В Запретном лесу на Рона Уизли напал оборотень. В ужасе Рон упал на колени:
-О Боже! Умоляю тебя, внуши этому чудовищу христианские чувства!
Оборотень садится на задние лапы, склоняет голову и произносит:
-Благослови, Господи, пищу, которую я сейчас приму!
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Минерва Макгоннагал сдержанно улыбается со страницы «Пророка», и даже на черно-белом снимке видно, какой усталой и гордой она выглядит. Сириус долго рассматривает огромную, в полполосы панорамную фотографию под статьёй: обугленные руины медленно, на глазах поднимаются от земли, прорастают в небо башнями и шпилями. «Пятьсот тысяч галеонов и четырнадцать месяцев неутомимого труда потребовалось магическому миру Британии, чтобы заново отстроить свое будущее!» Фразы трескучи, как праздничный фейерверк. Он чуть улыбается и осторожно поглаживает указательным пальцем окна гриффиндорской башни. На коже остается черный след. Сириус Блэк отбрасывает газету в сторону.
В кухне жарко. Июльское солнце пляшет по идеально натертому паркету, начищенные кастрюли сияют, выпячивая округлые бока – как министерские чиновники грудь при виде высочайшего лица. На тарелке высится золотистая гора оладий со снежной шапкой сахарной пудры на верхушке. Сероватая бумага газеты на идеальной белизне скатерти выглядит оскорблением, и скатерть чопорно поджимает накрахмаленные углы, будто не желая иметь ничего общего с собственным темным прошлым.
– Кричер! – негромко зовет Сириус.
Эльф материализуется у стола, весь в тон скатерти: белое кухонное полотенце обмотано вокруг костлявого туловища, на ушах благородная седина, на лице – нейтральная гримаса с уклоном в неодобрение.
– Что угодно хозяину?
– Гарри спускался?
– Нет, – чопорно отвечает Кричер. – Хозяин Гарри никуда не выходил. Кричер отнес хозяину Гарри еды утром, но хозяин Гарри почти ничего не съел.
– А вчера?
– Вчера хозяин Гарри тоже никуда не выходил и ничего не ел.
– Черт… – Сириус морщится, трёт ладонью лоб. – Хорошо. Ступай. Хотя нет, подожди. Сделай чаю для Гарри. Как он любит.
– С малиной и мятой? – уточняет Кричер, торжествующе шевеля носом.
– Тебе лучше знать, что ты туда пихаешь. Это же у тебя он получается.
– Кричер знает, что нужно хозяину Гарри! – чопорно произносит эльф, щелчком пальцев призывая жестяные банки из шкафчика.
Да. Кричер знает, что нужно хозяину Гарри, думает Сириус, снова придвигая к себе газету. А он, Сириус Блэк, не знает ничего. Что, в общем, неудивительно, если учесть, что из восемнадцати лет, которые Гарри живет на свете, Сириус Блэк двенадцать кормил дементоров в Азкабане, а еще два с половиной года блуждал в полном одиночестве по пространству бесконечного серого тумана. И блуждал бы по сей день, если б не услышал однажды, как кто-то зовёт его, кричит его имя с такой тоской и надеждой, против которой оказалась бессильной даже вязкая пустота пространства за Аркой. Бродяга летел на этот голос, а Сириуса терзал страх, что сейчас тот, кто зовёт – смолкнет, не дождавшись. Но, когда он выскочил из бледной липкой пелены к двум каменным столбам, между которыми дрожала радужная зыбь, его все еще ждали. Гарри ждал его.
Кажется, это был самый счастливый миг его жизни.
– Чай готов.
Сириус вздрагивает, задевая ребром ладони тонкую чашку на столе. Кофе выплескивается на серую бумагу и впитывается в колдографию нового министра магии. То есть это для Сириуса старина Кингсли новый министр. Для всех остальных он давно и прочно Главная Министерская Крыса и Тот-Кого-Можно-Во-Всем-Обвинить. Что, кажется, в очередной раз и происходит, судя по заголовку: «Тёмные магические ритуалы в Шропшире! Министерство бездействует!» Вид у Кингсли на колдографии исключительно спокойный. Насколько Сириус помнит, как раз так Шеклбот выглядит, когда готов пойти в рукопашную на дракона.
- Извини, друг, - говорит Сириус, быстро высушивая страницу.
Кингсли на снимке разворачивается и с грохотом захлопывает за собой дверь кабинета. Буквы заголовка тут же смешиваются, складываясь в новый вопль: «Что от нас скрывают?!»
Тощая старческая лапа ставит перед Сириусом огромную алую кружку с изображением золотого феникса – от кружки поднимается ароматный пар.
– Вот, – говорит Кричер, неодобрительно косясь на испачканную газету.
Блэк принюхивается:
– Может, скажешь все-таки, как ты это делаешь?
– Кричер знает, что нужно хозяину Гарри! – В старческом дребезжащем голосе столько самодовольства, что Сириус уже открывает рот, чтобы послать эльфа к дьяволу. – И знает, что нужно хозяину Блэку!
– Да неужели! – фыркает Сириус.
Эльф теребит цепочку тусклого желтого медальона, свисающего с морщинистой шеи. От этого медальон ритмично вздрагивает, как помятое и исцарапанное железное сердце.
