- Люциус, пришло письмо из Хогвартса с жалобами на нашего сына, Драко постоянно бегает за некой Гермионой Грейнджер...
- Дорогая Нарси, в его возрасте все мальчики бегают за девочками.
- ... с криком: "Авада Кедавра"???
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Он не понимает, что этим итальянцам понадобилось в Токио. Его родной город как продажная шлюха, мальчик-хастлер с соседней улицы за углом — готов продаться любому. Итальянцы не похожи на Якудза, они все поголовно в полосатых костюмах и фетровых шляпах, которые они не снимают даже в помещении. Практически у всех на левом мизинце золотое кольцо-печатка, а сам палец — неживой, пластмассовый*. Они курят в душном маленьком подвальчике, бегло разговаривая на родном языке.
Такеши удивленно округляет глаза, крича, что ничего не понимает, но удар в челюсть быстро вводит его в курс дела. Кровь остается на кольцах и пластмассовых пальцах. Скоростной курс «Итальянский за три дня» идет ему на пользу. Лица собравшихся синьоров — самых мелких сошек семьи — принимают однозначное выражение. У них свои способы обучения.
Такеши может лишиться пары пальцев или даже правой руки, если повезет, если ему выпадет Джек-Пот. Ему могут единовременно вколоть все наркотики, которые он пытался поделить между их маленькой бандой и мафиозной семьей. Глупо получилось, правда глупо. Ведь они действительно рассчитывали, что такие крупные шишки могут и не заметить отсутствия пары килограммов героина. И ему не стоило изображать из себя Великолепного Самурая Такеши, размахивая катаной и демонстрируя полузабытые уроки кендо.
Здесь и сейчас он отчетливо понимает, что самурайский дух давно мертв в его блядском Токио. В столице восходящего солнца остались только синьоры с крупными залысинами, пластиковыми пальцами как у манекенов на витринах универмагов, готовые направлять пистолет, снятый с предохранителя, в лицо любому пятнадцатилетнему подростку, покусившемуся на их честный заработок.
Дверь подвальчика открывается и в комнату входит человек, воплощающий все стереотипы об итальянской мафии. Он похлопывает своих друзей по плечу, а на каждом его пальце одинаковые золотые кольца. Такеши плевать на образцово-показательного семьянина, — в дверном проеме он видит худого мальчишку, навскидку одного с ним возраста, недовольно скрестившего руки на груди. На нем полная коллекция металлических украшений всех возможных форм и размеров. Такого количества побрякушек не вешает на себя даже молодежь с улиц Токио.
Мальчишка хмурится и что-то говорит, постоянно закатывая глаза, как будто вспоминает. Такеши не сразу понимает, что обращаются к нему и с трудом узнает в звуках родную речь.
— С тобой все в порядке?
Он машинально слизывает кровь, текущую из носа, улыбаясь разбитыми губами.
— Так много всего не в порядке.
Ему задают вопросы, уже далеко не такие вежливые, и он вглядывается в непривычного цвета зеленые глаза, пытаясь разобраться в плохом произношении и бедном лексиконе. Блондин говорит что-то о минете и сексе, густо краснея, и Такеши сам смущается такой быстрой смене отношений. Только потом он понимает, вкупе с неправильно произнесенными «продавать», «платить» и «смерть». Он поворачивается к человеку, с которым пришел подросток.
— У вас красивый сын.
Он светло улыбается, потому что уже давно улыбаться всегда и всем.
***
Ему понадобилось пять лет, чтобы понять, что его родной Токио просто декорация из криминального фильма. Навязчивый передний план, успешно прикрывающий уничтоженные, заспиртованные и распиханные по банкам жизни настоящих людей. Всегда солнечная и приветливая Япония открыла другую свою сторону.
