Написано по заявкам:
1. Пэнси/Люциус. Пэнси втайне сгорает от страсти к отцу Драко, она хочет его до безумства и т. д.
2. Люциус Малфой в маггловском бизнесе.
Панси Полетти (в девичестве Паркинсон) отложила перо и перечитала написанное: ничего нового, всё те же сладкие речи и ахи-вздохи. Скривив губы в ухмылке, она решительно захлопнула дневник и взмахнула волшебной палочкой:
– Инсендио!
Глядя, как языки пламени съедают напоминание о важной части ее жизни, Панси понимала, что сделала правильно, отправив в небытие прошлое. И это касалось не только дневника. Сморгнув так не вовремя подступившие слёзы, она открыла окно и развеяла пепел над каналом Гранде*. Ветер подхватил его, закружил и понёс в сторону Адриатики.
– Правильно, всё правильно! – сказала Панси отражению в зеркале. – Ещё не хватало, чтобы Антонио даже случайно узнал настоящую причину срыва сделки.
***
Первую запись в дневнике Панси сделала после Чемпионата мира по квиддичу. Именно там, сидя в министерской ложе рядом с Драко и его родителями, она поняла, что теперь её сердце не свободно. Поделиться было не с кем: Миллисента не поймёт, Дафна будет смеяться, а мама… Маме не скажешь, что влюбилась в женатого, к тому же – отца лучшего друга. Приходилось страдать в одиночку, довольствуясь молчаливым собеседником, а с Люциусом искать встречи хотя бы на миг, хотя бы взглядом.
Каждое его: «Доброе утро, мисс Паркинсон!» – отдавалось трепетом в сердце и томлением в груди. Каждая полуулыбка надолго задерживалась в памяти, благодаря чему взгляд Панси во время уроков порой становился отсутствующим. Каждое принятое решение казалось единственно правильным.
Вырезки из «Пророка», где хоть слово было о нём, не говоря уже о колдографиях, складывались в отдельную папку, спрятанную на дне чемодана. По ночам, под закрытым пологом, Панси часто доставала её и перебирала снимки, любуясь его мимикой и тая под пристальным взглядом.
Она ещё больше сблизилась с Драко, ловила каждое его слово, а иногда сама переводила разговор в нужное русло. Драко такой интерес к своей семье считал вполне естественным, поэтому любую беседу поддерживал с энтузиазмом и, бывало, даже зачитывал отрывки из писем отца. В такие моменты Панси забывала, как дышать. Губы подрагивали, ладони потели, а сердце стучало как бешеное. А то письмо, где постскриптум было добавлено «Передавай привет мисс Паркинсон», Панси ловко извлекла из кармана Драко с помощью Акцио и хранила под подушкой. Аромат парфюма Люциуса, которым был пропитан пергамент, навевал сладкие сны, дарящие блаженство и надежду.
В этих снах не было неумелых поцелуев Драко, его нетерпеливых рук, так и норовящих забраться под юбку, и жаркого дыхания, обжигающего просьбами о большем. В этих снах Панси принадлежала его отцу, чьи горячие губы были нежнее карликового пушистика и слаще шоколадных лягушек, а объятия надёжнее, чем Гринготтс.
Приглашение в гости на пасхальные каникулы – пусть в качестве девушки Драко, пусть! – но исходящее из его уст, разливалось в душе сладкой негой, как самые романтичные песни гондольеров, которые Панси любила слушать, просиживая летом часами у открытого окна их палаццо в Венеции.
Vuje che facite
'mmiez’a la via?
Santa Lucia!
Santa Lucia!
Панси трепетала в предвкушении совместных трапез и разговоров, чаепитий на открытой веранде в саду Малфой-мэнора и посиделок вечерами у камина в гостиной. Умом она понимала, что вряд ли Люциус будет их развлекать, и что они с Драко будут предоставлены сами себе, но… мечтала именно об этом.
Реальность разочаровала: Люциус почти не бывал дома. Он уходил утром сразу после завтрака и возвращался, когда все уже спали. Все, кроме Панси. Она же сидела на подоконнике с книгой, делая вид, что читает, и ждала, когда ворота распахнутся перед хозяином поместья. Завидев его, бежала вниз – то попить, то взять забытую книгу или заколку, то, скрывшись за балюстрадой, понаблюдать, как он отдаёт указания домовикам, небрежно сбрасывает мантию, наливает огневиски и откидывается в кресле, – и засыпала счастливая, лелея в груди любимый образ.