– Хозяину Блэку надо отнести хозяину Гарри чай, – сварливо говорит Кричер. – И оладьи! И спросить, почему хозяин Гарри ничего не ест! И передать, что если он не съест оладьи, то Кричер покарает себя за то, что его стряпня не нравится хозяину, и за то, что ослушался приказа не наказывать себя за то, что его стряпня не нравится хозяину!
Оглушенный этой тирадой, Сириус теряет дар речи, а потом начинает хохотать. Кричер мрачно смотрит на него исподлобья:
– Я развеселил хозяина Блэка.
– Ты… ох-х-х… что, покараешь себя за это? – еле выговаривает Сириус.
– Если хозяин Блэк прикажет.
– Даже не надейся!
Он смеется и смеется, не в силах остановиться, и это удивительно хорошо. Кричер, неодобрительно поджав губы, с легким хлопком исчезает.
Успокоившись, Сириус подходит к окну, отдергивает легкую прозрачную занавеску, распахивает створку. Из небольшого запущенного сада тяжело и жарко пахнет чабрецом и полынью, и свежевскопанной землей. Не иначе как Кричер, приведя в божеское состояние дом, решил заняться всем остальным. Сириус вдыхает полной грудью, прикрывает глаза. Сладкий, свежий запах кружит голову, солнце греет кожу… Он жив. Он стоит посреди совершенно незнакомого мира, в доме, который не в силах узнать, потеряв почти всех, кого знал и любил, – но по каким-то причинам он все еще жив. Это… немыслимо. «Привыкай, - думает Блэк, стискивая пальцами холодный камень подоконника. – Привыкай, черт тебя возьми, ради Гарри, который пошел за тобой хрен знает куда. И плевать, что мальчишка избегает тебя больше месяца. Плевать, что шарахается, как от зачумленного, когда ты просто спрашиваешь, как у него дела. Плевать, что ты давно ему не нужен. Он хотел, чтобы ты жил. Привыкай!» Сириус достает из кармана джинсов пачку сигарет, вытряхивает одну, прикуривает. Табачный дым смешивается с запахами из сада. Голова все кружится, саднит горло, слева в груди бьёт так, что кажется, будто вот-вот сломаются ребра…
Он жив.
Сириус выбрасывает окурок за окно и идет наверх, левитируя перед собой поднос. Ступени почти не скрипят, дубовые перила ластятся, изгибая толстые округлые спины. Мягкий ковер приглушает звук шагов. Первая дверь – тяжелая, с массивной ручкой в виде переплетающихся змей; Сириус несколько секунд стоит перед ней, кладет ладонь на потрескавшееся дерево, и тут же отдергивает ее. Как всегда. Тряхнув головой, он быстро проходит через коридор и стучится в комнату Гарри.
– Эй! Можно войти?
Тишина. Сириус стучит еще раз. За дверью слышно какое-то шуршание, потом страшный грохот и сдавленный вскрик. Он опускает на пол поднос и, толкнув дверь плечом, влетает внутрь.
– Вингардиум Левиосса!
Пара десятков здоровенных фолиантов взмывают в воздух, клацая медными уголками и замочками переплетов. Блэк протягивает руку, чтобы помочь Гарри подняться, и тот, прежде чем ухватиться за нее, медлит какое-то мгновение. Сириус хмурится и рывком поднимает мальчишку на ноги.
– На тебя что, напали? – Криво улыбнувшись, он кивает на книги.
– Нет, – бормочет Гарри. – Просто я их сложил в стопку и случайно задел, когда ты постучал.
– Понятно. Я принес тебе поесть.
– Я не голоден...
– Еще я принес послание от Кричера. Не ручаюсь за точность, но смысл такой, что если хозяин Гарри не поест, то Кричер будет бить себя по голове кочергой, пока что-то из этого не сломается.
– Он что, серьезно?
Сириус пожимает плечами.
– Не припомню, чтобы у Кричера было чувство юмора. Так что, будем покупать новую кочергу? – Гарри судорожно вздыхает. – Как я понимаю, это «нет». Отойди-ка подальше. Фините инкантатем.
Книги с грохотом рушатся на паркет, пара из них заползает под кровать, оскорблено шурша страницами и подволакивая обложку. Сириус машет палочкой в сторону коридора. Поднос вплывает в дверь и тихо опускается на маленький стол рядом с кроватью.
– Ух ты! – говорит Гарри, обхватывая кружку ладонями.
Он делает глоток и блаженно жмурится. Сириус смотрит на растрепанные черные волосы, на косточки ключиц в вырезе мятой синей футболки, на красивые смуглые пальцы… Когда Гарри облизывает испачканные сметаной губы, он делает над собой усилие и отводит взгляд, думая, что это и есть причина, по которой Гарри избегает его. Взгляды. Жесты. Интонации. И то единственное прикосновение в палате Сент-Мунго, когда Сириус впервые после своего возвращения почувствовал себя живым. Слишком живым.
Он наклоняется, начинает собирать книги в стопку
– Не надо, я сам!
Голос у Гарри одновременно испуганный и агрессивный. Сириус застывает с облупившимся коричневым томиком в руке.
– Я просто хотел помочь, – говорит он, стараясь казаться спокойным.
– Не надо.
– Отлично.