Сначала он просто улыбался, приставляя пистолет к горлу очередного должника. Ничего серьезного — пара тысяч долларов, загадочно исчезнувших из семейного бюджета. Десятки парней, которые, как и он, пытались что-то отмыть, позаимствовать, украсть. Потом он устранял тех, кто покушался на репутацию его итальянской семьи. Никому не нужно было скандальное судебное разбирательство. Некрасивые заголовки на первых полосах газет. Обвинительные речи в прямом эфире. Он просто выполнял свою работу, как и все трудолюбивые японцы. Он трудился на корпорацию «Вонгола», каждый день клянясь в верности своему начальнику. Единственное отличие состояло в том, что он не булочки с маслом продавал.
Был еще один человек, благодаря которому его телефонная книжка была забита до отказа именами людей, которых никогда не существовало и телефонами, которые сменялись ежедневно. Дочка босса, никогда не пачкавшая свои холенные ручки. Его девочка, постоянно путающаяся в японских предлогах и частицах. Гокудера, постоянно использующий женские варианты обращения и обороты речи. Сначала Ямамото пытался объяснить ему простейшую разницу, но потом это стало казаться таким... милым.
Его отец заставил Ямамото убивать и посмотреть на мир другими глазами. Не мальчишки-школьника с миловидным лицом и доброй душой, покладистым характером. Он неплохо играл в бейсбол. Убивал он тоже прилично. Для него встречи с Гокудерой были как захватывающая игра — не то, чтобы он строил великие планы мести, просто хотелось выместить свою злость на дочке босса.
Гокудера был шумным, неприветливым и очень недоверчивым. И он так неподходяще смотрелся в красивых токийских декорациях, что его хотелось немедленно устранить. Выкинуть, как пару неудавшихся листов печатной повести. Вырезать, как неудавшийся кадр фильма. Хаято вероломно коверкает японский язык, заставляя Ямамото биться в акустической истерике. Он не знал традиций, и на первом свидании Такеши оббежал половину Токио, чтобы найти ему вилку. Он так отчаянно просил не убивать отца Такеши, что старика почти оставили в живых. Почти.
Такеши очень хотелось показать Гокудере настоящую Японию. Окунуть его в кровь войны и грязь Йошивары**. Об этих клубах Ямамото узнал еще до того, как его приняли в семью. Большие помещения, расположенные в подвале неприметных зданий, были под завязку набиты наркоманами и шлюхами. Над землей мог быть расположен обычный торговый центр, крупный универмаг, торгующий всей линейкой промышленных товаров. Ларьки по изготовлению дубликатов ключей, маленькие торговые точки, оснащенные по последнему слову техники. Магазин детских игрушек или одежды для беременных, в подвале которого — бордель. За прилавками — настоящие самурайские шлюхи с раскосыми глазами и загадочной улыбкой. Мальчики, еще не достигшие полового созревания, отсасывающие оплывшим жиром искателям приключений. Богатые иностранцы, под нависшими животами которых приходиться искать член. Состоятельные извращенцы, имеющие купленных мальчиков во все дыры. Японцы с достоинством принимали в себя член, позволяя трахать себя в тех позах, которые Такеши и не снились. Секс ограничивался только фантазией и финансовыми возможностями клиента.
Ямамото ведет Гокудеру в один из таких притонов. Не в какой-нибудь знаменитый бордель, где сына главы итальянской мафии, базирующейся в Японии, могла бы узнать каждая шлюха, а в маленький подвальчик, где тонкие картонные стены пропитаны опиумом. Можно просто прислониться лицом к такой, и ты уже как будто накурился дури. Здесь работают самые бедные мальчики, самые красивые, самые старательные. Он хочет, чтобы Хаято было хорошо под красным светом китайских фонариков, украшенными умело вырезанными из бумаги драконами. На фонарях — нечитаемые иероглифы, а с порога им кланяется старик-японец с бесконечно длинными усами и бородой, подвязанной резинкой для волос.
— Нахуй.
Гокудера с порога разворачивается, но Ямамото ловит его за ворот рубашки и смеется.
— Ты же хотел приключений, Хаято.
— Ебал я.
Такеши улыбается почти так же загадочно, как старик-японец.
