В косом переулке появились в продаже два эксклюзивных подарочных набора стаканов, на которые наложены чары Неразбиваемости, Непроливаемости и Недоливаемости. Один из них предназначен для Дамблдор, другой для Волдеморта. В первом стаканы всегда наполовину полные, а во втором всегда наполовину пустые.
Так же есть в наличии набор-головоломка для Снейпа. Он представляет собой два предыдущих набора в одной коробке и вперемешку, и задача заключается в том чтобы разобраться какой стакан к какому набору относится и подарить каждый набор нужному человеку. Последствия ошибки могут быть весьма серьезны...
(с) Samius
Дождь издевательски выстукивает по подоконнику: Хог-смид… Хог-смид…
Дождь. В середине декабря! Рука Того-кого-нельзя-называть, не иначе.
В комнату льется влажно-жемчужный рассеянный низкими облаками свет воскресного утра.
И ветер… Надрывается изо всех сил, чтобы сдуть прочь облака, такие низкие, что кажется, будто они цепляются за островерхие кровли волшебного замка. И, естественно, ничего не выходит. Похоже, что погода над Хогвартсом испорчена на все выходные.
Но кого волнует погода? Разве такие мелочи, как ветер и дождь, и совершенно раскисшая дорога туда, могут остудить энтузиазм шестикурсниц? Два волшебных слова – “Хогсмид” и “выходной” – освещают лица девчонок не хуже “Люмоса”.
Девочки наряжаются, прихорашиваются, оттесняют друг друга от зеркала… точь-в-точь сестры Золушки, собирающиеся на бал.
И она – тоже. Как все. Она – тоже часть предпраздничной суматохи. Часть воскресного ритуала. Чтобы не слишком выделяться.
Только “не выделяться” у нее получается так же скверно, как заклинания с вибрантом “р”. Каждый второй подозревает в ней французскую кровь. Может быть, из-за дефекта речи? Она немного грассирует, да; конечно, приятнее считаться француженкой, чем дефективной… Но из-за “французского прононса” у нее проблемы с заклинаниями, и на чарах ей светит в лучшем случае “Выше ожидаемого” – если не произойдет чуда и дело не ограничится, скажем, “Люмосом” или “Обливиэйтом”.
- Микки… эта мантия – теплее, эта – наряднее… что мне надеть?!
- Надень потеплее.
- Теплая мне не идет.
- Думаешь, насморк больше пойдет?
- Ну, Микки! Ты напророчишь…
Она – мисс Ливси, Альба-Микаэла, пятый курс, Хаффлпафф. Но она называет себя на французский манер – Мишель. Так ее звали в детстве – и прибавляли что-то о “следующем поколении”; и она привыкла. А у маглов есть даже песенка про “Мишель”. Только сейчас ее мало кто помнит.
Мантия, которую наденет она – черная. Без вариантов.
- Микки… – девушка перед зеркалом пытается извернуться так, чтобы рассмотреть свой затылок. – Микки, посмотри у меня сзади прическа в порядке?
Чтобы у Флокси Флеминг – да что-то было не в порядке? Ха!
- Угу.
- Микки, ну ты же не смотришь!..
К зеркалу она подходит последней. Во-первых, торопиться некуда. А во-вторых, ей ни к чему, чтобы равнодушное стекло отражало рядом с ее ничем не примечательной кареглазой физиономией любопытствующие или сочувствующие (хрен редьки не слаще!) взгляды однокурсниц.
Пара взмахов расческой – и ее собственные недлинные прямые светлые волосы привычно стягиваются в хвост. Без вариантов.
- Микки, хочешь попробовать мой новый блеск для губ?
- Микки, а мне недавно показали новое заклинание, очищающее кожу. Несложное и безопасное, серьезно!
О Мерлин! Очередные уловки из серии “Примерьте Ваше Новое Лицо!” Ну, как после этого верить в то, что магов и простецов разделяет пропасть? Особенно женщин…
- Спасибо, девочки, я этим не пользуюсь.
Они все такие красивые… а она – нет. И не будет, даже если очень постарается. А значит, и стараться незачем.
- Микки, как тебе мои новые тени?
