Штирлиц щёл по Берлину и увидел старика с длинной белой бородой. "Дамблдор"- подумал Штирлиц. "И этого клинит на поттериане!"- подумал Дед Мороз.
(с) Хелкор
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Сказ про волшебного коня-перевертыша, дивную птицу и строптивую девицу
Летописец устало потер покрасневшие глаза и старательно вымарал слово "зловредный", заменив его почти синонимом — "прекрасный". С князем шутить не стоило — мало того, что в науках силен, так болтали про него всякое: и что колдун он темный да бессмертный, и что мысли читать умеет, и что пощады не знает... Разбираться, где правда, где вымысел летописцу Малфоюшке было не с руки — и так его положение при дворе князя сильно пошатнулось после некоторых нелицеприятных событий, а лезть в пекло, дабы доказать свою полезность, охоты не было. Вот и придумал Малфоюшка себе дело по душе — летописи писать и имидж князя упрочать... Благо князь не считал его способным на большее. А вот дружку его закадычному Севке Снейпову свезло меньше — разглядел в нем князь искру какую-то да теперь пользовал почем зря: такие задания выдумывал, что ни в сказках сказать, ни пером описать. То яблочки молодильные добыть велит, то камень философический изготовить. Севка, конечно, крутился, как мог, но не бесконечно ж его везение. Жалко Малфоюшке дружка было... вот прям до слез, но своя рубашка все ж ближе к телу. Поэтому кроме слов поддержки ждать Севке от дружка ничего иного не приходилось. Но и то хлеб!
— Опять?
— Опять...
И такая тоска в севкином взгляде, что Малфоюшка уже грешным делом подумал, что не жилец дружок его, но вида не подал:
— И что на этот раз угодно князю нашему, великому?
— Коней он хочет...
— Всего-то?
— Так не простых коней-то... А крылатых... шармботтонских... Говорит, повадились они княжеские запасы опустошать...
— Так овес-то в этом году знатный уродился, неужто князь недостачу заметил?
Обеспокоился Малфоюшка: сам-то он, думая, что урожай велик, продал помещику Креббову три воза овса, а выручку припрятал. Но Севка разом развеял подозрения глупые:
— Нет, кони те, шармботтонские, винные погреба предпочитают...
— Да ладно!
— Зуб даю!
— Так это ж все упрощает...
— С чего бы?
— Поверь, друг, с пьяным совладать в разы проще... конь ли то, человек ли...
Повеселел Севка от слов дружеских, глаза заблестели, нос длинный висеть уныло перестал, а гордо так топорщиться начал. Видно, идея у Севки зародилась, а значит — выкрутится!
* * *
Долго ли, коротко ли ехал Севка, но добрался наконец до стен шармбаттонских да призадумался. Коней-то он напоит самогоном, а вот свести-то потом их как? Не допьют — к себе чужака не подпустят, перепьют — не то что лететь, ходить не смогут... Но отбросил Севка мысли кручинные и бражку поставил, чтобы потом перегнать... Можно, конечно, и готовую купить, но уж очень не хотел Севка следов лишних оставлять — тяжела рука хозяйки крылатых коней была. А когда подошла бражка пенная, развел Севка костерок в леске, котел большой приспособил, крышку глиной старательно обмазал, трубки поставил куда надо, загнул их, как следует, да и уселся рядом спокойно — дровишек подкидывает и ждет, когда первая слеза напитка хмельного в бутыль упадет.
Зашевелились вдруг кусты бугенвиллии, и на полянку вышел то ли конек-недомерок, то ли ослик-скакун... Стать у... зверя была, как у скакуна, только вот ростом не вышел, да и уши велики для такого размера были. Смотрит зверь на Севку внимательно, ушами своими большими прядет, копытом нетерпеливо постукивает. А Севка-то возьми и спроси:
— Ты кто такой?
Просто так спросил, на ответ не надеясь. Не дурак же он — с животными разговаривать? А зверь возьми и ответь человеческим голосом:
— Гарька я...
Решил Севка поначалу, что надышался он паров хмельных, даже ущипнул себя посильнее, дабы в чувство прийти, но Гарька никуда не делся, а лишь только печально вздохнул и уже разворачиваться начал, чтобы уйти. И сжалось вдруг севкино сердце, и так жалко стало коника-недоростка, что не сдержался он:
— Не уходи...
