Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Стандартизированная задача для ребенка и взрослого
Никто, ни один из нас, не знает, почему был избран.
Левиафан не из тех, кто склонен пространно делиться своими планами и соображениями. Напрямую я чувствовал его дважды: когда стал... тем, чем являюсь и когда был назначен главным в своей мини-команде. Ему нет нужды призывать нас чаще. Намерения Левиафана заменяют нам базовые инстинкты, вроде самосохранения... или размножения.
Но о нас самих мы ведаем мало.
В мире людей кое-кто - полагаю, бородатые священники и скукоженные мистики - болтают, будто мы заключали в себе ростки Зла еще при жизни, а демоническая сила выволокла черную ткань подсознания… и пришила к эпидермису. Не правда ли, замечательная версия? Злодеи избраны служить Абсолютному Злу, Злу в образе черно-серебристого ромба. В аду томятся проклятые души, но среднестатистические грешники лишь страдают, а истинные исчадья тьмы - несут страдания другим.
Это очередная ложь, как и то, что знаменитую Шкатулку Плача, создал некий французский часовщик. Врата существовали всегда, они часть самого Левиафана, а Ле Маршан просто придал наиболее удобную форму. Что же касается наших сердец, при жизни они были не чернее большинства. Строго говоря, все человеческие сердца одного цвета. Уж я их насмотрелся вдосталь. Украшениями столбов, крючьев и нанизаными сплошным рядом, наподобие жемчужного ожерелья, на нитке-цепи.
Среди наших... гостей есть маньяки-убийцы, но среди нас я не встречал ни одного. Следующий раз, когда буду забирать в ад очередного любопытного, оставлю надпись на стенке, разоблачающую навязшую в зубах легенду. Думаю, крови хватит.
Мы были обычными людьми. Самыми разными. Я выяснил кое-что о "своей" команде. Они помнят немногое, большая часть памяти стерта, но им нравится сравнивать "тогда" и "теперь". Это вроде разрядки: даже истязаниям трудно посвятить абсолютную вечность, все мгновения ее.
Кстати, о муках: Левиафан совершенно точно определяет каждому его меру, его долю. Агония сумасшедшего бессмысленна, в ней нет удовольствия, поэтому жертв содержим в здравом рассудке. Мы дозируем вечность страданий тщательно, словно плутоний при конструировании атомной бомбы. И столь же справедлива и дозированна наша собственная боль. Раны не заживают. Лично я чувствую каждую иглу в своем черепе точно ее вогнали секунду назад, но боль никогда не перескальзывает хрупкую границу выносимости.
Ошибка исключена.
Я всегда преклонялся перед математичной точностью. Смертные не понимают этого, но подлинное наслаждение: вечно балансировать у последней границы и не переступить ее.
Зато понимаем мы - и готовы продемонстрировать любому, кто решит головоломку. Моя команда всегда наготове.
Итак, моя команда... Старшая по возрасту - Женщина-Сенобит. Ей не дали более конкретного прозвища именно потому, что в ее время Поискам и... уходу за грань посвящали себя исключительно мужчины; она - исключение, некогда красивейшая из римских гетер, любовница самого императора Нерона. Я как-то спросил - в каком образе явились ей Врата - вазы, манускрипта из египетской пирамиды или драгоценной диадемы? "В виде кинжала", улыбнулась она; ее распоротое горло приоткрылось, словно разбуженное чудовище разлепило веко, "ибо я надоела господину и он приказал мне покончить с собой". Она замолчала, наполовину отвернувшись. И прикоснулась к связке внутренностей, украшавших соседний столб, я видел, как на ее ладонь налипала густая масса гниющей плоти, а затем она облизала пальцы : "Но я вернулась за ним".
До моего появления Женщина руководила собственным небольшим отрядом, но когда Левиафан счел нужным назначить меня, бывшего солдата британской армии - генералом Ада, присоедилась ко мне. О, это женское стремление подчиняться!
Почему ее сделали сенобитом? Как и меня - из-за способности подчиняться, солдат и гетера - суть одно? Или типичной для военных и древних римлян жестокости?
Проскальзывает нить логики, не так ли?
Не так.
Кристаллическая решетка стройных доводов оплавится и испарится, едва узнаешь биографии остальных. Тот, кого с легким оттенком насмешки именуют Баттерболлом, был исследователем еще в мире людей. В девятнадцатом или двадцатом веке его бы назвали ученым-историком, он же был просто монахом в малоприметном монастыре на юге Англии. Вероятно, с него и срисовывали образ монаха в новеллах о Робин Гуде, ха.
Врата явились ему в облике пергамента с якобы затерянным и случайно обнаруженным священным текстом. Ценю Левиафана за его чувство юмора.
Наконец, последний из нас четырех - Чаттерер. О нем известно лишь, что он вошел в Ад ребенком. Он отлично исполняет приказы, но понять, что говорит практически невозможно: заголенные десны скреплены таким образом, чтобы он издавал клацающие звуки зубами. Я научился разгадывать отдельные реплики.
Несмотря на измененный Шкатулкой облик, Чаттерер остается ребенком. Он избегает посещать катакомбы слишком часто, недра Ада остаются для него террой инкогнито. Порой мне кажется, если бы он мог, стонал и жаловался на свою судьбу. Хныкал, как и полагается глупому мальчишке. Фаланги его пальцев всегда покрыты кровью и гноем, но лишь в редких случаях то кровь жертв - Чаттерер разрывает собственные гноящиеся ожоги, и язвы, лопаясь с тихим всплеском, заливают ладони и черное одеяние сукровицей и кровью цвета охры, смешанной с углем.
Я не запрещаю Чаттереру этого - зачем? Больше боли - больше наслаждения, когда-нибудь детский разум осознает простую истину.
...Никому не дано ведать, почему именно нас избрали стражами Ада, но каждый хотел бы найти ответ. В конце концов, сенобитами сделало нас в том числе и любопытство, жажда знать больше, чем полагается человеку.
А сформулировал задачку - ну разумеется! - ребенок.
Чаттерер.
Время вне пространства напоминает зыбучие пески. Каменное ледяное безвременье, где нет разницы между секундой и веком. Потому, я не в состоянии определить, прошел ли месяц, час или год с того момента, когда я задал сакраментальный вопрос самому себе и до появления высокой фигуры за моей спиной, молчаливой и незаметной фигуры - если не считать мерного постукивания челюстей.
-Чаттерер? Ты оставил наших гостей, ты отверг познание наслаждений и боли, чтобы явиться сюда? - обращение прозвучало высокомерно и отчужденно. Слишком хорошо я представлял, зачем он явился.
Клац-клац. Чаттерер вцепился в скобы на щеке, тонкая проволока глубже погрузилась в воспаленную плоть, но слова я разобрал:
-Узнать. Правду.
Слепое месиво, заменяющее Чаттереру глаза, уставилось на меня, будто угрожали рукоятью кинжала. Смешно.
-Правду о чем?
-Кто. Я, - тусклый свет мраморных катакомб вздрогнул и померк. Чаттерер шагнул ближе, если бы я не был уверен в нем, решил, что он задумал бунт, занять мое место генерала Ада.
-Исследователь. Страж, - я отвернулся. Цепи под потолком шевелились, подобно ламинарии в толще океана.
-Почему - я?! - прокричал Чаттерер, вместе с криком из шеи вывалился небольшой крючок, выдрав по пути фрагмент плоти. Клацанье усилилось. Клацанье было единственным звуком, каждый закоулок Ада вместил его. Проклятые души взвыли в своих камерах. – Я открыл чертову Шкатулку, но остальных ты просто сажаешь в камеры пыток, а меня сделал… _этим_... почему?! Я никогда на хотел причинять зло. Это страшнее собственной агонии.
