Сказка об одиноком гадком утенке, превратившемся в эгоистичного черного лебедя. Можно ли ради любви жить чужой, украденной жизнью? Но какая любовь сильнее - к нему или к себе?
Комментарии:
Неизвестный персонаж канноный, просто его имя не должно раскрываться сразу, хотя догадаться не сложно. ООС жесточайший, авторское видение героя, попытка соединить канон и фанон воедино.
Ты зовёшь себя чужим именем.
Ты рисуешь чужое лицо.
Ты играешь роль другого...
Но кто из вас более настоящий?....
Никто
Я ненавижу зеркала, за то, что не вижу в них собственного отражения. На меня чужими глазами смотрит из зеркала она, та, в которой я ненавижу каждую черту. Порой я хочу выколоть себе глаза, чтобы больше не встречаться взглядом с чужими карими глазами, в которых, вопреки всему, нет моей собственной души. Я хочу вырвать собственные рыжие волосы, я хочу расцарапать себе кожу, я даже готова снова вырезать на запястье ставшую ненавистной мне метку, лишь бы хоть отчасти стать собой.
Несколько секунд каждый день наедине со своим настоящим отражением, когда спадают чары. Секунды, когда каждый шорох заставляет сердце замирать в страхе перед разоблачением. За закрытыми дверями и защитными заклятиями. Шанс дотронуться до собственного лица, касаясь зеркальной глади. Прежде чем ощутить на губах горький вкус оборотного зелья и снова жить чужой жизнью. Той жизнью, что я украла. Меня нет больше, свое имя я вижу лишь на холодной надгробной плите, до которой никому нет дела. Маска слуги Темного Лорда нравилась мне намного больше. За ней скрывалась моя истинная натура. А сейчас меня нет. Есть лишь она, мертвая, она продолжает портить мне жизнь, которой мы обе оказались лишены. Я никогда не считала ее красивой. Зависть? Только не к внешности. Она была обычной, воплощение той простоты, которую глупцы принимают за искренность.
С эгоистичным сожалением я тоскую по собственной красоте, мелькнувшей подобно звезде, что падает с неба и угасает серым осколком в траве. Так и я, едва обретя красоту, должна была с ней попрощаться. Да, я была на редкость уродливым ребенком. Где-то в глубине моей души до сих пор живут воспоминания о том, как кривились эти аристократки, матери моих однокурсников, глядя на меня. Страх перед моим отцом заставлял их говорить пустые бессмысленные комплименты его маленькой дочери, глядя на нее со смесью страха и отвращения. Мне было не о чем разговаривать с другими девочками, увлеченными модой, подобно их пустоголовым матерям. Заколки, прически, бантики и журналы мод прошли мимо меня. Ребенком я пыталась быть как все, но потом оставила эту идею, понимая, что мне за ними не угнаться. Дети жестоки, но слизеринские дети жестоки совсем иначе. С самого детства нам вкрадчиво нашептывают иную мораль и законы, обучая нас жить: лгать и молчать, утаивая свои мысли и желания. Грубость, гневные выкрики, бойкоты? Нет, со мной никогда не было ничего подобного. Вопреки всему, я была собой, вопреки всему. Покорные воле родителей, сверстники принимали меня, но принимали с отвращением, каждым своим словом показывая, что я им чужая. Не понимая толком, зачем они это делают, они легко копировали своих родителей, инстинктивно повторяя их слова и поведение. Я сидела рядом с теми, кого обычно называют друзьями детства, слушала их разговоры и не понимала их намеков, не знала секретов, о которых они говорили. Я смотрела на их игры, но никогда в них не участвовала. Они обсуждали при мне свои будущие проделки, но никогда не звали меня с собой. Я была для них гадким утенком.
Но каждый гадкий утенок рано или поздно превращается в прекрасного лебедя. И то волшебное преображение, о котором я так мечтала в детстве, и которого совсем перестала ждать, произошло со мной. Сейчас, уже не будучи подростком, я могу попытаться логически объяснить, что тогда на самом деле произошло. Быть может, моей матери надоело краснеть за неловкого ребенка, которого стыдно показать на очередном приеме и она подмешала мне в питье какое-нибудь зелье? Быть может, отцу стало жаль одинокую девочку, и он применил ко мне, не подозревающей ни о чем, старые запретные чары? Быть может, это было лишь случайным эффектом какой-то неведомой мне магии? А может, мелькает иногда совсем уж абсурдная мысль, наш декан, болезненно переживающий собственное одиночество, увидел в маленькой девочке следы своего прошлого и решил помочь ей своим искусством? Я не знаю. Мне до сих пор хочется верить, что мое превращение из некрасивого ребенка в прекрасную юную девушку было подарком судьбы. Недолговечным, в любом случае. Но как же я наслаждалась им. Не было ничего чудеснее, чем видеть в зеркале не пухлое детское тело, а хрупкую юную девушку с точеной фигуркой. С длинными, густыми волосами. С пронзительным взглядом и бледной, фарфоровой кожей. Одинокая и отрешенная, я могла, наконец, полюбить хотя бы одного человека – себя. Свое прекрасное отражение, которого я впервые в жизни не избегала.
Что ж, преображение было заметно не мне одной. Теперь в шепотке девочек за спиной звучала не насмешка, а зависть. Я затмила любую из них, с детства запоминавших хитрые способы заполучить себе жениха. Они с истинно слизеринским ядом в голосе радостно обсуждали то, что я, вчерашняя дурнушка, не знаю женских секретов и понятия не имею о моде. Но мальчики были другими. Их не смущали ни моя походка, когда я только привыкала к природной грации, которой прежде была лишена, ни макияж, нанесенный неумелой рукой. Они забыли о том, как с презрением избегали меня, сейчас наперебой пытаясь привлечь мое внимание. Я играла с ними, разгадывая их маленькие секреты, узнавая вкус губ каждого из них. В итоге я осталась с Малфоем. Что ж, это была неплохая сделка. Для нас обоих. Стабильность родилась не из огромной любви, а из желания позлить окружающих и подкормить собственную самооценку, помноженного на легкое влечение. Что ж, план удался для обеих сторон. Вот только мечтала я совсем не о нем.