— Будешь. Потерпи только.
Через тонкие стены здешнего притона хорошо слышны звуки. Шорохи, скрипы и, конечно, стоны. Их ведут в комнату в середине которой расстелено четыре футона, образующих квадрат, с низеньким столиком в центре. Мальчик обмахивается веером, вопросительно глядя на Ямамото.
— Ваш иностранный друг?
— Он итальянец.
Мальчик понимающе кивает, одним взмахом руки собирая веер. Им не помешал бы здесь кондиционер, чтобы выветрить тошнотворный обволакивающий запах опиума. У шлюхи длинные волосы, забранные у висков и скрепленные гребнем на макушке. Ямамото он самому нравится — тонкий, с белой кожей, он сидит в этом притоне каждый день, не видя солнечного света. Ест, пьет и трахается он тоже тут. Одетый в красивое кимоно, женское, фиолетовое, расшитое золотом, дешевое, фабричное — такие штампуют тысячами. Их можно купить на первом этаже торгового центра, расположенного над их маленьким притоном. И в этом традиционном японском одеянии он выглядит как внебрачный сын Аматэрасу.
Потомок божества разливает для них саке по чашкам, кокетливо опуская кимоно на плечи. Такеши страшно представить сколько раз ему приходилось отстирывать одежду от крови и спермы, тратя тонны порошка. У него печальные синие глаза, никак не вяжущееся с блядской улыбкой чувственных губ.
— У зарубежного гостя-сама есть какие-то особые предпочтения?
Он обращается к Ямамото, естественно полагая, что глупый-глупый итальянец слишком безмозгл, чтобы выучить язык самураев.
— Гость- сан желает засунуть динамит тебе в жопу.
Печальные глаза округляются и мальчик нервно смеется, быстро взяв себя в руки. Гокудера закуривает и японец достает кисэру*** откуда-то из складок одежды, под завязку набитое дурью. Он невежливо пускает клубы плотного дыма на Хаято, показывая гладкое колено в разрезе кимоно.
Ямамото сам подливает себе саке, впервые обнаруживая в Гокудере смущение и стеснительность. Он даже не успел заметить, когда они оказались так близко, что мальчик-шлюха смог просунуть между губ Хаято кончик своей трубки. Гокудера глубоко затягивается, ловя взгляд Ямамото. Блядские губы целуют его веки, спускаясь ко рту, и Такеши отворачивается, опрокидывая в себя еще одну пиалу саке.
Наверное, что-то не так с мальчишкой. Он слишком красивый, слишком откровенный, слишком развратный, и Такеши это раздражает. Свою крайнюю степень раздражительности он показывает так, как делал это всегда — улыбается, смотря на ниспадающие черные волосы, закрывающие ему сцену минета.
Шлюха сосет просто великолепно — Хаято стонет как текущая сучка. Мальчик периодически прерывается, чтобы сглотнуть смазку, наполняющую рот. Пухлые губы скользят по головке, и он добавляет к члену свои пальцы, облизывая и обсасывая их. Гокудера краснеет как монашка в борделе и порывается оторвать от себя похотливый рот. Но японец все понимает правильно, заводя руку за спину, он откидывает подол одежды, водя обслюнявленными пальцами между ягодиц. Пряди волос, аккуратно подстриженные, небрежно спадают на его лицо, и он недовольно фыркает, пытаясь убрать их назад. Ямамото отворачивается после того, как он давится собственными волосами и членом Гокудеры, виновато откашливаясь. Хотя, возможно, это было сделано намеренно — он больше не работает ртом, беря руку Хаято в свою ладонь и проводя ей по своему бедру.
Не то чтобы Ямамото было очень неприятно, но ему уже хочется отдать свою среднестатистическую зарплату крутого мафиози, лишь бы Гокудера не вставлял свой член в задницу японской святыни в традиционном кимоно. Святыня садится поверх бедер Хаято, широко раздвинув ноги, умоляя, чтобы ее трахнули. Мальчик облизывает губы, щеки. Мочки ушей, ключицы и все, что находится в пределах досягаемости его языка. Гокудера умоляюще смотрит на Ямамото, задирая подол традиционного японского костюма как какую-нибудь форменную школьную юбку в женском туалете после уроков.
