Они оказались в Визжащей хижине. Вся мебель в пыльной комнате была разломана на части какой-то неведомой свирепой силой, и Драко почувствовал, как по спине побежали мурашки. Он больше не боялся призраков, но на всякий случай решил держать палочку наготове.
— Ты понимаешь, что никаких привидений тут на самом деле нет?
— Есть, нет — какая разница? — ответил он. — Из всех мест, куда мы могли аппарировать, это — самое надежное: некому подслушивать и подглядывать. Я сделал расчеты.
Он не преувеличил: он даже прикинул, какова вероятность, что в том или ином месте появятся посторонние. Каким-то образом за прошедшие годы Драко успел превратиться в настоящего параноика. Проверив уже установленные магические запоры, он наложил заглушающее заклятье. Потом на всякий случай еще раз внимательно осмотрел комнату, достал из-под мантии толстый сверток и вручил его Гермионе. Та опустилась на пол и разложила вокруг себя листы пергамента.
— Про Шеклболта есть? — спросила она, проглядев первую страницу.
— Про работу на Орден и Министерство в девяносто седьмом. Не больше, чем про других авроров, и ни слова про связь с Пожирателями.
Слава Мерлину, Шеклболт был не причем, иначе Драко пришлось бы уничтожать письменные доказательства. Обвинение министра Магии в военных преступлениях десятилетней давности могло иметь два последствия, и оба были хуже.
Первый вариант: Шеклболт слетает с поста и его заменяет кто-то другой. В результате начинается жуткая неразбериха, особенно если вместе с министром слетят главы департаментов.
Или второй вариант: Доказательств мало, все было давно, так что Шеклболт выкарабкивается и сохраняет свой пост. Поздравляем, Драко, у тебя появился новый могущественный враг!
— Или на него больше ничего не накопали, или не поняли, насколько он важен, — продолжил он. — Должно быть, неплохо знал свое дело.
— Ему не было равных, — сказала Гермиона.
Закончив чтение, она аккуратной пачкой сложила листы на коленях. Драко так нервничал, что сидеть был не в состоянии. Он метался по комнате, благо места хватало.
— Самое главное: кто-нибудь еще это знает? — спросила она.
— Среди живых — нет.
— Уверен?
— Да. Отец пытается добраться до документов, но на это нужно время. И он понятия не имеет, что в них.
— Хм-м. А есть доказательства, что все написанное — правда?
— Да, — коротко ответил он. Ему не хотелось напоминать ей, что, как бывший Пожиратель Смерти, он очень неплохо разбирается в таких вопросах.
— Можешь описать, какого рода доказательства?
Драко чуть не расхохотался. И это не была в чистом виде нервная реакция: Гермиона произнесла фразу прямо по учебнику для юристов из Департамента охраны магического правопорядка.
— Колдографии и подписанные заявления, — сказал он.
У нее загорелись глаза. Потом она их решительно сузила.
— Опиши колдографии, — распорядилась она.
Он отвел глаза. Он сам впутался в эту историю, и сейчас ему приходилось туго. Каким дураком он был месяц назад, когда считал, что для счастья достаточно достичь пары простеньких целей! Теперь у него была работа, больше, чем три друга, и все, чего он добился — приглашения начать жить.
— Самые разные, — начал он после напряженного молчания. — У каждого из чиновников — свой пакет, где снято, как они нарушают закон, или делают что-то непристойное. Есть такие, о которых я и не подозревал: всякого, кто в чем-то помог Повелителю, снимали каждый год. Пожирателей — как они получают Метку и на собраниях. Соглядатаев и сторонников — с Беллатрикс, Петтигрю или Яксли. Все трое мертвы, и, поскольку сторонники Повелителя никогда не смотрят прямо в камеру, я практически уверен, что никто не подозревает, какие против них есть свидетельства.
— Это зависит от того, кто снимал, — возразила Гермиона.
Конечно!
— Я не знаю, кто, — признал он. — Сам Повелитель не то, чтобы увлекался колдографией.
Он попытался вспомнить, как выглядели фото. Яксли смотрел прямо в объектив. У Петтигрю был напуганный вид. Но у него всегда был напуганный вид, так что это было нормально. Беллатрикс подмигивала, восторженно улыбалась, демонстрируя все свои зубы, и беспечно покачивала головой из стороны в сторону.
Сначала он решил, что они снимали друг друга, но вряд ли его тетушка стала бы устраивать целое представление и улыбаться двум другим слугам Повелителя. С другой стороны, вряд ли всех снимал один и тот же человек. Возможно, у каждого был свой собственный фотограф, с которым они всегда работали вместе, и что все трое не подозревали о существовании друг друга.
