Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Дом такой же, каким остался в твоей памяти, только ярче, даже цветов перед ним стало больше – Джеймс увлекся садоводством. Ты медленно бредешь по дорожке, ощущая, как пульсирует садовая магия. И только увидев взрыв цвета у забора, ты замираешь. Новое увлечение Джеймса.
Люпины.
Прекрасное облако люпинов пропитывает воздух удивительно резким запахом, окутывая, как туман. Как вторая кожа. Ремус. Они зловещего тёмно-фиолетового оттенка, напоминающего синяки, но по краям лепестки светлеют до мучительно-розового цвета, настолько нежного, что хочется сорвать их и сжимать до тех пор, пока пальцы не окрасятся сладкой кровью сока, а смятые лепестки не прилипнут к коже. Ты вспоминаешь, как Ремус много лет назад лежал, вытянувшись у озера; вспоминаешь изгибы длинной загорелой спины, хотя дотрагивался до неё лишь через слои одежды, да и то мимоходом. Каждый покрытый потом изгиб, и...
– Сириус?
Дыхание перехватывает, и ты не в силах повернуться:
– Да?
– Знаю, – смеётся Лили, – Джеймс на совесть потрудился в саду, но, может, ты всё-таки зайдёшь? – Тут, видимо, она замечает, какие цветы ты разглядываешь, и тихо спрашивает: – Как Ремус?
Твои ладони в карманах становятся мокрыми от пота.
– Хорошо, – отвечаешь ты, так и не повернувшись, – у него всё хорошо.
2000 год. Зима
В следующий раз тебе позволяют навестить его зимой – холодно, и пальцы, сжимающие в кармане записку от Дамблдора, онемели. Ты устало идёшь, оставляя на снегу следы с меткой в форме полумесяца, по центральному парку к офису с маленьким окном, в котором горит золотистый свет. Вселяющий надежду. Смешно, конечно, что свет вселяет надежду. Как ни посмотри, но Ремус в тюрьме, пусть с хорошим питанием и горячим чаем, но в тюрьме.
2001 год. Лето
Они внимательно изучают твоё разрешение с подписью Дамблдора и министерской печатью. Да, опекун оборотня. Единственный, кому позволено его навещать.
– Мистер Блэк.
Ты оборачиваешься и видишь молоденькую медсестру с заткнутым за ухо пером с золотым наконечником. Опять новенькая. Она улыбается, и ты растягиваешь губы в ответ, но, видимо, это больше похоже на оскал, потому что улыбка медсестры гаснет.
– Я... я проведу вас к мистеру Люпину, сэр. Вы не могли бы... следовать за мной?
2001 год. Зима
Конечно, его комната – в отделении для оборотней. Ты моргаешь, чтобы рассмотреть табличку. По-прежнему так странно думать, что Ремус здесь, думать, что...
2002 год. Лето
– Сириус.
Он улыбается тепло и устало – как всегда. Из-за седины, тронувшей виски, он выглядит изможденнее, но почему-то добрее.
– Ремус.
Вас разделяет защитное заклинание – конечно, дотронуться нельзя, – которое не даёт освидетельствованному оборотню кого-нибудь укусить. Ремус спокойно складывает руки на коленях, будто зная, что тоже не может тебя коснуться.
– ...Как дела?
Он говорит. Спрашивает, понимая, что вопрос бессмысленный, и эта вынужденная любезность кажется неуместной в камере смертника после года молчания.
– Как всегда. – Смешно, но ты волнуешься. – Альбус все еще пытается добиться от министерства отмены декрета об оборотнях...
– Сириус!
Ты вскидываешь голову:
– Да?
– Давай не будем об этом.
Некоторое время ты неловко молчишь.
– Ладно.
Теперь Ремус нервно теребит брюки. Те же самые, что в прошлый раз, понимаешь ты. Та же самая модель – тёмно-серые в синюю полоску.
– Как Джеймс, Лили?
Назад, к нейтральной теме.
– Препираются, как обычно. – Ремус улыбается. – Ну, знаешь, каждый раз прихожу и попадают на очередную ссору – конечно, потом они мирятся, но дня на два, не больше.
– Путь истинной любви гладким не бывает, – фыркает Ремус.