Я улыбнулся. Выдержав паузу, я поднял со скользкого пола крюк. На нем покачивалась, вроде рыбацкой наживки, полоска полусгнившего мяса.
Чаттерер не двигался. Он стиснул запястьями скулы, силясь прекратить пощелкивание. Глупец, ты посягаешь на волю Левиафана и Инженера? Капризный мальчишка.
Нас разделяло расстояние длинной иглы в моей переносице - не больше, я подумал, что никогда прежде не сокращал дистанцию - настолько.
Я воткнул крюк в подбородок Чаттерера.
-Будь осторожен со словами, дитя.
Если бы Чаттерер нуждался в дыхании - задохнулся от обиды. Он с яростью рванул злополучный кусок стали, зацепился за одну из скоб Инженера, и пощелкивание усилилось троекратно. Действительно смешон был самонадеянный мальчишка в тот момент, но мне расхотелось иронизировать.
Мы никогда не были друзьями, но и врагами тоже.
-Боишься, Пинхэд? - теперь усмехался он, словно я был не его командиром, а очередным открывшим Шкатулку. - Исследователь... ха... ты давно превратился в тупого мясника. Твои высокопарные фразы о боли и наслаждении - не стоят и ломтя ржавчины! - кулак впечатался в камень, стальные украшения под низким потолком затренькали. С лица Чаттерера капала кровь. Подобная речь стоила ему немало.
Куски ржавчины осыпались к его ногам черно-рыжим снегом. Я чувствовал, как гнев закипает в холодных венах, и мои пальцы машинально сложились в жест призыва. Я был готов разорвать дерзкого сопляка в клочья.
-Тебе лучше уйти, дитя, - прошипел я. - Не хочу лишать Левиафана неплохого воина.
Он кивнул, держа на искареженных деснах всю ту же ухмылку. Пластины железной проволоки торчали из нёба и щек, словно Чаттерер дразнился несколькими языками. Гулкое цоканье заменяло болезненный смех.
Он развернулся. Серо-синее освещение впитывало темную фигуру, будто губка. И вместе с самим Чаттерером растворилась моя злость, захотелось окликнуть его. Сокрыться от всевидящего ока Левиафана и... поговорить.
Проклятье, мальчишка прав. Я добровольно обменял жизнь на познание, в отличие от Адама, меня никто не соблазнял и не уговаривал; однако понятия таинства и бессмысленной жестокости лежат в одной плоскости, разница в паре электронов. Но игра с чужой смертью, с чужой агонией не столь увлекательна, как со своей, пора бы вспомнить. Рискнуть.
Я не испытывал страха на войне. Не страшился небесных кар, когда открывал Шкатулку. Так чем Левиафан отличается от бойни смертных или прообраза всех сенобитов - распятого христианского божка?
Ничем.
Следующий урывок времени накинулся с внезапностью землетрясения. Мелодичный перезвон корчился вместе с криками обреченных, я не разделял эти две мелодии Ада. Я привык к ним.
Плохо. К балансированию над обрывом всех пяти - шести, десяти - чувств можно привыкнуть, скверная судьба для сенобита. То, о чем предупреждал Чаттерер.
-Исследователь, - вслух пробормотал я. Адепты ордена Гэша никогда не были вульгарными палачами.
Я задумчиво вынул из виска иглу, покрутил ее между пальцев, наподобие сигары.
Коридор вильнул, свернулся тупиком, и я попал в тесную келью. На полу распласталась голая женщина, чье тело назвали бы совершенным, если бы его не скрывал толстый слой грязи. Я присмотрелся: грязь шевелилась плесневело-мохнатой желто-черной массой. Негромко жужжала.
Пчелы, вспомнил я, о да, конечно. Огромные африканские пчелы, укус каждой приравнивается к укусу гремучей змеи. Женщина извивалась и билась, будто стремясь разорвать пушистую двухцветную ткань, но каждая судорога сильнее злила маленьких тварей, и они впрыскивали яд под набрякшую, похожую на глянцевые лепестки тюльпанов, кожу.
Я наклонился к женщине. За запястья и голени ее держали кандалы - шипами внутрь. Бирюзовые глаза блестели. Я разглядел свое отражение.
На мгновение вмерзший в сетчкатку ужас дрогнул. Узнавание.
-Ты... демон... - хрипло и ненавидяще выговорил живой улей.
-Демон для одних, ангел для иных, - отрешенно ответил я.
-Будь... ты... проклят! - взвыла женщина, и завизжала, с десяток пчел рванулись ей в глотку, в трахею, в легкие. Ее рвало пчелиными крыльями. Коричневая кисло пахнущая слизь текла изо рта и носа.
-Ты познала боль, наслаждение и наслаждение болью, - пробормотал я равнодушно. "Пустые фразы, Пинхэд. Дешевый пафос", прошипел Чаттерер где-то в мозгу. Может там, где засели острия игл. Я скомандовал Чаттереру умолкнуть.
Женщина смеялась. Распухшее от укусов горло лопнуло, разбрызгивая яд и желтоватую сукровицу. Монотонное жужжание роя соответствовало мелодии Шкатулки, а смех был диссонансом.
-...о да, демон, - выдохнула женщина. - А твоя очередь еще впереди...ты *насладишься*... - она закашлялась, вновь захлебнувшись кислотой и рвотой, - сполна...
Меня передернуло, словно сам Левиафан принял облик этой женщины. Или пчелы.
Предупреждение?
Пчелы заполонили рот женщины. Ее лицо нелепо раздулось снаружи и изнутри, и только глаза сияли почти пророческой ненавистью.
-Быть может, - я погрузил длинную сигару-иглу в ее зрачок. - Быть может. Я готов.
*
Гул пчелиного роя затихал, когда я обнаружил Чаттерера. Он развешивал чью-то свежесодранную кожу по периметру очередной небольшой пещеры-кельи с усердием Микеланджело, расписывающего Сикстинскую капеллу. Я окликнул его. Безрезультатно.
-Чаттерер, кажется, слуховые каналы тебе не залили раскаленным свинцом, - я сдернул импровизированные "обои". Кожа была желтоватой, плотной и еще дымилась, а на пол рухнула с мясистым хлюпом.
Чаттерер рванулся, сжимая в обеих руках по кривому ятагану-тесаку - и оба лезвия очутились у моего горла.
-Поосторожнее, мальчик, - пришлось податься назад. - Ты же не хочешь портить работу Инженера? Или ты перепутал меня с Женщиной? Вскрытая глотка мне не причитается.
Цак-цак-цак. Заголенные искрасна-желтые зубы стучали на уровне моих губ. И на сей раз это он непозволительно сократил расстояние, я чувствовал его запах, гнойно-сладкий и теплый, так пахнут свежие выкидыши.
Я пережал запястья Чаттерера.
-Я пришел поговорить.
Он недоверчиво дернул плечом. К цоканью зубов присоединилось недовольное рычание, я оглянулся. На сорванной коже, словно на уютном коврике, расположился пес Чаттерера - голый розовый цербер, сшитый из кусков разных животных и людей, причем клыки позаимствованы у бенгальского тигра и акулы. Исключительно злобная и тупая тварь, тем не менее, беззаветно преданная хозяину.
-Понятно, - новый шаг назад, будем считать его не отступлением, а дипломатией. - Ты хочешь, чтобы я ушел. Хотя вообще-то я собирался извиниться, - я указал глазами на петлю крючка, по-прежнему торчавшего в мягкой ямке подбородка.