— Тогда нам придется исходить из предположения, что о колдографиях знает кто-то еще, — заметила Гермиона. — А кто, по-твоему, мог делать снимки для шантажа?
— Они из самых разных источников.
— Тогда от этого толку мало. Может, есть что-то необычное? Ну, знаешь, колдографии, которые ты не ожидал увидеть, или наоборот — ожидал, а их не оказалось, или какие-то странности?
Он не собирался ей говорить, но самыми неожиданными оказались его собственные изображения: на них можно было разобрать либо лицо, либо Метку, но не то, и другое вместе. Колдография, на которой Драко получал Метку, оказалась настолько неудачной, что он не понимал, как Повелитель вообще такое допустил: она была сделана до того, как Метка проступила на руке, лицо попало в густую тень, а изображение выглядело размытым.
Размытые колдографии производили странное впечатление: возникало ощущение, что происходит землетрясение, столько усилий приходилось прилагать тем, кто на них изображен, чтобы сохранять равновесие. Но плохое качество снимка могло означать всего лишь, что высокопоставленному Пожирателю Смерти, который стоял за камерой, было наплевать на Драко. Это не вело никуда. И, главное, не имело смысла, потому что Драко получил Метку. Достаточно было закатать ему рукав и проверить.
Каждый раз, принимая ванну, Драко разглядывал Метку и размышлял о том, насколько нелепо и по-дурацки все было задумано. Не скрыть, не изменить, не уничтожить. И в первого взгляда видно, что в разработке не принимал участия профессиональный дизайнер.
Каждое утро он задавал себе вопрос: «Зачем? Ну, зачем понадобилось делать ее такой вызывающе безвкусной?»
С тех пор, как Повелитель погиб, Метка стала выцветать, но наложенное заклятье оказалось настолько прочным, что она все еще была видна с десятка футов.
— Нет. Ничего необычного, — солгал он.
— Ладно. Мне надо просмотреть твои заметки более основательно, хотя я уже вижу связь с тем, что нашла сама. Можно мне снять копию?
Она собирается стащить у него документы и использовать для того, чтобы ее убили и все рухнуло. До нее вообще не дошло, для чего они встречались!
— Нет. Я показал их тебе для того, чтобы ты поняла, во что впуталась. Использовать их нельзя.
Она бросила на него свой излюбленный «ну, ты и идиот» взгляд.
— Конечно, можно. Ты же не думаешь, что я все брошу из-за того, что самые мои фантастические подозрения подтвердились?
— У тебя нет доказательств, — сказал он, нагнулся и забрал пачку пергамента.
Она поднялась на ноги и уставилась на него.
— Знаешь что, Малфой? На секунду мне показалось, что тебя действительно что-то волнует, кроме себя самого. Не поверишь, я действительно вообразила было, что ты решил мне помочь, потому что это правильно. Ну, я и дура!
Под ее взглядом он почувствовал себя ничтожеством.
Драко опустил глаза на заметки, которые сжимал в руке, стараясь не думать о том, что она сказала, и напоминая себе, что так будет ей же лучше. И всем лучше. Она стояла прямо напротив, и он чувствовал, как струится по ее телу бешеная сила жизни.
— Если никто не хочет мне помочь, я все сделаю сама, но вы, трусы, пожалеете, если у меня не получится. Радуйся, что успел прочитать маггловские книги, пока была такая возможность, — добавила она.
Драко понял: она рассчитывает, что он поддастся на эту уловку. Он не собирался, но все равно вспомнил о Монтэге: о Монтэге и Грейнджере, которые в самом конце доблестно делают шаг в сторону бесплодного будущего. Он знал, что если бы кто-то вмешался раньше, у них было бы больше надежды.
— Ты о чем? — спросил он.
— Ты что, совсем газет не читаешь?
Не то, чтобы совсем: он просматривал спортивный раздел и разглядывал картинки. Но ему не было необходимости отвечать, потому что она снова на него накинулась:
— Не понимаешь, что происходит? Как ты можешь…
— Ладно, хватит, — произнес он сквозь стиснутые зубы. — Говори уже, что собиралась, раз это так важно.
— С чего начать? С Битвы при Хогвартсе? — спросила она, но он пропустил насмешку мимо ушей.
— Точно. И ограничься основными фактами, если сможешь.
Она вздохнула и провела кончиками пальцев по лбу. Она завладела его вниманием и не собиралась упускать из-за гнева.
— Отлично, — бросила она. — Начнем с самого начала. Волдеморт потерпел поражение. Об этом ты, надеюсь, слышал?