- Джинни? – Гарри, как всегда, робко стучится в дверь и, выждав немного, заходит в мою комнату со стаканом зелья в руке, нежно улыбаясь мне.
- Я принес тебе твое лекарство.
Милый, добрый, заботливый Гарри, никогда не забывающий принести невесте зелье, которое должно восстановить ей память. Всегда готовый сказать пару ласковых слов и нежно погладить по волосам. Вот только я хочу закричать, что я не Джинни. Мне ненавистен звук этого отвратительного имени. Но я привычно благодарю и выпиваю приготовленное зелье, а Гарри и не догадывается, что оно для меня совершенно бесполезно. Из тех осколков, что я украла, не восстановить целостной картины ее жизни. Да я и не хочу этого, я знаю, что это вгонит меня в тоску. А те моменты, что связаны с Гарри, лишь больно меня ранят.
- Спасибо, Гарри, - я целую его в ответ, и мне больше не нужно изображать радость, теперь она искренняя и теплой волной разливается по всему моему телу. Каждый раз, когда мы вместе, мы будто снова становимся восторженными школьниками, впервые познавшими сладкий вкус запретного плода первой любви, такой яркой и неземной. Я чувствую это в каждом взгляде, слове, поцелуе, прикосновении. Несмотря на все, что я сделала, во мне еще жива частичка чего-то светлого, которая радуется каждой секунде, проведенной с любимым.
Но иногда я начинаю задыхаться от этой нежности. Я хочу видеть в его глазах отчуждение, я хочу, чтобы искренние слова стали пустыми, а жесты – машинальными. Порой меня острым ножом терзает мысль о том, что все, что я имею – иллюзия. Ведь эти прикосновения предназначены не для меня. Они для нее. А я? Я хочу, чтобы его глаза иногда туманились, а голос становился отстраненным. Это давало бы мне надежду на то, что он все же любит меня. На то, что хоть иногда думает обо мне. Гарри, мой дорогой Гарри, а помнишь ли ты меня?
Где я впервые увидела Гарри? Да так же, как и все, стоя в главном зале Хогвартса, очарованная невероятным звездным небом над головой и ослепленная светом парящих свечей. Наша группка отпрысков чистокровных семей, стоявшая особняком, на первый взгляд отличалась от остальных, однако я прекрасно знала, что это лишь иллюзия. Несмотря на хвастливые речи и ехидные замечания в адрес грязнокровок, в глубине души мы чувствовали то же, что и они – волнение. И страх того, что на темную мантию не ляжет серебристо-зеленая ленточка. Просто нас с детства учили прятать волнение под маской равнодушия и сарказма. Как сейчас помню, что всем своим существом ощущала гнетущую тоску, камнем лежавшую на сердце. Моя красавица-мать вздыхала, глядя на то, как помялась и перекосилась на мне дорогая мантия, наверно гадая, в кого я такая уродилась. Я чувствовала себя как никогда одиноко, ожидая, что шляпа вынесет мне неверный приговор, и этим навлечет позор на мою семью. К счастью, шляпа недолго думала над тем, куда меня направить. Хотя бы в этом я не подвела родителей.
Кроме волнения, в воздухе витало еще и любопытство. Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил, как громко именовали его газеты. Будущие ученики Слизерина не меньше всех остальных интересовались его судьбой. Но не это привлекло меня. Не слухи и фантастические рассказы о его спасении волновали меня, не они заставили меня много лет назад навсегда привязаться к нему. А взгляд. Я не читала романов и не грезила о любви с первого взгляда, но он поразил меня, подобно вспышке. Такого затравленного взгляда я не видела больше ни у кого. В его глазах плескалась безумная, совершенно не детская тревога и потерянность. Каким-то шестым чувством я поняла, как ему одиноко в этом не виденном им ранее блеске, как он боится лишиться этого мира. Его движения были скованны и робки. Когда МакГонагалл объявила его имя, мое сердце неистово заколотилось в груди, разрываемое горячим желанием того, чтобы он учился на моем факультете. Быть может, я хотела помочь ему. А может, эгоистично молила о помощи. Момент его распределения длился долго. Отвратительно долго, стук моего сердца оглушал меня в этой внезапной тишине. Я ждала приговора, затаив дыхание, а услышав название ненавистного факультета, я не сдержала разочарованного вздоха.
Но в этом я не была одинока. Драко, как он рассказывал мне много лет спустя, в одну из наших ночей, тоже хотел, чтобы Поттер был с нами. Возможно, он не одну меня привлек с первого взгляда.
О боже, конечно же, нет. Та, чьей жизнью я живу, рискуя каждое мгновение, тоже влюбилась в него, еще будучи ребенком. И это обидное сходство ранит меня еще больше, чем отвратительная внешность и глупые привычки.
- Ты готова? – спрашивает Гарри.
- Да, - я киваю, снова проклиная внешность этой девчонки. Как же я мечтаю бросить в камин ее волосы и больше никогда не глотать мерзкое зелье, от которого я теперь зависима. Каждый час, содрогаясь от боли всем телом. Иногда я еле удерживаюсь от этого шага. Возможно, когда-нибудь я сделаю это. Вопреки здравому смыслу, я мечтаю сделать это на глазах у Гарри, рискуя потерять его навеки ради одного мимолетного взгляда. Но что я увижу в нем? Злость? Разочарование? Отвращение? Ничего нового. Но все же, в моих снах оживает глупая фантазия: что он будет рад тому, что я, наконец, скинула эту ненавистную оболочку. Соблазн, рождающийся при каждом взгляде в зеркало.