- Эмбер… синее и зеленое годятся больше для пейзажа, чем для портрета! (1)
- Не язви, Микки! Мы же не виноваты, что ты остаешься.
Все уходят в Хогсмид, а она – нет.
Хогсмид – это свидания. Деловые и романтические, со сверстниками и со старшими, с магазином сладостей и с “Тремя метлами”…
- Не скучай, Микки!
- Спасибо, Мона, мне скучать некогда!
На самом деле у Мишель – тоже свидание, только куда более важное. И не в Хогсмиде. В Хогсмиде она вообще не была. Никогда. Ни разу. Ей – нельзя.
Не больно-то и хотелось! Для этих дней у нее есть кое-что получше.
Иногда – в минуты слабости – Мишель думает, что, возможно, ей было бы лучше учиться во Франции. Но такие минуты не часты. Ее всегда учили быть сильной. И логичной. Из Франции она не смогла бы приезжать даже на Рождество. А здесь, по крайней мере, выходные принадлежат ей.
Им.
Выходные – плюс тысяча и одна уловка в придачу.
Например, отработки. Всегда есть шанс, что ее пошлют в Северную Башню – там постоянно есть дело. Одной пыли сколько перевытирать!
А где есть дело – образуется и перерыв, и даже не один.
В перерывах они пьют чай и гадают – по чаинкам, по хрустальному шару. И ей всегда выпадает что-нибудь хорошее. Например, двенадцать “Превосходно!” на СОВ. Рассказать кому, что профессор Трелони умеет предсказывать хорошее – не поверят!
Сивилла предсказывает будущее… а Мишель отчитывается о настоящем. О себе. Об учебе, отношениях с однокурсниками и преподавателями, о поведении… Трелони интересует все. Мишель говорит в пространство, ибо предмет обсуждения ей неприятен, но время от времени она выразительно косится на Сивиллу.
Почему-то некоторые ждут от нее, что она будет учиться только на “Превосходно!” и приносить своему факультету баллы за баллами… Ага, щаз!
Предметы, которые упоминает Мишель, несмотря на то, что не слишком-то она в них успешна, зажигают в глазах Сивиллы чувство, очень похожее на ревность.
- Может, попробуешь? – каждый раз с надеждой предлагает профессор то руны, то горсть разноцветных камушков, то колоду “Таро”. – У тебя должно получиться.
И каждый раз Мишель уже привычно мотает головой. Трелони огорчается из-за того, что Мишель – наотрез! – отказывается хотя бы разок попытаться заглянуть в будущее. Именно потому, что может получиться. А Мишель не желает знать, что будет. Особенно – что будет с ними. Ей вполне достаточно того, что есть.
Упрямая дикарка, да? А нечего было забывать ее на одиннадцать лет в Ирландии!
Мишель ненавидит прорицания, но не может отказаться от них, как это сделала в прошлом году третьекурсница-гриффиндорка Грэйнджер, потому что прорицания – одна из возможностей быть вместе. На людях – вдвоем. И пусть профессор почти не смотрит на нее на занятиях. Разве что по обязанности скользит полупустым официальным взглядом. Зато Мишель на уроке имеет законное право не сводить глаз со своего профессора. И задержаться после звонка, симулируя неуклюжесть или непонятливость – до откровенной тупости – только чтобы дать Трелони возможность подойти: проверить домашнее задание, указать на ошибку в пергаменте, объяснить ее и задать непременный идиотский вопрос:
- Вам понятно, мисс Ливси?
Ничего ей не понятно; Мишель кивает механически, даже не вдумываясь в смысл вопроса. Зато вслушиваясь в голос. Какую бы чушь этот голос ни нес – для Мишель он слаще музыки. Особенно, когда повторяет ее имя.
Из-за поведения они тоже ссорятся. Мерлин, ну какое может быть поведение, если эти отработки нужны Мишель, как воздух?! Чтобы только быть – с ней. С Сивиллой Трелони. А профессор не понимает этого. Она думает, что плохое поведение Микаэлы Ливси – от природы, а отработки в Северной Башне – игра случая! Вовсе и не игра, а стратегия! Ведь Трелони сама жалуется Филчу, что у нее куча дел, требующих чутких женских рук… а девочки нарушают установленные правила не так часто, как мальчишки.