Он предпочел проигнорировать этот выпад, с каменным лицом уставившись ей куда-то в левое плечо.
Она заговорила снова:
— Члены Ордена заняли высокие посты в Министерстве. За следующие два года нам удалось добиться очень многого, потом прогресс замедлился, а потом и вовсе остановился. Некоторым было вполне достаточно того, чего мы уже достигли. И тут им стали предлагать уйти в отставку с высокой пенсией, или в долгий отпуск. Причем их никем не заменяли: их должности просто ликвидировались. И никто, кроме меня, не видел в этом ничего особенного. Все считали, что у меня мания преследования.
Как раз тогда повысился интерес к маггловской культуре. Я заметила, что кое-кому из старого министерского начальства это не нравится, но, к моему удивлению, они и не думали вмешиваться. Прошло еще немного времени, и я стала рвать на себе волосы, пытаясь пробить хотя бы крохотное изменение в законодательство.
Она замолчала, а затем решительно продолжила:
— Полгода назад у Гарри родилась дочь, и под этим предлогом он ушел в отставку. На самом деле он устал. Рон ушел задолго до этого: он один из первых, кто воспользовался пенсией для героев. Пока рядом был Гарри, казалось, не все потеряно, но когда он ушел, я оглянулась по сторонам и поняла, что, кроме меня и Шеклболта, членов Ордена в Министерстве не осталось. Они применили коварный ход: подбирались к нашим измученным ветеранам и шептали им, что пора отдохнуть. «Вам так тяжело пришлось, и вы так молоды. Почему бы не сделать передышку? Вы ее заработали».
А потом меня назначили главой нового Департамента внутренних реформ. По любезной рекомендации Джона Доулиша. Он говорил об этом, словно оказал мне огромную услугу. Меня в жизни так не оскорбляли! Они вообразили, что я не догадываюсь, к чему клонится дело…
Она остановилась, несколько раз глубоко вздохнула, и, взяв себя в руки, продолжила:
— А потом распустили мой Департамент и уволили всех, кто был как-то связан с реформами. Я подозреваю, что они собираются полностью сдать назад. Уже началась кампания против маггловского влияния. Отдел по неправомерному использованию маггловских артефактов все время напоминает людям, что маггловские книги — это просто сляпанные дикарями безделушки, и их не стоит принимать всерьез. Я думаю, что еще немного, и они исчезнут с полок, особенно книги вроде тех, что я тебе дала. И можешь мне поверить, я оценила иронию ситуации, — добавила она с невеселой улыбкой. — Ужасно, да? Я тоже виновата. В первые годы мы позволили усыпить себя чувством ложной безопасности. Так хотелось верить, что страшное позади, а когда мы пришли в себя, все уже было наготове, чтобы от нас избавиться.
Она остановилась. Воцарилось молчание. Хотя почти все, что она сказала, оказалось для Драко новостью, утешить ее было нечем. У него всегда было впечатление, что членам Ордена положено быть храбрыми, верными и все в таком же бессмысленном роде. На практике понадобилось совсем немного лести и пара дней на пляже, чтобы подкупить их, как и всех остальных.
С другой стороны, Драко сознавал, что за всю свою жизнь не сделал ничего достойного, и в глубине души ее речь его тронула. Он ясно видел, какой перед ним выбор. Перед ним сияло то самое важное, к чему он стремился. Достаточно руку протянуть. Или снова залечь в кровать. Интересно, родился он трусом или его таким воспитали? В любом случае он был в ужасе.
— Можешь снять копию, — сказал он. — Но колдографии и остальные документы я тебе не отдам. Если захочешь их использовать, сначала спросишь у меня разрешения.
Она улыбнулась. Худшее было позади. Она забрала у него заметки и взмахнула палочкой, чтобы сделать копию. Потом вернула оригиналы. Она стояла и смотрела на него так, словно он был в кафе за стойкой.
— Спасибо, Малфой. Никогда не думала, что скажу тебе такое, но ты сделал доброе дело. И никогда не думала, что скажу еще кое-что: можешь мне помогать, если хочешь.
Она, похоже, закончила, но потом открыла рот и выплеснула еще поток слов:
— Послушай, ты мне рассказал обо всей этой дряни, так что будет честно, если я тебе тоже кое-что расскажу. Я приходила в «Ворон» из-за тебя. Все остальные выгорели дотла, стали робкими, а в тебе еще теплится жизнь. Когда повторяешь такое вслух, звучит на редкость глупо, но когда мы с тобой схватились в первый раз, во мне словно искра вспыхнула. Забавно, что ты собирался меня остановить, учитывая, что я взялась за книгу только благодаря тебе. Если бы не ты, я бы, наверно, подняла руки и сдалась.
