«Прорицание вёльвы обещало асам и инеистым великанам смерть в конце пути, завершение противостояния, берущего начало с самого сотворения мира. Сейчас он готов уйти. Видения прошлого загораются в нём всполохами вместе с печалью, горчащей на неподвижном, распухшем языке, и тлеют, покрывая всё вокруг себя пеплом».
Комментарии:
Таймлайн: Пост!Рагнарёк. Примечание: Написано именно по мифам (Старшая и Младшая Эдды), фильм "Тор" мимопробегал. Влияние Макса Фрая детектед.
***
Ядовитые капли стекают с раздвоенного языка медленно, и он видит (или ему кажется, что видит), как на мгновение они замирают в воздухе, прежде чем обрушиться на него водопадом боли.
Он не сумел бы сказать, реальна ли эта боль, или она – просто эхо, запечатлённое его угасающим сознанием.
Часы и минуты теряют здесь смысл, хотя он может поклясться: что-то всё-таки изменилось. Раньше рядом с ним была женщина - он не мог разглядеть её лица, а цвет глаз и звук её голоса выветрились вместе с песком и осколками камня. Но он помнит её руки: тонкие, бледные, с обломанными ногтями и шрамами – она не всегда успевала отдернуть чашу, и тогда змеиная отрава шипела, переполняя края.
Он корчился в путах, сотрясая скалы, ожидая её торопливых шагов. Капли мерно стучали о дно пустой посудины, где-то там, наверху, успокаивалась земля, и он позволял себе глубокий осторожный вдох.
Однажды – день или несколько столетий назад – она не вернулась. Он остался один, и сил на крик, стон или ненужные догадки уже не хватило.
***
Прорицание вёльвы обещало асам и инеистым великанам смерть в конце пути, завершение противостояния, берущего начало с самого сотворения мира. Сейчас он готов уйти. Видения прошлого загораются в нём всполохами вместе с печалью, горчащей на неподвижном, распухшем языке, и тлеют, покрывая всё вокруг себя пеплом.
Сиял радугой мост, и восьминогий конь радостно перебирал копытами, но тучи сгущались, чернела от стыда и горя омела, и кто-то зло смеялся надтреснутым, старческим смехом:
«Сухими слезами
я оплачу
кончину Бальдра.
Ни живой, ни мертвый
он мне не нужен,
пусть хранит его Хель».
Бальдр? Он не знает никого с таким именем. Или когда-то знал, но забыл?
Выдра плескалась в чистейшем и прекраснейшем во всём Миттгарде озере, золотое кольцо Андвари блестело на солнце. Проклятое сокровище, человек, превратившийся в дракона – моё, никому не отдам, моё, зачем ты отобрал у карлика его волшебное кольцо, ведь выкуп на шкуре был собран богатый, ни у кого не набралось бы столько золота – платить за невинную кровь.
Иггдрасиль трепетал всеми ветками, огромный волк скалился и рычал, но тут же замолк и доверчиво лизнул ему руку, когда он приблизился к зверю.
Пить. Ледяной океан погасил бы огонь, омыл бы его раны, разворотил бы его каменную тюрьму, порвал бы заговоренные веревки. Но в воздухе нет влаги, а валуны надёжно закрывают дорогу любой реке.
Его рыжеволосый спутник ухмыльнулся, ободряюще сжимая его плечо, и обратился к великану, что почти в три раза превышал их ростом и силой:
- Так ли гостей встречать надобно? Учтивые речи, видно, тебе незнакомы.
- Проходите, дорогие гости, да выпейте из моего рога. Погляжу, на что вы годитесь, или только хвастать горазды, - захохотал тот. – Как вы вам с одного глотка не свалиться; у меня сегодня доброе вино, собьёт с ног любого.
- Посмотрим, - пробасил рыжеволосый. И, затыкая за пояс свой молот, улыбнулся светло и бесшабашно, будто услышал лучшую из всех существующих шуток.
Кости трещат и жалобно хрустят, когда он выгибается дугой, напрасно стараясь уклониться от едких брызг, щёки плавит и жжёт, и если когда-нибудь наказание (наказание? да, и неважно, что именно он сделал, чтобы его заслужить) прекратится, никто и никогда не назовёт его красивым.
***
То, что яд перестал терзать и без того измученную плоть, он понимает не сразу. Но это факт – змея лежит у его ног, мёртвая. Разрублена пополам сверкающим, как прозрачный сапфир, клинком. Его руки и ноги впервые за долгое время свободны, и он валится на песок неповоротливым мешком с мукой.
- Здравствуй, Локи.
«И тебе привет, незнакомец», ответил бы он, но его губы запечатала жажда. Он опасается, что разучился говорить. Сильные руки приподнимают отяжелевшую голову, и в горло льется прохлада. Родник на вершине горы, думает он. Живительный, исцеляющий.