Ворчание цербера притихло. Чаттерер убрал кинжалы.
-Так-то лучше, - удовлетворенно кивнул я, внезапно осознавая, что меня тянет прикоснуться к стальной занозе, к воспаленно-гладкой коже Чаттерера, я непроизвольно махнул рукой. Цербер заурчал громче. Чаттерер повернулся полупрофилем, тускло-серое освещение мелькало по скобам в его скулах, словно метались тени погубленных душ, не находя освобождения. Он прикоснулся к распоротым губам:
-Я... принял... извинения.
Выжидающая пауза. Пес-монстр махнул хвостом, складки розовой шкуры разгладились.
-На самом деле, Чаттерер, мне тоже всегда хотелось узнать, почему среди всех, открывших Шкатулку, избраны именно мы, - я прикрыл глаза. Не хотелось смотреть на Чаттерера. Приглушенные блики на кожаном костюме и блеск влажной кожи ослепляли. Привычный холод таял, точно полярная ночь сменялась утром. - Но... я не думал, что кто-то еще заинтересуется. Такого прежде не случалось.
Я сказал правду. Такого не случалось не только на моем веку, но и за все не-время, что царствовал в Аду Левиафан и служили богу боли, богу наслаждения стражи его.
Левиафану не следовало делать сенобитом ребенка. Наверное.
-Тогда...идем...к нему, - предложил прямолинейный Чаттерер. Я невольно спрятал губы за ладонью, дабы не оскорбить насмешкой самоуверенного мальчишку, меньше всего я желал поссориться с ним вновь.
-Помнишь ли ты, как открывал Шкатулку? Помнишь ли ты, как лезвия впились в твое тело, подобно пираньям? Помнишь ли ты, как механизм Инженера сжег тебя, вывернул наизнанку губы, а глаза затолкал вглубь плавящегося, как пластилин, мяса? - Чаттерера передергивало с каждым моим словом, будто от удара тока, клацанье челюстей смазалось в полу-стон. Сенобит или нет, Чаттерер так и не свыкся ни с обязанностями, ни с... особенностями ордена Гэша.
-Помню, - простучал он.
-Левиафан продемонстрировал тебе лишь тысячную долю своей мощи, - продолжил я. Искоричнево-кровяной блеск манил, противоестественно и горько, мне следовало поставить щенка на место и удалиться с честью, однако я держал его плечо, неплотная мышечная ткань пульсировала, словно свежевырванное сердце. Чаттерер боялся меня - и это было куда лучше, чем смрадный животный страх смертного, он почти принадлежал; мне нравилось ощущать себя не формальным генералом, а хозяином. - Тысячную долю, Чаттерер. Левиафан не щадит бунтовщиков. Не советую даже _думать_, на что он способен.
-Прекрати! - от страха, либо по иной причине, но выкрик получился отчетливым. Протяжно завыла собака. Чаттерер щелкнул ногтями об скобы и продолжил:
-Не пугай меня, Пинхэд. Нельзя убить того, кто мертв; нельзя испугать того, кто суть - страх. Я пойду до конца. Ты со мной? - от недетских рассуждений веяло затхлой обреченностью, а еще пчелиным ядом.
Но ведь я уже решился?
-Я с тобой, - сказал я, проводя указательным пальцем по покрытой шрамами шее Чаттерера.
Слова, достойные завещания, не хватало только формуляров о трезвом уме и памяти; мы открывали Шкатулку во второй раз.
Пес соскочил с подстилки, метнулся к противоположной стене. Он жалобно скулил, сернистого цвета слюна шипела, падая на камни, и Чаттереру хватило полумгновения, чтобы сообразить, в чем дело. Цепкая ладонь обхватила меня за руку.
Он не стал кричать «Бежим!» или какую-то подобную чушь, я понял и без слов. Думы Левиафана – наши инстинкты, а теперь мы уподобились раковым клеткам в едином слаженном организме, и конечно, обречены на уничтожение. Левиафану проще создать новых воинов.
Келья сжималась с нарастающей скоростью, из буро-зеленоватого камня проступали выемки, отчего стены походили на малахит.
-Кислота, - прокомментировал я. Чаттерер закинул голову назад, точно он задыхался от быстрого бега, на самом деле мы двигались с ужасающей медлительностью, мне чудилось, будто мы тонем в вязких глицериновых потоках, Левиафан уже поймал нас, лишил привилегий стражей, и ныне мы заточены в Аду… такова Его воля.
Ад бился в конвульсиях с единственной целью: уничтожить нас. Какая невероятная честь.
Камень на стенах и полу превратился в желе. Я без удовольствия отметил, как вязкая масса, жидкий трупный перегной, разъедает полы длинного одеяния. Несколько капель попало на кожу и задымилось, выжигая все вокруг до костей.
Забавно. Левиафан воображает что меня можно запугать болью?
Впрочем нет, он намерен просто сжечь. Демонов изгоняют огнем.
-Быстрее! – проклацал Чаттерер. Я рванул подол робы, трупное месиво с чавканьем пожрало латекс. Ступни Чаттерера тоже дымились, точно у индийского йога, вздумавшего походить по углям.
Ад пульсировал. Мы бежали с упорством леммингов, мы могли бежать так тысячи тысяч лет, сенобиты не ведают усталости, а божество Ада неистощимо на пытки, и тем не менее Чаттерер тащил меня вперед. Слепой поводырь выбирал направление, и я подчинялся ему.
Я все еще хотел коснуться крючка на его подбородке.
Новый рывок. Ногти Чаттерера зацепились и разорвали ткань моей одежды – там, где ее задели кислотные капли. Коридоры вокруг шипели. Из зеленоватой болотной массы выпростались полуистлевшие скелеты.
Каждый норовил схватить нас – цепкая паучья лапа зацепилась за лохмотья губы Чаттерера. Он взмахнул обеими руками, инстинктивно выхватывая кинжалы, но с десяток новых обезьяньих скелетов тянули его к зеленоватой мерцающей массе. Полумесяцы лезвий сверкнули, выпадая из растопыренных ладоней Чаттерера. Зыбучий песок и стылые лица в нем проглотили кинжалы.
Мне почудился голос Левиафана, а может, это был мой голос.
«Шагнувший за предел однажды – не повторяй своей ошибки».
Поздно, подумал я.
Я стоял поодаль и наблюдал, как нефритовые нити и когти забирают Чаттерера. Он кусался, пытался выбросить себя из клейких оков. Остатки оружия на поясе постукивали, усиливая сходство с гремучей змеей, но Левиафан нечувствителен к любому яду. Чаттерер перекусывал паучьи нити, а на место одной закономерно следовал десяток, они вплетались в грубо зашитые шрамы на горле, груди и затылке, прокалывали бахрому искалеченных губ. Если бы Чаттерер умел – кричал в бессильной ярости.
Что его ждет, спросил я пустоту, а ответом явилось жжение в босых ногах. Болото затягивало и меня. Запах паленой кожи перекрыл даже запах разложения. Я погрузился в горячий перегной до голеностопа, не требовалось лупы, чтобы понять: вместо ног у меня голые кости.
И наблюдать дальше нельзя.
От Чаттерера до стены оставалось не больше десяти сантиметров, и я решился.
Осталась последняя надежда – боязно вытаскивать из рваного рукава единственный козырь. Шансы неравны.
Я сомневался, что моя сила осталась у меня.
Поэтому, когда привычный холодок дернулся по венам, а из ниоткуда стрельнули бесчисленные цепи, увенчанные острыми крюками, когда все пространство слилось в два цвета – гнилостно-зеленый и серебристый, цвет моих цепей, и Чаттерер зашипел от боли и торжества одновременно, я воздел ладони вверх, подобно какому-нибудь ветхозаветному пророку.
