Пьяный Гарри шлялся по запретному лесу. Видит - идёт Волдеморт в тюремной робе. Гарри зажёг свет "люмосом", потом замахал палочкой и заорал:
- Слышь, зебра, а ну вали отсюда, я из-за тебя ни хрена дороги не вижу!
I
Память – шкатулка с двойным дном; слои воспоминаний путаются и налезают друг на друга, а с недавних пор на любое событие в его жизни приходится два варианта, и иногда невозможно отличить выдумку или игру разума от простой и понятной правды. Впрочем, правда редко оказывается понятной, поэтому с годами становится всё труднее полагаться на собственный опыт и даже глаза.
Когда началось это безумное раздвоение, Алекс не знает. Наверное, оно существовало всегда, с самого детства. Или толчком послужило то, что случилось в туалете аэропорта Гонконга. Хотя точка отсчёта не так уж и важна: главное, что на любом жизненном отрезке равно реальны обе версии происходящего, и он проживает их все.
Его настоящее имя – Александр Крайчек, и он родился 22 июня 1962 года в городе Харькове в семье офицера Красной армии и ударницы швейного дела.
Его зовут Алексей Крайчек, и он сын студентки юридического факультета и диссидента из Империи зла, сиречь СССР, попросившего политического убежища в США и обосновавшегося в Питтсбурге, штат Пенсильвания.
Так кто же он на самом деле – Лёшенька или Сашенька?
Алекс не уверен, и одного это факта почти достаточно, чтобы свести его с ума. Но есть и другие... факты.
Тот же туалет в аэропорту Гонконга. Встреча с агентом Малдером вышла традиционно эмоциональной и насыщенной, спасибо, что тот ограничился лицом несчастного шпиона, предателя и наёмного убийцы, и не отбил Алексу ничего жизненно важного, например, печень. Или почки. И теперь он пытается смыть грязь и кровь со своей распухшей физиономии, не обращая внимания на впивающиеся в запястья наручники.
Алекс поворачивается, чтобы неловко промокнуть многострадальный нос бумажным полотенцем, и наталкивается на невидимый воздушный барьер – сигнал об опасности: кто-то смотрит на него, пронзительно, немигающее, неправильно.
Над ним нависает высокий, представительный незнакомец в элегантном костюме, весь облик которого так и кричит «я коммивояжер». Он протягивает к Алексу руки автоматическим, бессознательным движением, и тот невольно отшатывается: в глазах «коммивояжера» чёрным провалом плещется тьма, полностью поглотившая зрачки и радужку. И Крайчек падает в неё, напоследок приложившись затылком обо что-то твёрдое.
Этим чем-то оказывается зеркало: когда Алекс приходит в себя, на нём подсыхает бурое пятно. Он удивляется, почему ему не больно, удар был довольно сильным, голова должна, по меньшей мере, раскалываться, а через мгновение с ужасом понимает, что не чувствует вообще ничего, ни того, как лежит на холодном кафеле, ни тошнотворно-сладкого аромата клубничной отдушки в освежителе воздуха. Словно его тело каким-то образом отделилось от него и зажило своей самостоятельной жизнью, отказавшись принимать сигналы, в панике посылаемые мозгом Алекса.
Значит, вот как выглядит практически полная сенсорная депривация, размышляет он. Ещё остаются зрение и слух, но они принадлежат не ему, а кому-то другому, и этот кто-то с интересом изучает потолок и стены, а потом заставляет тело Алекса подняться и выйти в узкий коридорчик перед залом ожидания.
– Ты решил утопиться в сортире? Зря, тебя это не спасёт, – выплёвывает Малдер и, не дожидаясь ответа, тащит Крайчека за собой, не подозревая, что Алекс молчит не потому, что ему нечего сказать в ответ.
Ответ есть, резкий и ехидный, но губы не слушаются своего владельца, и кто-то внутри довольно усмехается, наблюдая за тем, как Алекс раз за разом старается обрести власть над собственными руками и ногами и не может, оставаясь всего лишь сторонним наблюдателем.
Существо «сканирует» зал ожидания, используя фирменный незаметный взгляд Алекса – быстрый, искоса, из-под длинных пушистых ресниц, служащих надёжным прикрытием. И задерживает его на женщине, невозмутимо и размеренно шагающей навстречу им троим.
Светлые вьющиеся волосы, чёрное вечернее платье, яркие алые туфли на высоких каблуках, сумочка на тонкой серебристой цепочке... Но внимание привлекает прежде всего лицо этой женщины – на нём безмятежно-спокойное выражение человека, имеющего в запасе все часы и сутки во Вселенной.