Люциус продолжал приходить к ней во снах. Его поцелуи были горячи, ласки с каждой ночью всё более откровенны. Панси отвечала ему со всей страстью, а по утрам выходила к завтраку, сгорая от стыда и потупив взор.
И, наконец, решилась открыться.
Накануне отъезда в школу она ожидала возвращения Люциуса в гостиной. И, едва он появился на пороге, выпалила всё без утайки, боясь сбиться и передумать. Люциус выслушал её сумбурную речь, не перебивая, улыбнулся, поцеловал в лоб, как это всегда делал отец, и, пожелав спокойной ночи, удалился в спальню. Утром к завтраку он не спустился.
Панси впала в депрессию. Ухаживания Драко раздражали, а его постоянные намёки и попытки уединиться в пустом классе бесили. Если бы не подготовка к экзаменам, она, наверное, свихнулась бы от переизбытка чувств и неутолённого желания. Но СОВы требовали повышенного внимания и сосредоточенности, а депрессия как-то незаметно сменилась приступами злости на всех. И в первую очередь на «него».
В один из таких приступов Панси и поддалась на уговоры Драко, подарив девственность ему на день рождения. Никакого удовлетворения – ни морального, ни физического – ей это не принесло: быстро, больно и мокро. Но тех нескольких толчков, что перевозбуждённый Драко успел сделать, Панси хватило, чтобы представить: а каково это было бы с «ним»? Выходило, что по любому лучше.
И – как снег в мае – Министерство, Азкабан, тоска… И без Поттера-суки, разумеется, не обошлось.
Панси восхищалась Люциусом, пострадавшим за «высшую идею», злилась на Поттера и Дамблдора, утешала поникшего Драко и поддерживала его в желании отомстить.
Их встречи стали более редкими – Драко вечно куда-то пропадал – но качество улучшилось неимоверно. А если закрыть глаза, то можно было представить, что с ней не Драко, а тот, другой… Это его пальцы расстёгивают пуговицы на её блузке и сжимают груди, его губы обхватывают поочерёдно каждый сосок, вырывая у неё стоны наслаждения, его язык выписывает на теле неповторимую вязь…
***
Стук в дверь заставил Панси вынырнуть из воспоминаний. Муж. Пару раз глубоко вздохнув и промокнув салфеткой глаза, она надела на лицо улыбку и крикнула:
– Антонио, заходи!
Антонио Полетти был почти совершенством: чистокровен, богат, остроумен. Правда, ростом не вышел, но что значит рост для мужчины, если на его счету миллионы? Он был изобретателен в сексе и добр, но… он не был Люциусом Малфоем. И Панси ненавидела себя за то, что из-за этой маленькой детали не может ответить ему взаимностью. Но, может быть теперь, когда она разрубила этот гордиев узел, ей удастся полюбить вновь?
***
Узнать, что её ухажёр – известный итальянский коммерсант, которого родители прочили ей в женихи, – владеет долей в маггловском бизнесе, было большой неожиданностью. Но после войны кривить губы по этому поводу стало не модно. К тому же, Gucci – это звучит благородно. Духи, сумочка и несколько нарядов – под знаменитым брендом процветал и итальянский Дом магической моды – стали решающими аргументами в пользу этого союза, и Панси ответила: «Да!»
Уехать в Италию, подальше от несбывшегося, казалось правильным решением. Особенно теперь, когда Люциус отверг и её вторую попытку сближения. Лепетал что-то про Нарциссу, Драко, её жениха… Желал счастья в семейной жизни и скорого рождения наследника. Панси слушала эти, в общем-то правильные, слова, а внутри у неё всё переворачивалось и клокотало. Хотелось кричать и драться, громить всё вокруг; хотелось вцепиться в его шевелюру и расцарапать лицо, а потом прижать к сердцу и зацеловать до полусмерти. Но Панси сдержалась. Не пристало девушке из приличной семьи вести себя так вульгарно.
