Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Одно почти незаметное проклятие может отобрать всю привычную жизнь, но... “Но” есть всегда.
Написано по мотивам инсайдовской заявки «Не додадите ли альтернативного пирога с фем!Гарри и мейл!Гермионой - либо просто со сменой пола одного из них - и броманса?”
Возможен сквик. Также возможен кинк.
Комментарии:
Написан для команды WTF PumpkinPie 2016 на WTF Kombat 2016
Подарен айронмайденовский.
Размещение на других сайтах запрещено в любом виде.
Любезность мадам Малкин не знала границ, да и как могло быть иначе, если к ней пришла сама Гермиона Грейнджер, героиня войны. Разумеется, мадам было несложно лично обслужить такую клиентку, даже если в данном случае «лично» означало закрыть магазин для других посетителей, отпустить всех помощниц, а после всего — еще и согласиться на обливиэйт.
Зато задача подобрать костюм, схожий с маскарадным, но уместный на торжественном министерском мероприятии, была решена идеально: юбка в пол, корсет, удачно подчеркнувший талию и объемная шаль, завернутая вокруг плеч. Донельзя женственно, скрывает все то, что Гермионе хочется сохранить в секрете, подчеркивает то, что...
Не стоит об этом, не сейчас, иначе она не выдержит и сорвется, хотя в нее загодя влили столько успокоительного, что удивительно, как она вообще держит глаза открытыми. Кингсли, заканчивай нести околесицу и отпусти уже людей по домам!
И ни на какой банкет она не останется — не было такого уговора! Орден Мерлина — пусть, речь — хорошо, но после этого не задержится в Министерстве ни одной лишней минуты.
И нет, она не обещала, что речь будет длинной. Пара фраз о жертвах войны и памяти, поднесенный к глазам платочек — и надо же, бурные аплодисменты, переходящие в овации. И вожделенный камин, рядом суетятся Гарри и Джинни, можно махнуть рукой, пусть идут на банкет, развлекаются, но у Гермионы нет ни сил, ни желания. Она не хочет есть и вряд ли захочет позже, и ей совсем нет дела до того, что Кричер проинструктирован выполнять любой ее каприз. Она не хочет ни спать, ни разговаривать, ни думать. Ей холодно, холодно...
Внезапно щеки касается сгусток тепла, перебегает по виску, прячется в волосах — Гермиона тянется за ним и выныривает из своего не-думания. Рядом стоит Гарри с одеялом в руках. Уже заполночь, и если Гермиона не хочет идти в спальню, то пусть хотя бы укроется.
Она не хочет, но идет, кое-как стаскивает свой маскарадный костюм и падает на постель.
— Хей, грязнокровка!
Вот уже неделю Гермиона видит этот сон. И ей самой странно, и никак не понять, то ли это игра памяти, то ли буйство воображения, но каждый раз она замечает какие-то новые детали. Беллатрикс, оказывается, носила бежевые кружевные митенки. Почти скрытые длинными рукавами мантии, они показывались только изредка, когда она поднимала палочку. Беллатрикс стремительна и колдует как дышит, неудивительно, что Гермиона не успела защититься от заклятья. Удивительно, что она приняла его за безобидную риктусемпру и почти сразу о нем забыла.
Иногда Гермиона просыпается ровно за миг до этого момента. О, можно подумать, если сон прервется, то заклятье не подействует. Но она открывает глаза, ворочается в постели, потом сдается и садится у окна — и смотрит, смотрит на черные камни мостовой, пока они не румянятся под робкими рассветными лучами.
Иногда сон продолжается, она снова видит, как смеется Беллатрикс, как ее танцующая фигурка переламывается пополам от заклятья Молли Уизли, как возвращается Гарри. Слышит, как он болтает с Волдемортом. Мерлина ради, ну что еще им обсуждать?! Чувствует, как ее трясет от азарта и облегчения, как ее обнимает Рон, как она расслабляется под его руками. И понимает, что Гарри сейчас победит, понимает раньше, чем Бузинная палочка вырывается из рук Волдеморта и тот падает замертво.