Я творил персональное чудо. Для Чаттерера. То, что всегда было орудием пытки – явилось спасением.
Чем не доказательство релятивистских суждений?
Основная масса – именно масса, мои крючья похожи на единый косяк блестящих рыб – располосовала Чаттерера, но немедленно вывалилась из непрочной плоти. Проклятье. Живые гораздо… плотнее, их проще удерживать.
Я повторил захват. На сей раз успешно, Чаттерер выгнулся назад, переломанный надвое. Липкая зелень уже всасывала его, а я тянул на себя, чувствуя, как давно остановившееся сердце посылает толчи подозрительно теплой крови.
Я всего лишь выручаю того… из-за кого подписал себе пост-смертный приговор. Всего. Лишь.
Новый залп погрузился в саму стенку-пасть, та протестующе заверещала.
-Властелин…боли… страшится своего могущества? – задал я риторический вопрос, притягивая Чаттерера. Тот подрагивал. Он и прежде не отличался целостностью, а теперь походил на кусок фарша. Только фарш обычно не дергается, не шипит и не клацает челюстями.
Зеленые нити липли к Чаттереру, как смола.
Железо сильнее, проворчал я.
Руки предательски дрожали. Спокойнее, приказал я себе, ни Элиотт Спенсер, ни его демоническая инкарнация не нуждались в транквилизаторах, подумаешь - спасаю упрямого мальчишку.
Чаттерер, прекрати стучать зубами, я их сам выбью. И плевать что на это скажет Инженер. Но для начала… вытащу тебя… да, еще немного.
Последняя липкая нить порвалась с гулким звуком лопнувшей струны, и Чаттерер повалился на меня всем телом, разбрызгивая кровь и лимфу. Я обхватил его поперек туловища – и тут же оттолкнул; чересчур поспешно:
-Доигрался?! Счастлив?!
Он благоразумно не ответил. Стена приготовилась к новому захвату, надувшись для плевка кислотой – следовало торопиться.
Чаттерер опять поволок меня вперед , наклонив то ли выжженую паутиной, то ли изорванную крюками голову. Голова напоминала раздавленную ягоду. Сок точился и капал, мы оставляли следы-отпечатки в кровяных лужах.
Да, я вновь следовал за ним.
Долго так продолжаться не могло.
-Стой! – я обогнал Чаттерера и прижал к стене, не без опаски – гнев Левиафана мог пробудиться вновь, в любую секунду. Впрочем, понятие времени – архетип человеческого сознания, как и страх, как и нежелание… быть наказанным. Чаттерер нетерпеливо вывернулся. Мокрая кожа сверкала, отражала рассеянный свет, он был точно окутан багрянцевым ореолом. Как красиво, думал я, полузакрыв глаза и пряча улыбку.
-Что? – коротко буркнул он.
-Ты так и не ответил на вопрос: куда мы бежим, и зачем? Неужели ты воображаешь, будто от воли Левиафана возможно сокрыться?
Чаттерер поправил скобы на щеках. Скобы расшатались, вроде полувыкорчеванных деревьев. Он получил возможность говорить более-менее внятно.
-Нет, Пинхэд. Я просто хочу знать.
В артериях таяли сосульки – я злился, я ненавидел, он заставил меня принять безумную затею. Вероятно так чувствовал себя Адам, попробовав запретный плод.
Чаттерер – Змей или Ева?
…Мне вновь пришлось сдерживать смех. Я закричал:
-Знать?! Что еще - знать?! Пустые слова, Чаттерер, - я вернул пасс. Между прочим, когда-то я неплохо фехтовал. Touché. – Пустые слова, - злорадно повторил я, силясь уловить мимику развороченной кровавой плоти – лица Чаттерера. – Никакого нового знания ты не получишь, потому что нет никакого ответа! – мои губы почти касались щелкающих челюстей. Багровое сияние поглощало меня. – Нет никакого принципа, никакого правила, никакой тайны – как тебе такой вариант, мальчишка?! И чего стоит твой идиотский бунт?!
Чаттерер дрожал. На долю секунды я вообразил его в человеческом теле – встрепанные светлые волосы, легкие, как тополиный пух, светло-голубые глаза и вздернутый нос. И, конечно, у него были отличные зубы, он любил смеяться, а девочки-одноклассницы украдкой поглядывали, краснея до самых ушей, если он перехватывал обращенное внимание.
…Ты сам решил стать тем, чем являешься теперь. Ты отверг этих девочек. Не смей рыдать: в аду нет жалости, никто не потреплет утешающе по льняным волосам – у тебя больше нет волос, только гнойные язвы на скальпе и вместо слез из ввалившихся глаз точится сукровица.
-Чего ты добился, Чаттерер?.. – вопрос подразумевал оба его выбора.
Чаттерер виновато прикрыл ладонями изуродованное лицо. Пара острых кинжалов все еще висели на поясе его лохмотьев, и я ожидал - опять кинется, железо – отличный довод; а он тихонько сполз вдоль стены.
Мальчика отругали в школе. Поставили двойку и выгнали из класса.
-Я не заставлял тебя идти со мной, Пинхэд… - пробормотал он.
Очаровательно! Он не заставлял! Какое милое оправдание. Ушат грязи и обвинений в «тупом мясничестве» не в счет, верно?
…Не мог же я сказать, что попросту желал коснуться крючка в его шее!..
Тогда я сделал это.
Моя ладонь скользнула под воротник Чаттерера, осязая скользкую, похожую на чешую камбалы, кожу. Заветный крючок немедленно вонзился мне в указательный палец, а Чаттерер отшатнулся.
-Я забрал свое, – прокомментировал я. Крючок смахивал на обручальное кольцо. Я ухмыльнулся данному сравнению.
Чаттерер потрогал шею, уставился на мою руку.
-Пинхэд? – полувопросительно.
Сноп искр, округлых капель крови – в стороны. Идти. Дальше. Вперед, назад, в мир людей, к Левиафану – подальше от Чаттерера, от его болезненно-притягательной гладкой кожи, от черного блеска облегающей «униформы», от видений.
Поздно. В битве с зеленой слизью его удержали крючья: я чувствал его до основания, ибо мое оружие – часть меня.
Я чувствовал, но забыл как называется это чувство…
-Пинхэд? – повторил он, и снова – вопросом. На один из вопросов я могу ответить.
Мой язык скользнул по металлическим скобам, по деснам Чаттерера – и его неизбывное щелканье приостановилось. Осторожнее, подумал я, только языком – не поранить его иглами.
Я не хотел причинять боль.
Вероятно, мы и впрямь потеряли себя.
Чаттерер полуоткрыл рот, позволяя собственному языку проникнуть за частокол зубов. Я поиграл с кончиком, переместился к клочьям губ, по-собачьи зализывая раны. Он уперся пятерней мне в плечо, порываясь оттолкнуть. А затем обнял обеими руками.
На ощупь Чаттерер словно свежая глина, и когда я стиснул его спину, образовались выемки, можно слепить что заблагорассудится – ныне я понимал Инженера, его агонию-наслаждение: преобразовывать наши тела, не имея возможности… продолжить. Я ослабил хватку, заглаживая глиняные углубления настолько ласково, насколько позволяло мое собственное искаженное тело, заостренные когти и злополучный крюк в фаланге.
Несколько игл все-таки вошли в его скулы, пара зацепилась за скобы, однако мы не торопились высвободиться. Соленый, чуть с гнилостным ароматом затонувших кораблей, привкус осел на моих губах. Его кровь. Кровь Чаттерера.
