Учебник по уходу за магическими существмаи. Писал Хагрид.
"Дыбра - это животное в дебрях тундры, вроде бобра и выдры (или гибрид бобра и зебры или выдры и зебры, дылда знает, что это такое), враг кобры и пудры, бодро тибрит (или тырит?) ядра кедра в ведрах и дробит добро в недрах..."
Персонажи ЗВА принадлежат MGM и прочим гражданам, причастным к созданию Звёздных врат, а я как всегда: денег не получаю, ничего не знаю, моя хата с краю.
У ночи четыре луны,
а дерево - только одно.
Как бабочка, сердце иглой
к памяти пригвождено.
(с) Ф.Гарсиа Лорка
***
Атлантида казалась островом, застывшим во времени. Заброшенная и пустынная, она практически не изменилась, и Родни Маккей не мог поверить, что последний раз он был здесь больше двадцати пяти лет назад. Свет загорелся, как только он вышел из Врат, панели управления приветственно вспыхнули – Родни даже не успел с ним прикоснуться.
- Я тоже скучал, - прошептал он беззвучно, присоединяя ноутбук к древней консоли. Впереди было много работы.
***
Никогда прежде Родни не мог вообразить, что добровольно покинет этот город, да и саму программу Звёздных врат, но после исчезновения Джона Шеппарда и смерти Тейлы и Ронона, это было до смешного легко. Как будто разорвались невидимые узы. Вкус свободы отдавал горечью, впрочем, ничего нового или удивительного, потому что обычно эта самая свобода дается очень дорого. И никто при этом не спрашивает, хочешь ли ты заплатить. Запрет на помощь другим планетам – было решено, что Атлантиду надо защитить любой ценой; у нас нет ресурсов для всей галактики – стал последней каплей. «Тогда все наши жертвы лишены смысла», сказал он, все еще надеясь, что с помощью Вулси удастся переубедить хотя бы КЗВ. – «Получается, что все, включая Карсона, Элизабет и Саманту, погибли просто так, ни за что». – «Я знаю», ответил Вулси. «Сожалею, таков приказ».
На борту «Дедала» царила непривычная тишина, и никто не мешал думать о «Фениксе», грея руки о кружку с кофе – Родни МакКей никак не мог согреться, он знал с каких пор и почему, но вспоминать об этом было слишком мучительно. Иногда за столик в углу подсаживалась Дженнифер Келлер, и было странно, что именно с ней можно было поговорить о прошлом, а ещё лучше – помолчать. Он чувствовал себя полностью разбитым, почти уничтоженным, ещё до того момента, когда Саманта Картер обняла его на прощание – «Феникс» готовился взлететь (Жаль, что он отличался от птицы). Иногда он пытался представить последние минуты корабля, когда уже бегство стало невозможным, и выход один – только вперед. Наверное, со стороны это смотрелось красиво – огромный огненный цветок среди серебристых звёзд.
- Они даже не позволили передать больным часть лекарств, - говорила Дженнифер. В эту минуту она как никогда походила на Карсона Беккета – для обоих медиков чужие жизни значили гораздо больше, чем их собственные. И это хорошо, что Карсон так и не узнал, что вакцина, созданная им на Хоффе, превратилась в аналог «Черной смерти» средневековой Европы. – Я должна была настоять….
- Не уверен, что мы могли что-то сделать, - отвечал Родни, и сразу же в памяти воскресало тихое «док» Ронона, с легкой хрипотцой в голосе. Интересно, как это – сражаться бок о бок со злейшим врагом. Человек и рейф – что они сказали друг другу, когда дрожали стены, была ли это старая ненависть или просто улыбка уголком рта? Он надеялся на последнее – в конце концов, Тодд был хорошим парнем. Для рейфа, разумеется.
Недели на «Дедале» пролетели на удивление быстро, и, оказавшись в холле шайеннского комплекса, Родни понял, что не готов остаться один. Не сейчас, когда рёбра сдавил невидимый обруч.
- Чем планируешь заняться? – спросил он у Дженнифер, после брифинга и подписания кучи бумаг (целая сосна на них пошла, не иначе; и кто бы мог предположить, что уволиться из программы Звёздных врат гораздо сложнее, чем туда попасть).
- Устроюсь в какую-нибудь клинику подальше отсюда. Ты?
- В крайнем случае, буду доводить студентов до истерики на кафедре физики в каком-нибудь университете.
- Охотно верю.