Воспоминания яркие, настойчивые, она как будто погружается в мыслеслив. Возможно, стоило бы стереть память, чем бесконечно, снова и снова, проживать долгий день после победы, первое утро новой жизни. Ее новой жизни. Возможно, но Гермиона не находит в себе и крохи воли, необходимой для этого действия. Хотя, почему не сегодня? И зачем просить кого-то еще, если она сама прекрасно знает заклинание...
— Экспеллиармус! Гермиона! Гермиона!
Гарри кричит, встряхивает ее за плечи — ей все равно. И было бы совсем все равно, если бы его пальцы не были такими горячими. Она делает вялую попытку освободиться, но Гарри отпускает ее, только когда она крепко-накрепко обещает больше не делать глупостей. Он настойчиво смотрит прямо в глаза, пока она раздраженно, раз в десятый, говорит, что не станет применять к себе обливиэйт, и только после этого возвращает ей палочку. Гермиона украдкой пытается потереть плечи, но от этого только хуже — теперь они горят, как от ожога.
Гарри обещает, что поговорит с Роном, что убедит его, что у него сложный период, что все рассосется, что он расстроен, но обязательно возьмет себя в руки. Наивный! Они уже поговорили. Рон уже сказал, что не может. Физически. Не мо-жет! Честно пытался, но не продвинулся дальше поцелуя, после которого вылетел из комнаты как ошпаренный.
Она не ви... Да как бы не так! Конечно, она винила Рона, и плевать, насколько это было несправедливо. Случившееся с ней — вот что несправедливо.
Тем утром Гермиона проснулась от того, что что-то было не так. Она сразу же схватилась за палочку, но это ее не успокоило. Даже щебет птиц за окном звучал не как приветствие новому дню, а как сигнал тревоги. Нужно было найти Гарри и Рона, и как можно быстрее. Гермиона натянула первый попавшийся свитер и стащила пижамные штаны.
Она не заорала на весь Хогвартс только потому, что зажала рот обеими руками: зрелище мужских гениталий, прилепившихся между ее собственных ног, тянуло на невероятное, ужасающее, убийственное «не так». Ничтожная надежда на зрительные галлюцинации исчезла, как только Гермиона опустила руку вниз: тактильная проверка подтвердила наличие члена и мошонки.
Вера во всемогущество мадам Помфри не оправдалась, хотя нельзя сказать, что целительница не старалась. За три часа Гермиона перешла от паники к осторожному оптимизму, затем к раздражению, а под конец — к равнодушию. Верный выбор: именно равнодушие помогло ей продержаться те несколько дней, что профессор МакГонагалл копалась в запретной секции в поисках книги по отвращающим трансформациям. Гермиона попала под старинное проклятье, бывшее в ходу за пару столетий до принятия Статута. В те романтические времена разрушение проклятий привязывали к поцелуям. Ну, или к более тесным и глубоким взаимодействиям с возлюбленными. Вероятно, Рональд Уизли заслуживал уважения как минимум за то, что сам вернулся и, глядя Гермионе в глаза, смог сообщить о своей абсолютной стопроцентной гетеросексуальной ориентации. Вероятно. Гермиона подумает от этом потом, не в этой жизни, не в этом времени, не в этой стране.
* * *
В Австралии лето, солнце жарит, температура не опускается ниже двадцати пяти градусов, и самое время купаться, но Гермиона ни за что не наденет плавки. Она носит просторные льняные штаны, такие же рубахи и белье, больше на размер-другой. Ее новое тело до безобразия физиологично. Любое сжатие, любое трение — и здравствуй, эрекция. Как же это раздражает! Отвлекает! И выматывает — быть настолько зависимой от собственного тела. Осознание того, что здоровый мужской организм сохраняет способность к эрекции до глубокой старости, было неожиданным. До такой степени, что мысль о разгульном образе жизни показалась перспективной.
Но Гермиона все же не пустилась вовсе тяжкие. Ей хотелось сохранить хоть что-то от прошлого, даже если это родительские наставления вроде «Чрезмерное потребление сладкого ведет к кариесу и диабету», «Алкоголь — убийца печени» или «Курение — кратчайший путь к раку». Гермиона скучала по родителям. Найти их в Австралии оказалось не так уж и сложно, всего-то пара капель ее крови в поисковое зелье — для магии она так и осталась Гермионой Грейнджер, а все внешние изменения — «всего лишь трансформации оболочки, наподобие анимагии». Гермиона сцепила зубы и выслушала эти объяснения МакГонагалл исключительно из уважения к возрасту и искреннему желанию помочь.