Сириус отбрасывает книгу в сторону и выходит, хлопнув дверью. У лестницы он останавливается, нашаривает пачку сигарет и зажигалку. Руки трясутся так, что он прикуривает со второго раза. Черт знает что. И черт знает, что с этим делать.
– Сириус…
Он не отвечает.
– Сириус, я… прости меня.
Блэк вдавливает сигарету в перила и разворачивается. Гарри с поникшим видом стоит в трех футах и упорно старается не встречаться с ним глазами.
– Подойди ко мне, – командует Сириус.
– Я…
– Отлично.
В два шага он оказывается рядом с Гарри, хватает за плечи. Тот только ниже опускает голову. Сириус ладонью поднимает его лицо. От пунцовых щек пышет жаром, губы искусаны в кровь…
– Гарри, – растерянно шепчет Сириус, – Мальчик. Ну что ты. Это же я. Ты что, меня боишься?
Гарри, зажмурившись, мотает головой.
– Тогда что случилось?
– Ничего…
– Ничего. Разумеется. Садись-ка!
Он опускается на пол. Гарри, помедлив, следует его примеру, и устраивается так, чтобы их тела не соприкасались. Сириус старается не обращать на это внимания.
– Давай наконец поговорим, – произносит он так спокойно, как только может. – Четыре месяца назад ты вытащил меня из-за Арки. Три месяца назад все мыслимые и немыслимые эксперты из Сент-Мунго и министерства подтвердили, что я – именно я. Ты пришел за мной, мы оба были так довольны жизнью, что обнялись, и у меня встал.
Гарри дергается. Сириус не обращает на это никакого внимания и продолжает:
– Я говорил тебе, что это идиотская реакция тела, которое два с половиной года не ощущало никаких прикосновений. Ты со мной соглашался и, если я все правильно помню, не выглядел даже особо смущенным. А через две недели шарахнулся от меня, когда я попросил передать мне соли и коснулся тебя, забирая солонку. Это был первый раз, потом вошло в систему, потом ты ушел жить к Уизли и месяц не появлялся вообще. Четыре дня назад ты вернулся, закрылся в своей комнате и, как можешь, избегаешь встреч со мной. Все это время я пытаюсь поговорить и понять, что происходит, но ты бормочешь невнятицу и сбегаешь. У меня только одно объяснение – ты меня боишься, и тебе противно находиться со мной под одной крышей. Теперь скажи честно и просто – я прав?
Гарри подтягивает колени к груди, опускает голову на руки, сжимается в комок.
– Нет, – бормочет он глухо. – Нет. Ты неправ. Я б не вернулся, если бы так.
Сириус выдыхает.
– Тогда что с тобой? – спрашивает он мягко. – Что случилось, Гарри?
Гарри молчит, только съеживается еще сильнее – и Сириус не выдерживает. Придвинувшись ближе, он сгребает Гарри за плечи, прижимает к своему боку. Смуглые пальцы вцепляются в рукав его рубашки; Гарри дрожит, футболка на спине мокрая, хоть выжимай, тело под руками – раскаленный камень… Блэк замирает. Зарывается лицом в черные волосы, скользит носом за ухо, вниз по влажной шее, вдыхает глубоко… Когда он отстраняется, сердце бьется у самого горла.
– Ничего не говори, – хрипит он. – Я понял. Подожди. Подожди минуту.
Он откидывается на стену и закрывает лицо руками. В темноте легче думать. Хотя нет. Думать сейчас совершенно невозможно. Но Гарри лучше не видеть, какие у него сейчас глаза, он и так…
– Всё-таки пахнет, да? – спрашивает Гарри тускло. – Я нашел самые надежные чары, какие смог. А оно все равно…
Мерлин. Бедный мальчишка. Сириус быстро приподнимается, обхватывает его двумя руками, тянет вверх, на себя; тот подчиняется, как безвольная кукла.
– Выслушай меня. Прошу, пожалуйста. Ну же! – Гарри с усилием поднимает голову. Сириус прикладывает ладонь к его горячей щеке и говорит, внятно и четко: – Я знаю, что с тобой. Это не страшно. Это не плохо. Это не стыдно. Сейчас мы оба встанем и пойдем к тебе в комнату. Или ко мне. Куда захочешь. Сядем и спокойно все обсудим. А чары действительно очень хорошие. Ты весь взмок, но совершенно ничем не пахнешь. Поэтому я и догадался. Понимаешь меня?
Гарри кивает
– Веришь мне?
Еще один кивок.
– Молодец. Теперь вставай и пойдем.
Книги так и валяются по всему полу. Феникс на кружке взмахивает золотыми крыльями, гоняя по стенам солнечных зайчиков. Сириус усаживает Гарри на кровать, распахивает окно. Ветерок колышет портьеры, играет тяжелыми кистями алого балдахина, наполняет мучительную тишину спальни звуками города. Сириус мимолетно думает о том, не призвать ли огденского с кухни. Потом отхлебывает остывший душистый чай, садится рядом с Гарри. У ног валяется та самая коричневая облезлая книжица. Сириус поднимает её и открывает первую страницу. «Магические болезни и уродства». Прекрасно, просто прекрасно.
– Вот это мы сегодня вечером вместе сожжем в камине, – говорит он сердито. – Ты не урод и не болен. У тебя есть физиологические особенности. Точно такие же у четверти магического населения планеты. Ты…
– Я знаю! – обрывает его Гарри. – Я омега. А мои особенности заключаются в том, что у меня из задницы течет смазка, потому что я все время хочу трахаться! И пахнет от меня соответственно – чтоб приманить желающих побольше!
