Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
«Если интересуют фениксы, могу продать одного по сходной цене» - значилось на клочке бумаги - обрывке журнальной статьи, посвященной этим удивительным созданиям, авторства А. Дамблдора.
В тот день почтовая сова, мокрая от весеннего дождя, бросила его на стол, забрызгав бумаги и книги. Сердце Альбуса неприятно екнуло, как только пальцы коснулись мятого конверта. Он дал птице угощение, и та сразу вылетела в окно. Вышколенные все-таки почтовые совы в… Кале. Письмо было отправлено оттуда.
Альбус никогда раньше не общался с контрабандистами, торговля фениксами была официально запрещена почти во всей Европе. Но он уже давно расстался с иллюзиями относительно людской порядочности. Альбус представил себе феникса, томящегося в зачарованной клетке в душном подвале… чем они его кормят? Полетать наверняка не выпускают…
Волшебный квартал Кале состоял всего из двух улочек на окраине города. Маленькая гостиница недалеко от моря притулилась между аптекой и лавкой зеленщика. Седой испуганный консьерж проводил Альбуса до номера.
Он постучал в дверь, и та открылась сама собой. В комнате стоял полумрак, и только в дальнем углу было заметно слабое сияние. Феникс. Птица сидела в клетке и с интересом смотрела на входящего. Дверь за Альбусом закрылась, он оглянулся по сторонам.
— Есть кто-нибудь?
— А ты все также трогательно близорук, Альбус…
Дамблдор повернулся и увидел стоящего рядом Геллерта Гриндельвальда.
— А ты все так же не можешь обойтись без театральных эффектов, — тихо сказал Альбус, пытаясь успокоить часто бившееся сердце. Он смотрел на своего бывшего друга, и какая-то часть сознания подсказывала, что попался он очень глупо. Но другая часть его естества говорила ему, что он попался лишь потому, что хотел попасться.
— И давно ты увлёкся волшебной фауной? – спросил Гриндельвальд, сделав еще один шаг навстречу Альбусу. — Помнится, раньше тебя интересовали более важные вещи… власть… бессмертие…
— А ты, судя по всему, не утратил этот интерес.
— Я привык все доводить до конца.
— Это я тоже заметил, — сказа Альбус, делая шаг в сторону двери.
— Не надо, Альбус… не надо убегать, когда тебе так хочется остаться. Не подгоняй себя неприятными воспоминаниями, когда уже ничего нельзя исправить. Не ублажай мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе…*
Дамблдор почувствовал, как в горле образовывается ком. Гриндельвальд протянул к нему руку, провел по щеке, коснулся губ. Мгновение, и их лица оказались так близко… но Альбус отстранился и оттолкнул руку Геллерта.
— Помнится, раньше ты трепетнее относился к древним текстам и не позволял себе их перевирать.
— Моя трепетность прошла вместе с юностью, — ответил Геллерт, вновь приближаясь к Альбусу, — Ты же свою сохранил, и это так… трогательно.
Он снова дотронулся до лица Альбуса, тот закрыл глаза, и Геллерт обхватил его голову руками.
— Посмотри же на меня, Аль… неужели все прошло? Почему ты убегаешь? Неужели муки этих лет в разлуке недостаточно?
Альбус не ответил, но и не мог сдвинуться с места, чтобы уйти. Словно превратился в соляной столб, как жена библейского Лота. Геллерт обнял давнего любовника, и, гладя по волосам, говорил шепотом, чуть слышно.
— Неужели ты не видишь, во что превратился? Книжный червь, пишущий о фениксах и драконах в третьесортные газетенки… Об этом ли ты мечтал? Мы мечтали… Ведь ты был и остаешься единственным, с кем я готов поделиться всем… — этот шепот с легким немецким акцентом тревожил, бередил старые раны, но Альбусу почему-то не хотелось, чтобы Гриндельвальд замолчал.
– Глядя в зеркало Еиналеж, кого ты видишь? Неужели ты видишь себя школьным учителем в мантии с протертыми локтями? Твои руки в чернилах и школьной пыли… Как ты это терпишь? Ведь ты всегда был щеголем… Разве в своих мечтах ты не представляешь нас вместе на вершине власти? — шепот Геллерта над ухом Альбуса стал почти неслышным, а прикосновения его рук все более настойчивыми и волнующим.