Что с того, что случаем Гермионы заинтересовался Отдел тайн? Предоставить ей хроноворот они все равно не могут. Ах, возможно, смогут помочь другим способом? Ах, это их работа — искать контрзаклятия к старинным проклятьям? Да даже магглы, делающие операции по смене пола, в ее случае дадут сто очков вперед волшебникам! Гермиона сама не поняла, как сорвалась на истерику в разговоре с Кингсли и Гарри. Зато отвела душу, совсем не по-мужски вопя, что отдала магическому миру все, что могла, больше, чем могла, и теперь хочет только одного — покоя. И документы на имя Майкла Смита.
Уже в Австралии выбранное имя аукнулось очень неожиданно. Потому что она нашла не только родителей, но и новорожденного Майкла Уилкинса. И Гермиона влюбилась! Звучит нелепо, но этот несуразный комочек вдруг превратился для нее в символ ее победы. Если бы она не защитила родителей таким варварским способом, сейчас маленького Майкла Уилкинса не было бы. То, что он не Грейнджер, — пусть пока так и останется. Гермиона не была готова объяснять, почему родители забыли о взрослой дочери, а взамен получают взрослого сына. Не сейчас.
— И что, прямо так и сказала: «Какой же ты стесняшка, Майкл Смит»?
Джинни весело, она снова и снова пересказывает в лицах эту историю, пытается проиграть ее с Гарри, но в новой квартире Гермионы нет ни коварной стремянки, ни лампочек, требующих замены. История и вправду забавная. Соседнюю с Гермионой, то бишь с Майклом Смитом, квартиру, снимают две подружки — Линда и Клэр. Поначалу они обе положили глаз на новенького, симпатичного, в меру интеллигентного паренька. Все пытались наладить общение, угостить чем-нибудь, зазвать в компанию — а то у Майкла одна работа и учеба на уме.
И тут Гермиона сделала стратегическую ошибку — начала советовать. Как выяснилось, шесть лет в одной спальне с Лавандой даром не прошли: маска для волос, диета для очистки кожи, подходящий макияж для брюнетки, одетой в светлых тонах... Гермиона не хотела ничего плохого, искренне пыталась подружиться, но Клэр как-то явно к ней охладела, а там и вовсе представила бойфренда. А потом шепнула по секрету, что Линда очень заинтригована.
И тут в соседней квартире так кстати перегорела лампочка, а бойфренд Клэр так некстати уехал в командировку. Казалось бы — всего-то подержать лестницу. А потом раз — и Линда практически профессионально упала Майклу на руки, притерлась всем телом, и член, сволочь, тут же среагировал. Вот это уже была совсем не смешная часть истории. Гермиона с трудом представляла, как можно заняться сексом с девушкой. Да нет, даже не так. Секс и она — такое вообще не укладывалось в голове. Гермиона была вынуждена прибегать к мастурбации, частой мастурбации, если уж на то пошло, но совершенно не представляла второго человека в собственной постели. Особенно потому что вдруг — пойди разбери, сколько в старинных книгах правды и сколько суеверий, — этот новый человек мог бы оказаться ее настоящим возлюбленным? Возлюбленной. И как потом объяснять несчастной девушке такую трансформацию прямо в постели?
Это был странный новый страх, даже не до конца понятный самой Гермионе. И уж точно она не собиралась его озвучивать. Но Джинни и не спрашивала — она уже давно переключилась с истории с лампочкой на необходимость обновить гардероб Майкла, потом на что-то другое, третье, десятое... Беззаботная солнечная девочка, и они с Гарри так хорошо смотрятся рядом...
Тем удивительнее было увидеть Гарри на пороге собственной квартиры в канун Дня святого Валентина. Хоть бы предупредил о приезде, Гермиона не стала бы задерживаться в библиотеке после подготовительных курсов. Но Гарри не интересовали извинения. Его, откровенно говоря, вообще мало что интересовало помимо бутылки огневиски в руках. В том полудобродушном-полуагрессивном состоянии, в котором он пребывал, ему было безразлично даже то, что Гермиона пьет только по его требованию, в остальное время предпочитает просто жонглировать стаканом.