К этому проклятому рыжему цвету волос даже не подобрать платье. Но сегодня я все же решаюсь надеть зеленое с серебряным колье, напоминающее мне о родном факультете. Зря эта дура не любила его, ей идет. А мне когда-то шли все цвета.
Наверно, ассоциации со Слизерином рождаются и в голове Гарри, потому что он впервые окидывается меня странным, задумчивым взглядом. Впрочем, наверно, мне просто показалось, ведь я столько раз мечтала увидеть что-то подобное в его глазах.
- Ты выглядишь потрясающе, - наконец говорит он.
Не смотря ни на что, я все же люблю приемы. Они превращают тягучий страх разоблачения в захватывающую игру. Они успокаивают меня. Я вижу тысячу лиц, моих бывших сокурсников и знакомых родителей, и никто, ни одна живая душа, не узнает меня, и это дает мне ненадолго уверенность в собственной неуязвимости. Первое время меня колотило от страха, я боялась, что один из внимательных взглядов отметит, что я – не я. У меня другие жесты, другая походка, другие интонации. Но со временем я поняла, что хваленая гриффиндорская дружба ничего не стоит. Несмотря на все их показное единство, они оказались бессильны увидеть, что под маской их школьной подруги скрывается совсем другой человек. Наверно, поэтому и не умирает моя надежда, что, быть может, однажды Гарри примет меня. Если бы он так любил Джинни Уизли, то понял бы обман, но все слепо поверили мне и списали странности на потерю памяти, от которой у меня остались лишь осколки.
Осколки, поспешно вырванные из ее умирающего сознания – а теперь по ним я должна строить свою новую жизнь. И с каждым разом я все сильнее убеждаюсь: их мир, внешне такой открытый и добрый для всех, на деле такой же пустой, как и наш мир холода и лицемерия. Меня не узнала даже ее мать. Как же так? Неужели она не видела за моей радостной улыбкой отвращения, которое вызывает у меня вся эта семья Уизли, их уродливый дом, заваленный маггловским хламом и дешевой пародией на магию? Нет, не видит, только жалеет свою бедную дочку, но я не верю в эту жалость. Или могу объяснить это лишь безграничной глупостью.
Иногда я задаюсь вопросом: а узнала бы меня моя собственная мать? И не нахожу на него ответа. У меня нет больше семьи. Мои родители погибли на последней войне, как пешки Темного Лорда. Хотя я слышала, что один мой дядя, также его последователь, бродит на свободе. Но он меня мало интересует. Как и я его. Одиночество преследовало меня всю жизнь. Когда я была гадким утенком. Когда я была лебедем. Когда я стала Джинни Уизли. У меня всегда был только Гарри. Один только Гарри.
Я с любопытством рассматриваю бывших однокурсников. Все же меня определенно радует то, что Гарри почти перестал общаться с этими недоразумениями – Уизли и Гренджер, теперь уже тоже Уизли. С каким трудом я вытерпела необходимость присутствовать на их свадьбе. До сих пор иногда при виде них вспоминаю свою детскую ревность, возникавшую, когда я смотрела, как Гарри общается с ними, пока я сижу в стороне. Я до сих пор помню, как они отпускали в мою сторону ехидные комментарии. А говорил ли что-то подобное Гарри? Я не помню. Может, не хочу помнить. А может, мне заботливо помогли забыть. А вон идет мой бывший парень, Драко Малфой со своей женой, Асторией Гринграсс. Забавно, она сделала такую же прическу, какую раньше носила я. Интересно, а они хотя бы иногда вспоминают бывшую подругу?
Я слушаю комплименты по поводу того, как прекрасно выгляжу. Что ж, сегодня я почти готова поверить в это. Сочувственные пожелания выздоровления и надежды на мое возвращение в квиддич. Глупости. Я никогда не стану больше летать. У меня совсем другой стиль полета, мое тело не знает тех приемов, что знала она. А еще поздравления с помолвкой. Я невеста Гарри Поттера. Своего любимого человека. Обманом. Я мечтаю об этой свадьбе и счастлива от того, что моя мнимая потеря памяти оттягивает ее. Мне невыносима сама мысль о том, что я выйду замуж в этом обличии. Что на моей свадьбе будет лить счастливые слезы все эти бесконечные рыжие родственнички, общения с которыми я всеми силами избегаю. Я не хочу видеть их в самый счастливый день своей жизни. Я хочу, чтобы Гарри произнес у алтаря мое имя, а не имя, от звучания которого мне хочется выть. Но это всего лишь глупые мечты.
Страх не уходит, он лишь изменяется от сладкого привкуса адреналина до панического ужаса, отступая лишь в минуты, когда я одиноко созерцаю свое настоящее отражение. Слишком за многим приходиться следить. Слишком многое нельзя делать. Например, вызывать патронус. Понятия не имею, каким он был у Джинни. Болезнь снова спасает меня. А сейчас я могу закрыть глаза и погрузиться в то самое воспоминание, которым я вызывала свой, представив, что мне снова 14 лет.
Святочный бал взволновал всю школу, которая стала похожей на гудящий пчелиный улей – бесконечные обсуждения не умолкали ни на секунду. Младшекурсницы грезили попасть на бал, а мальчики взволнованно искали девушек, которые согласились бы их сопровождать. Имя Гарри, и без того бывшего в центре внимания, доносилось со всех сторон. Разумеется, о том, что я могу пойти с ним, не было и речи. Драко ни за что бы ни отпустил меня, никто бы не понял меня. Да и вряд ли Гарри об этом думал. Слишком уж натянутыми были наши отношения, если редкие перепалки между факультетами вообще можно было так назвать. Межфакультетская вражда отдаляла меня от него, не давая ни одного шанса сделать шаг навстречу. Я боялась подойти к нему, когда была ребенком, зная, что услышу от его однокурсников одни лишь насмешки. А он первый никогда не приблизился бы ко мне, ведь от слизеринцев ему не приходилось ждать ничего хорошего. А сейчас, когда я неожиданно оказалась в центре их внимания, и подавно. Девушка Малфоя никогда бы не заинтересовала Гарри. Мне оставалось лишь затаиться и наблюдать за ним со стороны.
