Женщины Кроуфорда в чем-то похожи на него. Вот и сейчас Кроуфорд покидает прием с высокой брюнеткой – стильной, заносчивой стервой, кривящей рот в ухмылке "Весь мир у моих ног". Шульдих, не копаясь у нее в голове, может поклясться, что у брюнетки за плечами Оксфорд, пара научных степеней, несколько десятков миллионов долларов и крупная должность в какой-нибудь международной компании.
Он провожает парочку голодным взглядом, чертыхается про себя и тихо касается разума Кроуфорда:
"Будут какие-нибудь указания?"
"Нет. Развлекайся".
"Тогда жди меня утром", – Шульдих широко улыбается и прерывает контакт – мысли Кроуфорда сосредоточены на брюнетке, Шульдиха стошнит, если он узнает подробности.
Желание трахнуть Кроуфорда накатывает регулярно, и Шульдих неизменно радуется, что тот не гей. Иначе сдерживаться было бы намного сложнее. Секс и работа – понятия несовместимые, телепату это известно лучше, чем любому другому. Но иногда Шульдиху становится трудно отделить свои мысли от чужих, и четкие установки дают сбой. Сейчас он, например, не уверен, что болезненная необходимость обладать Кроуфордом от задницы до души – его собственные мысли, а не самки поблизости.
Поэтому Шульдих покидает прием, торопливо бросает тело в машину и едет в "Черную хризантему" – там ему всегда удается оставаться собой. Он оставляет машину за два квартала и идет пешком. Опиумный бред, похоть, боль пульсируют в голове все тем сильнее, чем ближе Шульдих подходит к "Хризантеме". По профессиональной привычке, почти инстинктивно, он сканирует пространство на предмет потенциальной угрозы. Не обнаружив ничего подозрительного, он наглухо запирает разум. Ни один образ не проникнет за щиты, ни одна мысль не выйдет наружу. Этой ночью он не телепат.
Шульдих толкает неприметную дверь, наклоняется и проходит в сонный уют крошечного бара. Высокий охранник с бочкообразной грудью кивает, когда Шульдих швыряет ему карту клиента. Писк сканера, повторный кивок, и Шульдих скользит к двери с табличкой "Только для членов клуба". Активированная карта отпирает дверь, и он погружается в похотливый жар огромного танцпола. Шульдих скользит взглядом по полуголым мужским телам, извивающимся на светящихся цветных квадратах, и облизывает губы. В "Хризантеме" можно всё и со всеми – пока партнер не говорит "хватит".
Он толкается мимо разгоряченных тел, отбрасывает тянущиеся к нему руки. Налетает на мальчишку с третьим размером груди и возбужденным, натягивающим тонкие брюки членом, замирает посреди толпы, оглаживает ему ягодицы. Гермафродит стонет, трогает свою грудь, стягивая с нее короткой топик. Шульдих толкает его к стене, опускается на колени и расстегивает брюки – перед лицом маячит длинный тонкий пенис. Он берет его в рот одним движением и принимается яростно сосать, наслаждаясь острым запахом пота и мускуса. Мальчишка начинает трахать Шульдиха в рот, гортанно выкрикивая "Аааааа-аах!", а через несколько мгновений горло заполняется солоноватой жидкостью. Шульдих глотает, высасывая пульсирующий член досуха, и поднимается с колен. Гермафродит с готовностью спускает штаны и поворачивается лицом к стене, расставив ноги. Шульдих качает головой и шлепает его по заднице – потом, все потом. Если он не отыщет кого-то действительно подходящего, то вернется к этой игрушке природы.
Однажды ему действительно повезло. Высоченного – под два метра – китайца-маньчжура Шульдих увидел в баре у танцпола. Тот стоял у входа, курил гашиш, жадно смотрел из-под растрепанной челки на трущиеся друг о друга парочки и гладил себя между ног. От сходства с Кроуфордом, роста, делового костюма и очков без оправы у Шульдиха тогда сорвало крышу. Он потащил китайца на нижний этаж, но не выдержал, трахнул прямо на лестнице, перегнув через перила. Потом еще раз – когда они все-таки добрались до какой-то горизонтальной поверхности. Китаец подмахивал с хриплыми вдохами и выдохами, дрочил себе, а когда кончил, долго лежал без движения. Шульдих закрывал глаза, трогал опухший, растраханный анус, жесткие волоски вокруг и представлял, будто под ним лежит Кроуфорд. Член вставал, как по команде, и Шульдих снова и снова начинал долбится в измученное тело, китаец под ним только вздрагивал обессилено, мотал головой и двигал бедрами. Когда Шульдих открыл глаза, смахивая пот, то увидел, как его партнер поправляет указательным пальцем съехавшие с носа очки. Оргазм скрутил с такой силой, что Шульдих на несколько секунд просто вырубился, рухнул на любовника и еще долго лежал ничком, приходя в себя. Под утро стертая уздечка кровоточила, но Шульдих не желал останавливаться – он трахал партнера тремя пальцами, вытягивая из памяти образы Кроуфорда и представляя его на месте случайного любовника. После той ночи Шульдих был не в состоянии работать два дня, и Кроуфорд устроил ему отменную выволочку за блядство в ущерб работе – но оно того стоило. Шульдих еще месяц мог думать о заднице ебаного натурала Кроуфорда и не бросаться при этом на стены.