— На что ты потратил эти двадцать лет, что мы не виделись? Время, которое ты пытался убить книгами, преподаванием науки прыщавым подросткам… Эти ночи без сна… все время один, один… и никого нет рядом, никого нет равного тебе. Впрочем, сейчас я уже не знаю, о ком из нас я это говорю?
— Тебе никогда не составляло труда заводить связи. А теперь, когда у тебя столько сторонников… — с трудом проговорил Альбус, однако, не пытаясь больше отстраниться.
— Но нет тебя, — Гриндельвальд посмотрел ему прямо в глаза, которые за очками казались тающими на весеннем солнце льдинками.
— За все надо платить.
— Не будь жесток.
— Тебе ли упрекать меня в жестокости?
— Кому как не мне, Альбус? Ведь только я постиг тебя до конца…
Геллерт снял с любовника очки и накрыл его рот губами. Тот ответил на поцелуй не сразу. Словно Спящая красавица, просыпаясь от многолетнего сна, он пробуждался и вновь ощущал жажду жизни. Губы Гриндельвальда на вкус были словно мед из багульника, сладко-горькими и дурманящими, как все воспоминания, связанные с ним. Геллерт стал расстегивать мелкие пуговицы на мантии Альбуса. Тот накрыл рукой его руку, не давая продолжать.
— Ты в шаге от власти над волшебным миром. Зачем тебе еще я? – Альбус подслеповато смотрел в лицо Геллерта.
— Двоим лучше, нежели одному… если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться?**
Альбус не ответил, он закрыл глаза, чувствуя, что больше не в силах сопротивляться.
— Я снова неправильно цитирую?
— На этот раз верно.
— Тогда предлагаю перейти к следующему священному тексту. Ты помнишь, что там дальше после книги Экклезиаста? — Геллерт расстегнул последнюю пуговицу на мантии Альбуса и она упала к его ногам.
— Песнь песней, — выдохнул Дамблдор. Он чувствовал, что стоит у края пропасти… но ему больше не хотелось отступать.
— Тебе не кажется, что в этом есть определенный символизм? — Геллерт прижался всем телом к Альбусу. Его горячий язык проник в рот Дамблдора, тот ответил на поцелуй также жадно и яростно. Он едва помнил, когда последний раз целовался с таким удовольствием… Кажется, это было в то лето, когда они познакомились.
Геллерт продолжал раздевать его, и Альбус не успел опомниться, как оказался в одних трусах посреди комнаты.
— А ты стал даже красивее, — тихо прошептал Геллерт, ведя его за руку к большой кровати.
— Ты тоже, — ответил Альбус, покорно идя за ним, как агнец на заклание.
— Ну, в моем случае это не показательно. Я всегда был красив, и думаю, буду хорошеть и дальше. А вот ты…
Они легли на кровать. Геллерт уложил Альбуса на спину, сел сверху и стал разглядывать тело любовника. Потом наклонился и дотронулся кончиком языка до его соска, следом прочертил влажную дорожку до ключицы, затем до шеи и остановился рядом с ухом. Альбус часто дышал, закрыв глаза. Геллерт прошептал ему на ухо: «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою…»
— Ибо крепка, как смерть, любовь…*** — тихо продолжил Альбус, поворачиваясь к любовнику. Они снова поцеловались, и в следующую секунду Гриндельвальд схватил Дамблдора за плечи и резко приподнял с кровати.
— Если я тебя сейчас же не трахну, то просто умру! – прохрипел он, срывая с себя одежду.
— Как ты резко ушел от поэзии… — рассмеялся Альбус, помогая ему раздеться.
— Хватит уже сакральных текстов и вообще болтовни. Просто секс! — почти выкрикнул Геллерт. Он перевернул Альбуса на спину и практически сорвал с него трусы, вынул палочку из кармана мантии, валявшейся рядом. Одно заклинание, и с конца палочки потекла смазка. Дамблдор ощутил приятную прохладу между ягодицами. А потом член Геллерта проник в него резко, так, что у Альбуса вырвался крик.
— Я чувствую, ты давно ни с кем не спал, — прохрипел Геллерт, двигаясь толчками в теле Альбуса. — И почему меня это не удивляет?
— Потому же, почему меня не удивляет твоя нетерпеливость.