Я никогда не видела его таким одиноким и потерянным, как в тот год, когда на него взвалили это бремя участия в турнире. Драко постоянно отпускал циничные шутки о том, что Гарри в очередной раз ищет вселенской славы, а я лишь неловко отмалчивалась. Я не верила, что Гарри сделал это специально. Теперь я по себе знала, что такое популярность. Она грела меня, порождая эгоизм и самовлюбленность, но не давала ничего взамен – слава была бессильна прогнать привычное чувство одиночества, лишь заставляя забыть о нем в фальшивом блеске. Он искал понимания, но все же я тайно злорадствовала, видя, что он поссорился со своим рыжим дружком, таким же глупым и пустым, так же жаждавшим славы, как мои друзья детства. Я злилась, видя Гарри рядом с этой заучкой, тихо и бесполезно ревнуя его. К моему несчастью, на Святочному балу они оба были рядом с ним. Уизел в дурацкой девчачьей мантии и Грейнджер в розовом платье. Я усмехнулась, заметив, что она что-то сделала со своим уродливым зубами. Что ж, так она стала меньше похожа на бобра.
Зал утопал в украшениях, лилась музыка, ученики пришли в ярких нарядах и улыбались в предвкушении веселья. Идя под руку с Драко, я наблюдала за Гарри на другом конце зала. Я видела его растерянность и тревогу, несмотря на атмосферу праздника, казалось, что он не понимает, где находится. Что ж, откуда ему было знать о правилах поведения на балах. Но я чувствовала, что дело было не в этом. Забавно, что в своем внимании к Гарри я была не одинока. Эта надоедливая Уизли, так же, как и я пожирала глазами Парвати Патил, с которой Гарри танцевал, открывая бал с другими чемпионами. Смешно и горько было наблюдать ее ненавидящий взгляд, устремленный на яркое сари и причудливую прическу соперницы, украшенную золотистыми лентами. Уж лучше бы я жила в ее теле, оно мне нравилось намного больше. Или же Чжоу Чанг, за которой украдкой наблюдал Гарри. От меня не могла укрыться тоска в его взгляде, обращенном на китаянку, вниманием которой полностью владел Седрик. Я до сих пор помню это мерзкое, разъедающее душу чувство ревности к тому, на кого у тебя нет никакого права, кто никогда не смотрит с такой грустью на тебя. Она тоже знала это. Сколько бы я не пыталась отвлечься и забыться в танце с Драко, мой взор непременно возвращался к Гарри. Глупый замкнутый круг, рожденный наивными мечтами наивных подростков, погруженных в свое одиночество.
Драко ушел за напитками, а я неожиданно оказалась рядом с Чжоу и Седриком. Ожесточенно споря о чем-то, они даже не заметили моего присутствия. Китаянка что-то вещала об опасности. Я почти не слушала ее, наблюдая за перепалкой Гарри и его друзей. Но неожиданно мой слух вырвал из их разговора одно единственное слово. Яйцо. Я вжалась в стул, затаив дыхание и еле сдерживая возглас удивления. Седрик сказал что-то о том, что много раз проверял яйцо в ванной комнате старост. Я потеряла дар речи. Как можно обсуждать подобные вещи при посторонних? Воистину, Хаффлпафф и есть Хаффлпафф.
Гарри все так же сидел, отстраненно наблюдая за танцующими. Безумная мысль о том, что это мой единственный шанс, не давала мне покоя, толкая на полную глупость.
- Что, Поттер, потанцуешь со мной? – мой голос звучал дерзко и нагло, а на самом деле я с трудом сдерживала дрожь.
Рыжее недоразумение округлило глаза. Я от души пожелала ему провалиться. Гарри же будто увидел меня впервые в жизни. Ах, если бы так оно и было. Тогда я впервые увидела на его лице интерес. Что ж, теперь я уже не была похожа на маленького мопса. Перед ним стояла довольно красивая девушка. Быть может, осознание этого и удивление и заставило его согласиться. Меня бросило в жар, когда он положил руки мне на талию. Я с трудом удерживала на лице холодную улыбку, когда все моя тело горело, а сердце оглушало своим стуком.
- Ну как успехи, - спросила я, пытаясь придать голосу побольше ехидства, - подготовился к следующему туру?
- А какая тебе разница? - нахмурился он.
- Да, просто интересно, - напирала я, - разгадал загадку яйца?
- Не важно.
- Значит, нет?
- Не важно, - ответил Гарри.
Собрав всю свою смелость, я наклонилась к нему и прошептала:
- Яйцо открывается в ванне старост.
Я никогда еще не видела такого безграничного удивления, смешанного с недоверием или даже злостью.
- Что за дурацкие шуточки?
- Это не шутка!
Все его мысли были передо мной как на ладони. Ловушка. Он думал, что я хочу заманить его в очередную западню. Наверняка он перебирал в памяти все ехидные насмешки, которые кричали ему вслед со всех концов школы. Или вспоминал все ссоры между ним и Драко, когда я стояла рядом, не говоря ни слова против, лишь пожирая его глазами. Только он не знал, что движет мной на самом деле.
Танец закончился, и Гарри почти бегом бросился прочь из зала. Я закусила губы до крови, еле сдерживая злые слезы. Я все испортила.
Так я и сидела в полном оцепенении, пока не заметила, что так же стремительно Гарри возвращается ко мне.
- Откуда ты знала? – спросил он ошарашено. Глаза его сверкали.
- Пойдем отсюда, - попросила я.