…Мишель покидает гостиную факультета последней. Перед этим она меланхолично собирает в сумку перья, пергаменты и допуск в Запретную секцию.
- В библиотеку?
- Угу.
- На весь день?!
- Я что, похожа на ненормальную? Нет, конечно, – Мишель накидывает уличную мантию с капюшоном.
- Увидимся за обедом!
Оптимистка!..
- Скорее, за ужином, - бормочет Мишель так, что пытающаяся навязать ей свою компанию Нэсси Веннер этого не слышит, и выскальзывает за дверь.
Главное - ни слова лжи. Поэтому сначала – действительно в библиотеку. Выложить пергаменты и перо на стол у окна; проверить, чтобы с верхнего свитка любопытным бросалась в глаза ее фамилия; оставить на стойке вместе с допуском заявку на “Бестиарий” шестнадцатого века из Запретной секции…
- Мадам Пинс, пусть мой заказ пока у вас полежит, ладно? Я ненадолго…
Библиотекарша, не поднимая глаз от толстенного фолианта, флегматично кивает. Первый раз, что ли?
Вот именно, не в первый раз: с подобающим достоинством, открыто, не оглядываясь, без спешки и одышки – вверх по центральной лестнице. Для тех, кто случайно попадется навстречу и поинтересуется, куда это она, – она в совятню. Не приведи Мерлин, чтобы и впрямь поинтересовались – придется идти. С письмом, которое наготове в сумке специально для такого случая.
Никто не должен узнать. Даже заподозрить.
Подумать только, было время, когда все это казалось ей интересным. Захватывающим! Потом – раздражало. А потом превратилось в рутину. Все – кроме цели.
Цель – на самом верху Северной Башни – все ближе. На восьмой площадке Мишель накидывает на голову капюшон. Здесь почти нет шансов встретить профессоров или студентов, зато картины… Стены в Хогвартсе имеют уши в самом прямом смысле. И слишком длинные языки…
Отсюда – налево, к винтовой лестнице; в коридоре достаточно светло, чтобы сэр Кэдоган и дамы на соседнем полотне всю следующую неделю судачили о черной тени, проскользнувшей мимо них. Потом – лестница, ввинчивающаяся во тьму над головой. Темнота – это хорошо, это очень кстати, потому что за лестницей тоже следят; Мишель не знает, кто повесил здесь картину с монахами, но это и неважно: прятаться – так от всех, а черная мантия в темноте – все равно что мантия-невидимка.
Вот, наконец, и площадка, замкнутая глухой голой стеной; над головой – круглая дверца люка с бронзовой табличкой: не будь таблички – нипочем не догадаешься, что там, выше, кто-то есть.
Несмотря на все предосторожности Мишель еще ни разу не удалось застать Сивиллу врасплох: серебряная веревочная лестница падает из люка, едва только девушка поднимается на верхнюю ступеньку.
Мишель берется за веревку и сдавленно хихикает, представив себе на этой лесенке профессора прорицаний – с ее неизменными шалями, очками и ожерельями. Может, для себя у Сивиллы есть запасной выход?
Профессор протягивает ей руку и помогает подняться. И Мишель не находит в себе сил отказаться от помощи… в которой не нуждается.
- Откуда ты знаешь, что это я?
На уроке Трелони непременно сослалась бы на третий глаз, магический кристалл или Мерлина. Но сегодня у всех ее источников, кроме откровенности, – выходной.
- Голос сердца.
- А!
А вернее – осведомители, которых Мишель пока что не обнаружила. Или чары, которые до шестого курса не проходили. Впрочем… у цинизма Мишель сегодня тоже выходной. Может быть, и сердце. Почему бы и нет?
Раз в неделю кабинет и его хозяйка не похожи на самих себя.
В теплом и душном кабинете с зашторенными окнами, окруженная запахами благовоний, в ореоле таинственного жарко-алого свечения камина и настольных ламп под малиновыми шелковыми абажурами Сивилла – неотъемлемая часть целого. Яркая и загадочная, как любая из странных вещиц на каминной полке.