На миг его глаза вспыхивают пугающим янтарным цветом, но потом он снова отодвигается назад, и потрясение криком отдается у тебя в груди: «Путь...»
На этот раз ты не дожидаешься просьбы. Вынимаешь тяжёлую книжку из рюкзака, до последней главы осталось совсем немного. Быстро перелистываешь на нужное место, пока Ремус не сказал что-нибудь ещё. Пока не сделал всё хуже.
2002 год. Зима
– Принёс?
Кровь громко пульсирует в голове, и ты с трудом киваешь. Вытаскиваешь из рюкзака книгу. Один и тот же ритуал – год за годом, каждый раз, когда ты приходишь. Несколько минут невыносимой светской беседы – Джеймс, Лили, политика, – а потом чтение... Единственное, что ты можешь ему дать. Единственный проблеск свободы. Ты не оставляешь ему книгу, не оставляешь её в больнице Святого Мунго, зная, что ему важнее, когда читаешь ты – ты, видевший его в лесу, видевший, как он бежал лапами зверя, обнюхивал шерсть, и рычал, и дочиста вылизывал раны в сверкающем потоке на отмели.
Когда ты читаешь, его глаза всё так же по-волчьи отливают золотом. Блестят они и сейчас, когда ты открываешь книгу, поглаживаешь страницы и поднимаешь на него взгляд, а потом начинаешь читать. Не нужно объяснять, что эта глава последняя, Ремус знает и так, потому что в молодости выучил этот роман наизусть. Именно тогда он, бронзовый от загара, летом лежал у озера, а ты ему читал...
2003 год. Лето
– «Ихеты не знают, что летом в эту долину забегает один лесной зверь. Это крупный волк с великолепной шерстью, и похожий и непохожий на других волков. Он приходит один из веселых лесных урочищ и спускается в долину, на полянку между деревьями. Здесь лежат истлевшие мешки из лосиных шкур, и течет из них на землю золотой поток, а сквозь него проросли высокие травы, укрывая золото от солнца.
Здесь странный волк некоторое время сидит в задумчивости, воет долго и уныло, потом уходит.
Не всегда он приходит сюда один. Когда наступают долгие зимние ночи и волки спускаются за добычей в долины, его можно увидеть здесь во главе целой стаи. В бледном свете луны или мерцающих переливах северного сияния он бежит, возвышаясь громадой над своими собратьями, и во все могучее горло поет песнь тех времен, когда мир был юн, – песнь волчьей стаи...»
Он всё так же теребит серые в синюю полоски брюки. Последний отзвук твоего голоса затихает в комнате. Ремус на тебя не глядит – он смотрит вдаль, искрящийся золотистым янтарем взгляд устремлен в окно за твоим плечом. Ты знаешь, что чары сдерживают его, но душа его далеко отсюда, волк бежит через поле, под быстрыми, грубыми лапами – тёплая трава.
– Конец.
Его голос тебя пугает. Ты отводишь взгляд от его губ – ещё мгновение назад Ремус казался таким свободным и почти улыбался.
– Да. – Конец.
Тишина невыносима. Больше он ничего не скажет и не посмотрит на тебя, и ты снова жалеешь, что не можешь к нему прикоснуться – провести ладонью по гладким плечам или безупречно выбритому подбородку.
Ты уходишь, а он все еще сидит лицом к окну – только теперь закрыв глаза – и кажется обычным человеком, уставшим и попавшим в ловушку, из которой не выбраться. В глазах нет волчьего блеска. И на миг ты вспоминаешь его запах той ночью, когда вы спали у озера: мускус, и шерсть, и вода; земля, и пот, и листья. Тебе не хочется представлять, что он сейчас чувствует, измеряя шагами запертую камеру с голыми стенами и не слыша ни пения птиц, ни музыки разгрызаемой кости.
2003 год. Зима
Новость ты узнаешь у Поттеров. У камина тепло, ступни утопают в ковре. Покачивая в руке бокал вина, ты слушаешь шутки друзей. Лёгкий стук в кухонное окно не удивляет – наверняка это вечерняя почта.
Джеймс, продолжая разговор, садится рядом, а Лили идет открывать окно.
Тебя охватывает неприятное предчувствие, когда Лили внезапно замолкает.