Что ж. Слава Мерлину, теперь он хотя бы не выглядит запуганным до полусмерти.
– Ты не прав, – говорит Сириус осторожно.
– Да? Я перечитал кучу книг! В них во всех одно и то же, только более приличными словами. Неприличными я, кстати, тоже прочитал, и все сводится к тому, что я просто чертово животное, и всю жизнь им буду! Я думал, это можно как-то подавить, избавиться, но…
– … но избавиться нельзя. Гарри – все люди животные в том, что касается секса. Просто у таких, как мы, это выражено сильнее.
– Как мы? – повторяет потрясенно Гарри.
– Ну да, – Сириус усмехается. – Ты же столько читал. Значит, понимаешь, почему твое тело так реагирует на меня.
– Но оно же и раньше реагировало! Когда все еще было нормально! Откуда я мог знать, я думал… думал… блядь!
Гарри от души пинает стол. Посуда с грохотом падает на паркет, кружка катится к самой двери, сверкая глянцевыми боками. Сириус смотрит на Гарри, приоткрыв рот. Больше всего на свете ему хочется высунуться по пояс в окно и заорать от счастья. Вместо этого он бессвязно произносит:
– И я. Чуть не рехнулся. Ты же был совсем мальчишкой.
Теперь Гарри таращится на него, как маггл на явление Мерлина. Сириус ждет каких-то вопросов, думая, что понятия не имеет, как на них отвечать. Гарри ничего не спрашивает. Просто придвигается чуть ближе и утыкается лицом ему в предплечье. Сириус осторожно высвобождает руку, прижимает его к себе. Гарри вздрагивает всем телом.
– Я тоже ужасно боялся, – говорит Сириус, стараясь игнорировать частое дыхание, прожигающее кожу сквозь тонкую ткань. – Когда я первый раз почуял… короче, думал, что с ума сойду, так хотелось. И никакая дрочка не помогала.
– Сколько тебе было?
– Шестнадцать.
– Почему тогда со мной все так поздно?
– Ну, мало ли… Стрессы. Хоркрукс тоже мог повлиять. И то, что ты умирал.
Сириус произносит это, стараясь совладать с бешенством и ужасом, которые накатывают на него каждый раз, когда он вспоминает о рассказе Гарри в палате Сент-Мунго. Он знает, что был третьим и последним человеком, для которого Гарри возвращался в то, что случилось на поляне в Запретном Лесу.
– Кто тебе объяснил? – спрашивает Гарри тихо.
– Отец. Сказал, что это нормально, но я должен себя контролировать. И что когда у меня будет пара, всё войдет в колею. Кажется, это был наш последний приличный разговор. Пару я, конечно, не нашел.
Гарри теснее прижимается к нему. Сириус крепче обнимает в ответ. За окном рокочет и гудит вечерний Лондон. Они молчат. Потом Гарри с глубоким вздохом отстраняется и выпаливает:
– Я могу забеременеть.
Сириус кивает, пытаясь представить, как отреагирует Гарри, если он сейчас скажет: «Я буду счастлив».
– Да. Но это произойдет, только если ты будешь готов, в дни, предназначенные для зачатия. Твоя физиология такова, что…
– Да знаю я! В декабре это будет.
«Я не должен сходить с ума. Я не должен сходить с ума. Я не должен…»
– Сам считал? – улыбается Сириус.
– Нет! Гермиону просил!
«Я не должен сходить с ума. Я должен перестать думать. Потому что если я не перестану, то сойду с ума. Так не бывает. Так не может быть. Это не…»
Гарри неловко вытягивает шею и прижимается губами к его губам. От неожиданности Сириус даже не сразу реагирует, но Гарри не отстраняется. Кончик его языка несмело скользит по сомкнутым губам – раз, другой; на третий Сириус со стоном вплетает пальцы в жесткие черные волосы, охватывая искусанные губы Гарри своими.
У поцелуя привкус крови, и Сириус осторожно зализывает ранки на нежной кожице, ласкает гладкое нёбо, шероховатый язык. Он делает это, пока Гарри ведет влажными ладонями по его груди, обрывая пуговицы, пока стискивает пальцами плечи, дрожа и отвечая, отвечая, отвечая… В конце концов Сириус рывком стягивает с Гарри футболку и толкает на кровать, вставая над ним на колени.
Глаза Гарри затуманены, на лице страдальческая гримаса. Руки быстро скользят по горячему потному телу, поглаживая шею, соски, ребра, чуть выступающие косточки бедер; Гарри стонет и мечется, бессознательно разводя ноги, и Сириус видит влажное пятно на жесткой синей ткани. В голове оглушительно щелкает. Глухое рычание вырывается из груди. Царапая пальцы, он быстро расстегивает джинсы Гарри, пытается стянуть их вниз – и чувствует, как податливое секунду назад тело напрягается, сопротивляясь.
– Что такое? – спрашивает он с трудом.
– Я… мне…
Чертова молния, кажется, уже впилась в член всеми зубцами. Гарри отворачивается, пряча пылающее лицо в подушку. «Я придурок», - думает Сириус, делая несколько глубоких вдохов. Дышать. Медленно дышать. Он быстро выпутывается из рубашки, отшвыривает ее прочь. Потом расстегивает штаны и с облегченным вздохом ложится рядом с Гарри, приникая грудью к спине, кожей к коже.