У того, кто сейчас держит его в своих объятиях, глаза светло-синие, как вода в расщелинах ледника, а волосы рыжие, и борода тоже, хотя запорошивший её снег не тает.
- Значит, меня зовут Локи. Это моё имя, - еле слышный, невнятный хрип.
- Да.
- Мы путешествовали вместе.
- Да.
- Великан, он опьянел первым.
- Не совсем.
- Почему? – этот вопрос не имеет никакого отношения к состязанию с тем великаном, и приключениям, от которых у него в памяти лишь фрагменты. Остальное обуглилось и рассыпалось в прах.
- Всё закончилось, Локи. Битвы не будет.
- Битвы?
- Мы умирали, круг за кругом, вечность за вечностью. Сражение повторялось, снова и снова. Один... он догадался. Но сам не смог…, его сильно ранили. Послал меня. Я взял у Фрейра меч…. Рагнарёк – это не конец всего сущего. Это проклятие, наше проклятие. Но теперь оно снято.
- Какое проклятие?
- Асгард… его больше нет.
Сад и яблоки, большие, сочные; трон, с которого видны все девять миров, гигантская живая карта. Бескрайние луга и древнейший во вселенной ясень. Фенрир, ластившийся к нему домашним щенком.
- Ложь.
Рыжеволосый вздыхает.
- Мост рухнул. Раскололся. Люди перестали молиться нам, Локи, они выбрали нового бога. Он мудр и справедлив, бог христиан. Разрешил нам просто уйти.
- Уйти?
- Ты предпочтешь остаться тут?
- А ты изменился. Я тебя почти не помню, но прежде ты точно был другим.
- Источник мудрости. Вставай, я помогу.
Как много света. Этот свет слепит, заливая пространство нестерпимой белизной, стирает скалы и песок, меняя её на великую пустоту, где нет ни верха, ни низа, ни дна. И за секунды то того, как белизна сотрёт и их двоих, к нему приходит одно единственное имя.
- Тор! – кричит он. – Тор!!!
- Я найду тебя, Локи, я обещаю.
II
***
Свен Эрикссон в тысячный раз протирает бокал и недовольно щурится. Опять этот странный тип заявился, занял столик у окна. Будет на прохожих глазеть, да весь вечер одну несчастную кружку самого дешёвого пива цедить. Всех клиентов, как пить дать, распугает, до того оборван. Неровно остриженная косая челка; левая щека в шрамах, словно его кто серной кислотой облил и лишь по чистой случайности в глаз не попал. И физиономия перекошенная какая-то.
И ладно бы он один приходил. У его ног пристроилась огромная ободранная псина с волчьим немигающим взглядом. Выгнать попробуешь – рычит и зубами щёлкает, зараза. Эту тварюгу официантки до обморока боятся: Стейси его столик наотрез отказалась обслуживать, а Кэти, новенькая, до сих пор в подсобке от страха трясётся. С такими посетителями никаких конкурентов не надо – не дай бог, скоро придётся закрывать лавочку. А ведь он только год назад кредиты отдал и прибыль какую-никакую получать начал. Его заведение особенно рыбакам и охотникам полюбилось.
Звякает колокольчик. Распахивается дверь, и в прокуренное помещение врывается запах морской соли и парусины. Вошедший высок, широк в плечах, матросская куртка явно ему тесна, того и гляди, затрещит по швам. С зорким молодым взглядом резко контрастирует волосы – пряди абсолютно белые, и какого цвета они были раньше, догадаться невозможно.
- «Рингнеса» плесни, да чтоб кружка чистая была, - произносит обладатель необычной седины низким приятным голосом ещё с порога и направляется прямиком к «странному типу». Псина обнюхивает его брюки, но не рычит, а тыкается мокрым носом в подставленную ладонь, и потом легонько прихватывает её зубами в знак приветствия. – И другу моему тоже налей.
Другу?! Они что, знакомы? От удивления Свен закрывает кран бочки на долю секунды позже, чем следует, и несколько капель бесценной влаги успевает пролиться на пол. Бар сегодня пустует – в углу старик Клаус дремлет над своим «Маком», и Свен невольно наблюдает за своими чудными посетителями. Оба пьют молча, «моряк» рассеянно гладит пса, тот довольно урчит, а «странный тип» криво усмехается, но Свен почему-то уверен, что это улыбка, причём счастливая. И что «моряк» ему кого-то напоминает.
***
С обложки «Старшей Эдды», забытой его десятилетней племянницей Фрейей и небрежно брошенной под стойку, пристально смотрит нарисованный исполин с молотом на плече.