– Вы не подскажете, какое сегодня число? – спрашивает она у Малдера.
– Двадцатое октября.
– А год?
– Тысяча девятьсот девяносто пятый.
– Он опять ошибся! – она вздыхает и поворачивается к Крайчеку: – Прости, милый. Не в этот раз. Слишком рано.
– Вы его знаете? – Мадер похож на собаку, которой не терпится взять след.
– Я – да. А вот ваш друг пока со мной незнаком. До встречи, Алекс.
В самолёте он не вслушивается в разговор своего бывшего напарника с существом. Его мысли занимает другое. Крайчек медленно прокручивает воспоминание номер два: в туалете на него напала женщина, Джоан Готье, жена несчастного водолаза, нашедшего существо на затонувшем самолёте времён Второй мировой. Или существо нашло его? В любом случае, он был первым носителем. А в зале ожидания не было никакой светловолосой незнакомки, никто не подходил к ним и не разговаривал загадками.
Один вариант верен, второй не больше, чем галлюцинация – противоречащие друг другу вещи не могут происходить синхронно в одном и том же месте. Не так ли?
... Сознание возвращается к Алексу в бункере для запуска ракет. Хотя возвращается – это громко сказано. Он по-прежнему не контролирует своё тело и не понимает, как умудрился добраться до Северной Дакоты из Вашингтона. Путь не ближний, не пешком же он его прошёл.
Существо чего-то ждёт. Или оно попалось в ловушку – их случайно заперли в бункере, но корабль не здесь, он рядом, но не здесь, и существо рычит в бешенстве и отчаянии. Или «они» сделали это намеренно, но Алекс не помнит, и его это не волнует – многочисленные провалы в воспоминаниях уже перестали его пугать.
Существо мечется из угла в угол, с нетерпением слизывает конденсат, выступающий на ржавых трубах.
Ловит крыс.
У Алекса нет ни ножа, ни спичек, и оно заглатывает добычу живьём, жадно отрывая куски от ещё живой, трепещущей плоти, плюясь шерстью и кровью, наслаждаясь жалобным писком и напрасными попытками жертвы впиться острыми зубами в своего убийцу.
В такие моменты Алекс радуется, что не ощущает вкуса, а также запаха: желудок яростно бунтует, его мучительно долго выворачивает наизнанку. Его часто рвёт даже тогда, когда он пару дней ничего не ест; сухие спазмы раздирают горло, желчь стекает по подбородку, но, слава богу, он этого не чувствует, как и боли оттого, что царапины на руках покраснели и воспалились.
Скорее всего, у него начался сепсис.
Алекс мечтает умереть и надеется сдохнуть как можно быстрее. Смерть, пусть и медленная, всё же лучше, чем животное существование в мире, где он бесправный пленник в собственном теле.
Алекс сдался, смирился, поэтому поначалу не обращает внимания на скрежет, доносящийся из пустоты, а после отстранённо разглядывает постепенно проявляющуюся, словно переводная картинка, синюю полицейскую будку. В рояли в кустах и deus ex machina он не верит в принципе.
II
Тик-так, тик-так, жизнь Ривер течёт и меняется против часовой стрелки. Это немного неудобно: мир Ривер делится на спойлеры и умолчания (то, о чём ты не имеешь права рассказывать, чтобы пространственно-временной континуум не треснул, ложью не считается), но есть моменты, когда всё настолько идеально, что хочется плакать. Сейчас именно такой момент: Ривер знает Доктора, Доктор знает её, и он прилетел за ней в первую же ночь, которую она должна была провести в Стормкейдже, как и обещал.
Она когда-нибудь закончится, эта бесконечная ночь, растянувшаяся на дни, недели и месяцы, но не сегодня. Не сегодня, когда они высадили Алекса, своего верного, надёжного друга и спутника, в Системе Медузы и отправились спасать его более молодую версию.
Задача лёгкая, как прогулка в парке: забрать Алекса из бункера, подлечить, вернуть обратно. Не в бункер, разумеется, в Северную Дакоту. Переписывая время, нужно быть предельно осторожным, а то нечаянно доведешь Вселенную до новой перезагрузки. Доктор уже перезапускал её, один раз. Ривер не имеет ни малейшего понятия, когда и при каких обстоятельствах ему пришлось это сделать, Эми и Рори упоминали случившееся вскользь, и это такая информация, которая относится к категории спойлеров; Ривер придётся набраться терпения и подождать, когда прошлое Доктора и её родителей станет для неё настоящим. Она не стремится приблизить это мгновение: тот отрезок временной линии, когда Доктор будет знать о ней всё меньше и меньше, разобьёт её сердце, а оно и без того походит на склеенную двухсторонним скотчем чашку.
