Гарри и Рон сидят у эльфов на кухне. К ним подбегает Гермиона:"Запишитесь в мой клуб по защите этих существ!!! Они стирают нам, готовят для нас и убирают за нами!!!"
Рон: "Герми, эльфам доставляет удовольсвие за нами ухаживать!"
Герми-"Я ГОВОРЮ О НАШИХ МАТЕРЯХ,ИДИОТ!!!!!!!"
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
— Это правда?! То, о чем все говорят в министерстве? — Аластор возмущен и не скрывает этого.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, хотя прекрасно знаю ответ на свой вопрос.
— То, что ты отказался от поста министра магии.
— Да, Аластор. Это правда.
— Но как же так?! — громкий голос внезапно сипнет. — Мы же все… ради этого всё… всё… Чтобы ты наконец дал укорот чистокровным гадам! А ты… Почему?!
— Потому, что я не политик, Аластор. Я — ученый и учитель. Я нахожусь на своем месте и не хочу менять его на чужое. В Хогвартсе я могу принести гораздо больше пользы, чем в министерстве, поверь мне.
— Не верю! Ты всяко лучший министр магии, чем этот дурак Фадж. У него на роже его жирной написано — взяточник!
— В том, что касается Фаджа, ты прав, Аластор. Он действительно дурак, поэтому, даже попав под влияние нехороших людей, не сможет сделать все именно так, как они хотят. Но, надеюсь, до этого не дойдет, — предупреждаю я возмущенный возглас. — Пока мой авторитет очень высок, и я постараюсь сохранить влияние на Фаджа как можно дольше.
— Неужели ты думаешь, что, следуя твоим советам, он справится лучше, чем ты на его месте?!
— Не факт. Но подумай вот о чем. Артур Уизли — прекрасный человек, умный, добрый, трудолюбивый, изобретательный, надежный. Но помогли бы ему все эти бесспорные достоинства на службе в аврорате?
— Упаси нас Мерлин от такого аврора! — охает Аластор с неподдельным ужасом и, поняв, что я имею в виду, снова бросается в атаку: — Но ты не Артур Уизли! Ты сильнее.
— Не уверен, но важнее иное. Я, смею надеяться, не вовсе бездарный ученый и не худший директор Хогвартса, но на министерском посту мои достоинства абсолютно бесполезны. Пусть уж лучше в магическом мире будет неплохой руководитель волшебной школы и средненький министр магии, чем отвратительный министр и неизвестно какой директор Хогвартса.
Аластор некоторое время молчит, обдумывая мои слова, потом хмуро кивает:
— Тебе виднее, Альбус.
— Да, в данном случае мне виднее. Пожалуйста, поверь мне.
Аластор, по-прежнему мрачный, поворачивается к камину и через несколько секунд исчезает.
Я встаю из-за стола, подхожу к окну и смотрю в непроглядную осеннюю ночь.
Я солгал давнему другу и надежному соратнику. На самом-то деле руководство школой и волшебным миром не слишком отличаются друг от друга: в обоих случаях нужно уметь договариваться.
Аластор ошибается, полагая, что главная задача министра сейчас — прищучить всех гадов. Слишком уж много этих гадов — почти все чистокровные семейства. Если пересажать всех, кто поддерживает Волдеморта хотя бы теоретически, в волшебной Британии почти не останется старых семей.
Но, к счастью, практически со всеми сторонниками Тома Реддла можно договориться, так или иначе. Люциус Малфой, я уверен, счастлив, что остался без хозяина и теперь может распоряжаться собственной жизнью и магмиром в свое удовольствие. Крэбб и Гойл пойдут за Люциусом. Макнейр слишком труслив, чтобы самостоятельно решиться на что-то по-настоящему опасное. Лестрейнджи — разумные люди, даже истеричный фанатизм Беллатрикс кажется мне лишь маской, надетой в целях безопасности. Вальбурга Блэк сильно сдала, потеряв всех близких, и новости о Си… Нет, не думать! Не надо!..
В общем, с большинством сторонников Волдеморта, не запятнавших себя явными преступлениями, вполне можно договориться. Я ведь их всех учил — это облегчило бы задачу…
Но… но… я не могу. Не могу! Я не могу принимать решения и брать на себя ответственность — совсем не могу, Господи. Я знаю, почему это так, но ничего не могу с собой поделать.