Когда Гарри уснул, Гермиона впервые за долгое время достала волшебную палочку. Надо же, а ведь обещала больше никогда в жизни этого не делать! И отправилась в магический квартал Мельбурна, искать камин, связываться с «Норой» — и что, что у них там ночь. Рон был очень рад, что Гарри нашелся. Джинни... А Джинни не могла подойти, потому что осталась в школе. Ну, так получилось, кажется, они с Гарри планировали отметить День влюбленных, но... В общем, в Хогвартсе в этом семестре новый преподаватель ЗОТИ, и он... Ну, Джинни ему понравилась, а Гарри узнал и вызвал его на дуэль. Ну и побил. Еще бы, наш Гарри — и не побил бы! А Джинни возмутилась, что Гарри совсем не умеет держать себя в руках. Как-то так, пойми этих женщин. Но, слава Мерлину, что Гарри нашелся, пусть и на другом конце света.
— Сама... Сам-то как?
Гермиона неопределенно пожала плечами. А что она могла ответить Рону? Нет, как ни странно, она уже не сердилась, не обижалась и даже как будто его понимала. Логически. Но откровенничать не хотелось. Бывший — он и есть бывший.
Утренний Гарри являл собою зрелище не менее эпичное, чем вечерний, только мрачно-молчаливые тона сменились на красноглазо-всклокоченные, а потом, после волшебного пузырька с антипохмельным — на настороженно-тихие. Но долго это продолжаться не могло. Потому что у Линды был абсолютный нюх на мужчин. А двое одиноких мужчин ко Дню святого Валентина — это и вовсе праздник какой-то. Не одинокий? Просто временные трудности? Так у всех временные трудности. Вот, у Клэр тоже, с самого Рождества трудности с ее Патриком. И у самой Линды трудности — никто, вот никто не хочет прийти поменять ей лампочку. А потому — не устроить ли вечеринку? Заказать острой индийской еды, пива побольше... Пиво уже было, и больше не хочется — пусть будет пепси. И музыка. И фанты.
Линда знала толк в развлечениях — пропрыгать через всю квартиру на одной ножке, изобразить крадущегося тигра, спеть гимн Австралии, показать фокус, построить башню из коробочек от карри...
А что делать этому фанту? Поцеловать Гарри. «Ну же, Майкл, что, слабо?» Гермиона смотрела на свой единственный галстук, в котором она когда-то ходила на собеседование, и никак не могла понять, откуда он взялся в руках Линды, если сама Гермиона его в шляпу не бросала. И нет, ей не слабо! Гарри улыбнулся чуть виновато, клюнул ее в уголок рта, но зрители запротестовали — только настоящий поцелуй! Ладно, можно без языков, но чтоб заметно, соприкоснулись губы или нет.
Соприкоснулись, и губам было жарко-жарко, а потом этот жар перебрался на щеки и даже уши. Гермиона забилась в уголок, бездумно ответила, что следующему фанту — играть на барабане, и даже не видела и не слышала, кто выполнял ее задание. И спасибо, что после этого выпало несколько чужих фантов, и у нее нашлось время хотя бы отдышаться, если уж сошедший с ума пульс частил не переставая. Можно подумать, она впервые целует Гарри! Да хотя бы в прошлый раз, когда она провожала их с Джинни, собиралась чмокнуть в щеку, но Гарри неловко развернулся, и Гермиона ткнулась не то в губы, не то в зубы. Просто посмеялись, обнялись и забыли. Или не забыли: Гермиона вдруг поймала задумчивый взгляд Гарри, очень необычный — и очень задумчивый. Но вечеринка продолжалась заполночь, а наутро Гарри уехал. Гермиона даже подумывала обидеться, но и сама закрутилась с учебой на подготовительных курсах, с подработкой в местном почтовом отделении, с волонтерством в детском центре. Кажется, она даже согласилась съездить с коллегами на пикник — в общем, скучать было некогда.
