"Дражайший фикрайтер!
Я Лорд Волдеморт, и я прочитал твой фик.
Да, я существую. И как же мне ваше творчество осточертело... Но мой верный Снейп предложил отличный выход! На каждый ваш фик обо мне я буду отвечать фиком о вас. Жди на следующей неделе премьеры: макси-слеш, ты ГГ, БДСМ, нон-кон, педофилия, смерть персонажа.
Допрыгался, магл?!
В предвкушении, Лорд Волдеморт"
— Помнишь Ревуна?
— Старую легенду про Чудовище и маяк?
— Да, про них. Помнишь?
Я пожал плечами, неторопливо прогуливаясь по берегу давно высохшего моря. Камешки, желтоватый песок, хрупкие ракушки под ногами шуршали о чем-то своем, будто рассказывали историю своего появления на свет, будто хотели поделиться историей о том, как они оказались на суше, когда море высохло.
Конечно, я помнил про Ревуна. Мне и старшему брату ее рассказывал отец, а ему — его отец, а деду — его отец. Может, когда-то давно история была правдой, может, была придумана изначально, рожденная фантазией тех лет — кто знает, но к нам она дошла в несколько странном виде.
Говорили, что давным-давно на мысе Лоунсам-бэй стояла каменная башня-маяк, внутри сидели двое смотрителей, включали прожектор с красными и белыми огнями, Ревуна, оповещавшим проходящие суда о том, что близко мель. История эта говорила о море, глубоком, сильном, диком, а еще о чудовище, томившимся миллионы лет под толщей вод, однажды поднявшимся и сокрушившим маяк. Древний мир, наверное, времен первых динозавров.
Я совершенно не представлял себе, что такое судно, как мог выглядеть корабль, что такое маяк и море, но динозавров я представить почему-то мог. Что-то очень большое, с усеянной острыми зубами пастью, дурно пахнущее, с длинной шеей, массивным телом и безгранично печальное. Конечно, я никогда не видел динозавров и даже не знал, что это, но за меня все додумывало воображение.
Маяк — что-то хрупкое, способное вместить лишь двух человек.
Мыс — клочок суши посреди водного мира.
Ревун — что-то громкое, не исключено, что живое.
И Чудовище — большое, древнее, одинокое и несчастное нечто.
И когда отец рассказывал мне эту историю, я плакал, ощущая боль несчастного существа, как свою.
— Помню, — ответил я как можно более спокойно, отведя глаза.
Под ногами в порывах ветра запел песок, уносясь вдаль ураганчиками. Серое небо набухло низкими тучами. Тишина оглушала.
— Помнишь Бездну? — спросил брат снова и я кивнул, запрокинув голову и глядя в небо.
Климат совсем испортился. Нужно будет подкорректировать терра-установку. Может быть, удастся получить хоть каплю дождя из этих туч.
Я присел на корточки и приложил ладонь к земле, слушая тихие стоны песка, и закрыл глаза.
Планета умирала. Вряд ли мы могли бы помочь ей. Мы не жестоки, мы не будет продлять агонию, но напоследок, прежде чем уйти, все-таки хотелось почувствовать прикосновение воды. Впрочем, это тоже мечты.
— Помню, — прошептал я, взглянув на него снизу вверх.
Мой брат такой сильный, такой смелый. Его не пугает этот умирающий мир, его не пугает пустота. Наверное, его ничто не способно испугать.
Он вздохнул.
— Миллионы лет Чудовище жило в Бездне, прячась от света солнца, — он присел рядом и обнял меня. — Миллионы лет ждало чего-то, спало. Но его разбудил Ревун.
— Как жестоко, — заметил я, прикрыв глаза.
— Наверное, — прошептал он. И продолжил: — Когда оно разрушило маяк и снова ушло в Бездну, оно больше не возвращалось.
Из моих глаз скатились слезы и растаяли в прохладном воздухе.