Стоило предать Левиафана за подобное… знание, отстраненно отметил я.
Чаттерер бережно гладил мое лицо – там, где иглы оставили место чему-то еще кроме боли.
-Пинхэд, - вопрос стал утверждением.
-Да. Я не жалею, что пошел с тобой. Я… рад этому, - прошептал я, сжимая сплетение иглы и скобы, своеобразный символ единения.
В стену вонзился тесак.
*
За первым тесаком последовал второй. Каменные своды взвизгнули, точно кто-то подбадривал новых врагов.
-Развлекаетесь? – скрежет ржавого рычага. Так говорит только Женщина. Следующий кинжал пригвоздил бы меня и Чаттерера наподобие герба, но мы нырнули вниз, черно-бело-багровым клубком покатились по гладкому булыжному полу. Чаттерер не желал отпускать меня - теперь «символ единения» обратился помехой. К тому же проклятый мальчишка повис на мне, словно детеныш кенгуру на матери.
-Отцепись, - прошипел я. Одновременно швырнул связкой крючьев наугад, даже не надеясь попасть в Женщину – и рванул иглу из виска, та обломилась с сухим хлопком.
(я не кукла крикнуть Женщине Левиафану Чаттерер доказал я доказал мы другое мы не…)
Кинжал распорол плечо, прибил к полу, прежде, чем я успел вскочить на изъеденные кислотой ноги. Я невольно скривился – не от боли, от бешенства. Левиафан сделал нас неуязвимыми только для оружия смертных.
Впрочем, наверняка Женщина исполняет приказ Левиафана. Ренегатов – ликвидировать.
Она приблизилась с медлительностью кобры:
-В мое время воины предавались любовным играм между собой, и это было в порядке вещей, - прохрипела она, покачивая миниатюрным копьем. Прижала острие к моей переносице, не давая оглянуться на Чаттерера… Где он?! – Но открывший Шкатулку, избранный Хозяином – отрекается от плоти своей, разве ты забыл, Пинхэд?
Я не ответил, никто и не ждал ответа – Женщина просто играла. Прежде – со смертными, ныне выпала добыча сладкая, как вино на губах возлюбленного. Ее ноздри расширились от возбуждения, хотя глаза были по-прежнему мертвенно-тусклыми, глаза снулой рыбы. Левиафан назначит ее генералом, мелькнуло где-то, где шипы горели свежей болью, откликнулось в плече. Я изогнулся. Силился вытолкнуть лезвие.
Чаттерер. Плевать – кто будет генералом, кто именно разорвет меня самого в клочья, я – имя боли, я и есть боль, - и потому должен избавить Чаттерера…
-Чаттерер! – Крючья метнулись из горла и открытых ран, меня тошнило крохотными рыболовными крючками. Женщина лениво отбилась от атаки.
-Мой генерал, - синие губы-моллюски изогнулись в ухмылке. – Я познаю тебя, твою плоть – но не так, как ты познал Чаттерера. Так, как это делаем мы…
-Отпусти… Чаттерера… - проговорил я.
-Отпустить? – ее рот приоткрылся, такой же багровый, как разрезанная гортань. – Вы оба предали хозяина. Левиафан карает за куда меньшие прегрешения.
Я медленно выкручивал кинжал из камня. Липкий от холодной крови рукав слышимо хлюпал – только бы она не замолкла и не услышала, но долго говорить ей тяжело, трахея вываливается…
-Я… я предал. Чаттерер не виновен. Я заставил его, - я запрокинул голову назад. Некоторые шипы проткнули череп насквозь. Чаттерер больше не найдет…безопасного…места…
Смешно…
Пришлось закрыть глаза. Кинжал скоблил кость. Кинжал расцветал.
-Мне нет дела, мой генерал, - равнодушно проговорила Женщина. – Левиафан приказал остановить вас…
Кинжал обогнул сухожилия. Время бросать камни и срывать цветы.
-Рабыня, - бросил я. – Была и осталась – рабыня… ты надеешься занять мое место, но ты никогда не сумеешь повелевать сенобитами…
Копье царапнуло переносицу. Меня можно уничтожить – именно так, превратить в ничто, это хуже смерти, хуже…всего…
Мертвенная пленка в зрачках Женщины растаяла. Жестом палача она взмахнула копьем.
Кинжал достиг верхней границы. Пора.
-Жалкая шлюха, - подытожил я, приукрашивая далекую от английского этикета фразу десятком цепей. Женщина взвизгнула почти фальцетом – несмотря на вырезанные голосовые связки: цепи обхватили ее гибкими осьминожьими щупальцами, побегами бамбука проросли из глаз, ушей и рта. Ныне она напоминала железный кокон.
Я перекинул злополучный кинжал из правой руки в левую, подобрал копье. Я не убил ее – только задержал на какое-то время. Не-время.
-Чаттерер! – заорал я.
Перезвон металла. Так звонят церковные колокола, если ты далеко от них. Тошнотворный звук. С детства ненавидел его.
-Чаттерер!
Он не сумеет откликнуться, если скрепить скобы, мрачно подумал я. Напряжение гудело и плыло серебристым ароматом.
Я замер в идиотской позе с копьем наперевес. «Что ты сделаешь _теперь_, генерал ада?»
Я оглянулся на Женщину. Она продиралась из импровизированного кокона. Махаон с черепами на крыльях.
-Будьте вы все прокляты, - дурацкая человеческая, слишком человеческая фраза.
-Чаттерер! – вновь позвал я, прислушиваясь телом и прибитой к нему одеждой, полосками крючьев и криками приговоренных жертв.
(слишком поздно коридоры ада безграничны)
Рванули за полу робы – и я едва не воткнул в источник рывка копье. Автоматически, но я бы пожалел о данной атаке.
Собака. Демонический пес Чаттерера.
Никогда не думал, что буду рад видеть эту тварь.
-Ищи, - приказал я. Пес махнул унизанным шипами хвостом и скользнул в переход, похожий на связку вырванных из брюшной полости кишок.
Могу ли я доверять псу-сенобиту? Он тоже креатура Левиафана – но опосредованная, Чаттерер сам создавал свою свору из подобранных кусков мертвечины.
Полагаю, при жизни Чаттерер просил родителей купить ему щенка.
Следовать за демонической собакой было нелегко – небольшая юркая тварь без труда проскальзывала там, где мне приходилось наклоняться и двигаться ползком. За спиной бряцали крючья.
Махаон, подумал я, она полетит за мной на костяных крыльях, но я успею раньше. Так надо.
Для чего-то же мы затеяли этот проклятый бунт!
Открытое пространство вывалилось с неожиданностью скелета из шкафа. Зал-пещера с колоннами-сталагмитами и старыми-добрыми кольями между порыжевших от крови камней. Обычный пейзаж.
Пес Чаттерера коротко взвизгнул.
«Жаль, что Чаттерер не пришил своему домашнему любимцу человечьи голосовые связки», подумал я. Внятная инструкция бы пригодилась.
-Чаттерер! – на его ответ я не надеялся. Пес поджал хвост и скулил, щерился тройным рядом клыков. Ряд сталагмитов тоже напоминал сомкнутую челюсть, и за ним я увидел что-то массивное, густо-синий блеск – вроде шкуры морского котика.
-Кто здесь?
Мог бы не спрашивать. Свою «команду» я узнаю, даже если мне вернут имя Элиотта Спенсера и вычеркнут память о пребывании в аду.
-Баттербол!
Грузная туша двигалась с неожиданной быстротой. Он держит кого-то, понял я, и дальше – в проеме между сталагмитными зарослями, рассмотрел картину в подробностях.