Случалось, что даже по ночам ей было не скучно. Эти сны всегда приходили внезапно, и были такие... Гермиона не смотрела их — чувствовала. Как будто даже во сне на ее глазах была повязка, и все, что можно было увидеть — это оранжевые и красные круги под веками. Но от этого вздохи рядом были еще слышнее, а касания вызывали мурашки и дрожь. Всего лишь подушечками пальцев, даже не ладонью, но там, где ее касался... Кто? Кто-то, и не важно, какое у этого человека лицо — да скорее всего, никакого, потому что в жизни она никому не доверила бы так рисовать круги на ее запястьях, чуть царапать ключицы и с нажимом проводить вдоль позвоночника. Нет, лицо в этом деле — совершенно неважная и ненужная деталь, но как же Гермионе хотелось увидеть руки! Эти волшебные руки, от одного прикосновения которых под ее кожей зарождался сгусток тепла, а потом рос во все стороны, разбегался кругами, как будто в озеро магмы упал камешек, а линия, которую все это время чертил чужой палец, была горячее всего. И Гермиона плавилась, плавилась в этих росчерках... Даже странно, что в эти ночи она высыпалась лучше всего, несмотря на такие сны.
— Тебе идет улыбка, знаешь? О, Джиакомо, совсем нет нужды ревновать!
Хотя Гермиона не сказала бы, что Джинни так уж некомфортно от того, что ее избранник сопровождает встревоженной гримасой каждый комплимент посторонним. Да и вообще, что бы ни делал или ни говорил Джиакомо, он обязательно дополнял это выразительной мимикой. И Джинни жадно ловила каждый взгляд, каждое движение бровью — они делали ее счастливее. Гермиона могла объяснить, почему артистичный эмоциональный Джиакомо так быстро и будто бы вовсе без усилий разбил устоявшуюся пару. Да, могла бы понять, но какая-то иррациональная, почти детская обида за Гарри все равно была. Гермиона невольно проводила параллели между ситуациями у нее с Роном и у Гарри с Джинни и чувствовала себя обманутой вдвойне — как будто бы ей пообещали причастность к чему-то важному, общему, большому, а потом отобрали. Наверное, так уходит детство.
Гарри наотрез отказался комментировать свои взаимоотношения с Джинни, ее новым мужем и остальными Уизли. Он приехал отдохнуть, развеяться — и точка! Линда, их всегдашняя палочка-выручалочка, вполне разделяла мнение, что двум таким симпатичным и наконец (или все еще — в случае с Майклом) свободным парням никак нельзя скучать. И раз уж Майкл слышать не хочет о совместной поездке на пляж, то они собираются в клуб. Нет, только в клуб! Майкл набрал высший балл на вступительных экзаменах — это нужно отметить с размахом. Размах утомил даже Клэр, и она все чаще подсаживалась в уголок, где обосновались Гарри и Гермиона, потягивая коктейли и беседуя. Что и говорить, негодование Линды было праведным и громким:
— В клубах принято веселиться и знакомиться с новыми людьми! А по вам и не скажешь, что вам еще хоть кто-то нужен!
И Гарри внял, честно оттанцевал несколько танцев с Линдой — и где только научился, небо и земля, если сравнить со Святочным балом, — а там и вовсе чуть ли не с половиной клуба. Гермиона, более привычная к экспрессии Линды, устояла и все так же отсиживалась в уголке. Но вот с коктейлями она точно переусердствовала и еле вышла из клуба на заплетающихся ногах.
Гарри, как верный рыцарь, предложил отнести ее на руках. От хитрого переглядывания Линды и Клэр Гермионе захотелось шалить, и она принялась выписывать такие кренделя, что все и впрямь не на шутку забеспокоились. Дурацкая, дурацкая, дурацкая была идея!
Поднимаясь по лестнице, Гарри взвалил Гермиону на плечо — и тут она поняла, что просто сгорит от стыда, если сию же секунду не провалится сквозь землю. А попытка слезть сделала только хуже, и Гермиона замерла, как мышь под метлой, отчаянно надеясь, что Гарри не обратит внимания на ее эрекцию. Кажется, именно это отчаянное желание, для разнообразия, исполнилось. Гарри ни словом, ни жестом, ни намеком не показал, что хоть что-то заметил. Он пробыл в Мельбурне еще неделю, распрощался с Гермионой, как с добрым другом, — и отбыл восвояси.