- У меня тут квартира недалеко. Я не успел от неё отказаться, - запинаясь, произнёс Родни. – В гостиной есть кушетка. И…. если… Ну, в общем….
Келлер задумчиво кивнула, перекидывая через плечо единственную сумку – вещей у обоих было мало.
- Деньги есть, МакКей? У меня все карточки закончились.
- Долларов сто. Или сто двадцать, точно не помню.
- Тогда пицца и пиво за твой счёт.
Родни собирался спать на кушетке, но Дженнифер наотрез отказалась: «Ты мне все уши прожужжал про свою больную спину, поэтому кушетку занимаю я». Он не стал спорить – никто Келлер за язык не тянул, правда же? – и молча вытащил из шкафа подушку и клетчатый шотландский плед. Пиццу ели опять же в молчании – всё уже было сказано на «Дедале», и потом тихо разбрелись по комнатам – спать. Маккей долго смотрел в окно – не было видно ни звёзд, ни луны, и, свернувшись в комок под несколькими одеялами, подумал, что это к лучшему. В небе Атлантиды сияло две луны – и четыре, если считать отражения. Шеппард смеялся, что на следующей планете луны будет три: «Представь, что с каждой нашей дислокацией их количество растет по экспоненте. Круто, да?». Скорее страшный сон астронома. Как глупо, и как приятно – болтать ни о чем, сидя на пирсе, следя за движением теней в тёмной воде.
С поиском работы проблем не возникло – узнав о возвращении МакКея, представители НАСА впились в него как коршуны в добычу, и не отпускали, пока тот не согласился помочь с усовершенствованием нового телескопа. Условия контракта вызвали бы зависть у самого президента, и хотя Родни особой радости не чувствовал, тем не менее, этот проект НАСА позволял ему быть ближе к исследованиям космоса, и при этом не соприкасаться с программой Звёздных врат. Нежелание помочь тем, кто остался в Пегасе, физик так им и не простил. Дженнифер Келлер также не могла пожаловаться на отсутствие предложений – и выбрала небольшую частную клинику в Лас-Вегасе.
- Почему Вегас? – спросил Родни. Они шли по дорожке к дому, солнце медленно проваливалось в закат, и теплый осенний вечер дышал спокойствием и уютом.
- Много казино и баров…
- Любим развлекаться?
- Возможно, - Дженнифер рассмеялась, потом закашлялась, и сердце Родни пропустило удар, потому что алые капли на её ладони нельзя было ни с чем перепутать. Отголоски войны в далекой галактике всё-таки настигли их здесь, на Земле.
Она умерла через три дня, почти не приходя в сознание. И там, в коридоре медчасти КЗВ, Родни МакКей наконец позволил себе задуматься об альтернативных реальностях и ключевых моментах. Исчезновение Джона, безусловно, относилось к таким моментам. И почему он решил, что тот непременно погиб? Вероятно, это была вспышка солнечной активности, и она перенесла Шеппарда в будущее, где некому помочь ему вернуться обратно. Необходимо изобрести новую математику для одних только расчётов, но он уже делал это, а значит, сделает снова.
- Доктор Маккей, Вам плохо? Кто-нибудь, скорее воды!
Было жаль расставаться с НАСА, но их проект отнимал слишком много времени. Университет Беркли с удовольствием рассмотрел его резюме, и пяти лекций в неделю вполне хватало для того, чтобы отвлечься от главной проблемы, но при этом «не распыляться» и работать, не отвлекаясь на мелочи. Иногда, когда Родни требовался «взгляд со стороны», приезжала Джинни, с пакетом, полным еды. Она ворчала, что тот питается кое-как, всухомятку, ставила чайник, и брат с сестрой принимались за уравнения. Долго продолжаться это не могло.
- Так нельзя, Мер! Это твоя жизнь, и она у тебя одна! Я не могу смотреть, как ты растачиваешь её ради идеи, которая может оказаться большой ошибкой!
Впервые в жизни у Родни не хватало ни слов, ни сил для того, чтобы объяснить: он прекрасно понимает, что даже если он добьется успеха и Шеппард вернется на Атлантиду до того, как они найдут Тейлу – для той реальности, где он сейчас, ничего не изменится. Ни трясущиеся студенты, сдающие ему контрольные работы, ни постер Джонни Кэша над кроватью – они никуда не исчезнут. Но если Ронону не придется прикасаться к мраморной шее Тейлы в попытке нащупать отсутствующий пульс, а более молодой версии доктора МакКея – мёрзнуть под пятью одеялами и привыкать к пустоте где-то в области сердца, это уже ошибка и не глупость. Тогда не умрет доктор Келлер, и она спасет Карсона Беккета, навеки замершего в стасисе. А уж вместе они придумают что-нибудь, чтобы остановить Хоффанскую чуму.