Баттербол зажал губами скобы Чаттерера, не давая ему издать и звука. Массивные руки – на пальцах выдраны ногти, вместо них вставлены серебристые чешуйки-пластины – сомкнулись вокруг Чаттерера мышеловкой.
Если бы лицо Чаттерера выражало хоть что-нибудь, готов поклясться – он бы шипел от злости, детской злости и обиды. «Отпусти меня, ты, жирный ублюдок!»
Забавно. Чаттерер и Баттербол прежде почти дружили, если можно так выразиться о сенобитах. Баттербол всегда был учителем новичков…кроме меня. Меня обучал сам Левиафан.
«Порядок превыше всего», запоминал я, и это было несложно – я привык в армии, мне легче чем кому-либо стать исполнителем чужой воли. Вероятно, потому Левиафан и оставил мне бОльшую часть личности.
Его ошибка.
Заштопанные черными нитками веки Баттербола очутились напротив моих глаз. Слепой или нет, он ориентируется не хуже.
-Отпусти его, - сказал я. – Тебе нужен я. Вернее, Левиафану.
Чаттерер изогнулся. По зубам струилась кровь.
Баттербол никак не среагировал на предложение. Его амбиции не распространяются ни на «править миром», ни на «стать генералом»; он доставит Чаттерера куда сказано – и мне лучше следовать.
Я ударил по соляному своду. Сталагмиты рассыпались с серебристым перезвоном, ало-коричневые челюсти ада, замороженная кровь. Кристаллическая пыль осела на плечах – моих, Чаттерера и Баттербола.
Я перегородил дорогу:
-Отдай его, - повторил я. – Это приказ.
Губы-могильные черви шевельнулись, натягивая «поводок». Из ушной раковины Чаттерера брызнула густая беловатая струя – видимо, скобы достигли мозга. Инженер продумал все варианты – даже такой…правда?
-Отдай! – отзвуки собственного хриплого голоса отзеркалились насмешливым хохотом.
Я кинулся на Баттербола, но меня отшвырнуло обратно.
Эхо. Я – только эхо.
Весь лабиринт…весь лабиринт – здесь, в этой пещере. Сталагмиты дрогнули, раздвигаясь. Левиафан, подумал я, он не только серебристо-черный кристалл, его изображают в виде исполинской морской твари… и сейчас мы во рту ее.
Я швырнул крючья – в «нёбо», в «десны», в «язык» пещеры. Баттербол заманил меня в ловушку. Нет, не Баттербол – проклятый мальчишка со сладкой кровью и влажно-гладкой кожей.
Что бы ни было. Что бы.
Я здесь, Чаттерер. Я пришел за тобой.
Куски окаменевшей крови катились ко мне, шурша, подобно стае крыс. Собственные цепи держали меня. Кровавые камни складывались в башню. Я буду соляным столпом, вроде жены Лота.
Я ведь тоже… оглянулся. В прошлое.
На Чаттерера.
Я еще видел их. Баттербол отдалялся с тошнотворной медлительностью, впрочем, без труда сдерживая мальчишку. Тот затихал.
Стоицизм редко свойственнен мальчишкам…
-Отпусти его! – вслед. Именно вслед; шейные позвонки хрустнули: что-то насильно повернуло мою голову в противоположную сторону.
Из знакомого полумрака, где меня вел пес Чаттерера, выступила Женщина. Больше всего она напоминала ветхое платье. Разлезется от дыхания, бесчисленные дыры настлались одна на другую, но ее это беспокоит не больше растекшейся туши.
-Я вернулась, мой генерал, - треугольный фрагмент трахеи выпал из раны. Она наступила на него. – Я не одна.
-Что за идиотское шоу? Зачем все эти спецэффекты? – я кивнул на сталагмиты. Перевернутыми песочными часами они катились ко мне, обволакивали пурпурным полпрозрачным маревом. Интересно, куда Баттербол уволок Чаттерера?
Проклятье, что они все хотят добиться этой игрой? Что я упаду на колени, раскаюсь и добровольно позволю обратить себя в ничто?
Я засмеялся. Женщина дернула голой надбровной дугой, изобразив недоумение:
-Тебе весело, мой генерал?
-Да, - ответил я. – Потому что испытания – это новый уровень познания. _Вы_ никогда бы не решились зайти так далеко…и вы еще осмеливаетесь называться сенобитами?
-Зайти далеко? – переспросила. Она явно ждала чего-то. Может, решения «свыше».
Я ухмыльнулся.
-Я познал Чаттерера – в библейском смысле. Я хочу познать самого Левиафана. Я выше, чем человек или демон, я…
-Твоя очередь! – визг разбил соль и цепи. Ультразвук.
Что…что это?
-О нет… - выдохнул я.
Левиафан безумен. Левиафан отпустил _всех_ жертв ада – ради того, чтобы они расправились со мной?
…и с Чаттерером?..
Мы стали важными персонами, мальчик.
Кровавый туман рассеялся. Я вновь заметил Чаттерера: теперь Баттербол удерживал его лишь спиралью отвертки в позвоночнике, Чаттерер покачивался, сантиметр за сантиметром снимая себя с прихотливого орудия пытки.
Крючья вонзились в заштопанные веки Баттербола. Он выпустил отвертку-спираль, и я заполучил Чаттерера.
-Ничего личного, - я слегка потянул цепи.
Правда, ничего личного. Глаза Батерболла я оставлю себе на память. Сувенирами. Говорят, они все еще _видят_...
*
Пустота была неожиданна. Шокировала. Я почему-то подумал о женщине, устроившей публичный стриптиз на площади – вокруг нее соберется толпа и пустота, похоть, насмешки и ненависть.
Я бы обрадовался сталагмитам, но вместо них зияло индиговое ничто. Чаттерер прижался ко мне, металлически прутья свешивались со скул, будто экзотические серьги.
-Твоя собака, - сказал я ему, вытягивая руку: атака не заставит себя ждать, нужно подготовиться. – Помогла. Когда все закончится, не забудь накормить ее получше.
Он невнятно хмыкнул. Что ж, я не умею ободрять, заражать оптимизмом и так далее.
Прости.
Послышался гул. Сначала негромкий, едва ли не мелодичный, он нарастал и нарастал. Я разобрал крики, бряцанье металла и… жужжание пчел.
-Демон! – из синей мглы выступила давешняя жертва. Женщину по-прежнему окружал рой африканских пчел. Она указывала на меня разбухшей от яда рукой, и вслед за ней показались другие.
Сначала я пытался считать. Десять, двадцать. Сколько их? Мои жертвы – мои и Чаттерера. Они двигались с тупой сокрушающей медлительностью асфальтовых катков.
Чаттерер приглушенно зарычал. Я плотнее прижал его к себе.
Пространство вымокло от капель крови и гноя, гангренозных выделений, спермы и слюны. Иные из жертв были обнажены в полном смысле – ни единого клочка кожи, иные лишь утыканы сотнями кинжалов. Крупный мужчина с эрегированным членом бился по правую руку от Чаттерера – даже теперь его преследовали болезненные эротические видения, где его ласкали десятки женщин, а затем откусывали член. Следом, широко расставив ноги, шагала темноволосая девушка, совсем юная, не старше пятнадцати лет, – казалось, что ног у нее три, во влагалище был вставлен раскаленный прут диаметром в мою руку.
Белесые глаза светились агонией и вожделением.
…Левиафан воистину безумен. Он отпустил их _всех_...
Я вложил в руку Чаттерера один из запасных кинжалов. Мы проиграли, но я не позволю, чтобы эти создания, обрекшие себя на муки ада, просто насладились местью «демону» и вернулись в персональные камеры пыток.