А у Гермионы осталась нелепая досада. Она все вспоминала, как Гарри ее нес, и пыталась понять, заметил ли он ее состояние или нет. И придумывала все новые и новые объяснения его поведению. Да, на первой ступеньке он покачнулся не потому, что тоже был слегка пьян, а от неожиданности. И дышать стал совсем по-другому, размереннее, наверняка, чтобы успокоиться. А не отпустил Гермиону, потому что ему было любопытно... Или приятно?! Чертово воображение разыгралось не на шутку, Гермиона придумала тысячу и один способ, как можно было бы потерять по дороге Линду и Клэр и остаться с Гарри наедине. А потом... Вдруг он помог бы снять не только ботинки, но и джинсы? Даже мысли о коротком касании его руки к ее члену хватило для низкого протяжного стона. Руки дрожали, а позвоночник превратился в горячее желе.
Спокойные мягкие чувственные сны Гермионы превратились в тягучие кошмары, в которых ей и хотелось подойти к Гарри, но она не решалась, а ее возбуждение никуда не девалось, даже после быстрого самоудовлетворения член моментально твердел и как будто вырастал еще больше, чем был до этого. Даже сквозь сон Гермиона чувствовала, что у ее реального физического тела та же проблема — эрекция. Гейское порно? Не смешите, оно не помогло ничем, кроме, разве что, разрозненных теоретических познаний, как делать не надо.
А потом Гарри пригласил ее к себе на день рожденья. Нет, нет, нет! Она не сможет поехать. И отвечать не будет — пусть Гарри посчитает, что письмо затерялось. С маггловской почтой такое бывает.
* * *
— Заходи! Здорово, что ты все-таки выбралась!
А это все потому, что письмо слишком долго шло. И когда Гермиона его получила, было поздно заказывать билет на самолет. Вот, пришлось отправляться в магический квартал, добираться каминами. И о чем только Гарри думает, оставляя камин открытым? Даже только в день рожденья. Тем более — в день рожденья!
Но Гермиона была рада оказаться на Гриммо, снова увидеть Невилла, Луну, Джорджа... Вот Рон показался было в камине, кажется, даже с кем-то, и тут же исчез. А, его проблемы! Гермиона собиралась веселиться. Она вдруг поняла, как ей не хватало всего этого — волшебных шуток, сливочного пива, драже Берти Боттс, карточек от шоколадных лягушек. У нее даже была собственная карточка — подумать только, портрет сделали по колдографии с того самого министерского приема, на котором Гермиона уже была мужчиной, переодетым в женщину. Текст под карточкой гласил, что Гермиона — умнейшая ведьма своего поколения, лучшая ученица Хогвартса, кавалер Ордена Мерлина... бла-бла-бла... и ведет замкнутый образ жизни, посвятив себя историческим исследованиям. Почему-то фраза про исследования развеселила ее больше всего.
Ис-сле-до-ва-ни-я. Слово перекатывалось на языке, оставляя за собой щекочущее послевкусие. Гермиона смеялась и спрашивала — а что исследует Невилл? Скрещивание мандрагоры, надо же, как интересно! А Джордж? Звуковую дифференциацию реакций Перси на новые вредилки! А Гарри? Редкие проклятья — до чего же скучно...
— Пойдем, исследуем, какую спальню выделил тебе Кричер.
О, парные исследования — это так заманчиво. Но результаты следовало признать неудовлетворительными. Да где там, просто ничтожными! Кричер постелил ей в спальне на втором этаже, так далеко от комнаты Гарри. Но ведь Гермиона совсем отвыкла от волшебного мира, а если вдруг под ее кроватью прячется боггарт — то она никак не сможет защититься. Может, Гарри сам убедится, что все в порядке?
Вот где пригодились уроки Линды. Теоретические — практики недостало, и Гермиона даже теряется от ощутимого веса Гарри и от того, как он прижимает ее к кровати. Он извиняется, пытается встать — но нет, Гермиона крепко-накрепко вцепляется в его плечи и, после долгого взгляда в шальные глаза, рискует поцеловать. И он отвечает! Гермионе снова тепло, так тепло и хорошо, как в ее снах когда-то. И совсем не понятно, с чего это вдруг Гарри вырывается и бормочет, что он не хотел. Не хочет... То есть хочет. В смысле, хочет, но не так... Ай, надоел!