Ривер вводит координаты, Доктор дуется: его отношения с Тардис напоминают священнодействие, не терпящее вмешательства посторонних, даже если посторонний – Ривер. Она улыбается и оставляет в покое тормоза – Доктору нравится звук, производимый Тардис при взлете и посадке, сама Тардис не возражает. Почти идиллия.
Или иллюзия, которая распадается на тысячу неровных фрагментов, когда они выходят наружу.
В углу бункера, среди остатков крысиных костей, в луже рвоты, скорчился человек, исхудавший и обросший.
– Алекс, – зовёт его Ривер. – Слышишь меня?
– Он тебя не слышит, – Доктор изучает показания отвёртки. – Посмотрим, что тут у нас за незваный гость. Интересно, очень интересно. Жидкая форма жизни с Метебелис Два...
Алекс стонет и дёргается, когда чёрная, вязка субстанция начинает литься из его ушей, рта и носа. По виду существо неотличимо от нефти, оно нарочито медленно сочится из пор, стараясь причинить временному хозяину как можно больше дискомфорта на выходе. Мстительное, злобное создание.
Ривер ждёт с контейнером наготове.
– Вот и всё, потом отвезём нашего гостя домой.
– У Алекса жар. Нам нужно в Нью-Нью-Нью-Йорк, сладкий.
– Я не могу рисковать столкновением с самим собой!
– Выставишь координаты правильно, не столкнёшься.
– Ривер...
– Доктор, я не знаю, в чём дело – для меня это далёкое будущее... во всех смыслах, но, что бы это ни было, это не твоя вина. Ты поступил так, как должен.
– Даже если я виноват в том, что происходит с Алексом?
– Да. Ты всегда делаешь то, что необходимо сделать.
– Как ты можешь быть в этом уверена?
– Просто я знаю тебя.
Путешествие в Нью-Йорк, который много раз «Нью», проходит без особых эксцессов, и через два дня Алекс уже передвигается по палате и задаёт вопросы.
– Мне очень жаль, но тебе рано это помнить, – Доктор прикладывает пальцы к вискам Крайчека, тот обмякает и падает на кровать.
Ривер не отводит взгляда от Доктора, и его лицо в этот момент она никогда не забудет и никогда не захочет увидеть вновь.
III
Мир Алекса не прекращает двоиться, а после возвращения из Сибири сумасшествие переходит в новую фазу.
Ему известно, что такое фантомная боль: люди, лишившиеся руки или ноги, часто ощущают, как эти больше несуществующие части тела ноют, чешутся или мёрзнут.
То, что он чувствует, это фантомная боль наоборот.
Ему и Малдеру удалось выбраться из тайги относительно целыми и невредимыми – шрамы от ножа на его левой руке не в счёт.
Проблема в том, что Алекс постоянно забывает о том, что у него есть эта рука, и большую часть времени она висит бесполезной плетью вдоль тела.
Мысленно он видит, как его держат шестеро, прижимая к земле, с какой доброй – маньячной – улыбкой Василий подносит пилу к его предплечью. Это ведь было. Было? И накатывающий волнами ужас, и вкрадчивый шёпот:
– Не волнуйся, Алекс, мы тебе поможем.
«В гробу я видал такую помощь».
– Отпустите меня, вы, мудаки, уроды недоделанные!
Какая-то анестезия, наверное, присутствовала – иначе бы он умер от болевого шока, но звук распиливаемой пополам кости до сих пор преследует его во сне. Иногда на этот звук накладывается другой, немного скрежещущий, эхом замирающий в воздухе. И на душе по непонятной причине становится легче.
На стоянке около штаб-квартиры ФБР Алексу вновь кажется, что вместо левой руки у него пластиковый протез. Он несёт какую-то чушь, Скиннер стреляет, и Алекс запоздало изумляется, почему боль в отсутствующей руке взрывается атомной бомбой. Он не сомневается, что следующую пулю замдиректора ФБР выпустит ему между глаз. Алекс смиренно ждёт – свою смерть он помнит так же четко, как и насильственную ампутацию. Но вариант номер два возникает за его спиной в виде смутно знакомой полицейской будки.
– Иеремия Смит говорил, что он здесь, – говорит, задыхаясь, женщина из аэропорта, едва поспевая за мужчиной в красных подтяжках и галстуке-бабочке.