Член проститутки исправно стоит, и Такеши завороженно разглядывает капельки смазки, сочащиеся из головки. Ни в одной исторической книге не найти абзаца про самурайскую гордость со стоящим членом и разработанной дыркой. Терпение заканчивается одновременно с остывшим саке в глиняной бутылочке. Ямамото просто не хочет, чтобы Гокудера видел Японию такой — грязной, похотливой, с умными синими глазами, отчаянно умоляющими вставить ей. Он перебирается на футон Хаято, перетягивая все его внимание на себя. Он забирает его руки, плечи и губы, оставляя токийскую проститутку в недоумении. Купленный мальчик все еще пытается заслужить поощрение, нахально стягивая штаны со своего клиента, и Ямамото, воспользовавшись случаем, просовывает руку между теплых бедер Хаято.
Единственной шлюхой в этом притоне чувствует себя Гокудера. Слишком много рук, трогающих его в тех местах, о которых в приличном обществе не говорят. Слишком много ртов, пытающихся ублажить его. Влажные языки, прокладывающие такие пути, что ему остается только краснеть, забыв все ругательства на всех языках мира. Он быстро лопочет на японском, как на своем родном, и мальчик-проститутка удивляется, замерев с его членом во рту. Гокудере так непривычно видеть губы не Ямамото на своем члене, что он почти сразу отворачивается. В податливое возбужденное тело проталкиваются пальцы — когда только успел облизать? — и Хаято недовольно шипит, пытаясь отстраниться от Ямамото.
— Какого хрена ты меня сюда приволок, ублюдок?
Такеши виновато целует подбородок, отвоевывая все большую площадь тела у сына Аматэрасу. Мальчишка уже откровенно ложится сверху, зажимая между теплыми гладкими коленками бедра Гокудеры, и приставляет его трясущиеся от дури, саке и возбуждения пальцы к своей дырке. Такая трудолюбивая японская шлюха, честно отрабатывающая свои деньги и совершенно-совершенно не боящаяся смерти. Он ведь не знает, что на своей экстравагантной работе наткнется на парочку мафиози, и это совсем не то, о чем стоит говорить за семейным ужином. Поэтому Такеши просто спихивает его с Гокудеры — все равно тот не сможет трахнуть его, даже пальцами. Парень недовольно смотрит, но натыкается на холодный взгляд Такеши, и с величественностью, не присущей шлюхам, но вполне подходящей для самурая, запахивает так до конца и не снятое кимоно, ловко подвязывая его оби. Он не знает что говорить, ведь смешной белобрысый итальянец с пепельными завитками волос в паху, умудрился выучить японский, и даже разговаривает на нем не так скверно, как большинство приходящих сюда белокожих остолопов.
— Гость-сама желает, чтобы я привел кого-то другого?
Его губы все еще ярко-розовые от минета, дыхание сбившееся, но глаза внимательные и движения сосредоточены. Ямамото не отвечает — он слишком занят Гокудерой, а Гокудера занят им, и разозлившийся сын прекрасной Аматэрасу чиркает спичкой, разжигая кисэру.
Хаято всеми силами упирается, когда с него пытаются стянуть рубашку. Он недоверчиво смотрит на лишнего в их маленькой мафиозной семье и отводит от себя настойчивые руки Такеши.
— Ты что, плохо понимаешь? Хватит!
Хаято шипит, а Ямамото только смеется, с силой укладывая его на футон. Беззащитное тело неловко сжимается под посторонними взглядами, итальянец спешит прикрыть рукой пах.
— Ты в своем уме, Гокудера? Ты две минуты назад хотел кончить ему в рот.