Несколько секунд тишины, а потом Джеймс с легким удивлением смотрит в сторону кухни:
– Лили?
Вдруг раздаются рыдания.
– Лили? – Джеймс встает и, бросив на тебя тревожный взгляд, идет на кухню.
В горле словно ледяной ком, и внезапно ты понимаешь – понимаешь, что случилось.
Ты ни капли не удивляешься, услышав через пять минут крик Джеймса и звук разбитого стекла. Ты идешь в кухню: Лили стоит на коленях на полу и плачет, раскачиваясь и зажав в руках измятый пергамент. Джеймс всё ещё кричит: «Нет, он не мог, он не мог, ОН НЕ МОГ!», а сова, к лапке которой привязана синяя министерская лента, спокойно сидит на подоконнике.
Ты не думаешь о приличиях, вырывая письмо из рук Лили и разглаживая его на столе. Джеймс садится рядом с ней и слегка обнимает. Не крепко. Нет, совсем не крепко.
Ты читаешь письмо и не вникаешь в его смысл.
Четыре дня назад, за неделю до твоего запланированного посещения, Ремус покончил с собой. Он уговорил новую медсестру разрешить ему заняться утренним туалетом в одиночку – она вернулась через несколько часов и обнаружила его лежащим ничком на полу, с потускневшим янтарным взглядом, в луже крови из перерезанного бритвой горла.
2004 год. Лето
Ремус не оставил письма. Ни тебе, ни кому-то ещё. Ни Джеймсу, ни Лили, ни даже, прости господи, Питеру. Ни Дамблдору. Ни чертову министерству, которое так и не может справиться с шумихой из-за смерти оборотня – борцы за гражданские права выступают на каждом углу, требуя, чтобы с заключенными обращались лучше. Рита Скитер с ликованием строчит обличительные статьи. Сколько сов с просьбой об интервью ты получил? Сколько вспышек камер сопровождало твой выход из дома? Ты слышишь шёпот: «Опекун оборотня». И иногда: «Любовник оборотня».
Но ничего не меняется. Министерство не собирается менять свою политику, и всеобщее безумие утихает. И скоро ты сможешь смотреть на деревья, на траву, на весь свободный мир, не вздрагивая. Это всё слишком… и совершенно бессмысленно… и это всё…
У тебя в рюкзаке тяжёлая книга.
Книга, которую бы ты прочитал ему – начал бы читать, когда закончилась предыдущая.
Летняя ночь. Тьму пронизывает свет лампы со свечой у тебя на столе. Для этого времени года слишком тепло, и запотевший стакан с остывшим кофе скользит под пальцами. Ты слышишь тихое уханье из угла – сова спит.
Медленно, очень медленно ты тянешься и касаешься матерчатой обложки книги старинного маггловского автора, одержимого волками. Страницы заполняют суровые пустыни и стремительные потоки – звуки и образы, которыми ты столько лет кормил Ремуса во время своих посещений.
За окном поет сверчок, и на пожелтевшую страницу падают отблески света. Ты проводишь по ней пальцами, вдыхаешь запах старых чернил – и хрипло произносишь название. Твой голос звучит грубо – не мягкий баритон, который он любил. Сколько ты ни с кем не разговаривал?
Неважно. Ты не можешь объяснить, зачем открыл книгу на странице, которую больше всего хотел ему прочитать. Почему чувствуешь, будто не один в этом маленьком доме – почему тебе кажется, что здесь есть пара янтарных глаз, отстраненно смотрящих в окно, гладкие тёплые плечи под тонкой хлопковой рубашкой, чуткие уши, слушающие твой голос.
«Наступила ночь, высоко над деревьями взошла полная луна и залила землю призрачным светом... Последние узы были порваны. Люди с их требованиями и правами больше не связывали его».
И тут ощущение, что ты не один, исчезает, и ты понимаешь, насколько сейчас смешон – читая книгу мертвецу, мертвому волку, одной на двоих душе – тех двоих, которых ты любил и, возможно, всё ещё безумно любишь.
«Последние узы были порваны», – шепчет ветер. Внезапно в комнату врывается порыв ветра и бешено перелистывает страницы. Несколько секунд ты сидишь на сквозняке, а потом закрываешь глаза.