Где ты сейчас, отец? Горишь ли в аду за свои грехи — или уже искупил их? Ты сломал судьбы всех своих детей — три жизни сломал. По-моему, эта вина заслуживает вечных мук, но у Бога, вполне возможно, иное мнение…
***
Отец, вообще говоря, не одобрял телесные наказания и порол нас с братом лишь в одном случае — когда мы нарушали его приказы. Вот только случалось это часто: мальчишки есть мальчишки…
Особенно хорошо помнится один случай. Мы тогда уже были наказаны — за игры во время дневного сна нас заперли в библиотеке и велели заучить наизусть по двадцать страниц самого нудного учебника истории магии. Разумеется, мы отчаянно скучали и глазели не столько в книгу, сколько в окна, поэтому первыми увидели, что малышка Ариана, игравшая в саду, упала и расшибла руки и лицо. Мы немедленно открыли окно и выпрыгнули наружу, чтобы помочь сестренке, не сомневаясь, что за этот поступок нас похвалят.
Но вышло иначе: отец выпорол нас с невероятной жестокостью.
— В этом доме хозяин — я, — говорил он, пока зачарованные плети полосовали наши с Эйбом спины. — Я взрослый, а вы — дети, поэтому вам наверняка не всегда понятны причины тех или иных моих решений, вы слишком малы для этого. Но, пока вы живете в моем доме, пока вы еще малы, вы должны делать то, что я вам велю. Понимать причины моих решений вы не обязаны, но в силу вашего юного возраста и зависимого положения вы должны выполнять все мои приказы, даже если не осознаете их смысл, даже если считаете, что поступать по-вашему правильнее. Пока вы живете в моем доме, мои распоряжения для вас — закон даже в тех редких случаях, когда я ошибаюсь. Запомните раз и навсегда: тот, кто не умеет подчиняться, не имеет права и приказывать. Тот, кто не уважает чужой авторитет, никогда не станет по-настоящему уважаемым человеком…
Самое смешное, что отец не был ни жестоким, ни тем более садистом — он искренне желал нам добра. Хотя, с другой стороны, унаследовал же я от кого-то свои сексуальные пристрастия?.. Ну ладно, это все равно недоказуемо.
Но сломал отец нас всех. Я стал уважаемым человеком, однако, дожив до седин, по-прежнему до смерти боюсь принимать решения: вдруг они рассердят кого-то более уважаемого?
Эйб принимает решения самостоятельно, поскольку так и не стал по-настоящему уважаемым: что взять с владельца весьма сомнительного кабака? Это, возможно, и не худший жребий, но в детстве именно Эйба все считали самым талантливым в семье…
А Ариана ушла в мир фантазий, где все любят друг друга и каждый решает сам за себя. Она так и говорила: «У нас в семье все любят друг друга и каждый решает сам за себя». Все поверили, что в ее безумии повинны мальчишки-магглы, но на самом деле и тут виновен наш отец.
Мальчишки-магглы действительно дразнили Ариану и сильно ее напугали, но не причинили ей никакого иного вреда. А потом во двор вышел отец — и начал наказывать тех, кто пошел против его дочери. До Непростительных дело не дошло, но умелый маг вполне способен обойтись и без них. Я знаю, потому что все видел из окна. Увиденное потом долго возвращалось ко мне в ночных кошмарах.
Сестренка плакала, просила пощадить несчастных, но отец решил преподать им урок на всю жизнь. Ариана хотела уйти, но отец запретил и велел смотреть — по его мнению, это воспитает в чересчур мягкой девочке твердость характера. Но получилось все по-иному…
Аврорам отец наврал, и я его поддержал: кто же доносит на самого близкого человека?! Но его все равно посадили в Азкабан; возможно, там отец узнал много нового о приказах и подчинении. А нам стало гораздо спокойнее: мать, прежде открывавшая рот, только когда отец к ней обращался, оказалась рачительной хозяйкой и мудрой женщиной.
Домой отец не вернулся — погиб в заключении. Вот только зло, которое он причинил нам, было уже не исправить. Я не мог принимать решения, Эйб не желал становиться уважаемым человеком, а Ариана не хотела возвращаться в реальность.
Когда мама умерла, я горевал, но, как ни странно, не беспокоился о будущем. От меня не требовалось принимать решения — надо было просто жить как живется.
Все изменилось с появлением Геллерта. Думаю, он сразу заметил мою неспособность принимать решения и быстро взял меня в оборот. Господи, это было так сладко — полностью подчиниться чужой воле и ни о чем не думать…
Возможно, будь Геллерт постарше, он захомутал бы меня навсегда. Но молодость не хочет ждать, и Геллерт слишком торопился, стремясь получить меня в безраздельную пожизненную собственность. Это стало для меня уроком. Я понял: подчиняться нельзя никому.