Севка мог поклясться, что сроду не видел радости такой ни в чьих глазах, а Гарька словно одумался:
— Не прогонишь?
— А смысл?
— Ну как же — конь... разговаривает...
— И что?
— Все обычно убегают...
— А мне бежать некуда, задание у меня... не выполню — не жилец.
— Понимаю...
Помолчали они немного — а о чем еще говорить, когда знакомство состоялось? Но недооценил Севка коника:
— А тебя как зовут?
И как ни хотелось Севке остаться неузнанным, но было в Гарьке что-то такое, отчего посланец княжеский сам не заметил, как протянул конику руку со словами:
— Сева... стьян, посол по особым поручениям... — не иначе как паров хмельных надышался.
Конь-недоросток скорчил уморительную рожу и ткнулся копытом в протянутую ладонь. И только острый слух позволил Севке разобрать тихое:
— Ты еще принцем назовись.
Но не обиделся Севка, так как и сам любил слово острое, а наоборот — похлопал коника по гладкому боку и ласково так сказал:
— А ты, стало быть, в кустах этих живешь?
— Не-е-е... я на конюшнях шармботтонских подъедаюсь.
— И не прогоняют тебя?
— Так я ж небольшой — там затаюсь, тут прошмыгну... А ем я немного...
Помолчали Севка с Гарькой немного, приглядываясь друг к дружке, и созрел в мозгу особого порученца план коварный, как и коней крылатых с конюшни свести, и самому целым остаться.
— А скажи-ка мне, Гарька, не хотел бы ты со мной на остров-Буян перебраться?
Насторожился Гарька:
— А ты, стало быть, тех краев будешь?
— Тех... — не стал юлить Севка.
— И князю Вольдемару поди служишь?
— Служу...
— И нравится?
Севка только печально вздохнул и криво пожал плечами, мол, деваться-то некуда.
— А что за задание?
— Коней наш князюшка захотел, — желчно ответил Севка, и тихо добавил: — Чтоб ему пусто было!
Поцокал Гарька копытами, пошевелил ушами, да и говорит:
— Помогу я тебе, Севастьян, только ты уж меня тогда с собой возьми. И чтобы князь твой не знал. Сможешь?
— Отчего не смочь? Там затаишься, сям прошмыгнешь, а в остальном — прикрою.
Посчитал Севка гостеприимство свое малой платой за выполнение поручения княжьего, да и коник уж очень забавным ему показался — давненько ни с кем так откровенно разговаривать не приходилось. Что ж не взять-то?
А шустрый Гарька уже приволок сбрую конскую и велел затаиться Севке в зарослях лесных до поры до времени. Сидит порученец в кустах, комары его грызут нещадно, да только пошевелиться он боится, чтобы не спугнуть удачу внезапную. Привел ему Гарька двух коней крылатых да нашептал тем коням что-то, отчего стали они смирные и ласковые, позволили себя взнуздать да и ринулись на остров-Буян. Едва успел Севка вскочить на коника-недоростка, как тот взлетел и помчался за ними. Быстры кони летучие шармбаттонские, да не отстает от них конек невзрачный. Так и добрались они до конюшен княжеских. Только коснулись земли копыта, как Гарька стал совсем крошечным, шмыг-шмыг и спрятался в стогу сена клеверного, только Севка его и видел. А сам порученец княжеский приосанился, подхватил коней под уздцы да и повел их под гневливы очи князя Вольдемара.
* * *
Время шло. Гарька прижился в покоях Севкиных и ничем не выдавал своего присутствия князю, который, казалось, окончательно сошел с ума. Вызвал он как-то Севку в палаты каменные, да и говорит:
— Добудь мне, Севка, чудо-птицу. Ту, чьи перья огнем горят, а пенье слух услаждает.
Пригорюнился княжий порученец:
— Да где ж такую найдешь?
Сверкнул очами Вольдемар:
— Врать мне надумал? Или я не все знаю о твоих делишках с Аль-Даби?
Страшно стало Севке — неужто прознал князь о его тайных встречах с белобородым сказочником? Давно уж не верен был Севка князю, за делишки его темные да за нрав мерзкий, уж и извести желал повелителя, да не знал как. А князь все больше себя распаляет:
— Смотри, Севка, узнаю чего, так о смерти молить будешь... долго... очень долго...