– Знаешь, – шепчет Сириус и на мгновение прихватывает зубами нежную мягкую мочку. – Знаешь, а ведь мне тоже стыдно.
– А тебе-то… ах-х-х… почему… – Гарри, часто дыша, трется об него, как кошка.
– Потому что я даже не могу попросить тебя снять эту чертову защиту от запаха, – Сириус щекочет губами тонкую ушную раковину, покрывает поцелуями изгиб шеи. – Я тогда вообще… перестану… о-о-ох, да… перестану что-то соображать.
– Тебе хорошо, – бормочет Гарри, изгибаясь в пояснице так, что перед глазами Сириуса плывут алые пятна. – Ты еще хоть что-то… что-то… сообра-а-а-а…
– Нравится? – хрипло шепчет Сириус, размеренно двигая ладонью по выпуклости между плотно сжатых ног Гарри. Тот со всхлипом подается бедрами вперед.
– Да. Да-а-а!
– Тогда позволь… позволь мне помочь. Гарри. Позволь. Прошу. Боже мой. Вот так хорошо, да? Вот так… Позволь мне…
Он шепчет и ласкает до тех пор, пока Гарри не переворачивается на спину, дрожа крупной дрожью. Тогда Сириус осторожно расстегивает его джинсы и чуть приспускает вместе с бельем, высвобождая тугой, набухший член с полностью обнажившейся головкой. От одного вида этого члена у Сириуса снова щелкает в голове; не в силах совладать с собой, он падает рядом с Гарри и притискивает его ногу к своему паху так сильно, что это причиняет боль, прекрасную боль, которая способна хоть немного приглушить желание. Он поднимает глаза: Гарри, приподнявшись на локтях, смотрит на него прежним, туманным взглядом, в котором нет ни следа страха, только нетерпение и мольба. Сириус, не отрывая взгляда от лица Гарри, проводит языком по головке. Гарри хрипит, запрокидывая голову, его бедра подаются вверх. Сириус приподнимается и встречает это движение губами, расслабляя горло. Гарри кричит, судорожно дергаясь, и его терпкая сперма заполняет Сириуса, стекает по губам. Он выпускает член Гарри, вылизывает его широкими движениями, целует влажными от слюны и семени губами смуглые бедра, живот, потом дразнит кончиком языка темные соски, алые щеки, тонкие веки…
– Открой глаза, – говорит Сириус тихо и, когда Гарри делает, что велено, приникает глубоким сильным поцелуем к его губам.
Пальцы Гарри скользят по его взмокшей спине вверх и вниз, поглаживают позвонки, ласкают затылок. Когда Сириус приподнимается, пытаясь скатиться на кровать, Гарри удерживает его на себе.
– Я хотел тебя попросить об одной вещи, – говорит он смущенно.
– Всё что хочешь.
– У меня вся задница мокрая. Я не хочу, чтобы так было, когда ты с меня все снимешь.
Сириус улыбается.
– Идёт. Я бы тоже не хотел, чтобы так было, когда я с тебя все сниму.
– Почему? – настороженно интересуется Гарри.
– Потому что я хочу видеть, как это происходит – со мной.
– Ох.
Свесившись с кровати, Сириус пытается отыскать палочку – и одновременно дать Гарри возможность пережить очередной приступ смущения. В тот момент, когда он, наконец, нащупывает ее под сброшенной на пол рубашкой, позади раздается решительное:
– Я бы тоже хотел тебя видеть.
Законное требование. К тому же неизбежное. С палочкой в руке Сириус поворачивается, пытаясь подобрать любой ответ, кроме идиотского «хорошо, только не пугайся» – и встречает внимательный и чуть насмешливый взгляд.
– Я вообще-то василиска видел и не окаменел, – бурчит Гарри, тычась лбом ему в грудь.
Сириус широко улыбается:
– Тогда никаких проблем.
Кончиком палочки он осторожно ведет по бедру Гарри, очерчивает ягодицы, чуть царапает нежную кожу на боку. Гарри запрокидывает голову, втягивает в себя воздух сквозь стиснутые зубы; шепот заклинания сливается с его резким выдохом.
– Сириус… Это так должно быть?
– Как будто что-то резко крутануло и исчезло? Да. – Он целует беззащитную шею, спускаясь к ямочке между ключиц. – Это очищающее так действует. Зато теперь все как надо, можем продолжать. Если хочешь. Хочешь?
Гарри перехватывает его руку, в которой все еще зажата палочка. На краткий миг их ладони соприкасаются, а потом Гарри откатывается на другой край кровати и поднимается на колени – почти голый, с блестящей от пота золотистой кожей, припухшими губами… Сириус садится на постели и глядит на него, не в силах двинуться, пока разум тонет в дикой смеси благоговения и жажды.
– Фините инкантатем. Теперь твоя очередь, – говорит Гарри и отбрасывает палочку в сторону.
Сириус мертвой хваткой вцепляется в столбик кровати. Это как в шестнадцать лет – нет, это круче, чем в шестнадцать лет, и гораздо хуже, и прекраснее, и черт возьми, ему нельзя отпускать проклятую деревяшку, потому что если он ее отпустит – это добром не кончится!