В конечном итоге, я ведь не приходил к ним сам. Меня _призывали_. А Чаттерер и вовсе лишь исполнял приказы.
-Ты насладишься, демон, - повторяла Пчелиная Матка. – Ты насладишься-а…!
Они кинулись одновременно.
Конечно, мы были готовы. Конечно, мы знали, что сражаться бесполезно: их не просто _больше_, их сотни, ими руководит Левиафан. Хотелось лишь продержаться подольше.
На Чаттерера навалился мужчина-сластолюбец, и Чаттерер навеки прекратил его страдания – располосовал от груди вниз. Разделенный надвое половой орган расклеился, похожий на надрезанный хот-дог. Я в свою очередь разделался с трехногой.
-Насладишься, насладишься, - пчелы и «зомби» жужжали над ухом, пока я вырывал очередную грудную клетку, а Чаттерер – срубал головы.
Я невольно любовался им. Искалеченный до того предела, когда увечья перестают быть сенобитской «атрибутикой», он двигался с прежней ловкостью. И яростью. Первобытной яростью.
Синоним начала. Пробуждения.
Я думал о саженцах черных роз, бархатных роз, обагренных кровью. Я не видел тех, с кем сражался – нет их, они лишь призраки прошлого, бессильная злоба Левиафана. Сумасшедшее божество вздумало разделаться с нами, но что он тем докажет?
То, что испугался бывшего солдата и бывшего мальчишку?
Я смеялся.
Чаттерер оглянулся на меня, недоуменно дернул плечом, из которого торчал чей-то стальной коготь и кусок вывороченного мяса, а потом задергался в судорогах – его аналоге смеха.
-Будьте прокля-аты! – гудение пчел и приглушенные стоны. - Ты познаешьтыпознаешьсполнатыпознаешь…
Заело, устало отметил я.
Кольцо воспаленной плоти тянуло рваные нити-волокна. Разрубленные в куски, жертвы наши по-прежнему двигались, из вспоротых животов алыми кобрами протянулись кишки.
Осьминоги, подумал я, они похожи на осьминогов.
Я взял Чаттерера за руку. Он на секунду прижался ко мне кровоточащим лбом.
-Так надо, - ответил я ему.
В тяжком скрипе железа я распознал ответ:
-Вырви…мне глаза, Пинхэд. Я не хочу…видеть. Как они… завершат с нами. С тобой.
Кольца плоти почти касались наших тел. Я сознавал, что за этим пределом нет ничего, и почти жаждал этого.
Мы вдвоем. Я и Чаттерер. Даже там…
Все возможно. Надежду оставляют у входа в ад, но не у выхода из него.
Я кивнул и направил крючья на его и свое лицо. Мысль о том, что нас свяжет единая цепь, сомкнет плотнее, чем сиамских близнецов, откликалась дрожью и тихим позвякиванием.
С черной розы опадут лепестки, и сырая почва примет их.
Так нужно.
- Чаттерер. Просто чтобы ты знал. Я не жалею.
Кольца больше не было – мы стали частью омерзительной осьминожьей массы. «Тыпознаешь», вопила женщина-пчела, и я признал ее правоту. Познаю. А ты – нет…
Я не обменялся бы с тобой участью, так или иначе.
Чаттерер коротко всхлипнул. Он ждал темноты, я ждал так же.
Мы дождались.
*
…Но ощущения знакомы. Где-то на уровне бессознательного, на уровне архетипов. Сродни материнской утробе.
«Где я… и где Чаттерер?»
Рождены заново? Кто-то – бог или Левиафан – взялись переписать наши книги судеб?
-Где я? – вслух задал вопрос.
-В НАЧАЛЕ ПУТИ, - ответ был повсюду. Слепящий свет из анти-лучей тьмы. Голос Левиафана. Понимание.
Шкатулка, одними губами выговорил я, это снова Шкатулка Трансформации.
Второе рождение… о да. Моя интуиция меня не подвела и на сей раз.
-Где Чаттерер?
-В НАЧАЛЕ ПУТИ, - повторил Левиафан, от его голоса хотелось рвать себя в клочья от экстаза и страданий. Он задумал сенобитов как пророков своих, навеки…прикованных к Откровению, мелькнула мысль. Прикованных. Вот именно.
Я опустился на одно колено. В тесноте Шкатулки это было нелегко, особенно с моим ростом, но этикет превыше всего. Особенно когда ты бунтовщик.
-Ты не ждешь исповеди, владыка, - последнее слово царапнуло язык. Точно пчела. – Тебе ведомо все, и на все – воля твоя.
«Уничтожить? Покарать… это логично. Так поступил бы я с непокорными. Стереть в ничто».
-ВЫ ХОТЕЛИ ЗНАТЬ ПРАВДУ, ДЕТИ МОИ, - голос покрывал меня инеем. Я запрокинул голову назад, жмурясь от черного антисвета. Из медных стен Шкатулки торчали кинжалы, а потоки лучей стекали с лезвий, подобно густому черному яду.
-Это так. Правду о нас…и… другое, - скрываться от Левиафана бессмысленно. Кажется, я уже говорил, что не собираюсь повторять ошибку Адама.
Про крючок в горле Чаттерера моему Богу известно, и я не стыжусь своей наготы
-ГОТОВ ЛИ ТЫ ЗАПЛАТИТЬ?
Готов ли я? Странный вопрос. Разве мы _уже_ не оплатили сполна. Или мне огласить весь список испытаний?
-Да.
Потолок Шкатулки Трансформации был прозрачным, и я мог обозревать весь Лабиринт. Левиафан проникал в каждый закоулок. Поверхность черно-серебристого ромба казалась гладкой, и сам он - хрупким, как богемское стекло. Интересно, касался ли кто-нибудь _самого_ Левиафана, мелькнул крамольный вопрос, но я не стал задавать его. Это не моя история.
Чаттерер близко. Я чувствовал его. Цепи… наверное, я все-таки успел выстрелить, прежде чем Левиафан промотал запись на пленке назад; мы – одно целое.
Сиамские близнецы.
Я не возражал.
Я вновь окликнул его, пока тяжелые капли черно-ртутного света выжигали пространство, пока Лабиринт покрывался полосами, морской рябью, и прозрачность дна/потолка исчезала…
Я звал.
Он откликнулся.
*
Меня невозможно удивить сменой пространства, реальность – зыбкая парадигма, и я привык к этому. Я ступил в новые декорации, лишь отметив их схожесть с миром людей.
Ностальгия, черт возьми. Мы приходили вчетвером к очередному обладателю Шкатулки. Я входил последним – как и полагается Судие. Я зачитывал приговор.
Чаттерер, обычно, был исполнителем.
Зачем Левиафан привел меня… нас… сюда теперь? Он обещал дать ответ, однако в человеческом измерении знания не больше, чем в обезьяннике. Или даже меньше.
Я оглядывался.
Комната казалась смутно знакомой. Высокие потолки, распахнутые настежь окна с занавесками цвета лепестков ромашки, брызги солнца за окном. Солнца было много – слишком много, так же и в интерьере комнаты. Мебель светлого дерева – довольно узкая кровать, невысокий стол, несколько стульев, комод. Яркие картинки на стенах и игрушки на полу.
Детская, вспомнил я. Это детская. Отлично, но при чем тут я?
Дверь открылась, в комнату вошел ребенок. Мальчишка лет двенадцати.
Я почувствовал, что хочу сглотнуть. Или задержать дыхание – как там принято в критических ситуациях, когда _понимаешь_ , наконец-то до конца понимаешь, что с тобой происходит.