Князь почти шипел, а Севка втянул голову в плечи и взгляд опустил — не ровен час прочитает Вольдемар мысли-то...
— Вы только скажите, где птица та. Принесу. Я не я буду!
Клянется Севка, а сам ковер разглядывает дивной работы... Князь пальцами щелкнул, и от щелчка этого дальний сундук распахнулся, а оттуда перо вылетело. Вольдемар перо то в руку взял, взмахнул им, и в воздухе письмена огненные появились.
— Смотри, Севка, план это. Большое — замок Аль-Даби, а вот этот квадратик в уголке — кабинет его. Охраняет тот кабинет горгулья каменная, проберешься мимо нее и бегом по лестнице вверх, в личные покои старика. Там в золотой клетке на беломраморной жердочке сидит птица дивная. Фокусом-покусом кличут. Принесешь ее мне, тогда и поверю, что не якшаешься ты с этим Аль-Даби.
Махнул рукой князь, отпустил Севку, а тот сам не свой идет. Пригорюнился, мочи нет. Это ж Вольдемар что удумал? Не простит Аль-Даби покражи птицы своей любимой... ох, не простит... Севка и не заметил, как в своей комнатенке оказался. Бросился с разбега на лавку, голову руками закрыл — кручинится. И вдруг слышит: «Цок-цок-цок». Гарька! Бросился ему Севка на грудь, обнял за шею и говорит:
— Попрощаемся с тобой, друг любезный. Не жилец я больше...
— Случилось что?
— Заставляет меня князь наш супротив совести пойти... Мало того, что я по его приказу стал вором-конокрадом, так теперь еще и грабеж совершить велит. У старика последнюю отраду отобрать...
— У какого такого старика?
— У Аль-Даби... Птицу дивную... Покраду — старик меня проклянет, и надежды на лучшую долю лишусь, а не выполню поручение — князь убьет.
Посмотрел Гарька на своего друга, ушами пошевелил, да и говорит:
— А неужто правду князь говорил о твоих делишках с Аль-Даби?
Опустил Севка буйну голову, а сам не говорит ничего: ни «да», ни «нет». Лизнул тогда его Гарька в щеку:
— Помогу я тебе в твоем горе!
— Да как тут поможешь-то?
Но не промолвил Гарька больше ни словечка, а лишь хвостом махнул, да и поцокал куда-то. Сел тогда Севка на лавку и призадумался. Уж больно поверить хочется другу четвероногому, да страшно ошибиться... А Гарька вернулся лишь под утро. И мешок принес. А в мешке том Фокус-Покус притаился. Обнял тогда Севка друга милого, в морду мохнатую целует да не знает, чем порадовать:
— Спас ты меня, Гарька, проси чего хочешь!
Смутился коник:
— Да не нужно мне от тебя ничего, живи уж лучше...
— Эх, кабы был ты человеком...
— И что ж тогда?
— А и правда? Ничего бы не изменилось... разве что сам бы ты тогда сбежал от меня...
— И не мечтай даже! Иди уж к своему князю... порадуй... чтоб ему кресло колом было!
Порадовал Севка князя. Решил тот, что верен ему слуга до гробовой доски, да оставил в покое на время. А время то проводили Севка с Гарькой в разговорах душевных да прогулках далеких. Севка даже забывать стал, что Гарька всего-навсего конь-недоросток — такой уж тот разумный был да веселый. И жизнь севкина, до того печальная да поломатая, вдруг радугой разноцветной расцветилась. Стал конек тот для него светом в окошке. Но не могла долго продолжаться та идиллия. Однажды утром прибежал к Севке Малфоюшка. Сам бледный, руки дрожат:
— Прости, Севка, похоже, сгубил я тебя...
— Что случилось?
— Стал наш князюшка на жену мою нехорошо поглядывать, вот я возьми и скажи, что сестрица у нее есть... старшая...
— И что?
— Тебя он зовет... Не иначе за Бель отправит...
— А сгубил-то чем?
— Так у нашей Бель характерец-то тот еще... да и сосватана она... жених за ней десять лет и три года ходил... добивался...
Достал Малфоюшка из кармана платочек батистовый, уголок глаза промокнул. Потом вздохнул тяжело и похлопал Севку по плечу:
— Не поминай лихом...