С тех пор так и живу — ни рыба, ни мясо, ни Богу свечка, ни черту кочерга. Отвечать хоть за что-то боюсь, но и служить никому не намерен.
Сначала преподавать, а потом директорствовать в школе с тысячелетней историей оказалось несложно: тут нужно лишь следовать древним традициям. Заниматься наукой тоже просто: доказывать свое мнение в теоретических дисциплинах — совсем не то же самое, что в настоящих делах.
А вот в реальной жизни все оставалось по-прежнему. Сколько раз моя нерешительность оборачивалась злом, Господи!
Я знал, что Том как-то причастен к гибели Плаксы Миртл, но не рискнул сказать это аврорам. Они могли подвергнуть меня легилименции и узнать, что именно и как часто я думаю о Томе. А, может, обошлись бы без этого? И Тома удалось бы остановить в самом начале его страшного пути?..
А самый главный, по общему мнению, мой подвиг — это целиком и полностью заслуга Геллерта. Не уверен, что у меня достало бы решимости вызвать его на поединок. Смелости-то хватало: я был готов умереть, но остановить человека, которого когда-то… А вот решимости принять на себя ответственность у меня не было.
Но Геллерт все решил сам. Это он вызвал меня на поединок, даже если в учебниках истории написано иначе. До сих пор не знаю, почему он это сделал. Неужели забыл меня до такой степени? Или, наоборот, слишком хорошо помнил?.. Как бы то ни было, мне до сих пор не хватает решимости спросить. Письмо Геллерту я сочиняю вот уже почти сорок лет…
Когда Том вернулся из странствий и начал затевать что-то нехорошее, я не вмешался и не поговорил с ним. Вряд ли это помогло бы, но кто знает?.. Когда выяснилось, как именно Тома решили использовать старые семьи, я тоже сидел тихо и не пытался хоть немного повлиять на ситуацию.
Когда началась война… Когда началась война, мальчики и девочки — мои бывшие ученики — создали подпольный Орден Феникса, чтобы защищать людей от Волдеморта и Пожирателей Смерти. Тут уж даже я не остался в стороне — нашел заговорщиков и объяснил им, что главное зло — не безмозглые боевики, а теоретики, которые разрабатывают план по захвату власти над миром магглов.
Честное слово, я не думал, что все так обернется. Впрочем, я и сейчас не уверен, что люди, стоявшие за Волдемортом, погибли от рук орденцев: слишком уж эти смерти походили на несчастные случаи. Девочки и мальчики так все организовать не сумели бы: на подобное способны лишь опытные авроры. Но у меня до сих пор не хватает решимости спросить Аластора, прав ли я в своих подозрениях.
Но, как бы то ни было, после гибели теоретиков тактика Пожирателей Смерти стала иной — точнее, совсем исчезла. Неторопливые, жесткие, но точные действия по захвату власти в магической Британии (прелюдия к получению контроля и над магглами тоже) сменились кровавой резней, бессмысленной и беспощадной.
Возможно, все сложилось бы иначе, если бы я вызвал Тома на дуэль. Но мне опять не хватило решимости. Понимаю: вряд ли он согласился бы. Приютский мальчик, циничный и безжалостный, — совсем не то, что рыцарственный Геллерт. Но вдруг получилось бы и я бы победил? Скольких жертв удалось бы избежать…
Но я снова струсил и, значит, косвенно ответственен за все жертвы этой страшной войны. А две смерти целиком и полностью на моей совести: я слишком хотел спрятаться от окружающего ужаса и, получив такую возможность, воспользовался ею, забыв о чести и долге. Но я слишком верил Си… Нет, не надо! В этом моей вины нет; он не мог знать, что я к нему чувствую, на его выбор это никак не повлияло…
Но, как бы то ни было, смерть Джеймса и Лили и сиротство малыша Гарри — на моей совести. И если за свою долгую жизнь я так и не научился принимать решения — значит, никогда уже не научусь.
Поэтому в министры магии мне нельзя. Остается лишь удивляться, почему в столь страшное время в родной стране не нашлось никого более достойного, чем я, жалкий трус. Но я надеюсь, что рано или поздно достойный человек появится и объединит всех хороших людей. Иначе волшебную Британию ждут страшные времена.