***
Девяностые стали для Gucci худшими годами в истории компании. Новый менеджмент считал, что нужно вливаться под крыло более сильного партнёра. На «руку и сердце» Gucci претендовали два конгломерата: Moët Hennessy – Louis Vuitton (LVMH)**, ворочавший миллиардами, и Pinault-Printemps-Redoute (PPR)***, ворочавший чуть меньшими миллиардами.
И кто бы мог подумать, что представителем LVMH Луисом Масо, на встречу с которым Антонио – один из финансовых менеджеров компании Gucci – для создания неформальной обстановки пригласит свою молодую жену, окажется ни кто иной, как Люциус Малфой.
***
Вопреки всеобщему мнению, Люциус Малфой совсем не брезговал вкладывать деньги в маггловский бизнес. И не только деньги, но свой опыт и знания тоже. Ведь маггл магглу рознь. Что такое Moët? Это праздник! А Hennessy – сама жизнь. Под маркой Louis Vuitton творил французский Дом магической моды, и уже не первый год, благодаря Люциусу, создавала свои лучшие наряды мадам Малкин. Собственно, через мир моды, начав когда-то давно вкладывать в него деньги, Люциус и попал в маггловский бизнес.
Дорасти до финансового менеджера LVMH, обладая волшебной палочкой, было не так сложно. Никому не удалось осуществить столько сделок по слиянию и поглощению более мелких компаний, как ему. Dom Pérignon, Givenchy, Fendi, Christian Dior – все они влились в конгломерат, благодаря чутью и финансовому гению Люциуса Малфоя. И, само-собой, что на встречу с представителем компании Gucci – сделка с которой могла стать крупнейшей за всю историю LVMH – направился именно он.
Кто же мог подумать, что…
После сорвавшейся сделки руководство LVMH всерьёз переживало, что их финансовый гений не вынесет поражения и уволится. Это было бы страшным ударом, ведь в мире ещё столько разрозненных компаний, чьё финансовое положение оставляет желать лучшего, а именно вливания в могущественный конгломерат.
Но Люциус, казалось, отнёсся к неудаче философски. Он закатывал глаза, разводил руками и с придыханием говорил загадочное:
– Женщины…
***
– Не переживай, дорогая, – шептал Антонио, стягивая с Панси платье и подталкивая её к постели, – не пропадём! Согласимся на сделку с PPR.
Панси кивала в ответ на его жаркие речи, отвечала на поцелуи и… ликовала?
– Только благодаря тебе компания Gucci не запятнала себя связями с Пожирателями, – в очередной раз повторял он, вколачиваясь в жену и вырывая из её уст жалобные стоны.
«Я всё сделала правильно!» – стучало в голове у Панси. Только почему-то слёзы сами хлынули из глаз, когда проплывающий мимо палаццо Полетти гондольер вдруг затянул:
– Comme se frícceca
la luna chiena…
lo mare ride,
ll’aria è serena…
Vuje che facite
'mmiez’a la via?
Santa Lucia!
Santa Lucia!****
fin
_______________________________________________________________________________
* Канал Гранде – или Большой канал (итал. Canal Grandе) — самый известный канал Венеции. При этом каналом в строгом понимании не является: это не искусственно прорытое сооружение, а бывшая мелкая протока между островами лагуны.
** Moët Hennessy – Louis Vuitton (LVMH) – французская компания, известный производитель предметов роскоши под торговыми марками Louis Vuitton, Givenchy, Guerlain, Moët & Chandon, Hennessy и др. Штаб-квартира — в Париже. С 1987 года LVMH осуществила более двадцати успешных сделок по слиянию и поглощению. Крупнейшей из них могла бы быть сорвавшаяся в 1999 году попытка купить Gucci Group за $ 6,15 млрд.
*** Pinault-Printemps-Redoute (PPR) – французский конгломерат. Вторая крупнейшая по объёмам продаж модная компания после LVMH. Дом Gucci принадлежит PPR.
**** Санта Лючия (итал. Santa Lucia) – популярная народная неаполитанская песня.
Море чуть дышит
В сонном покое,
Издали слышен
Шепот прибоя.
В небе зажглись
Звёзды большие,
Санта Лючия,
Санта Лючия!
Святая Луция Сиракузская (итал. Santa Lucia) – мученица, покровительница слепых.