Воздух, пропитанный запахом желания, ползет в легкие так медленно, что перед глазами плывут черные и алые круги. Что-то потрескивает совсем рядом – Сириус не может сообразить, что, то ли опора под его пальцами, то ли его чертовы яйца. Он задерживает дыхание, пытаясь хоть чуть-чуть прочистить мозги, но это не помогает: он весь пропитан Гарри. Гарри просачивается сквозь поры, обволакивает каждый волосок, и этого мало, мало, мало! Сириус, рыча, пытается взять под контроль озверевшее тело, мир скачет вокруг как бешеный, в черно-красных всполохах, и из этого кавардака всплывает бледное, как луна, знакомое лицо. Юное. Испуганное. Застывшее.
– Василиск… значит… – хрипло шепчет Сириус, пытаясь улыбнуться, и встает с кровати.
Онемевшие пальцы срываются с пояса. Он скатывает штанины вниз основанием ладоней, кожа кажется ледяной, и он надеется, что так оно и есть, сгребая в горсть собственные яйца и сжимая их, чтобы хоть немного остыть. В этот момент он даже не знает, чего хочет больше – удовлетворения или бегства от того, что делает его чудовищем, вызывая страх на любимом лице, уплывающем из поля зрения. Сириус дышит, медленно и глубоко, пытаясь укротить безумную кипящую волну, и она спадает, оставляя его распластанным без сил на пустом берегу. Ноги подгибаются; Сириус падает в теплые объятия знакомых рук.
– Сириус. Сириус! Да скажи ты что-нибудь, ну!
– Ну, – сипит он и открывает глаза.
Белый потолок слегка покачивается над ним, что-то сильно давит в спину. Поморщившись, он изворачивается и достает из-под лопаток серебряный поднос.
– Вот же блядь, – бормочет Сириус, разглядывая родовую монограмму и искаженное отражение Гарри, который сидит позади, придерживая ладонями его голову. – Извини.
– Да это ты извини-то! Я же не знал, что оно так… такое!
Сириус отшвыривает поднос в сторону, приподнимается и садится. Гарри тут же обхватывает его сзади, кладет голову на плечо. Его терпкий запах окутывает Сириуса, успокаивая и возбуждая одновременно, согревая, как закатное солнце.
– Это всегда так? – спрашивает Гарри дрожащим голосом.
– Всегда, если первый раз чуешь. Или когда первый раз чуешь кого-то… особенного. Если удается установить контроль, становится совсем по-другому, ну, и легче, намного. Я хотел тебя предупредить, да не успел. Прости. Лучше б ты этого не видел.
– Интересно, как бы я не видел? Что, так и жили бы под маскировкой?
Сириус молчит, щурясь на вечерние тени в углу спальни. Гарри целует его в плечо, обводит указательным пальцем контур татуировки на груди.
– Если это тебя утешит, то на мне не только штанов, но и очков не было, – Сириус фыркает. – А еще учти, что я не альфа и про контроль ничего не знаю. Мне хочется тебя трогать, но я боюсь.
– Что я опять озверею? – невесело усмехается Сириус.
– Что тебя удар хватит. Тогда я точно уже не дозовусь.
«Удар меня так и так хватит», - думает он, поворачивая голову и целуя шершавые сухие губы. Гарри гладит его по бокам, зарывается пальцами в волосы на груди, кружит большими пальцами по соскам. Когда он несмело касается слишком большого даже в невозбужденном состоянии члена, у Сириуса перехватывает дыхание.
– Не надо? – Теплые руки замирают.
– Надо. Только в кровати, ладно? Я себе уже всю задницу отсидел на этом чертовом полу.
В кровати они целуются долго и со вкусом, вжимаясь друг в друга обнаженными телами. Когда Сириус накрывает Гарри собой, тот изгибается под ним, как кошка, и кусает в шею. Сириус с утробным урчанием подсовывает ладони под его ягодицы. Гарри вскрикивает, раздвигая ноги. Сириус сползает вниз, покрывая поцелуями золотистую горячую кожу, вылизывает языком извилистую влажную дорожку к пупку, ласкает ртом затвердевший член, прихватывает губами яички. Гарри сгибает колени, разводя бедра – и Сириус касается его ануса подушечкой среднего пальца, чуть надавливает и без усилий скользит внутрь. Наружу. Внутрь. Наружу. Легкость этих движений и невероятная теснота Гарри наполняет его совершенно первобытным восторгом. Он двигает кистью плавно и осторожно, с наслаждением чувствуя, как Гарри откликается, насаживаясь на один палец, два пальца, три… В паху снова невыносимо ноет, но Сириус не может оторвать глаз от этого завораживающего зрелища.
– Пожа-а-алуйста… Ну пожалуйста, пожалуйста!..
Он кладет руку Гарри на его собственный член – и стонет от того, как чудовищно непристойно смотрятся гладкие, стройные пальцы на багровой коже, блестящей от смазки.
– Кончи для меня, Гарри! – Собственный голос оглушает, бьет в виски, стекает горячей волной по позвоночнику. – Кончи сейчас, я хочу видеть, как ты кончаешь. Давай, погладь себя… давай… вот так, да, боже мой, какой же ты красивый, господи, да, да…
Он трахает Гарри пальцами, пытаясь подстроиться под рваный ритм его движений, вращая запястьем, растягивая, потирая бугорок простаты. Струйка спермы выплескивается на темные волоски живота, течет по невыносимо гладкой, невинной руке. Запрокинутая в крике голова опускается, размыкаются прозрачные веки… Сириус склоняет голову, осыпая поцелуями угловатые колени.