Гарри, молча подал мне руку, и мы вышли из зала во двор. Ночная прохлада приятно успокаивала горящую кожу. Я стояла, стараясь не смотреть в глаза Гарри, боясь выдать себя.
- Почему ты мне рассказала?
- А почему ты мне поверил?
- Седрик сейчас рассказал мне то же самое.
- Как мило.
- Зачем ты это сделала? – повторил Гарри, пристально глядя мне в глаза. Я никогда прежде не видела у него такого взгляда, и я помнила его и по сей день. Впервые он смотрел на меня без презрения, которым одаривал всех слизеринцев. Впервые он видел меня, не считая частью враждебной толпы. Я поняла, как он устал от этой глупой вражды, навязанной нам извне, родителями, верящими в разную правду с одинаковой фанатичностью. Почему же этот момент узнавания, которого я так жаждала в первый день в Хогвартсе, наступил только сейчас, четыре года спустя, когда у нас за спиной тонны надуманных обид и глупых правил, которые было бы так легко сломать тогда, но уже невозможно сейчас?
Зачем я это сделала? Гарри, сказать тебе честно? Рассказать тебе сказку о гадком утенке, который влюбился в прекрасного лебедя, увидев в его глазах знакомую тоску и одиночество? Рассказать тебе о том, как маленькая уродливая девочка мечтала о дружбе и понимании, которое кроме тебя никто никогда не смог бы ей дать? О том, что она придумала себе призрачный мир, который вращался лишь вокруг тебя? О том, что она следит за каждым твоим шагом, пытаясь найти в тебе свое отражение, ненавидя всех твоих друзей, которых у нее вообще не было? Рассказать, Гарри?
- Я хотела тебе помочь.
- Зачем?
- Я подумала, что тебе не помешает немного поддержки.
- Неожиданно было получить ее от тебя, - улыбнулся Гарри.
- Почему же? – резко выдыхаю я, - я кажусь тебе надутой слизеринкой, верно?
- Нет, - медленно говорит Гарри, - не кажешься. Правда, не кажешься.
- Да неужели? – я ненавижу себя за то, что порчу все на глазах.
- Точно, - Гарри вдруг подходит ко мне совсем близко, а я замираю, боясь все испортить, чувствуя его дыхание на своей щеке.
Она наклоняется ко мне и целует, а я, долго не решаясь поверить своему счастью и ответить ему, вдруг впиваюсь в его губы, будто желая выпить его дыхание, а объятие, наверно, больше похоже на боксерскую хватку. Я забываю все чужие поцелуи, снова становясь неловкой маленькой девочкой, но Гарри не отстраняется, гладит меня по спине. Открыв глаза, я краем глаза замечаю, как что-то рыжее мелькает и уносится прочь.
Да, проклятая Уизли, я выиграла эту битву. Пусть ты мертва и гниешь сейчас под плитой с моим именем, ты выиграла войну, а я всегда рядом с Гарри, ты выиграла эту войну, чтоб тебе гореть в аду. Но эта битва выиграна мной.
Я знаю, что завтра все будет прежним, меня снова ждет холод и притворство, равно как и Гарри, только лицемерие вокруг него будет прятаться под маской участия. Я знаю, что стену, которую мы сломали, вековые традиции назавтра выстроят вновь, я снова возненавижу этот мир за то, что со своим шумом и суетой он отбирает тебя у меня. Я знаю, но сейчас, обнимая тебя и целуя тебя, я не помню об этом. Я не думаю об этом, идя по коридору, все еще чувствуя вкус твоих губ. Я растворяюсь в сладких грезах, вновь и вновь переживая в памяти этот момент, с каждым разом все ярче и глубже. И как бы я не пыталась, на следующий день я не могу скрыть дурацкую счастливую улыбку. Которая еще долгое время не исчезнет с моего лица.
Это стало моим самым счастливым воспоминанием, моим патронусом, которого я никогда больше не вызову. Но мир остался неизменным. Лишь внимательный взгляд Гарри, обращенный на меня, напоминал о том, что это был не миф, не очередной мой сон, которые стали еще ярче. Можно ли было все изменить? Теперь, глядя на то, как на одном и том же приеме кружится вчерашняя чернь и знать, я вижу – можно. Легко. Но я, влюбленная до безумия, не сделала ничего. Я боялась. Я просто боялась снова стать отвергнутым ребенком. Отвергнутой слизеринцами, которые бы вновь презрительно смотрели мне вслед, отпуская насмешки и не доверяя секреты. Если бы я решилась прийти к Гарри, я была бы отвергнута и гриффиндорцами, такими честными и принципиальными до абсурда. Но не это главное. Я боялась быть отвергнутой Гарри, я боялась, что своим отказом он разрушит весь мой мир, состоявший лишь из грез о нем. Почему он тогда ничего не сделал? Раньше я не искала этому объяснений. Сейчас же, видя в нем тогдашнем копию себя, я думаю, он тоже боялся вновь стать одиноким и никому не нужным. А может, просто был ко мне безразличен. Но я, как та четырнадцатилетняя девочка, отчаянно прогоняла эту версию прочь, цепляясь за призрачные надежды, пытаясь отыскать свою правду в осколках воспоминаний.
То, что Гарри начал встречаться с Уизли, стало для меня громом среди ясного неба. Умом я понимала, что нам не суждено быть вместе, но это выбило меня из колеи. Это разрушило ту грустную сказку, в которую я почти поверила. Сказку о черной метке, что горела на моем запястье.