— Не думаю, — ответил он. — И не думаю, что и дальше буду тебе помогать.
— Посмотрим. Нельзя сказать, что перед тобой последний шанс сделать что-то полезное, но для начала неплохо.
Когда он больше не смог смотреть ей в глаза, он аппарировал.
**********
В Маноре Драко занялся любимым делом: погрузился в тоску.
Он оказался по уши в дерьме, и чем больше об этом думал, тем яснее понимал, что всему виной Гермиона. Например, не прочитай он ее книгу, ему бы в голову не пришло любезничать с Гулли, и та бы никогда не рассказала, что отцу понадобились бумаги Повелителя, и никто бы ни о чем не догадался, пока не стало бы слишком поздно.
Такое ощущение, что у Гермионы имелась собственная разновидность магии, помогавшая навязывать свою правильность окружающим без их согласия. Может, она давала ему свои дурацкие книги для того, чтобы в нем проснулась решимость и долго дремавшая (и чисто гипотетическая) смелость. Так вот, это не сработает!
Как он мог бы сообразить и сам, идея запугать Гермиону ради ее же безопасности провалилась, так что теперь ему надо было как можно быстрее и с наименьшими потерями выбираться из дерьма. Когда она попросит колдографии, он их отдаст, но больше связываться не будет. А самое главное, пора кончать с нелепой влюбленностью! Пока они разговаривали, он все время помнил, что влюблен, лишаясь способности складывать грамматически правильные фразы, и это никуда не годилось. Но прежде чем окончательно выкинуть всю историю из головы, ему надо было проверить отцовский кабинет.
Осторожно заглянув в комнату, он с облегчением убедился, что шкатулка на месте. Он двинулся внутрь, чтобы проверить, не нарушены ли защитные чары, как вдруг из-за книжных полок на него полетел маленький снаряд. Он нырнул под отцовский стол.
— Добрый день, хозяин! — приветствовал его снаряд, словно в прыжках под мебель не было ровно ничего необычного. — Гулли ждать и смотреть, и она рада сказать, что у хозяина Люциуса не получаться открыть коробку.
Он медленно выдохнул и вылез из-под стола.
— Что он делал?
— Хозяин Люциус кидать заклятья, как хозяин Драко делать вчера, но он кричать так громко, что уши Гулли до сих пор болеть. Он бросать много заклятий и сильно расстраиваться. Потом хозяин Люциус стучать кулаком по столу.
Рассказывая, Гулли махала кулачками и топала ножками, изображая одну из отцовских истерик. По мнению Драко, получалось довольно точно.
— Потом он уйти, но Гулли думать, что он вернуться.
— Я тоже так думаю. Тебе лучше договориться с другими домовиками, чтобы в кабинете все время кто-то был. Когда отец сделает следующую попытку, сообщи мне.
Он наложил на шкатулку проверочное заклятье. Колдовские щиты были не тронуты, как он и ожидал. Если уж Повелитель накладывал чары, эти чары оставались навсегда.
Гулли снова притаилась за полками, а Драко отправился обедать и читать «Ежедневный пророк» куда внимательнее, чем обычно. На второй странице обнаружилась длинная статья о важности магической культуры. Автор выражал сожаления, что волшебников «позволили себя увлечь» маггловскими развлечениями (особенно музыкой и книгами), и утратили интерес к собственному миру. Драко отложил газету и хмуро посмотрел на нетронутую еду на тарелке.
Он понимал, что статья имеет прямое отношение ко всему, что происходит, но он уже решил, что его это не касается. Он свое дело сделал, остальным пусть занимается Гермиона. Нельзя сказать, чтобы магглы его хоть как-то волновали. Интерес к ним появился у него совсем недавно, если это можно было назвать интересом, так что от него не составит труда избавиться.
— Мне плевать на магглов, — громко заявил он пустой столовой, на случай, если это поможет. — И на грязнокровок тоже плевать.
Слово прозвучало как-то непривычно: захотелось пойти и почистить зубы. Он отпил тыквенного сока и прополоскал рот. Абраксас Малфой горячо согласился с ним со своего портрета, и Драко поморщился. Дед был самым мерзким человеком, какого ему довелось знать. Конечно, у Драко имелся большой выбор: Беллатрикс была самой невменяемой, Повелитель — самым безжалостным, Фенрир Грейбек — самым опасным, а отец — самым властным. Насколько было известно Драко, дед никого не убивал и не пытал. Он был самым обычным мерзавцем, который изводил всех, до кого мог дотянуться, и Драко его ненавидел. А теперь они сошлись во мнении о том, кого еще следует ненавидеть.