– Гарри, – шепчет он в исступлении. – Гарри, Гарри, Гарри…
Гарри даже не переворачивается – перетекает на живот, опирается на локти, прогибается в пояснице. Сириус вслепую сгребает несколько подушек вместе с покрывалом, подталкивает их под него, приподнимая еще выше над постелью, устраивая удобнее. Запах Гарри, бесстыдная, доверчивая открытость позы сводят его с ума. Сириус раздвигает округлые ягодицы, заворожено смотрит на растянутую дырку. Прозрачная густая капля смазки скользит по сморщенной коже вниз, к яичкам, застревая в тонких волосках. Он до боли прикусывает губу, касаясь входа головкой; она выглядит такой огромной, что ему становится страшно. Гарри протяжно стонет в ответ на его касание; Сириус чувствует его теплую влажность на кончике члена. Он кладет ладони на задницу Гарри, чуть стискивает её и одновременно толкается вперед.
Гарри вскрикивает, бессильно опуская голову. Сириуса трясет от нежности и желания; он успокаивающе поглаживает округлые позвонки, две ямочки над поясницей, покрытые испариной лопатки:
– Потерпи, немножко потерпи, потом не будет больно, потерпи, потерпи…
Он покачивается вперед и назад, медленно, плавно, лаская ладонями гладкие горячие ягодицы. Гарри дышит быстро и часто, судорожно вздрагивает в ответ на его прикосновения. Когда Сириус входит до половины и останавливается, давая ему отдохнуть, он некоторое время лежит неподвижно, а потом несмело поводит бедрами. Сириус стонет в голос, и Гарри повторяет движение еще раз, и еще, и еще. В полной неподвижности Сириус смотрит, как его член глубже погружается в растянутую дырку – и это доводит его до предела. Вцепившись в бедра Гарри, он насаживает его на себя до упора и кончает с долгим хриплым криком, почти теряя сознание.
Разом очнувшись, он приподнимается, опираясь на локти.
– Так лучше?
– Ага.
– Погоди, сейчас устроимся удобнее. – Сириус целует выступающие лопатки и осторожно выпрямляется, вставая на колени. Его член скользит наружу, и Гарри ойкает. Сириус быстро подсовывает одну руку ему под живот, удерживая на себе. – Тише, тише… Сейчас все будет хорошо. Подогни ноги под себя. Вот так. Теперь иди ко мне.
Обняв Гарри, он медленно поднимает его до тех пор, пока тот не оказывается между его ног, прижимаясь ягодицами к паху, а спиной к груди. Сириус зарывается лицом в жесткие черные волосы у самого уха:
– Хорошо?
Гарри запрокидывает голову:
– Да-а…
Его голос – почти шипение, его кожа – как огонь; Сириус охватывает его поперек груди одной рукой, а второй медленно скользит к внутренней стороне бедра.
– Я сейчас не смогу тебя отпустить, знаешь? – говорит он, очерчивая носом ушную раковину.
– Зна-а-аю, – тянет Гарри, выгибая спину. Сириус покачивает в ладони его яички. – Ты… не мо-о-ожеш-шь…
Сириус прижимает его крепче. Перед глазами плывет сладкий влажный туман. У него запах Гарри, и Сириус весь пропитан им, наполнен, как воздушный шар, истомной горячей нежностью.
– Не могу, да, – выдыхает он хрипло. – И не хочу.
Он чуть подается назад, одновременно сжимая ладонь вокруг члена Гарри. Тихий задушенный вскрик, пальцы Гарри впиваются ему в бедра.
– Ты шелковый внутри, – Сириус плавно двигает ладонью, покачиваясь на коленях, его губы чуть задевают тонкую кожу уха. – Такой гладкий… и тесный… Я чуть не спятил. А здесь ты тоже гладкий, горячий… У тебя красивые руки… В следующий раз я буду трахать тебя лицом к лицу, чтобы видеть, как ты дрочишь… Ты не представляешь, как это выглядит…
Он ласкает в одном темпе внутри и снаружи. Гарри скулит, ерзая на нем. Сириус чувствует, как сильные мышцы сжимают разбухшую головку, скользят вокруг опадающего члена. Когда Гарри вскрикивает, выплескиваясь в его кулак, Сириус прикусывает его шею сзади, не прекращая двигаться, не давая опомниться. Он трется изнутри, раздвигая горячие гладкие стенки, легко поглаживает пальцами нежную кожу за мошонкой, прищемляет пальцами твердый сосок. Гарри всхлипывает, беспомощно подаваясь навстречу. Сириус закрывает глаза. Качаясь как на волне, он впитывает в себя стоны и крики, судорожную пульсацию мускулов и горячий, густой запах наслаждения, раз за разом, еще и еще, пока его член, наконец, не выскальзывает из обмякшего, безвольного от усталости и истомы тела. Гарри падает на разгромленную постель, и Сириус еще успевает обнять его, прежде чем отключиться.
