Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Стервятник, ссутулившись, стоит под душем, и длинные волосы его, липнущие к плечам, вызывают почему-то нелепую мысль о сосульках. Ведь не похоже ни капельки, но в голову упрямо лезет именно это сравнение.
Некрасивый, недобрый, несчастный. Ненуж… Нет, уже нет.
Что бы он ни вещал с издевательски-вежливой интонацией.
Думаю, это защитная реакция. Я никому не нужен, потому что мне никто не нужен.
Тень не в счет. Почти.
Тем не менее, Стервятник регулярно удручает своим присутствием мою скромную комнатушку.
Я совершенно спятил с этой глупой, противозаконной любовью, но не до такой еще степени, чтобы внезапно назвать Рекса красавчиком и душою общества.
Стервятник – он Стервятник и есть, в Доме просто так клички не дают.
О некоторых его милых привычках я не знаю до сих пор. И знать не желаю. Ходят слухи – ну и пускай себе ходят. Не видел, не знаю, и спрашивать не намерен.
Нынче у нас случилось нечто вроде ссоры.
Почему вроде? Потому что, строго говоря, как такового обмена оскорблениями или чего-то в таком духе не было. Был осторожный намек с моей стороны – как же, ведь выпуск не за горами, и нужно уже решать что-то – и нарочито пустой, полупрезрительный взгляд – от него. Из-за взгляда этого я сотворил глупость, для воспитателя со стажем непростительную. Позволил давно и планомерно пожирающей меня ревности оформиться в слова.
Забыл, что я обыкновенный человек, у которого не было никогда брата-близнеца. И что я ни разу не задавался вопросом, тот ли из нас умер, кто должен был.
Если б я не знал его так долго, не успел бы среагировать. И остался бы без глаз. Или вовсе рухнул бы на пол, хрипя и зажимая руками распоротое острыми ногтями горло.
Страшней всего было, что он молчал. Абсолютная тишина, разбавленная лишь частым и хриплым дыханием. Лучше бы Стервятник орал, выл и матерился. Хотя, он же никогда не матерится. Но в данном случае было бы простительно.
Я думал – не удержу на этот раз. Прижал его к полу всем весом своим и истекал хладным потом, глядя на запрокинутое бледное до зелени лицо и закатившиеся глаза. Дважды он чуть не сбросил меня.
Наверное, нужно было сказать хоть что-нибудь. Дурацкое «ты неправильно меня понял» - но он все понял правильно. Кем-кем, а идиотом Рекс не был никогда.
Понятия не имею, сколько времени мы валялись вот так, сплетенные, извивающиеся, тяжело дышащие и насквозь мокрые. В том момент, когда я решил уже, что сил моих не хватит, он выгнулся совсем уж невероятным образом, простонал непонятное и обмяк, беспомощно повернув голову. Как будто потерял сознание.
Стервятнику нельзя верить. Особенно оскорбленному Стервятнику.
Потому я держал его еще какое-то время. Пока лицо его из бледно-зеленого не стало просто бледным. Пока ресницы – единственное, что можно назвать красивым в его облике – не задрожали, пока он не выдохнул задушено: «Ральф…»
И я наконец позволил себе выдохнуть. И за каким-то чертом принялся целовать некрасивое худое лицо. От лба, по впалой щеке, к подбородку. Коснулся губи кончика выдающегося носа – он фыркнул, как всегда в таких случаях. И тогда я все-таки отпустил его руки, которые до этого с силой прижимал к жесткому полу, и погладил тощую его шею, и прижался ртом к узким губам.
Он позволил, и даже ответил вяло.
Потом оттолкнул резко, отчаянно, и взвился, хватаясь за больную ногу.
Я сидел на краю узкой неудобной койки и курил, а он раскачивался на полу, прикрыв желтые глаза и по привычке напевая сквозь зубы.
После пятой сигареты он очень вежливо попросил помочь ему добраться до душа. Впервые за все время нашей дикой связи – попросил.
Я остался торчать в дверях крошечной ванной комнаты. На случай, если его снова скрутит. Если он надумает хлопнуться в обморок и разбить свою голову о твердый кафельный пол.
Пялился на худую спину и трогательно торчащие лопатки и думал о его волосах и сосульках.
Лечиться вам пора, уважаемый Ральф Первый.
- Ты сделал мне больно, - сообщил он тусклым голосом. – Очень больно.
Не оборачиваясь, естественно.
- Ты делаешь мне больно каждый чертов раз, - столь же спокойно ответил я.
- Значит, ты сполна рассчитался за каждый.
- Ты это так воспринимаешь?
- Я должен воспринимать по-другому?
- Не должен, но мог бы.
- Ты слишком многого хочешь от меня, Ральф Первый.
- Может быть. А может быть, нет. В данном случае все зависит от тебя, как бы не раздражал меня сей неопровержимый факт.
Он помолчал, подставляя лицо тепловатым струйкам, извергаемым водопроводными трубами.
- Я устал.
- Раз так – ступай к себе, отдохни.
Выдержки моей хватило ровно до его ухода.
С легким скрипом закрылась дверь, и вот тут я все же дал себе волю. Обхватил руками собственную глупую голову и завыл не хуже Стервятника. Разве что раз в десять тише.
Рухнул на пол, как раз на то место, где он сцепился в очередной раз с собственной болью.
Видел бы Слепой, видел бы Акула.
Первый, наверное, посмеялся бы тайком, второй без лишних слов сдал бы меня в психушку.
И как меня угораздило? Не в кого-нибудь, а в Стервятника…
- Только не говори, что ты плачешь.
Дьявол, я и не заметил, как он вернулся.
- Еще чего не хватало, - говорю ворчливо, не зная еще, радоваться или…
Он вздыхает тихо-тихо, почти на пределе слышимости, и неуверенно протягивает мне руку.