— Разочаровалось, — я крепче прижался к брату. — Не смогло поверить, что его обманули люди, что это был не его друг или родственник, а всего лишь маяк с Ревуном. Жестокая шутка.
Он потрепал меня по голове.
— Техники нашли Бездну, — произнес он. — Пропасть в сердце мира.
— А Чудовище? — слезы покатились по моим щекам градом. Каждый раз одно и то же! Я просто не мог слышать эту историю, чтобы не заплакать от жалости и боли.
Брат лишь кивнул, дав мне время на эмоции.
— Оно осталось там, в Бездне, умерло, — наконец, заговорил он снова тихим голосом, глядя на осколки ракушек. — Оно все еще верило и надеялось, но его забрало время, этот мир, люди этого мира, экология. Наверное, оно могло бы подняться еще разок, — он глубоко вздохнул, пряча глаза. — Пойдем, — он поднялся и протянул мне руки, помогая встать. — Нам пора уходить.
Я сглотнул вставший в горле комок и взглянул на серое небо. Видимо, этому миру уже не видать воды. Брат прав — незачем продлять агонию, нужно быть милосердным, как учил отец.
Мы не спеша побрели по песку прочь, к нашей ракете, где нас уже ждали, но я не выдержал — присел, чтобы взять песок этого мира в горсть… но не ощутил его. Пальцы прошли сквозь песок, не потревожив и крупицы.
Наши тела эфемерны, мы дети этого мира, но иные дети, сильно изменившиеся за миллионы лет, давно уже живущие в другом мире, далеко отсюда, хоть и прилетаем сюда на экскурсии или чтобы просто пройтись по земле легкой поступью, увидеть что-то новое… хотя, что тут еще есть нового после стольких лет попыток возродить умирающий мир?
— А ты видел его? — обратился я к брату, сквозь его прозрачное тело видя все тот же унылый серый пейзаж. — Ты видел Ревуна? Это Чудовище, ты видел его?
Он кивнул.
— Я видел остов, скелет Чудовища, — сказал он. — Белые-белые кости, длинные, как ракета, широкие. Видел голову, череп — кость величиной с дом. Зубы — острые, длинные, как стелы.
— А… — мне хотелось спросить, видел ли он душу этого существа, чувствовал ли его боль, тоску, но я промолчал. Его душа наверняка уже давно упокоилась, присоединилась к другим чудовищам его расы, вида и типа. Мне просто хотелось бы в это верить.
— Хочешь еще попробовать с дождем? — предложил брат мягко, зная, что я хотел бы спросить, но никогда не спрошу.
Я покачал головой. Я будто во сне слышал крик Чудовища, его стон, дыхание, я как будто ощущал его одиночество, как свое, но я не мог себе представить, что значит, быть одиноким. Наверное, все дело в том, что я еще очень юн и рядом всегда находится кто-то старше. Исполнится мне пару миллионов лет, и я тоже стану таким же сильным, как старший брат, я не буду плакать, вспоминая грустную легенду планеты, которой к тому моменту уже наверняка не будет.
— Пойдем домой, — попросил я тихо, снова начиная плакать и отчаянно желая этой грустной планете тихого упокоения.
Да, наверное, я все-таки слишком юн и впечатлителен, потому что когда мы улетали и погасили солнце, я снова заплакал.
Если бы песок, сухая планета, доживающая свои последние минуты, ветер и тьма могли говорить, они поведали бы удивительную историю – когда улетало серебристое веретено ракеты, когда терра-установки, брошенные хозяевами, свернулись, точно громадные цветы снова сжались в бутон, с низкого неба на иссушенный, поющий под порывами ветра, песок упали несколько капель дождя, прежде чем мир погрузился в ледяной холод, сковавший даже ветер, а потом планета обратилась в осколки, сгоревшие под солнечным ветром.
Последнее чудо, о котором никто уже не узнал. Как и о Чудовище и Ревуне когда-то.