Спустившись на этаж ниже, Шульдих ныряет в царство похоти. Наверху посетители всего лишь разогреваются, втягиваются в веселье или просто высматривают партнера прямо на входе. Сюда же приходят те, кто готов дать или отдаться. К нему сразу же тянутся чьи-то руки, и Шульдих небрежно бьет, высвобождаясь из объятий. Рано, еще рано. Он высматривает среди извивающихся, стонущих фигур кого-нибудь широкоплечего, заглядывает в отгороженные бамбуковыми занавесями кабинеты, изучает застеленные яркими покрывалами углы, чувствуя, что еще немного – и ему будет плевать, в какую дырку засадить. Взгляд упирается в коренастого японца – тот лежит среди подушек, расслабленный и оттраханный, из задницы вытекают капли спермы. Его партнер валяется рядом, тяжело дыша и смаргивая пот. Шульдих хищно улыбается, расстегивает ширинку и высвобождает болезненно стоящий член. Торопливо раскатывает по нему презерватив, приподнимает парня и вставляет ему. К черту Кроуфорда, чтоб он сдох. К черту, когда и так хорошо. Пусть ебет своих блондинок, брюнеток, рыжииииих – Шульдих кончает, матерясь сквозь зубы, запрокидывает голову и хохочет.
Нужно отыскать еще кого-нибудь, Шульдих надеется, что здесь найдется человек, способный затрахать его до потери сознания. Поэтому он совсем не сопротивляется, когда его вздергивают и ставят на колени, а потом стягивают трусы. Чьи-то скользкие пальцы лезут в задницу, и он шире разводит ноги. Перед лицом маячит заросший волосами пах, скользкая головка толкается в губы. Шульдих открывает рот и жадно сосет, но тут же давится – его берут за волосы и входят в горло на всю длину. Задницу распирает от настойчивого вторжения, завтра будет больно ходить, но это последняя связная мысль – Шульдих расслабляется, насаженный на два члена, как на вертел. Дышать тяжело, болит горло, но он продолжает сосать, приспособившись к рваному ритму движений сразу с двух сторон. Сил подмахивать уже не осталось, его просто ебут, удерживая за волосы и за бедра. Каждая клеточка кожи искрит, словно оголенный провод, Шульдих тянется к своему паху – нужно совсем немного, чтобы кончить. Шлепок обжигает ягодицы, и от этого оргазм накрывает с головой, Шульдих жадно глотает густую вязкую сперму, заполнившую рот. Он приходит в себя, выпускает изо рта обмякший член, сплевывает остатки спермы и заваливается на бок – руки и ноги дрожат, растраханную задницу остужает прохладный воздух. Хорошо. Может быть, теперь у него получится не думать о Кроуфорде – хотя бы неделю.
Шульдих стаскивает с головы мокрую от пота бандану, вытирает лицо рукавом и неловко натягивает трусы. На большее сил не осталось, поэтому он продолжает лежать, бессмысленно глядя на совокупляющуюся толпу. Кто-то пытается подобраться к его заднице, и он, не оборачиваясь, бьет ногой. Слышится хруст костей, короткий вопль, но Шульдиху плевать – он слишком устал.
Высокая фигура перед ним обретает очертания, и Шульдих матерится про себя. Почему подходящие люди появляются после того, как его самого отымели до красных кругов перед глазами? Сейчас Шульдих не способен трахнуть даже взглядом. Знакомый разворот плеч заставляет похолодеть. Он медленно поднимается, натягивает брюки и идет на подгибающихся ногах вперед, цепляется за какой-то стол, смахивая с него пепельницу, и пожирает глазами человека перед собой. Светлый костюм. Очки. Кроуфорд.
От шока ноги отказывают, и Шульдих оседает, глядя снизу вверх, как Кроуфорд, прикрыв глаза и откинув назад голову, трахает чью-то тощую задницу. Трусы и брюки спущены до середины бедер, и Шульдих, словно завороженный, смотрит, как при каждом толчке низ рубашки сдвигается, показывая бледные мускулистые ягодицы. Сукин сын гей.
Кроуфорд начинает двигаться быстрее, и у Шульдиха сносит крышу. Он подползает сзади, дрожащими руками разводит ему ягодицы и прижимается ртом к маленькому сморщенному отверстию. Он вылизывает анус, ввинчивается языком внутрь, трахая дырку. Кроуфорд над ним замирает, стонет, а потом начинается двигать бедрами, насаживаясь на язык Шульдиха. Когда Кроуфорд кончает, Шульдих впивается в кожу, ставя на ягодицах засос за засосом. Потом оттаскивает Кроуфорда подальше от его партнера, смахивает с ближайшего стола посуду, укладывает на живот и одним плавным движением входит в него.
– Сукин сын.
Толчок.
Кроуфорд коротко рычит, прижимаясь щекой к полированной поверхности.
Еще толчок – и Шульдих выходит из Кроуфорда почти целиком. Потом снова входит и чувствует, как кольцо мышц плотно сжимается вокруг основания. Шульдих начинает размашисто трахать Кроуфорда, нащупывает его член, и дрочит как себе – сильно и жестко. Они оба кончают и сползают вниз. Шульдих подхватывает Кроуфорда и отводит его в дальний угол – на ковер, заваленный подушками. Толкает на пол и растягивается рядом. Он рассматривает Кроуфорда, цепляясь взглядом за детали, которых раньше никогда не видел – густую дорожку волос, идущую от пупка к паху, россыпь родинок на животе, переплетение тонких вен на внутренней стороне бедра.
Кроуфорд лежит расслабленно и довольно жмурится, когда Шульдих кладет ему на спину руку.
– Ты гей.
– Как догадался, мыслитель? – Кроуфорд расслабленно улыбается.
– Ненавижу тебя, – Шульдих сонно прижимается к нему. Все тело болит.
Потом будут выяснения отношений и изменение расстановки сил в команде. Будут споры, окрашенные в красное, и примирения с привкусом спермы. Но об этом Шульдих подумает завтра. Пока же надо просто привыкнуть к тому, что Кроуфорда можно трахнуть.