И Гермиона снова его целует, давя все возражения в зародыше. Но Гарри совершенно невыносим, опять вырвается и увещевает. Мол, уверена ли она. А вдруг это как-то повлияет на проклятье и они не смогут его снять. Гермионе снова смешно. Условие снятия этого проклятья — секс! Гарри требуется целая невыносимо длинная минута, чтобы понять. А потом он краснеет до кончиков пальцев и сам... — сам! — наконец снимает свою рубашку. Кожа к коже — такое странное волнующее ощущение, а Гарри еще и шепчет что-то, гладит кончиками пальцев — Гермионе этого уже мало. Но она не знает, как назвать, как попросить, и только беззвучно открывает рот. И слышит два коротких очень громких вжикающих звука, и сама помогает Гарри распаковать себя из джинсов. Она тянется к паху, но там уже вовсю хозяйничает Гарри и — о, Боже! — он знает, что делает. Комната крутится и вибрирует в такт чему-то, что вибрирует внутри Гермионы и вырывается из нее коротенькими «ах!». Ей слишком хорошо, чтобы можно было это вытерпеть, и вдруг все заканчивается. А Гарри легонько гладит пальцами ее живот, и эти росчерки — для разнообразия — прохладные и мокрые.
— Кажется, я нашла причину, по которой могу смириться с собственным членом.
Гермиона еле ворочает языком, но все же выталкивает из себя такую длинную фразу. Гарри фыркает, и до нее только сейчас доходит, что он так и не снял джинсы. Теперь ей все любопытно, она внимательно смотрит, как появляется и пропадает под их переплетенными пальцами головка его члена, как Гарри кусает губы. Ее пальцы вдруг стали настолько чувствительными, что она даже ощущает первые спазмы его оргазма.
В комнате пахнет спермой, вся постель переворошена, и Гермиона отрешенно думает о том, как же это непохоже на техничную мастурбацию для здоровья, которой она занималась почти год, только в ванной, чтобы побыстрее смыть все следы и притворяться, что ничего и не было. Так она точно больше не сделает. Только не тогда, когда узнала, что бывает и по-другому. Жалкие остатки благоразумия вопят, что лучше было бы и не знать, но, словно в пику им, ее обуревает жадность, и Гермиона набрасывается на Гарри с поцелуями. Во второй раз это быстрее, острее, почти больно, но нет ни одной причины, почему бы не решиться на третий.
Много восхитительных мгновений спустя она чувствует себя пустой и звонкой, и засыпает, словно ныряет в теплое молоко, и только под утро ей снится сон.
Как будто она получила письмо из Отдела тайн, в котором сообщалось, что они решили ее проблему и приглашают к себе, чтобы сообщить заклинание, которое ее расколдует. Вот бы сон был в руку!
* * *
— Да иду, иду!
На лапке мелкой, пестрой, просто образцово неприметной сипухи — небольшой конверт с эмблемой Отдела тайн. Это так похоже на ее сон, что Гермиона распечатывает послание, ни на секунду не усомнившись в имени адресата. А потому не сразу понимает написанное:
«Мистер Поттер, данным сообщаем, что опыты по применению на лабораторных мышах контрзаклятья к проклятию О-17, также известному как проклятье Грейнджер, признаны успешными. Следующая стадия эксперимента — испытания на волшебниках. Просим подтвердить ваше согласие».
Поттер еще спит, и от одного взгляда в его сторону Гермионе становится не по себе. Утром все то, что они вытворяли несколько часов назад, кажется совершенно неприличным, даже развратным. И это ни в коей мере не спасет его от головомойки. Что еще за тайны, эксперименты и какое отношение они имеют к ее проклятию? Гермиона решительно тянет руку к одеялу, но Гарри ловит ее ладонь, целует и улыбается — так лукаво и открыто, что невозможно не улыбнуться в ответ. Ничего, свой скандал он еще получит!