Через пятнадцать лет он был не ближе к разгадке, чем в первые пять, но надежда – самая замечательная вещь из всех, продолжала жить: рядом была Мэдисон. Она не задавала вопросов и не упрекала, просто приносила листы со своими предложениями и поправками, и спорила с ним до хрипоты, и также быстро соглашалась – и доска вновь покрывалась аккуратным рядом цифр. Мэдисон выбрала путь учительницы старших классов в школе, некий компромисс между позициями матери и дяди, но Родни не возражал: ему было некогда. Время – как пуля в спину, и его оставалось всё меньше.
Двадцать пять лет спустя Родни МакКей стоял в знакомом кабинете в шайеннском комплексе. Там практически ничего не изменилось, за исключением того, что место генерала Лэндри занимал Лорн. А у самого Родни полголовы седых волос и руки, скрюченные артритом. Он так и не понял, почему тот разрешил проход через Врата в заброшенный город: из жалости, сострадания, или Эвану тоже хотелось что-то исправить? Перенастроить пульт управления голограммой после всех расчётов было просто, спрятать рядом с камерой стасиса диск с информацией о лабораториях Майкла и месте, где они нашли Тейлу – тоже. А вот с самой голограммой пришлось повозиться, пальцы не слушались и немели. И наверняка Родни чего-то не учёл, не предусмотрел, где-то ошибся, но ему очень хотелось верить, что усилия не пропадут даром, и Шеппард ворвётся на Атлантиду с воплем «Я знаю, где Тейла!»; а он сам задаст какой-нибудь дурацкий вопрос про МакКея из будущего, и Джон – вот зараза! – не преминет воспользоваться случаем, чтобы его подколоть. Скажет, например, что тот лысый, или что-то в этом духе. Родни многое отдал бы за то, чтобы посмотреть на собственную удивленную физиономию.
***
Вот и всё, пора возвращаться. Лорн пустил его сюда под свою ответственность, и Маккею совсем не хотелось подводить друга - трибуналы никто не отменял. Он обещал, и сдержит слово. А пока можно было облокотиться на поручни, подставляя лицо лёгкому бризу, и вспоминать, глядя в темную океанскую глубину. Вспоминать каждое мгновение здесь, на Атлантиде, хорошее, и плохое - но это намерение не смогло противостоять памяти, в которой один день - давно, целую жизнь назад, - день пасмурный и ветреный, заслонил собой всё остальное.
Идея принадлежала Шеппарду - взять джампер и рвануть "на побережье", под предлогом, что корабль нуждается в "диагностике в полевых условиях". Родни с детства не любил то, что сознание связывало с понятием "берег" - грязный песок (острые осколки ракушек, бычки от сигарет, недопитые бутылки), горячий воздух (кожа, опаленная солнцем, это очень вредно для здоровья, и не говорите потом, что вас не предупреждали) и жуткое творение из соломы (мама называла его шляпой). Однако Джон смотрел на него почти умоляюще, небо, темное, серое, гарантировало, что солнечный удар учёному точно не грозит, и МакКей, скрипя зубами, согласился. Элизабет, скорее всего, догадалась, что никто ничего чинить, а тем более отлаживать, не собирается, но полёт, тем не менее, разрешила.
- Развлекайтесь, мальчики. Только не очень долго.
Шеппард заверил доктора Вейр, что они будут отсутствовать часа три - четыре, не больше, и, ухватив Маккея за локоть, потащил его в противоположную от главы экспедиции сторону - вдруг та передумает. За почти три года, проведенные в стенах города, Родни и Джон нашли большое количество обходных путей (многие из них случайно) и делиться полученными знаниями не торопились, поэтому уже через пять минут друзья сидели на своих местах в любимом джампере номер один. По дороге к материку подполковник, естественно, не смог удержаться от парочки виражей и кульбитов в духе русских асов времён Второй Мировой, от которых сердце учёного безошибочно провалилось куда-то в желудок, но завтрак (а также обед), как ни странно, остались там, где положено.
- Шеппард, три слова. Ледяной душ. Месяц.