— Альбус, давай хотя бы сейчас не будем упражняться в словесных дуэлях и просто потрахаемся? Расслабься, в конце концов…
Альбус ничего не ответил, опустил голову на подушку и попытался приноровиться к давно забытым ощущениям. Боль почти прошла, уступая место наслаждению. Геллерт увеличил темп, Альбус застонал и вцепился пальцами в подушку. Ему стало казаться, что он сейчас просто умрет от странной смеси удовольствия и боли. Тело выгнулось как струна в предвкушении оргазма. Член Гриндельвальда внутри него двигался уже достаточно свободно и стал доставать до какой-то точки, прикосновение к которой разливало по телу волны невыносимого блаженства. Дыхание Альбуса стало прерывистым, он снова застонал, и этот стон слился со стоном Геллерта. Казалось, что сердце Альбуса готово выпрыгнуть из груди, он чувствовал, как их одновременно охватывает оргазм. Перед глазами заплясали звезды, а по бедрам полилась горячая сперма. Альбус уронил голову на подушку, словно потеряв способность видеть и слышать, полностью сосредоточившись на волнах наслаждения, расходящихся по телу. Он даже не сразу почувствовал губы Геллерта, ласкавшие его шею. Сладкий шепот любовника тоже не сразу дошел до его сознания.
— Du bist mein… nur mein…
— Я всегда был твоим, — прошептал Альбус. Он попытался повернуться, но Геллерт удержал его. Они продолжали лежать так, один на другом, и их сердца бились быстро и в такт.
Альбус чувствовал, что уже долгие годы ему не хватало именно этой страсти, этого ощущения приятной тяжести упругого тела Геллерта, не хватало этих словесных баталий, этих диалогов с цитатами из самых разных книг, начиная с Библии и заканчивая Трактатом о ядах Борджиа и Некрономиконом. Ему не хватало Геллерта Гриндельвальда, каким бы он ни был. Альбус понимал: то, что он позволил себе этот секс и эту встречу, означает падение в бездну. Но пока он не коснулся дна, падение удивительно напоминало полет. Это обманчивое ощущение наполнило душу Дамблдора простой радостью бытия, которая обычно доступна лишь детям и животным.
Когда их дыхание выровнялось, Геллерт перекатился на спину. Альбус повернулся к нему и оперся на локоть. Даже без очков он видел, что Гриндельвальд широко улыбается, глядя в серый потолок грязного номера этой богом забытой гостиницы. Человек, всерьёз намеревающийся перевернуть мир и зашедший в этом стремлении уже очень далеко, был абсолютно счастлив сейчас, лежа на застиранных простынях в компании простого учителя трансфигурации. От этой мысли Альбус засмеялся. И в это же мгновение феникс, сидящий в клетке, запел. Альбус никогда не слышал прежде ничего прекраснее, он повернулся в сторону птицы и очень пожалел, что на нем нет очков. Хотелось получше рассмотреть это чудесное создание.
— Надо же! Он ни разу не пел раньше, — сказал Гриндельвальд, вставая с кровати и направляясь к столу.
— Наверное, он почувствовал, что ты счастлив, — ответил Альбус.
— Я думаю, это твоя заслуга. Ты ему сразу понравился, как только вошел. Меня же эта тварь к себе близко не подпускает.
— Возможно, ты с ним не слишком хорошо обращался?
— Я с ним обращался ровно так, как следует обращаться с тварью, — жестко ответил Гриндельвальд, доставая запотевшую бутылку вина из ведерка со льдом и разливая его в два бокала. Пение феникса прекратилось также неожиданно, как началось. Дамблдор нашел свою палочку на полу, призвал заклинанием «Акцио» очки и, надев их, смотрел то на обнаженного Геллерта, стоявшего к нему спиной, то на птицу в клетке, косо глядящую на него.
— Как он к тебе попал? — тихо спросил Дамблдор.
— Я захотел себе феникса и вот он у меня есть, — сказал Гриндельвальд, протягивая ему бокал. — Лучший эльзасский Гевюрцтраминер. Исключительно рекомендую.
— Ты всегда берешь то, что тебе нравится?
— Разумеется, — сказал Гриндельвальд, улыбаясь и садясь рядом с Альбусом. — Вот кстати, мне всегда нравилась Франция…
— Собираешься прибрать к рукам и ее? – спросил Дамблдор, рассеянно глядя на бокал вина в своей руке.
— Я уже начал.
— Значит, Эльзасом ты не ограничишься?
— Обижаешь. Эльзас всегда был исконно немецкой территорией, также как и Лотарингия.