Но при погашенных лампах и окнах, в которые вливается свежий и холодный декабрьский дневной свет, Сивилла выглядит неуместной и даже лишней – как большинство тех же самых странных вещей на камине и полках, опоясывающих комнату. Как полчища чайных чашек – для двоих…
В башне ощутимо прохладно, даже холодно – как будто горящий камин всего лишь нарисован на куске старого холста из старой магловской сказки. Трелони зябко кутается в мягкую пуховую шаль, а эффектная газовая накидка посверкивает серебряными блестками с одного из пестрых кресел у дальней стены напротив камина. На столике рядом горкой свалены перстни, браслеты, цепочки и ожерелья – все, кроме одного, на этот раз – сердоликового. У Мишель сжимается сердце – как всегда, когда она видит на Сивилле сердолик.
Это – как удар.
Чтобы продышаться, Мишель проходит к окну.
Она никогда не рассказывает Сивилле о том, что видит.
Но она видит.
Не глазами. Она сама не знает, каким именно образом чувствует защиту над Хогвартсом. Над стенами и выше. Эта защита напоминает ей сложенные ладони, прикрывающие от ветра огонек свечи. Защита – как уплотнившийся воздух, невидима и непроницаема, почти неощутима – во всяком случае, до тех пор, пока не попытаешься сквозь нее прорваться. Но она не может быть преградой для взгляда Мишель.
Хогсмид отсюда – как на ладони. Какой он маленький! Игрушечный. Волшебная деревня. Для большинства ее сокурсников ключевое слово в этом сочетании – “волшебная”. А для Мишель – “деревня”.
Не задерживаясь на Хогсмиде, взгляд скользит дальше – к горизонту, и еще дальше – за горизонт….
Даже не так: взгляд – и Мишель вслед за ним – тянет к горизонту. Чуть-чуть сосредоточиться – перенаправить вектор силы – и теперь уже горизонт, медленно, но ощутимо начинает подтягиваться к башне… и к девушке у окна.
Головокружительное ощущение.
Сивилла знает, что говорит: у Мишель получится.
Мишель встряхивает головой: она по-прежнему не хочет, чтобы у нее получалось. Может быть, потом. Когда-нибудь.
Хогсмид – ловушка. И Хогвартс – ловушка. И волшебное сообщество – ловушка.
Потому что они – только часть мира. А Мишель нужен весь мир.
Сейчас весь мир Мишель заключается в женщине, которая стоит у нее за спиной и ждет, когда она повернется.
И Мишель поворачивается.
Куда девалась большая блестящая стрекоза, которую профессор так напоминает на занятиях? Трелони – хрупкая, большеглазая, неуверенная… тонкие пальцы нервно теребят шаль. Без привычных очков с толстыми стеклами взгляд немного растерянный… и глаза подозрительно красные… Хочется обнять… и ни о чем не думать. Мишель так и делает и прижимается щекой к теплой ладони Сивиллы.
- Я люблю тебя.
- И я тебя, милая…
Трелони – тоже ловушка. Только изощреннее других.
По выходным они, по обоюдному согласию, стараются не отравлять друг другу жизнь разговорами о делах. Но Сивилла не может не коснуться традиций континентальной школы магии – Мерлин его забери, этот Тремудрый Турнир вместе с заявившимися на него шармбатонцами!
Как будто больше не о чем говорить! Когда они встречаются на отработках – не успевают наговориться, а сейчас времени больше, чем слов. Слов просто нет. Есть – словесная шелуха. Они боятся даже невзначай коснуться главного. Вместо этого обе говорят о пустяках – Мерлин, о каких пустяках они говорят!
О фасоне мантий шармбатонок.
О драконах в первом туре. И о том, что организаторы припасли для второго.
О неизбежном Гарри Потере. Бедный ребенок!..
И о вечном:
- Девочка моя! Лучше бы тебе, наверное, было учиться во Франции…
- Не лучше! Мы тысячу раз это обсуждали! И Дамблдор так считает.
…Парвати и Лаванда бегают сюда каждый день – как к себе домой. И пророчица носится с ними, как со своими дочками… если бы у нее были дочки. Но никто не знает, есть ли у профессора Трелони дочь. Никто ничего не знает о дочери Сивиллы Трелони.
Никто, кроме трех человек.
Директора Дамблдора.
Профессора Трелони.
И Мишель.