И пошел Севка к князю, беду неминучую чуя. И как в воду глядел.
— Дело это деликатное... непростое... только ты и сможешь справиться.
— А что нужно-то?
— Привези-ка мне из-за моря девицу красы неописуемой да темперамента огненного.
— А как я ее узнаю?
— О-о-о! Это ты у Малфоюшки портрет спроси. Красавицу Бель зовут... — князь Вольдемар аж глаза от удовольствия зажмурил. — Привезешь девицу, награжу по-княжески, а не привезешь... голову с плеч! И то только потому, что служил ты мне верой-правдой...
Ну, удружил Малфоюшка! Ну, пес! Пришел Севка к себе и Гарьку позвал немедля — прощаться. А коник-то понять ничего не может, лишь слезы горючие с ресниц пушистых слизывает и утешить пытается:
— Да не кручинься ты, Севушка. Нет такой беды, которую бы мы вместе не сдюжили...
А Севка только гладит гриву шелкову да бока атласные:
— Нет, Гарюшка, чую смерть рядом... Не выполнить мне порученья княжьего... Не смогу я девицу против воли к этому ироду привезти... не смогу...
— Да будет тебе, Севушка... Слышал я про девицу эту немало... И не сказать, что лестного... Наоборот, князя только пожалеть можно... Советую сговориться с девицей этой, и пусть сама решает — ехать ей или оставаться...
Подумал Севка — а ведь дело друг говорит! И легко ему стало... и хорошо...
— Спасибо тебе, друг мой любимый, завтра с утра я к ней и отправлюсь!
Лизнул его еще Гарька в щеку:
— Так я тебя одного и отпущу! Вместе пойдем!
На том и порешили.
* * *
Утром отправились друзья за море — разговаривать с красоткой Бель. По дороге Гарька советы давал, чем лучше красавицу соблазнить.
Красотка Бель соблазнилась быстро. Уж очень ей хотелось остров-Буян посмотреть да жениха нынешнего на прочность испытать. Князь Вольдемар не пугал ее, а наоборот — привлекал своей славою темною. Вот и пойми этих женщин!
Открыла она ночью окошко в свою светлицу, сбросила лестницу шелковую, да и была такова! А Гарька-то даром что мал — домчал и Севку и Бель в мгновенье ока.
А наутро был скандал! Не понравился князь красотке заморской: и лыс, и стар, и курнос...
— Не пойду, — говорит, — за тебя! Вези обратно!
А куда обратно? Закусил князь удила и поклялся сделать все, что попросит красавица. И вихри такие над островом поднялись, что не видно стало ни дня, ни ночи. Да и красотка эта тоже не лыком шита оказалась: взглядом молнии высекала, да так, аж сарай подпалила... А потом смекнула что-то и говорит:
— Значит, все, что ни попрошу?
А князь только головой качает, совсем одурел от горячки любовной. Девица улыбнулась, да так, что у Севки от улыбки этой враз сделалось несварение желудка. А Бель совсем успокоилась и только головой качает:
— Записывай, князюшка, рецепт! На рассвете третьего дня вели поставить три котла. Один котел с водою вареной, да чтоб кипела пожарче. Второй — с водою студеной. А третий — с молоком. И с первыми лучами солнца ты сначала искупаешься в воде вареной, потом в студеной, а уже потом в молоке. И только после этого я пойду с тобой под венец.
Князь Вольдемар только руки потер и говорит:
— Вот и славно, что договорились! — а сам на Севку как-то нехорошо посматривает.
Сжалось сердце Севкино от нехороших предчувствий, и не зря. Стоило только уйти девице в свои покои, как подозвал к себе князь слугу своего:
— Ты все понял, Севка?
— Да, пресветлый князь. На рассвете истоплю котлы...
— Нет! Есть кому ту воду готовить... А ты, как самый верный мой слуга, первым в тех котлах искупаешься... Честь тебе великую окажу!
Вот и все! Пришел к себе Севка — ни слез у него, ни горя... одна пустота на сердце поселилась. Подбежал к нему Гарька и мордой под руку лезет, и щеки лижет... Куда там!
— Что случилось, Севушка?
— Прощай, друг мой любимый! Жить мне осталось всего пару дней...