Я не хотела быть Упивающейся. Мне куда больше нравился выбор леди Малфой, мамы Драко, я принимала идеи Темного Лорда, но не хотела быть их исполнителем. Однако он решил наказать за провал не только родителей Драко. Мое наказание, как и у половины слизеринцев, было не столь жестоким, но было смертным приговором, лишавшим нас права на нормальную жизнь, я до сих пор с содроганием вспоминаю улыбку Темного Лорда, ставившего нам метку. Я ненавидела улыбку этого красивого мужчины за то, что он сделал меня игрушкой, возможно, желая превратить меня во вторую Беллатрикс Лестрендж. Но не это было худшим. Не дикая боль, захлестывающая все тело огненной волной. Не вид собственной изуродованной, дымящейся кожи. А осознание того, что тебя клеймили и продали в рабство, как скотину. Я ревела всю ночь, обнимая и гладя Драко. Мы были вместе три года, но в ту ночь, когда не было сказано ни слова, мы впервые были по-настоящему близки, стирая слезы с чужих щек, не замечая их на собственном лице. Гордость от задания Лорда, загадочный вид и высокомерие – все это пришло к нему потом. В ту ночь были лишь потоки слез и разлитое в воздухе отчаяние.
Но Уизли! Да, это был жестокий реванш. Она сломала мой мир. Точнее не она, но Гарри, которого я по-прежнему искренне любила, я не могла ни в чем обвинять. Новость о том, что они теперь вместе, разлетелась после квиддича. Я верила, что никогда больше не приду ни на один матч. Но Драко изменил мои планы, сказав, что на следующий матч ему нужна замена. Я не играла в команде, но уговорила его отдать место ловца мне. Я хорошо летала, но делала это только для собственного удовольствия. Я видела в полете не глупый спорт, а ощущение свободы, возносящей тебя к небесам. Но теперь я тренировалась до исступления, с нетерпением ожидая игры.
Наконец, этот день настал. Нет, мне не нужен был снитч. Мне нужна была она. Я специально делала все, чтобы столкнуться с ней. С каким удовольствием я, наконец, столкнула ее с метлы. Как завороженно я глядела на то, как ненавистная девчонка падает вниз, надеясь, что сейчас она разобьется на осколки, как стекло, я была бы счастлива увидеть, как песок постепенно темнеет от ее крови. Увы, она всего лишь потеряла сознание. Я отдалась стихии ветра и поймала этот дурацкий снитч. Быть может, потому, что не хотела смотреть на землю, чтобы не видеть, как Гарри будет бежать к ней. А потом я унеслась в раздевалку и, наконец, смогла разреветься, лежа пластом на полу. Я плакала обо всех своих детских иллюзиях, в которые продолжала верить. О том, что так и не смогла стать нормальным человеком в этом мире, полном преград. О том, что была слишком глупа, чтобы хотя бы попытаться их сломать. О том, что так и осталась забитым маленьким ребенком, готовым в любую секунду получить удар, несмотря на умение лгать и улыбаться.
Я не заметила, когда пришел Гарри. Зачем? Обвинить меня, защищая эту дрянь? Нет, он просто сел рядом со мной, погладив меня по щеке. Я подняла свои заплаканные глаза. Я не видела в них ни злости, ни обвинения. А потом он перевел взгляд на черную метку, которую я забыла спрятать заклятьем, когда его срок вышел.
- Как ты могла?
И я поняла, что речь не о Джинни. Я кричала и выла о том, что у меня не было выбора. О том, что всю свою жизнь я бежала за навязанным идеалом. О том, что я была изгоем, слышала от всех лишь насмешки. О том, как я одинока. Я не сказала лишь о том, как я люблю его, но сейчас понимаю, что слова были не нужны. Это было очевидно.
Потом были ласковые поцелуи, плавно перетекшие в нечто большее. Я никогда не думала, что моя мечта сбудется в тот момент, когда я буду лежать разбитая собственной истерикой и никчемностью. Я теряла сознание от эмоций, от прикосновений, от секса, боясь, что проснусь в полном одиночестве. Но когда я открыла глаза, чувствуя боль во всем затекшем теле, мое сердце взорвалось от радости: Гарри спал рядом со мной. Но я снова оказалась ребенком. Напуганная своими словами, я убежала в спальню, оставив его одного.
И снова на утро мы не сказали друг другу ни слова. Но он расстался с Джинни. Слабое утешение перед угрозой войны, но для меня оно было всем.
А потом моя черная метка вновь сыграла свою роль. Я никогда не забуду, как била Упивающихся, желая помочь ему. Не забуду его взгляд, ставший нашим безмолвным прощанием.
Да, тогда, перед событием, которое историки назовут финальной битвой, я кричала о том, что Гарри здесь. Я лишь хотела его спасти. Я могла его спасти, я могла дать ему шанс сбежать. Но никто этого не понял, мое клеймо горело на мне, обвиняя заранее во всех еще не совершенных грехах и предательствах.
Появление огромной совы, ворвавшейся в зал с громким уханьем, отвлекает меня от воспоминаний. Гарри в руки падает толстая посылка, буквально взрывающаяся в тот момент, когда он прикасается к ней. Вопиллер срочно приказывает главе аврората просмотреть прилагающуюся папку. Она довольно увесиста на вид. Гарри выходит прочь из зала в одну из комнат, а я следую за ним. В папке находится дело одного из беглых слуг Темного Лорда, подобное совсем не редкость, но вот имя его выбивает меня из колеи. Мой дядя. Тот самый, единственный оставшийся в живых дядя.
Гарри сосредоточено изучает дело, а я тихо сижу рядом, выхватывая глазами детали. Мне кажется или когда он читает эту фамилию, его глаза подергиваются дымкой? Мне чудится, что руки его слегка дрожат, а губы сжимаются в нить? Конечно, это не так. Это просто игра моего воображения, распаленного воспоминаниями. Мне в глаза бросается строчка о том, что он должен приехать для допроса подозреваемого. В Азкабан. Немедленно. Сейчас.
- Ты пойдешь?
- Да. Дорогая, я должен.
Сейчас я разрушаю свою новую жизнь, раскрывая себя полностью:
- Можно я пойду с тобой?
- Но зачем?
- Не хочу отпускать тебя к дементорам одного.
Это чистая правда, но звучит она неуверенно, крича о подвохе.