Как человек, которому люди в высшей степени безразличны, Драко знал, что заботиться о ком-то опасно. Начнешь, и уже не остановишься: нельзя заставить себе не переживать о человеке, даже если очень хочется, потому что ты все равно о нем думаешь, а это первое проявление заботы.
Единственный выход — полностью выкинуть человека из головы, но тогда надо решить, чем занять эту голову в обозримом будущем. Интересно, если думаешь, о чем бы подумать, считается ли, что при этом думаешь о том самом человеке? Тут Драко сообразил, что думает, стоит ли думать о том, о чем думать. Ситуация явно выходила из-под контроля.
Для того, чтобы отвлечься, он решил перед работой заглянуть в дисковую лавку. Ему наконец-то начала приедаться первый диск, и самое время было обзавестись новым. Он вспомнил про обед, заставил себя проглотить несколько больших кусков, и отправился камином в «Дырявый котел».
В пабе все было как обычно: люди ели и смеялись. Не может быть, чтобы все было настолько плохо, когда все счастливы! Драко двинулся по солнечной улице. Погода стояла отличная, он улыбался, наслаждаясь вновь приобретенным расположением к людям, и большинство прохожих улыбались в ответ. Все будет отлично, главное — не совать нос в чужие дела.
Он зашел в «Подвал» и оглянулся по сторонам. В лавке не было ни одного посетителя. Из-за стойки появился Тремлетт.
— А, старый знакомый! Рад тебя видеть, приятель! — сказал он, хлопая Драко по спине.
— Я тут записал, какие песни мне нравятся. Можете подобрать что-то в этом роде? — спросил тот, вручая Тремлетту список.
— Само собой. У тебя хороший вкус, парень, очень хороший вкус.
Драко в ожидании бесцельно побродил по лавке. Тремлетт вернулся с большой стопкой дисков. На этот раз это были не самодельные сборники, а самые настоящие маггловские диски с настоящими рисунками на обложках.
— Что-то многовато, — заметил Драко, принимая стопку.
— Тебе понравится, — заверил его Тремлетт, и это, скорее всего, было правдой.
— Ладно, беру все, — сказал Драко. Они двинулись к стойке, и Тремлетт принялся составлять счет.
— Такому постоянному покупателю, как ты, положена скидка, — Тремлетт подмигнул, произнося эту фразу, но все равно она прозвучала странно.
— Я здесь всего второй раз, — указал Драко, и на минуту на лице Тремлетта проступило смущение.
— Помню, — поправился он с легким смешком, — но, спорим, не последний.
Драко снова оглядел пустую лавку и напомнил себе, что ему дела нет, почему внезапно прекратилась процветающая торговля. Может, стареющий популярный музыкант — не самый подходящий хозяин для лавки.
— Да, — согласился он, стараясь забыть неприятное чувство. — Я вернусь.
Тремлетт с явным облегчением сложил диски в сумку.
По дороге на работу он размышлял о голубых небесах, птичках, красивых женщинах, спортивных метлах и совиной почте. Существовало множество вещей, о которых можно было размышлять, кроме той самой вещи.
Едва он зашел в кафе, на него, чуть не перескочив через стойку, набросилась Бьянка.
— Привет, Драко! — воскликнула она, широко открыв глаза. — Что это утром стряслось?
— Ничего особенного, — ответил он, пожав плечами.
— Совсем ничего? — настаивала она.
— Ничего. Кстати, я тут купил новые диски, — добавил он, протягивая сумку. Бьянка даже не взглянула.
— Ты уверен, что не происходит ничего важного и тайного? Вы с Гермионой на десять часов исчезли из подсобки, не сказав никому ни слова, — заявила она, от разочарования повысив голос.
— А, ты об этом, — сказал он, делая вид, что только что вспомнил. — Я думал, узнал кое-что ценное, но выяснилось, что Грейнджер уже в курсе. И вообще это неправда, — беззастенчиво солгал он.
Бьянка сузила глаза.
— Я тебе не верю.
Он снова пожал плечами. Она могла верить или не верить во что угодно. Дело касалось ее даже меньше, чем самого Драко.
Она несколько минут не сводила с него глаз, пытаясь заставить разговориться, и наконец сдалась:
— Ладно, — фыркнула она. — Если не желаешь рассказывать, что происходит, Гермиона расскажет.
Драко притворился, что полностью поглащен протиранием бокалов. Он надеялся, что Бьянка не займется собственными розысками. Меньше всего ему хотелось втягивать в скандал еще одного человека.
Она ушла, оставив его одного. Впереди была целая смена.