К сожалению, я забыл каково это – дышать. Посему я лишь смотрел на ребенка – яркие голубые глаза, вздернутый нос и льняные волосы, строгий костюм намекает на то, что он только что вернулся из школы. И, скорее всего, терпеть не может учительницу по географии.
Я смотрел на него, я понимал. Не двигался – снова, совсем как в катакомбах Ада позволял _ему_ вести…
Ну же, скажи что-нибудь. Ты ведь тоже смотришь на меня – без страха, но отзеркаливая гримасу _узнавания_.
Голубые глаза, я забыл какого они у тебя цвета. Спасибо что напомнили.
Он шагнул ближе, сжимая пухлые розовые губы в ниточку. На шее билась синяя жилка, светлая кожа выглядела полупрозрачной, а тело – неестественно-хрупким. Я привык к нему другому… я видел его _таким_ минут пять, не более.
Остерегайся игрушек, хотелось сказать ему, но я молчал.
Ну же, хоть слово… что я должен делать теперь? В конце пути?
Забрать тебя снова, сделать вид, что ничего не произошло? Добренький Левиафан разрешил засветить дагерротипы, прокрутить стрелки назад, далее по списку – не смешите, Левиафан намеревался ответить…и _наказать_, конечно.
Какой смысл был спускать на нас всю адскую свору, если ответ… здесь. У мальчишки с мягкими волосами. У не-Чаттерера.
Он сел на кровать, он смотрел сквозь меня, мудрыми неподвижными глазами древней рептилии, он извлек из кармана Шкатулку. Золоченый куб упал на пол с гулким стуком и полилась мелодия.
- Ты снова хочешь забрать меня? – спросил не-Чаттерер. – Во второй раз?
Да. Я должен.
(и ты будешь со мной)
Нет. Не хочу.
(зачем ты открыл Шкатулку… вторично!? Ты настолько глуп?!)
- Ни слова о долге, Элиот, - он назвал меня по имени; я качнул головой вбок. Тело ребенка – неискалеченное, свежее, точно горячий рождественский пирог. Кому-то следует взрезать. Разум у него уже Чаттерера, существа из ада. – _Меня_ Левиафан отпустил, - он ухмыльнулся, - считай, что я неподсуден по возрасту. Как тебе это, Элиот?
Что…что.. о чем он? Левиафан обещал дать ответы, но не…
Отпустить?
С пальцев моих свисали и бряцали крючья. Я тупо взирал на мальчишку.
Это… это не ответ. Это ложь. Я согласен заплатить, я поставил подпись в сделке - второй сделке с дьяволом, но меня обманули…забирают оплату, Чаттерера…
(отпусти и никогда не увидишь вновь)
…ничего не давая взамен.
- Как это ничего? – он вновь ухмыльнулся, заголил ровные белые зубы; в тот момент безумно смахивал на свою преображенную форму. Так недостает скоб. – Ты ничего не понял?
Чаттерер подобрал Шкатулку. Оттуда выпростался миниатюрный крючок, заполз под ноготь, словно кусучий муравей.
- Ты ничего не понял… тогда позволь разъяснить. Каждый из нас избран, но не Левиафаном, а тем, кто жаждет держать возле себя. Создает из лоскутов не игрушку, но равного – или почти равного – себе. Согласись, быть _частью_ лучше, чем жертвой. Ты выбрал меня.
- Стой! Ты лжешь! – заорал я, - Меня никто не выбирал… и как же Женщина, Батерболл, остальные? Кто «создал» их?!
- Это не твоя история, Элиот, - голос его делался глубоким, слепящим – Левиафан рек его устами, и фигура мальчишки рассеивалась от света Шкатулки, словно тень в полдень, - были те, кто нуждался в них. Но позже забыл это, забыли и они… так случается _всегда_, в аду не нужна память о человеческих чувствах. Вспоминают лишь являясь к любимым, к тем, кого мог бы полюбить… Реальностей много, время и пространство – всего лишь пара игральных кубиков. И ты помнил, когда пришел ко мне. А позже вычеркнул, и я остался для тебя лишь «Чаттерером»... Не так ли, Элиот?
- Кто ты? – задал я единственный вопрос.
Ребенок положил мне под ноги Шкатулку, а сам отступил – бесплотный, прозрачный, но волосы его трепетали плавленым золотом, и я мог уловить биенье его сердца, маленького пурпурного сердца... надлежит рвануть крючьями, мой долг, пока я не помню _кто он_, вдруг не сумею второй раз?
Я не бунтовщик более, тем паче – не Пинхэд.
Я Элиот Спенсер. Шкатулке так и не удалось до конца изменить меня.
Ну же, мальчик. Чаттерер. Левиафан.
Говори.
(я потерял все я заплатил что далее?)
- Я твой сын, - просто сказал он.
Я улыбнулся. Без удивления, чего еще ждать? Достойная забава, подсунуть мне собственного сына в качестве жертвы… разве я мог просто приговорить его? Левиафан, а я не подозревал, что в аду демократия и ты позволяешь нам самим _выбирать_.
Впрочем, почему нет? Собственный ад получает всякий, и кто знает, не было бы Чаттереру (не Чаттереру, моему сыну) легче томиться в клетке… но не убивать самому?
Я подумал о крючке в его подбородке. Меня тянуло… физически, не по-отцовски, к собственному сыну, память (Левиафан? Удобнее всего свалить на него!) веселилась неплохо.
Что ж, теперь я предупрежден. Ради не-инцеста стоило пройти весь путь.
Спокойствие простиралось ровными бледными волнами, бессветием-лучами, и мне хотелось лишь вернуться к старту. Зря мы затеяли все это… да. Теперь я жалею.
- Ты отпускаешь меня, отец? – произнес не-Чаттерер, доверчиво, во влажных его склерах блестела пленка слез, он хлюпнул носом. – Пожалуйста… мне очень жаль, что ты стал _этим_, но я не хочу. Прошу тебя, отпусти… отпусти меня…
Я молчал.
Я не двигался.
- Левиафан дал мне второй шанс, мне и тебе, оказал великую честь… - и вдруг его тон сорвался на детский, жалобный. Настоящий. - Пожалуйста… пожалуйста, не возвращай меня _туда_... папа.
(будьтевывсепрокляты)
Я ударил.
Крючья пробили тонкую кожу, расплескали кровь и брызги мяса. Железо пробило его ладони и предплечья, отчего Чаттерер (мой сын, мой сын…) напоминал распятого Иисуса, я потянул цепи, и плоть поползла далее, полосками-лентами, багряная и пронзительная, как его крик.
-Нееет, папаааа, нееееет….
Молчи! Молчи! Не хочу ничего слышать, в первый раз было так же, я не хочу _слышать_...
Я оборвал его губы, словно маковые лепестки, и сок их пролился на теплый пол детской. Теперь он кричал неразборчиво, а обнаженные багряные зубы и десны скалились, как у настоящего Чаттерера.
Меня тянуло отвернуться – хотя бы не смотреть в лицо, на руки с дырами-стигматами, на исполосованное тело, но не в лицо, не…
Я удержался.
(я должен… остаться)
(мы)
Я понимал смысл всего этого: каждый из нас обречен на ужаснейшие из страданий, строго индивидуальные, выделанные искусно, словно костюм у дизайнера высокой моды, а физическая боль – малая их часть, и ныне не достанется мне сладкого напитка из вод Леты…
Я попаду в персональный ад.
Я буду помнить.
Бунт закончен, Левиафан…и я остаюсь.
- Мы идем домой, сын, - сказал я.
*
Никто, ни один из нас, не знает, почему был избран…