Я ненавижу себя за то, что этой странной выходкой почти сняла свою маску, почти закричала о том, что я не Джинни Уизли.
Финальная битва вновь сделала ненавистную девчонку моим противником. Вот только цена победы была куда серьезнее, чем несколько сломанных костей, а на кону стоял не кубок школы. Мы были по разные стороны баррикад, я – невольная Упивающаяся, она – верный приверженец Дамблдора. Вот только я знала, что ее мысли далеки от войны так же, как и мои. Я уверена, что в своих мыслях она прокручивала то же воспоминание, что и я. Сцену во дворе после Святочного бала. Мое лучшее воспоминание и ее первое разочарование, ее ночной кошмар.
Я никогда прежде не убивала. Впрочем, я не убила и ее. Формально – нет. С моей палочки никогда не слетало смертельное проклятие. Но любой человек назвал бы то, что я сделала, убийством.
Битва шла полным ходом. Глаза болели от вспышек чужих палочек, от запаха дыма. Это была лихорадка, колотившая всех нас, заставлявшая продолжать этот истерический танец смерти, не прощаясь с павшими, не замечая своих товарищей, которым уже не суждено подняться. У нас была своя схватка, в которой не было смысла, лишь одни эмоции, одно упрямое желание показать, чья детская любовь сильней. Мы ушли от основной массы дерущихся, переместившись в один из коридоров. В этой схватке не было слов, в которых никто не нуждался, безмолвная честность была настолько полной, что от этого становилось жутко. Вся ярость проявлялась лишь в ослепляющем свете заклятий, слетающих с наших палочек.
- Bombarda! – прокричала я, взрывая потолок над головой Уизли.
Я не рассчитала силу взрыва и, задетая собственной взрывной волной, отлетела прочь, потеряв сознание. А когда очнулась, то кинулась разгребать завал, под которым оказалась погребена Джинни Уизли. Она тоже была без сознания, но еще дышала. Вокруг ее головы виднелась лужа свежей крови. Я могла спасти ее. Я могла позвать на помощь. Но мной владели совсем другие мысли. Эта была всепоглощающая, беспощадная ревность. Передо мной мелькали, разрывая мое сердце, картины с ней и Гарри. Что он ей говорил? Что обещал? Любил ли он ее? Я не могла этого вынести.
Я продана в рабство. Я клейменая скотина без права голоса. Мои родители мертвы. Меня ждет лишь позор и презрение. Но мне на все плевать. Кроме Гарри. Передо мной лежит, хрипя и задыхаясь, мой шанс быть с Гарри.
Я кинулась прочь к кабинету зельеварения. Безумная, я ворвалась в лабораторию и громила ее в поисках заветного зелья. Наконец, оно оказалось в моих руках.
- Что вы здесь делаете, мисс?
- Помогите, - прошептала я.
Северус Снейп. Наш любимый декан, всегда защищавший своих змеек. Наш новый директор, только благодаря которому благородный гриффиндор не устроил над нами самосуд в темной комнате. Безумно просить помощи. Но я молила о ней.
Голос не слушался меня, я просто бежала в тот коридор, боясь пропустить нужный поворот, а Снейп бежал за мной. Я привела его к телу Джинни. Он прощупал ее пульс, а потом многозначительно посмотрел на флакон с зельем, который я держала в руках.
- Чего вы хотите?
- Гарри… я защищу Гарри! Я смогу!
Снейп жестом указал на мои волосы. Я сдернула волос и отдала ему, а Снейп, прошептав «Caedo» над ее головой, разделил зелье на две части – ту, что влил ей в рот, и ту, что выпила я. Дергаясь на полу в конвульсиях, переживая преображение, я видела, как он тянет тонкие нити мыслей из нее разбитой головы. Потом она начала дергаться всем телом, с ее губ стекла струя крови, и она затихла. Нет. Я затихла. Передо мной лежало мое собственное тело. А я стала рыжей Уизли.
- Теперь слушайте меня внимательно. Я сделаю так, что на этот раз зелья хватит больше, чем на час. Но вас будут допрашивать. Вы должны отдать мне свои воспоминания.
С трудом, я кивнула.
- Все ваши воспоминания. До последнего. Когда вас найдут, ваша память будет чиста. Я отдам вам те воспоминания, которые смог получить, но их мало, их катастрофически мало. Я буду давать вам зелье, а потом, когда все уляжется, верну вам память. Вы согласны?
- Да, - прошептала я, - Да, профессор.
Я смотрела на то, как он вливает что-то в мое горло, а потом забирает мой разум, заполняя им хрустальный флакон, пока все мои мысли не покинули мое сознание. Потом появились другие. Ее воспоминания. Тогда я этого не знала, но чувствовала, что они неправильные, чужие, остатки моей натуры отказывались их принимать. Я с трудом встала, охваченная внезапным порывом. Но эти мысли как осколки кололи и ранили меня, сводя с ума. Не в силах это выносить, я упала посреди коридора.
Когда я очнулась в больничной палате, мне рассказали о том, что я пролежала без сознания всю финальную битву. Меня нашли и отправили в больницу Святого Мунго, где я провела несколько дней. Гарри, мальчик из моих редких воспоминаний, был рядом со мной и уверял в своей любви. Я была так счастлива, но все же не могла понять, что во всей это ситуации меня смущает. Я любила его, но не верила любви из осколков моего сознания, будто от меня ускользала какая-то деталь, скрытая для меня моей потерей памяти. Мне говорили, что меня зовут Джиневра Уизли. Осколки памяти говорили о том же. Но я не верила им. Это была какая-то ошибка. Они были чужими для меня. Память не возвращалась.