Просыпается он от холода. За окном льет как из ведра, частые капли дождя стучат по подоконнику. Сириус сползает с кровати. Пол залит водой, оранжевый свет фонарей колышется в черной луже бесформенным ярким цветком. Чертыхаясь шепотом, он захлопывает окно.
– Сколько времени? – спрашивает Гарри сонно.
– Понятия не имею.
Сириус, опершись рукой на изголовье, отряхивает ступни от воды, забирается обратно в постель. Гарри придвигается ближе и страдальчески охает.
– Больно? – Сириус кладет ладонь ему на бедро.
– Ага, – смущенно отвечает Гарри.
– Понятно. У меня в спальне есть обезболивающее, я принесу.
– А еды у тебя там никакой нету? Если есть, я с тобой.
Сириус смеется:
– Сбылись мечты Кричера. Нет у меня там еды. Только сигареты. Кстати…
Свесившись вниз, он шарит ладонью по полу, поднимает совершенно мокрые джинсы и с тяжелым вздохом бросает их обратно.
– Какой бардак… – говорит он задумчиво. Гарри фыркает ему в плечо. – Слушай, пойдем-ка отсюда.
– Куда? К тебе?
– Ну да. Там, по крайней мере, сухо.
– Ладно, – легко соглашается Гарри и садится на кровати. Сириус улавливает судорожный вдох и быстро укладывает его назад. – Ты что? Я в порядке.
– Ну конечно. – Сириус спрыгивает на пол, обходит кровать и решительно подсовывает руки под враз напрягшуюся спину и теплые колени. – Не вздумай брыкаться.
– Эй! Ты что?!
– А что? – спокойно спрашивает он, поднимая Гарри на руки. – Дернешься, я поскользнусь в этой чертовой луже, и мы переломаем кости. Правила безопасности, только и всего.
Гарри вдруг обмякает и обхватывает его двумя руками за шею.
В спальне он первым делом вытаскивает из шкафа склянку с высоким узким горлом. Перед выпиской из Мунго ему выдали дежурный набор лекарств – что называется, на всякий случай. Обезболивающего было четыре флакона. Три он выпил, пытаясь бороться с жутким похмельем в те дни, когда Гарри ушел жить к Уизли. Сказали бы ему тогда, для чего пригодится четвертый! Пока Гарри пьет зелье, Сириус разглядывает алые пятна засосов на его шее и как-то мгновенно и очень остро осознает свою наготу.
Пытаясь скрыть внезапное смущение, он снова лезет в шкаф – в поисках сигарет.
– Сириус?
– М? – Утром здесь совершенно точно была пачка «Честерфилд», вот на этих чертовых майках!
– Что теперь будет?
– Теперь позовем Кричера, чтобы он принес тебе еды и нашел палочки, пока они там не разбухли от сырости. А потом ляжем спать, – отвечает Сириус беззаботно.
– Нет, я имел в виду: я же теперь твой. Что я должен… ну, то есть, как это будет?
Сириус быстро поворачивается, сминая в кулаке наконец-то найденные сигареты. Гарри полулежит на кровати, натянув на себя свободную часть покрывала. Складки балдахина тяжело колышутся над ним, и в их темной тени Гарри выглядит потерянным и слишком маленьким, будто книззл в огромной стеклянной клетке. Глубоко вздохнув, Сириус садится на постель.
– Во-первых, – говорит он тихо, – ты ничего не должен. Я ведь уже говорил: все люди животные в том, что касается секса. Это просто секс, Гарри. Он приносит удовольствие, а не долги. Он не определяет всю твою жизнь до самой смерти или что-то вроде этого. Понимаешь?
Гарри неуверенно кивает.
– Во-вторых, ты теперь не мой. Ты со мной – если захочешь. Если нет… – Сириус старается не отводить прямого взгляда от бледного, сосредоточенного лица. – Если нет, то существуют зелья и заклинания, безвредные, которые помогут тебе контролировать себя до тех пор, пока ты не разберешься с тем, чего ты хочешь и кого ты хочешь. Вот и все.
Он подцепляет тонкую полоску полиэтилена, сдирает блестящую обертку с пачки, слушая тихое дыхание рядом.
– Я в общем-то давно уже определился, – говорит Гарри. – Я хочу нормально сдать экзамены в Школу авроров и научиться ездить на мотоцикле.
Забыв про сигареты, Сириус склоняется над ним, целует в губы. Гарри тянет его к себе, и Сириус послушно укладывается рядом, принимая осторожные, тихие ласки.
– А ты сам-то точно не хочешь никаких безвредных зелий? – шепчет Гарри ему в шею.
Сириус зарывается носом в его волосы, думая о том, как полчаса назад не очнулся в темноте, а проснулся дома.
– Точно не хочу.
У дождя за окном голос прибоя, голос ветра и волн, разбивающихся о каменные холодные берега. Гарри дышит ровно и легко, и почти неслышно, удерживая его в тяжелых горячих руках. Сириус поворачивается набок, прижимается щекой к растрепанной макушке.
– Стало лучше? – спрашивает он тихо.
Гарри не отвечает, ворочается сонно и трется подбородком, царапая кожу. Сириус осторожно вытягивает из-под него покрывало, укрывает их обоих. Поглаживая теплую спину, он слушает, как брызги воды бьются о стекло, и думает, что завтра будет чертовски сырое и странное утро. Утро, когда он снова проснется дома.