***
Ветер, довольно сильный, заставил Маккея порадоваться, что он догадался надеть под форменную куртку тёплый свитер, и он немного жалел, что Шеппард не посадил корабль ближе к берегу - если начнется дождь, возвращаться, поминутно оскальзываясь на мокрой глине и камнях, будет весьма неприятно. Тот сбросил ботинки и теперь закатывал брюки.
- Ты что, серьезно? Ау, купальный сезон закрыт!
- А кто сказал, что мы собираемся купаться?
Со вздохом Родни опустился на песок и принялся возиться со шнурками - упрямство Шеппарда в некоторых случаях не уступало его собственному, и он знал, что сейчас спорить бесполезно.
- Ого, МакКей, какие интересные носочки! Это атомы или смайлики?
- На свои носки полюбуйся…, пилот-камикадзе, - нечего и говорить, что второй ботинок был стянут с некоторым остервенением.
Они пошли вдоль линии прибоя. Вода холодила ступни, мелкие камни норовили застрять между пальцами, но нежданное чувство покоя, даже некой умиротворенности лишило ученого желания высказать всё, что он думает об этой прогулке. Передышка - слишком редкий гость, чтобы тратить её на споры. "А на Земле сейчас 31 августа", пришла откуда-то мысль. На Атлантиде определить время года представлялось трудной задачей - и дело не только в том, что атлантийские сутки длиннее земных: в преддверии катастроф некогда обращать на это внимание. Зацвели цветы - весна, созрел урожай - осень, выпал снег - значит, зима. К тому же на каждой планете галактики Пегас было собственное время года, в зависимости от орбиты и множества других параметров, о которых Родни не хотелось думать. Не в этот момент, когда перед ним расстилался спектр всех оттенков серого - облака, океан, туман вдали. Словно ему снова семь лет, и он читает с фонариком под одеялом, выхватывая оживающие строчки из темноты. Снорри Стурлусон, Младшая Эдда. Рагнарёк. Последняя битва. Пожалуй, только суровые викинги могли придумать себе богов, могущих умереть. До четырнадцати лет Родни считал их героями, позже - пришёл к выводу, что это глупо - знать свою судьбу и не попытаться ничего изменить. Теперь же он не был уверен. Может, это и есть настоящее мужество, следовать предначертанному, принимая грядущий проигрыш, и поступать так, как должно, смело глядя смерти в лицо. Книга осталась где-то в Сибири, с потертой обложкой и пятнами кофе на страницах. Неважно, МакКей помнил её наизусть. Он и Шеппард не были богами, и уж точно Родни не был храбрым воином, но учёный мог поклясться, что оба они не доживут ни до седых волос, ни до артрита, спасибо рейфам, репликаторам и прочей космической нечисти.
Небо и волны превращались в единое полотно, уходящее за горизонт. Строчки про бесконечность океана неизменно потрясали МакКея, вызывая невольную дрожь от макушки до пяток.
"И кажется людям, что беспределен тот океан, и нельзя его переплыть".
Наверное, он всё же пробормотал это вслух, потому что Шеппард остановился и замер с немым вопросом в глазах.
- Последний день лета, - сказал Родни, как будто это что-то объясняло. Джон кивнул, серьезно, без намёка на улыбку; пара шагов, и уже можно протянуть руку, чтобы пробежаться легким прикосновением от запястья до плеча, дотронуться до обветренной щеки и растрепанных волос.
Позже они разведут костёр, под ворчание учёного, что он не нанимался собирать ветки, и вообще, они же грязные, там полно пауков и разнообразных жуков; тётушка Харриет как-то собирала хворост в лесу, и её укусило какое-то непонятное насекомое. А потом бедняжка покрылась красными пятнами и целых две недели таскалась в больницу на уколы. Очень болезненные, между прочим. Шеппард лишь ухмыльнулся в ответ на тираду и, не торопясь, побрёл к джамперу, где были припасены бутерброды с чем-то, похожим на ветчину. Уточнить у поваров состав продукта никто из них не решился; цитрусовых нет, и ладно. Кофе давно остыл, к тому же кто-то явно переложил сахара, но прихлебывать по очереди из одного термоса было здорово. Конечно же, МакКей, расправившись со своими бутербродами в мгновение ока, потянулся к доле Шеппарда. Тот поломался для виду, но последний бутерброд они торжественно поделили пополам.
- Кстати, кто-то говорил, что больше любит сыр!
- Он закончился три месяца назад! А что сейчас подают в столовой - я даже не хочу знать, из чего оно….
Где-то за горизонтом гремела первая осенняя гроза.