Доктор, это Доктор, вспоминает Алекс, падая на колени. А его спутницу зовут Ривер Сонг. Изо рта и носа у него течёт черная жидкость.
«Нет. Только не снова. Умоляю».
– Шшш, – Ривер Сонг обнимает его за плечи. – Всё в порядке. Будет в порядке через несколько минут. Я Ривер.
– Алекс. А я вас знаю. Видел в...
– Спойлеры!
В Тардис Ривер перевязывает Алексу руку, и он, наконец говорит то, на что не хватило сил в прошлый раз:
– Внутри она больше, чем снаружи.
– Впечатляет, да? – отвечает Доктор и взмахивает руками, как гигантская взъерошенная птица. – Итак, всё время и пространство, прошлое и будущее, куда ты хотел бы попасть?
Ривер смеется.
– Ты неисправим, сладкий.
– Выбирай, Алекс.
– Двадцать второй век.
– Запросто, но это скучно. Предлагаю век тысяча пятнадцатый. Сплошные концентраты, но чай там готовят чудесный. Лучший чай во Вселенной! А нам всем не помешала бы чашечка!
Самое сложное для Алекса – отучиться спать с пистолетом под подушкой и стрелять первым. И помнить о том, что он не однорукий калека, и что пальцы на левой руке ничем не уступают в сноровке и гибкости пальцам правой.
– Доктор, это всегда будет так?
Тот хмурится, молчит, и «я сожалею», непроизнесённое вслух, ложится камнем на грудь.
Ещё одним – путешествовать с Доктором и Ривер увлекательно, опасно... и горько. «Одинаково помнить не один, и не два, а все варианты одного и того же события – как они справляются? Потому что у меня не получается».
– Ривер, а почему Иеремия Смит попросил, чтобы вы меня спасли?
– Я была ему обязана, и он сказал, что если мы тебя вытащим, мы в расчёте. Он считает тебя хорошим человеком. Ты многое сделал для Сопротивления и заслужил второй шанс.
– Приятно слышать.
Алекс не спрашивает, откуда Доктор и Ривер узнали про бункер. Это легко – он сам им расскажет, чрез несколько месяцев, лет или дней, когда найдет ту планету, на которой захочет остаться.
Ривер берёт его за руку, левую, сочувственно сжимает ладонь.
Пожертвовать чем-то ради высшей, благородной цели.
Спасения Вселенной, например. Процент аномалий, возникших в процессе, не имеет значения.
Алекс понимает, правда, понимает, но ни о чём не мечтает так сильно, как вновь стать цельным, избавиться от частичной пожизненной депривации. И это то, что всё время и пространство, Тардис, Доктор и Ривер никогда не смогут ему дать.
Что ж, он согласен на меньшее.
Быть живым не так уж и плохо.
IV
Пандорика, пробив крышу, стремительно несется вверх – к горящему Солнцу-Тардис, единственной уцелевшей звезде, что и после взрыва хранила Землю, грела своим теплом.
Последнее сообщение от Доктора: «Джеронимо!».
Оптимист, как всегда. И он непременно выживет, иначе их первая с Ривер встреча в Берлине не состоится.
Эми, Рори и Ривер сидят у стены, пока Вселенная вокруг них схлопывается цветком на закате.
Самая важная на свете перезагрузка.
У Ривер не появится воспоминаний о том, что могло бы быть, если бы не незаметное для глаза обывателя отклонение реальности от положенной позиции на какую-то миллионную долю процента. Она живёт «в обратную сторону», и будущее новенького, с иголочки мира, уже случилось с ней.
И Ривер не мечтает о том, чтобы переписать время. Во всяком случае, не по-настоящему, хотя иногда и представляет себе маленькую Мелоди Понд, девочку с такими же рыжими волосами, как у Эми, и похожую на своего отца как две капли воды. Бабушки и дедушки умиляются сходству, втайне от Эми заваливают малышку сладостями и подарками, а на Рождество наряжают ёлку, и Мелоди на руках у Рори тянется неловкими пальчиками к верхушке, чтобы нацепить на неё Вифлеемскую звезду из папье-маше.
Даже если бы исправить произошедшее на «Бегстве демонов» было возможно без последующей гибели всего космоса (фиксированные точки потому и фиксированные), Ривер отказалась бы. Доктор и Вселенная на ладони, и прежде всего, конечно, Доктор – за это стоит заплатить всем, что у неё было, есть и когда-нибудь будет.
Но она не может перестать думать о том, что сбой при перезапуске непоправимо затронул судьбу не только Алексея-Александра Крайчека.