Увидев какое-то подобие логики в словах Такеши, Хаято перестает сопротивляться, медленно разводя ноги под напором его ладоней. Пальцы опять проталкиваются внутрь, и Хаято слишком жаждет удовольствия, чтобы обращать внимание на какие-то посторонние мелочи, но мальчик сам вклинивается:
— Какое красивое имя. Гокудера.
Красивые глаза прищуриваются, разглядывая посетителей намного внимательней и с гораздо большим интересом.
— Дебил!
Итальянец почти соскальзывает с пальцев, но Ямамото придавливает его своим телом. Он до сих пор не научился говорить о людях как о несуществующих вещах, не описывая деталей внешности, не называя имен, не произнося фамилий. Ямамото разводит в стороны коленки Гокудеры, демонстрируя каким может быть красивым и сексуальным сын человека, которого, вроде как, никогда и не существовало на свете. У него красивые ноги, гладкая кожа, и почти снятая рубашка подчеркивает зеленые глаза. Ямамото не может с точностью сказать имя и национальность Гокудеры — он видел у него десятки паспортов, но в документах никогда не стояло имени. Они все употребляют прозвища, Гокудеру называют наследником Вонголы. И у наследника Вонголы, одной из самых влиятельных мафиозных семей, имеющую штаб в Японии, Италии и еще неизвестно где, у человека, которого он знает под странным именем Гокудера Хаято, чертовски красивые ноги и выразительные глаза. Привлекательная внешность вполне способствовала осуществлению его маленькой мести. Однажды, Ямамото не устоял перед гибким умом и ненавязчивой сексуальностью, как не может устоять и сейчас, склоняя голову Хаято к ширинке на своих брюках.
Гокудера заводит волосы за ухо и это сводит Ямамото с ума. Он недоверчиво оборачивается на мальчишку, постукивающего кончиком трубки по губам. Ямамото немного льстит, что он может поставить наследника Вонголы на колени и заставить его делать себе минет. Что ему разрешается трахать пальцами будущего главу семьи. Гокудера облизывает головку, хрипя от наслаждения. Ямамото работает пальцами почти профессионально, это почти как обращение с катаной, а владение мечом на должном уровне — его профессия. Гокудера делает минет из рук вон плохо. Он давится, не вовремя сглатывает, теряется в темпе, хрипит, когда Такеши начинает толкаться в его рот, отстраняется в самые неподходящие моменты и всегда сплевывает сперму. Ямамото это вполне устраивает — сын Вонголы совсем не обязан хорошо сосать.
Гокудера опять сбивается с ритма, начиная все заново. Он пытается расслабить горло и пропихнуть член дальше в глотку, но только сипит и отодвигается в сторону, разминая челюсть. У Ямамото уже устают пальцы, и он меняет руку, толкаясь двумя в расширившуюся дырочку. Шлюха едва ли не хохочет, наблюдая за их стараниями как за уроком каллиграфии у младшеклассников.
— Если ты не кончишь в ближайшие пару минут, боюсь, у меня сломаются пальцы.
— Тогда предварительно вытащи их оттуда, идиот!
Смех Ямомото сбивается на тихий стон, когда Гокудера вбирает в себя головку, скользя по ней языком внутри рта. Он послушно кладет руку на свой член, другой рукой помогая Такеши. Проститутка удивленно поднимает брови, поправляя складки кимоно. А под кимоно — стояк, Такеши точно знает.
Ямамото щурится, смотря в изумленные глаза. Он теряет остатки самообладания и автоматически перестает двигать пальцами во влажной тесноте, но Гокудера недовольно мычит и дергается, требуя вернуть их на место. Они кончают почти одновременно, Хаято до боли зажимает его пальцы в себе, а капли семени брызгают на давно привыкший к этому футон. Гокудера глотает сперму удивляющегося где-то на краю сознания Такеши маленькими глотками, не выпуская его член изо рта. Обе руки Хаято влажные и он самозабвенно вытирает их об подкладку валяющегося на полу пиджака Ямамото, пытаясь отдышатся.
