно. В реальной жизни побеждал случай и толика удачи, а что побеждало в снах, навеянных крестражем, Гермиона не знала.
* * *
— Если бы у тебя была собака, которая бы умирала, что бы ты сделал?
Гарри задумчиво посмотрел на Гермиону, затем пожал плечами:
— Смотря от чего умирала. Если от болезни — попробовал бы её вылечить, если бы на неё напали — спасти. Но у меня никогда не было собаки — Сириуса же таковым не считать? — поэтому, если честно, то я не знаю, что бы сделал. Не бросил бы — это точно, — честно признался Гарри, а затем спросил: — А как зовут собаку?
— У неё нет имени.
— Как так? То есть ты хочешь спасать кого-то, у кого нет имени? — спросил Гарри. Он выглядел удивлённым и немного растерянным.
— Это так важно? Знать имя?
— Конечно! Ты должна знать, кому хочешь помочь.
Но Гермиона не знала, кого она хотела высвободить из дерева. Волдеморта? Тома Риддла? Осколок души, покорёженный и озлобленный на весь мир?
Она не знала, и это пугало больше всего.
* * *
Имя — это дар. Дар, который мог как изменить, так и загубить жизнь человека. Гермиона прочитала об этом в одной из книг, но тогда лишь посмеялась. Человек — разумен, у него есть воля и способность самому творить свою жизнь, а не верить в суеверия и глупые предсказания.
Сейчас же, стоя напротив дерева в своём сне, Гермиона пыталась услышать биение сердца внутри ствола, но по ту сторону царила тишина.
Шагнув вперёд, Гермиона прижала руку к шершавой коре и робко позвала:
— Том!
Сглотнув, она прочистила горло и снова позвала, громко и требовательно:
— Том Риддл!
Ведь его настоящим именем было — Том, а никак не Волдеморт. Гермиона не верила в суеверия и прочие глупости, но сейчас была готова поверить во что угодно, лишь бы это помогло ей спасти существо.
Нет.
Человека.
Волшебника.
Он был прав — он не зло. Не большее, чем любой другой.
На коре появилась трещина. Одна, затем ещё одна и ещё. Гермиона попятилась, наблюдая, как древо ломается, превращается в труху и осыпается дюйм за дюймом, обнажая человека, спрятанного внутри.
Простая белая рубашка, чёрные брюки, босые ноги и болезненно-бледное лицо, как у узника, давно не видевшего солнца.
Человек вздохнул и открыл глаза, тёмные и настороженные, как у зверя, готового защищаться, если на него вдруг нападут.
Гермиона не собиралась нападать. Шагнула вперёд, протягивая руку, сама до конца не понимая, что предлагает. И он сжал её, сначала осторожно, словно опасался, что это может быть какой-то уловкой, а затем крепко, до боли, давая понять, что ни за что не отпустит.
— Том?
— Гермиона.
Она спрашивала — он утверждал. Конечно, это могла быть всего лишь уловка. Конечно, Гермиона не была настолько глупой, чтобы верить в безобидность человека, сжимающего её руку, но она не сожалела о сделанном.
Возможно, она пожалеет позже. Или никогда.
Здесь, в мире сновидений, между реальностью и выдумкой, время не имело значения, и Гермиона могла позволить себе надеяться на лучшее. И, быть может, поверить всем сердцем в то, что человек сможет измениться.
Поверить Тому Риддлу.
Он улыбнулся, словно прочел мысли Гермионы, и сказал: