Мальчик сидел у окна и смотрел на небо, затянутое низкими серыми тучами. Дождь еще не пошел, но явно собирался в дорогу. Настроение у мальчика было под стать погоде.
Там, откуда он приехал, дождь тоже случался довольно часто. Но это не мешало мальчику уходить из дома, иногда на весь день. Лучше вымокнуть под дождем, которому ты безразличен, чем бесконечная непогода в доме — отец, мрачный, как грозовая туча, яростные вспышки ссор, злые слова, прошивающие воздух как молнии, мутные капли слез на маминых щеках… Родители часто ссорились из-за него, мальчик понимал это, но что он мог поделать? Он волшебник, как мама, и он пойдет в школу для волшебников, как бы ни злился из-за этого отец. Но пока он вынужден учиться в маггловской школе — пока не отправился в этот ваш ублюдочный Хогвартс, будет учиться в обычной школе, слышала, Эйлин?! Может, там прибавят ему мозгов.
Но мозгов у других учеников в его классе было гораздо меньше, чем мускулов, и уж точно меньше, чем у него. А у отцовой сестры, к которой его отправили на лето — чтоб я сдох, если мальчишка проведет еще хоть одно лето у твоих ублюдочных Принсов! Поедет в Стокгольм, к Берте. Хоть это и денег стоит, но пусть хоть посмотрит, как нормальные люди живут — у тетки Берты, еще до рождения мальчика выскочившей замуж за шведа и укатившей в этот самый Стокгольм, мозгов, кажется, вовсе не было. Иначе разве она стала бы запирать его в комнате почти на весь день, словно нашкодившего щенка, выпуская только поесть? «Нечего тебе валандаться по улицам, попадешь под дурное влияние, — сказала тетка в первый же день и добавила: — И по дому тоже шляться нечего, еще что-нибудь… испортишь». Сказала и посмотрела так, будто он даже не щенок, а щенячья какашка. Что она знает о волшебниках, маггла безмозглая.
Мальчик вздохнул и снова посмотрел на небо. Если бы он умел летать… Нет, не так — летать мало кто даже из взрослых магов умеет, но вот если бы здесь была хоть плохонькая метла… Мамина метла — старая, с покривившимися от времени прутьями — совсем его не слушалась. А в прошлом году у дяди Эдварда потренироваться не получилось — дядя сказал, что не может доверить ему метлу, и смотрел на него при этом точь-в-точь как тетка Берта. Кажется, дядя считает его каким-то неправильным волшебником — наверное, потому, что он ужасно похож на отца… Мальчик громко фыркнул. У некоторых волшебников мозгов тоже не слишком много. А дядя Эдвард и тетка Берта прекрасно спелись бы, несмотря на то, что она маггла, а он чистокровный — зато оба такие противные!
Мальчик снова фыркнул — и чуть не подпрыгнул на стуле, таким громким получился этот звук. Он испуганно покосился на дверь — вдруг тетка услышит и решит, что он уже что-нибудь… испортил! Но, злясь на себя за этот постыдный испуг, тут же снова повернулся к окну — и мгновенно понял, что его фырканье ни при чем. Звук, похожий теперь на тарахтение маггловского мотоцикла, стал еще громче и доносился явно откуда-то сверху — а потом вдруг прекратился. И одновременно с наступившей тишиной на подоконник приземлился маленький толстенький человечек.
— Вот, мотор забарахлил, — озабоченно проговорил человечек. — Надо бы подзаправиться, — и требовательно посмотрел на мальчика. — Подзаправиться бы надо, говорю! Эй, слышишь меня, чурбан носатый?
Слышать-то мальчик слышал, но ответить не мог — связных мыслей в голове у него в этот момент было меньше, чем у самого тупого маггловского ученика, меньше даже, чем у тетки Берты. На носатого чурбана он тем не менее ужасно обиделся. Но потрясение и любопытство оказались сильнее.
— Ты… ты волшебник?! — наконец выговорил он.
— Я? Да я самый волшебный из всех волшебников! — Человечек гордо приосанился. — Если хочешь знать, я могу так тебя заколдовать, что десять тысяч волшебников потом не расколдуют! Могу превратить тебя в жабу, часы с кукушкой или в паровую машину, вот! Но, так и быть, я не стану этого делать, если ты меня срочно чем-нибудь накормишь. Чем-нибудь очень вкусным, разумеется.
Мальчик нахмурился. Если человечек и был волшебником, то каким-то странным. Ни один из нормальных волшебников не станет хвастаться, что превратит вас в маггловские часы и тем более в дурацкую паровую машину! В жабу — еще куда ни шло, но у человечка и палочки-то, кажется, не было: в кармашке его штанов поместилась бы разве что зубочистка. Мальчик вытянул шею — может, палочка у него за спиной? Но за спиной у странного человечка оказался лишь небольшой пропеллер. Еще непонятнее! Какой-то маггловский прибор? Но до сих пор мальчик что-то не слышал о магглах, которые летали бы, пользуясь для этого всего лишь пропеллером на спине.
Вот почему жизнь так несправедливо устроена? Какой-то странный непонятно кто летает, хотя у него не может, не должно ничего получаться! Летает, не превращаясь ни в ворона, ни в летучую мышь, летает, самодовольно тарахтя дурацким пропеллером!.. Летает куда захочет. А ты, чистокр… ладно, пусть полукровка, но все равно волшебник! — сидишь взаперти, и перед глазами у тебя только серые тучи и мокрые крыши. А в животе тарахтит разве что от голода — обед был невкусным, а до ужина еще целая вечность.
— Нет у меня никакой еды, — буркнул мальчик и ехидно спросил: — Если ты волшебник, где же твоя палочка?
— Палочка? — На мгновение человечек растерялся, но тут же снова приосанился. — Ну, у меня их много. Там, в моей гостиной. Десять тысяч всевозможных палочек, ты таких в жизни не видел! Красные — из лакрицы, желтые — из леденцов и мармелада, белые в крапинку — из марципана с орехами… — Человечек мечтательно зажмурился, но тут же открыл глаза и обеспокоенно взглянул на мальчика:
— Слушай, ты меня вообще кормить собираешься, жадюга? Вижу, вкусненького от тебя не дождешься, но неужели в твоих карманах не завалялось хоть что-то съедобное? Или вместо кисленьких леденцов у тебя только кислое лицо, а вместо связки копченых сосисочек — только нос, длинный как сосиска?
Ну уж нет! Второе оскорбление, нанесенное носу, мальчик никому спускать не собирался — тем более этому непонятно как летающему недоразумению!
— Сам ты сосиска! — завопил он, уже не беспокоясь, что на шум прибежит тетка. — Нет, даже не сосиска, а… а глупая летающая сарделька! И никакой ты не волшебник, и никого ты заколдовать не можешь, потому что нет у тебя в гостиной никаких палочек, и никакой гостиной наверняка тоже нет, и…
Он бы еще много чего сказал, но человечек вдруг снова затарахтел — и поднялся в воздух.
— Скучный ты. — Он говорил тихо, но мальчик слышал его даже сквозь шум от пропеллера. — Скучный, вредный и злой. И играть с тобой, наверное, неинтересно… Полечу-ка я отсюда, поищу себе другого малыша.
Вот почему жизнь так несправедливо устроена? В голове у тебя полно мозгов, а ты сидишь в одиночестве и, как последний дурак, смотришь на грязные следы на подоконнике — все, что осталось тебе на память от глупого толстого человечка. Который летает — непонятно как, но летает! — над мокрыми крышами, а может, и над низкими тучами, в чистом синем небе. Летает один — а может, с каким-то другим мальчиком. И врет ему напропалую про паровые машины и волшебные палочки из марципана с орехами, а тот восхищенно слушает. А ты сидишь в одиночестве и слушаешь внутренний голос, который шепчет: это ты бы сейчас мог с ним летать, ты, а не какой-то глупый малыш, и какая разница, волшебник он или нет, и сколько в его гостиной палочек, и есть ли у него вообще гостиная, если он умеет подниматься в чистое синее небо…
Но ты говоришь внутреннему голосу: «Заткнись». Потому что ты очень умный. А скоро, в Хогвартсе, еще поумнеешь.
— Ничего, — шептал мальчик, яростно оттирая подоконник рукавом. Вообще-то можно было и не трудиться: дождь уже пошел и скоро смыл бы все следы. Вот капли на лице — большинство от дождя, на остальные наплевать — рукавом как раз очень хорошо вытираются. — Ничего. Скоро вырасту и покажу всем этим безмозглым магглам, магам и… Неважно, покажу всем этим тупицам. Покажу им, как летают настоящие волшебники.