Хаято странно двигает челюстью, ему кажется, что он теперь так и будет ходить всю жизнь с открытым ртом. Он вообще не помнит, когда он в последний раз держал губы сомкнутыми.
— Уложились.
Мальчик поднимается с колен, прикрывая половину лица веером. Видя их изумленные лица, он кидает взгляд на неприметные часы в углу. Такеши только сейчас вспоминает, что он пришел сюда чтобы на час снять Гокудере профессиональную азиатскую шлюху.
***
Токийский бар на относительно немноголюдной улице, встречает их шумом и громкими воплями толпы мужчин в ослабленных галстуках и мятых костюмах. Гокудера и думать забыл, что сегодня пятница. Работяги, трудящиеся по десять и пятнадцать часов в сутки, у них дежурный праздник: они живы после очередной рабочей недели. Ямамото и Гокудера прекрасно вписываются к ним — в своих мятых рубашках и испачканных брюках. Их встречают традиционным приветствием, не обращая особого внимания. Просто работники заведения и его посетители не знают, что пиджак Ямамото с изнаночной стороны весь перепачкан спермой. Это, безусловно, заинтересовало бы парочку амбалов-иностранцев, переговаривающихся в дальнем углу.
Они садятся на два высоких стула у барной стойки, и прямо перед ними Кот Удачи****, настойчиво поднимающий вверх левую лапу, привлекая клиентов. Такие клиенты, как они на хрен не нужны здесь.
— Знаешь...
К ним подходит милая официантка, потому что весь персонал бара занят на другом конце бесконечно-длинной стойки. Гокудера моментально затыкается, но не потому что тщательно отцеживает важную информацию, за которую убивают, а потому что у этой дуры сиськи пятого размера. Он никогда не думал, что в Японии развита пластическая хирургия. Бедняжка, слезшая с операционного стола, больше не может покупать себе одежду из стандартной азиатской линейки. Белая блузка заманчиво натягивается на груди, а пуговицы угрожающе скрипят и в любой момент из порванного декольте грозятся вывалиться две сиськи. Пятого, черт, пятого размера! И придурок Ямамото пропускает слова мимо ушей, пялясь на эти дыни. Гокудера быстро заказывает все, что придет на ум, лишь бы девка не появлялась как можно дольше, и благословляет дыни в путь, брезгливо махнув рукой. Девушка удивляется, но потом, плаксиво поджав губы, отправляется на кухню, виртуозно лавируя между столиками. Такеши провожает ее взглядом, самым тупым и пустынным на свете взглядом, а потом поворачивается обратно к стойке, грустно уставившись на Кота Удачи.
— Ты что-то сказал?
В ресторане слышится громкое «Кампай!», отвлекая Такеши от приятных воспоминаний о колыхнувшейся груди, когда официантка едва не споткнулась о собственные ноги.
— Я так долго ждал, когда ты исполнишь свой гениальный идиотский план.
Гокудера закуривает, бесцеремонно перегибаясь через стойку, чтобы взять пепельницу — им совершенно ни к чему еще одна официантка. Ямамото смеется, но как-то беспомощно, и это совсем не похоже на его обычный хохот.
— О чем ты, Хаято?
Гокудера глубоко вдыхает дым, заговорив на итальянском, очень медленно, чтобы Такеши понял каждое слово наверняка.
— Я думал, что ты расскажешь отцу. Меня бы, конечно, изгнали. Но тогда тебя бы просто убрали. За то, что предал члена семьи. За то, что трахал сына босса. Безусловно, несмываемое пятно на репутации Вонголы. Мы бы, с нашим маленьким секретом, одним махом отрезали три четверти хлеба, который ест семья. Аннулированные договоры, расторгнутые контракты, обыкновенная брезгливость на лицах... Мой отец с пистолетом, приставленным к виску. Я такой позор для Вонголы. Но ты так не захотел умирать. Такой умный Ямамото.
Им приносят саке, но Такеши даже не обращает внимание на девчонку.