— То есть, мы пьем вино из твоих погребов.
— Фактически, да. Разве это не прекрасно? Германия моя, Австрия моя, Эльзас мой… Мне кажется, я неплохо потрудился за время нашей разлуки?
— А теперь тебе понадобился еще и я?
— Я всегда выбираю все самое лучшее, — Гриндельвальд лучезарно улыбнулся. — Думаю, мой выбор должен тебе польстить. Впрочем, у меня есть на тебя и другие планы. И в этом смысле наша встреча в Кале весьма символична.
— То есть ты мне предлагаешь к тебе присоединиться… во всех смыслах? — Альбус старался не смотреть на любовника. — Замахиваешься и на другую сторону Ла-Манша…
— Читаешь мои мысли! – рассмеялся Геллерт и допил вино из бокала.
— Серьезное предложение… только непонятно, почему тогда ты заманил меня сюда обманом?
— Иначе бы ты не приехал. Ты же никогда не ставишь свои желания выше своих же принципов. А вот птичку тебе стало жалко…
— Да, ты знаешь мои слабые места.
— Также как и ты мои, — тихо сказал Гриндельвальд.
— Не уверен.
— Ты — мое слабое место, Альбус, и не говори, что не понял этого.
Гриндельвальд сел вплотную к любовнику обнял его за плечи.
— Я не могу спокойно жить, зная, что где-то живешь ты, живешь и любишь меня… и осуждаешь меня… тогда как мы можем быть вместе.
— Есть вещи, которые люди не в силах изменить, — ответил Альбус, убирая руки Гриндельвальда.
— Да что ты болтаешь, Аль? – закричал Геллерт. – Ты говорил, что всегда был моим! Мы же только что были вместе!
— Это была ошибка, — Альбус встал с кровати и потянулся к своей одежде, лежащей на полу.
— Ты никуда отсюда не уйдешь, Дамблдор! – жестко сказал Гриндельвальд, наставляя на любовника волшебную палочку. Он был абсолютно голым, и это смотрелось бы забавно, если бы не гнев, исказивший красивое лицо почти до неузнаваемости.
— Я вижу, у тебя новая палочка, — очень спокойно, как это рекомендуют делать с опасными зверями и помешанными, сказал Альбус.
— Старая. Настолько старая, что у тебя нет никаких шансов, Альбус.
— Поздравляю, Геллерт, ты осуществил нашу детскую мечту о Старшей палочке, — с улыбкой произнес Дамблдор, подходя к клетке с фениксом.
— Это только начало. А вот для Альбуса Дамблдора все может закончиться уже сейчас. Выбор у тебя очень простой.
— Я не люблю, когда мне ставят ультиматумы, — все так же спокойно возразил Альбус, открывая клетку с фениксом. – Я правильно понял, что могу его взять себе?
— Аль, я предлагаю тебе весь мир, а ты спрашиваешь про какую-то птицу! — почти закричал Гриндельвальд, не сводя с любовника волшебной палочки.
— Спасибо, Геллерт! Мне очень нравится твой подарок, — улыбнулся Альбус, беря феникса в руки. — И я был рад увидеться с тобой, не смотря ни на что…
— Что ты болт…
И в этот миг феникс рванул к полураскрытому окну, унося с собой Альбуса Дамблдора. Послышался шум, грохот разбиваемого стекла… С волшебной палочки Геллерта вырвалось несколько искр, но самого заклинания не последовало.
— Verdammte Scheisse! – выругался Гриндельвальд.
Он видел, как феникс несет его любовника в сторону моря, через мгновение они пропали из вида. Геллерт знал, что у него была возможность остановить Альбуса. Он мог пустить в него смертельное заклинание или принудить его остаться… и не мог. Любовь и дружбу Дамблдора он хотел получить добровольно, как дар от чистого сердца. И убить его, покончив со всем разом, означало бы лишение последней надежды на этот дар. Гриндельвальд сел на кровать, бессильно сжимая в руке Старшую палочку, которая ничем не могла ему сейчас помочь. Взгляд Геллерта упал на бокал вина, от которого Альбус отпил лишь глоток. Гриндельвальд взял его в руки и прикоснулся губами к краю.
— Пью за то, чтобы ты вернулся! – громко сказал он и выпил вино залпом. Еще никогда Гевюрцтраминер не казался ему таким горько-сладким, как сейчас…