А однажды ночью в мою комнату влетела сова с большой посылкой для меня. Нет, не для меня. На ней стояло имя другой девушки, о которой моя память смутно отзывалась неприязнью, но я, повинуясь какому-то порыву, открыла ей. Ей содержимое оставило меня в недоумении – волшебная палочка, точная копия моей, письмо, рыжие, так похожие на мои, волосы и маленький флакон, наполненный сияющей жидкостью.
Палочка легка в руку как влитая, согрев меня привычным теплом, хотя та, что лежала на тумбочке, меня не слушалась. Письмо от Северуса Снейпа объяснило мне все. Я вернула свою память и снова стала собой. Ментально. Не телом, к которому я вновь испытала застарелую ненависть. Северус обо мне позаботился, подробно объяснив, что мне теперь следует делать, а все улики я по его совету сожгла, как и палочку Уизли. Теперь вся моя жизнь зависела от оборотного зелья и рыжих волос моего бывшего врага. А так же от актерских способностей, которые Слизерин воспитывал в своих детях. Забытые чувства, которые были бессильны вернуть мне память по-настоящему, нахлынули вновь. А на следующее утро Гарри забрал меня из больницы.
Я была счастлива. Моя детская мечта, бережно хранимая в сердце запуганного и одинокого ребенка, сводившая с ума, наконец-то сбылась, омрачаемая лишь воспоминанием о моем первом убийстве. Первом и единственном. Я стала невестой любимого человека ценой обмана и жизни другого человека.
Я еще долго слушала рассказы об итогах войны, усмехнувшись при новости о том, что нашего декана официально считали погибшим. О моей судьбе никто не сказал ни слова, только декан упомянул о том, где я похоронена. Как странно было смотреть на собственный портрет на надгробной плите, где среди цветов с тяжелым сладким запахом, должно было быть похоронено мое тело, но вместо него были погребены мое прошлое и моя невиновность.
Жаль только, что ее воспоминания так и не дали мне ответов на мои вопросы. Вырванные из умирающего сознания, они были слишком смутными, чтобы рассказать о чем-то, нарисовать яркие образы. Я живу, не зная, кого он любит – меня или ее. А любит ли? Я хочу в это верить, но не знаю, чья память может подсказать мне верный ответ.
Лишь в мрачных коридорах Азкабана меня пронзает ужас при мысли о том, что срок действия моего оборотного зелья вот-вот истечет. У меня есть флакон с собой, но здесь, в этих гранитных залах, негде спрятаться от посторонних глаз. Я судорожно пытаюсь придумать, куда мне уйти, отгоняя нарастающую панику. Приближаясь к камере, я делаю глубокий вдох, заставляя себя думать о другом. О цели нашего визита.
Но мне не суждено сказать своему последнему родственнику ни слова. Даже если бы раньше он мог каким-то чудом узнать меня, то сейчас его пустые, закатившиеся глаза не способны узнать даже собственное отражение, а с губ, по которым стекает слюна, вряд ли слетит хоть что-то, кроме бессвязного мычания. Мой род отныне угас окончательно, оставшись лишь упоминанием в гербовых книгах.
Дементоры. Они словно пообедали дядей Патриком. Но не могильный холод, которым веет со всех сторон, пугает меня, а лицо Гарри, бледное, без кровинки. Дементоры подступают со всех сторон, все плотнее сжимая кольцо холода и пустоты, которой, кажется, пронизан воздух.
Это ловушка. Ловушка для Гарри, в душе которого так много страшных воспоминаний о смертях и потерях. Я смотрю на тело дяди, гадая, мог ли он, фанатично преданный, пожертвовать собственной душой ради мести главному аврору и убийце его хозяина? Стать приманкой для этих мерзких созданий, чтобы отдать им его?
- Гарри, патронус!
Он же умеет это делать! Его гордость, его лучшее заклинание, вызывающее серебристого оленя. Но сейчас я вижу лишь, как он бессильно падает на колени, едва удерживая палочку в руке. Слишком много воспоминаний.
- Гарри!
Бесполезно. Вот так, просто по глупой случайности, я сломаю свою новую жизнь, вырванную обманом. Но у меня нет другого выбора. Я закрываю глаза, возвращая из памяти любимый образ. Это ловушка не только для Гарри. Это ловушка и для меня.
Школьный двор. Худшее воспоминание Джинни Уизли, мое лучшее воспоминание.
-Expecto Patronum!
Серебристый лебедь грациозно порхает по камере, одним взмахом своих могучих крыльев превращая дементоров в серый дым. Я на секунду закрываю глаза от его яркого света, будто желая попрощаться со своей жизнью. В подтверждение моим мыслям, меня начинают бить конвульсии. Я больно ударяюсь о холодный пол, почти смеясь над тем, как ловко судьба исполнила мое самое безумное и запретное желание. Дрожа, я поднимаюсь, видя перед глазами свои черные волосы. Да, мои волосы, наконец-то, черны как смоль, а глаза серые, холодного стального цвета, а вовсе не теплого карего. Да, сейчас, в помятом зеленом платье, с серебром на шее, я просто воплощение всего слизеринского.
- Пэнси?
Да, я Пэнси Паркинсон, вечный изгой и самопровозглашенная королева всея Слизерина. Дурацкие титулы. Мои родители, наверно, гордились бы мной за то, что я делала, и негодовали из-за того, как я легко попалась. Истинно слизеринский обман и истинно гриффиндорская глупость. Впрочем, нет. Жить одной болезненной мечтой – на это не способен ни один факультет. На это способны лишь только маленькие забитые девочки. Гадкие утята.
Теперь мне нет пути назад. Можно даже не уходить из Азкабана – меня теперь оставят здесь.
И все же я могу позволить себе исполнить свое последние желание: заглянуть в глаза Гарри. Я откидываю волосы с лица и натыкаюсь на тот самый взгляд, который столько раз видела в своих фантазиях. Будто нет ни преград, ни прошлого, будто мы видимся в самый первый раз. Тот взгляд, который я мечтала увидеть в свой первый день в Хогвартсе.