— А теперь ты просто называешь мое имя шлюхе из Лав Отеля или как у вас там? Чтобы остаться не при делах и с доказательствами? И из какой семьи этот парень, пошедший на такие жертвы? Блять, Ямамото, кто они? Ты запросто называешь им имя главы босса мафии и вкладываешь заряженный револьвер в чужие руки. Охуеть у вас доверие. Вонголе уже готовить завещание? Охуенный план, особенно для такого дебила. Лучше бы ты действительно рассказал, что трахаешь меня. Мог бы даже фотографии приложить. Такой тупой Ямамото.
Такой тупой Ямамото и такой подозрительный Гокудера, опрокидывающий в себя саке.
— Я даже не знал, что имя настоящее. Успокойся, это был обычный притон, связанный с мафией, может быть, только тем, что перекупает у них дурь. Вообще-то, раньше я собирался использовать свою связь с тобой, но потом...
Ямамото развел руками, виновато перебирая волосы на затылке.
— Твоего отца...
— Я рад, что ты помнишь.
Официантка медленно плывет по залу, неся в руках огромный поднос. Гокудере уже почти жаль, что ей приходиться таскать такие тяжести в дополнение к ее собственным.
Его подозрительность и недоверие даже к самым близким не раз спасали ему жизнь. Он вырос в огромном доме, в подвале которого работали люди, чьей профессией было выламывание конечностей в любое время суток. Профессиональный перелом. Высококвалифицированное отрезание ненужных частей тела. Безупречные пытки. Допрос, проводимый опытным специалистом, во благо мальчишки, спавшего двумя этажами выше, на слишком большой для ребенка постели. Позже он ложится в эту постель с другим человеком, мужчиной, заглушая крики ужаса стонами секса. Отец не раз водил его в бетонные катакомбы, в одной из которых он однажды нашел Ямамото. Беспечно улыбавшегося японца, который еще не знал, что дома его ждет остывающее тело отца.
Повзрослевший японец смотрит на него с высоко стула напротив, радостно уплетая свою японскую еду. Он, оказывается, даже не вспоминает о минувшем, а Гокудера так трепетно ждал удара в спину. Он почти расстроен.
Он знает, что есть человек, который убивает и калечит людей еще до прочтения утренней газеты и дежурного поцелуя жены в щеку. Он называет его папочкой.
Он никогда не знал, что есть такой человек как Ямамото, способный простить кому-то свою искалеченную душу.
Токио принимает японца так, как и следовало ожидать — вежливые швейцары открывают двери, девушки на улицах смущенно улыбаются и хихикают в кулачки, мотоциклисты останавливаются, чтобы спросить дорогу. Когда в здание пытается войти Гокудера, двери заклинивают, японки громко спрашивают где он приобрел такой чудесный парик, и за годы, проведенные здесь, его не разу не попросили показать дорогу. С ним начинают изъясняться жестами, как только он подходит к кассе в супермаркете. Стойке в банке. К лотку с мороженным.
Ямамото больше не хочет показывать Гокудере Японию. Он хочет, чтобы ему самому показали Италию. Узкие улицы, созданные для того, чтобы там поместились только он и Хаято, стоящий на коленях, водящий губами по его члену. Речные каналы и гондолы, на которых люди ездят в магазин за хлебом. Макароны, составляющие основу меню тамошней кухни.
Гокудера научился ему доверять. Почти.
Ямамото улыбается, потому что он давно привык улыбаться абсолютно всем.
Он уже не хочет мести. Почти.
* Отрубание пальцев — типичное для мафиози наказание. На место обрубков ставятся протезы, крепящиеся кольцами.
** Токийский «район красных фонарей».
*** Японская курительная трубка с длинным мундштуком. Чаще используется женщинами.
**** Манэки-нэко— распространённая японская скульптура, часто сделанная из фарфора или керамики, которая, как полагают, приносит её владельцу удачу. Поднятая левая лапа приманивает деньги, а правая — удачу.