— Да что ж опять случилось-то?
И рассказал тогда Севка Гарьке и про котлы, и про волю князя. А Гарька только фыркнул:
— Разве ж это горе? Сделаешь все по-моему, и счастье тебе будет!
И научил его Гарька нырнуть сначала в молоко, оттудова в кипяток и потом в студеную воду. Но только после того, как он сначала хвостом махнет над каждым котлом, а потом макнет туда мордой да кровью своей чуть брызнет. Севка только молча кивал. Выжить он и не надеялся, да хоть с Гарькой перед смертью попрощается.
— А ежели тебя князь заприметит?
— А он решит, что это я так проклятье его с себя сбросить хочу...
— Что?!
— Да, Севушка... На самом деле я человек, только проклял меня князь... Убить хотел, да убежал я... Искал он меня долго...
— Так беги тогда! Хоть ты жизнь сохранишь...
Но ткнулся Гарька мордой в Севкино плечо:
— Нет... Все у нас получится... или умрем вместе, или победим...
Так они и просидели до ночи.
* * *
На третий день оделся Севка в чистую сорочку, да и пошел на лобное место. Хотел последний раз Гарьку обнять да попрощаться, но не нашел. «Может, все-таки бежать решил?» — с надеждой подумал Севка. Умереть без прощания, зная, что Гарька спасся, было для него предпочтительнее.
На площади было людно. Бледный Малфоюшка слюнявил перо и делал вид, что записывает, но Севка-то знал, что дружок его закадычный сочинит все после, когда будет ясен итог. Красотка Бель смотрела на действо в окошко, мечтательно улыбаясь. Севка поежился. Жениться на такой акуле... да пусть она хоть самая-самая... Не-е-ет! Он бы ни за что.
На помост, больше напоминающий эшафот, вышел князь и жестом поманил к себе Севку. Тот, привычно понурив голову, подошел поближе и еще раз порадовался, что Гарька сбежал. Вольдемар любезно поклонился Бель:
— Я сделаю все, что обещал, но сначала мне надо кое-что проверить.
Бель улыбнулась:
— Сколько угодно!
Князь повернулся к Севке:
— Ну, давай... проверяй рецепт старинный...
Севка почтительно склонил голову. Сейчас-сейчас... Он поднялся по широким деревянным ступеням и замер над котлом. Какая разница, в который прыгать? Он тяжело вздохнул и уже хотел броситься вниз, когда услышал залихватский свист. Гарька! Куда, дурачок?
Но Гарька вихрем пронесся над котлами, что-то нашептывая и к чему-то принюхиваясь. Потом он рассек ногу о край котла и капнул своей кровью в каждый котел.
— Удачи!
Услышал это Севка и прыгнул. Страха не было. Вместо него в крови забурлило бесшабашное веселье. Один котел! Второй! Третий! Севка выскочил из третьего котла и услышал восхищенные крики публики:
— Получилось!
— Ура!
Князь Вольдемар тотчас же сбросил с плеч тяжелую шубу, поклонился своей избраннице и прыгнул в котел.
И тут налетели тучи черные. Подул ветер страшный и задул костры под котлами. Гарька вдруг упал наземь и замер бездыханно. В суматохе не сразу и заметили, что не появился князь Вольдемар из котла с кипящей водой, а уж когда заметили...
Красотка Бель смеялась каким-то звенящим смехом, а ее руки целовал появившийся незнамо откуда жених. Внезапно прилетел Фокус-Покус и, оправдывая свое прозвище, принес на хвосте довольного Аль-Даби.
И только Севка не радовался. Он стоял на коленях около неподвижного Гарьки и тряс его за голову:
— Очнись! Немедленно очнись!
И тут тело конька вдруг несколько раз выгнуло вроде как в страшных корчах, и вот уже на земле лежит человек, которого трясет обезумевший Севка:
— Очнись! Немедленно очнись!
Много позже в своих мемуарах Аль-Даби напишет про волшебную силу любви... Малфоюшка разбогатеет на книге, которую назовет «Хроники смутного времени»... В народе придумают кучу разных сказок со счастливым концом...
Но никто и никогда не расскажет о счастье, которое испытал Севка, когда Гарька, наконец, открыл глаза и улыбнулся. Никто и никогда не расскажет, потому что нет таких слов!
