Ты думаешь, это так просто?
Думаешь, так просто?
Вообще думаешь?..
Они хором взывали к его разуму, потому что подохли и не рады. А ему не хотелось думать. Хотелось рухнуть в грязь, прикрывая голову руками. Но Ники усилием воли щадил джинсы и механически шагал вдоль дороги, на ходу подкуривая четырнадцатую за сегодня сигарету.
Это началось после первой попытки самоубийства: крыша у него капитально съехала после похорон двоюродного брата, и дешёвое бритвенное лезвие словно бы само собой оказалось в руке. Никита не хотел умирать, но и не сопротивлялся наваждению; жить ему тоже не хотелось. Хотелось лишь одного, невозможного, – чтобы брат снова был жив.
В тот вечер, как и в этот, на небе было нарисовано полнолуние, кокетливо припорошенное тонкой облачной сеткой. Ники, ощущая слабость во всём теле, с трудом заставил себя открыть глаза. В тот миг казалось, что лучше бы он этого не делал: пустая койка была едва видна из-за полудюжины зыбких силуэтов, переговаривающихся друг с другом. В истории о привидениях Ники никогда не верил, но тут почему-то без особых возражений признал: от этих странных личностей разит смертью. Он попросту чувствовал это.
Ну, и, возможно, свою роль сыграли узкие полосы лунного света, насквозь пронзающие то, что в некотором смысле можно было принять за людей.
Во все глаза он смотрел на призраков, которые глядели на луну и меланхолично цедили слова о том, как они жили и как умирали. Ники готов был поспорить, что обсуждают они это уже даже не в сотый раз: каждое неохотно оброненное слово звучало граммофонной пластинкой. Он сам, впрочем, вскоре стал свежей темой для разговора. «Он… смотрит?»
«Он, кажется, видит».
Он действительно смотрел и видел. Видел то, что не давало ему уснуть до раннего утра. Приходу медсестры он немало удивился. Она-то была живой…
И, разумеется, он никому не стал говорить, что его посещают некие глюки на тему привидений. Ему бы всё равно не поверили.
Ники помотал головой, пытаясь отогнать неприятные воспоминания. Идея оказалась не самой удачной: стучащая в виски мигрень ощущалась особенно явно.
Полнолуние – их время. И с этим ничего нельзя сделать… только попытаться пережить.
– Эй! – услышал он звонкий девический голос. На какую-то секунду Ники остолбенел: посреди дороги стояла девушка в аляповатых босоножках и пёстром летнем платье; улыбка у неё была жутковатой – возможно, из-за большого рта с пухлыми губами и крупных зубов. Прежде чем перейти грань, Ники успел увидеть, как очередная серебристая «тойота» проносится прямо сквозь тонкий высокий силуэт, изрешёченный холодными лучами.
– Меня зовут Яна… а тебя?
– Никита, – машинально пробормотал он, оглядывая не существующее в его мире создание. Переход обострил его сточенное ночным чтением зрение, и теперь он видел каждый цветочек на платье девушки и каждый скол на стразинках босоножек.
– Что же ты медлишь? – глаза у неё были холодные и озлобленные, но Ники не придал этому значения – у кроткой, беззлобной совершенно Лидии и остальных призраков глаза были такие же. – Иди сюда. Согрей меня, как греешь эту бесцветную дурочку… Ну… чего тебе стоит?
– Я умру, – просто ответил Никита. Девица расхохоталась, запрокинув голову назад.
– Ты этого не хочешь? Да брось… Ты хочешь. Ты же пробовал смерть на вкус.
– Игорь не хочет.
– Жнец… хочет, – на выдохе протянула Яна. – Просто ему запрещено лишать тебя жизни… понимаешь, да?
Ники кивнул, загипнотизированный уверенными интонациями призрака. А потом сделал крохотный шажок: перед глазами всё ещё стоял автомобиль, рассекающий мёртвую материю.
– Ну же, – ласково подбодрила Яна, тоже шагнув ему навстречу. – Он ждёт тебя… жнец тебя ждёт… Ники-и-ита…
Ники успел сделать пару широких шагов ей навстречу, когда в реальность его выдернул гудок автомобиля и рука, грубо дёрнувшая его на тротуар. В ушах стоял ещё не до конца отзвучавший разочарованный вскрик мёртвой девушки.
– …совсем уже ты сбрендил, Никита?! – реальность окончательно ворвалась в него, в качестве тарана используя разъярённого Каца.
– Отъебись, Кац, – посоветовал Ники, не глядя на него и пытаясь в последний раз затянуться сигаретой, истлевшей уже почти до фильтра. Кац в ярости отвесил ему звонкую оплеуху; сигарета безвременно сгинула в пучинах довольно-таки глубокой лужи под их ногами. А потом, не успел Ники опомниться, прижал к себе.
Андрей Кац был, прежде всего, тем самым проклятым гомиком, который сделал из него себе подобного. Ники, впрочем, предпочитал отговариваться тем, что на Каца только у мёртвого не встанет.
Ну, а еще он был другом Игоря. Наверное, теперь это была единственная причина, по которой Никита терпел Каца рядом с собой.
– Прекрати это, Ники… Я же могу помочь тебе…
– Хочешь помочь – так помоги, – Ники отстранился, скрещивая руки на груди. – Толкни под тот грузовик. Сам я сейчас не решусь.
– Идиот, – прошипел Кац, злобно скалясь. – Ты думаешь, Игорь хотел бы, чтобы ты отправился следом за ним, да?
– Честно говоря, сам не знаю: хочет он этого или нет…
– Что ты хочешь этим сказать? – быстро переспросил Андрей, как-то резко поостыв и даже оглядевшись по сторонам.
«Странная реакция…» – отстранённо подумал Ники, и закурил новую сигарету.
– Что ты видел? Там, на дороге, – внезапно поинтересовался Кац, взглянув точно туда, где обреталась до этого некая мёртвая сволочь по имени Яна. Вопрос вогнал Никиту в ступор – неужто он что-то видел там, на дороге? Но потом отогнал эти мысли.
– Ничего. Забудь.
Он поплёлся дальше вдоль тротуара, однако Кац увязался следом.
– Ты домой?
– Домой.
– Я тебя провожу.
– Спасибо, не нужно, – раздражённо откликнулся Ники, но Кац тут же рявкнул:
– Я тебя не спрашивал!
Орлов на этот выпад лишь передёрнул плечами. Мол, пойдём, если тебе заняться больше нечем.
Этому недоумку, судя по всему, действительно было делать нечего: он прошёл вместе с Ники ещё три остановки и довёл его до самого дома.
– А ты что это, Кац, следил за мной? – хмуро поинтересовался Ники возле двери подъезда. – Неужто скажешь, что мимо проходил?
– Не скажу, – на губах Андрея заиграло подобие его обычной шальной усмешки. – За тобой, ебалай малолетний, глаз да глаз нужен.
– Оставь меня в покое. Не нужен мне твой глаз. Ни левый, ни правый, ни комплектом, – отвернувшись от него, Ники поднёс к гнезду домофонный ключ, но Кац схватил его за плечо и притянул обратно; положил ладонь ему на макушку и коснулся тёплыми губами лба. И вдруг пробормотал чуть слышно:
– Никогда не называй этим своего имени. Душу вынут же.
И решительно направился прочь. Никита обалдело разглядывал его широкую спину и вьющиеся от влажной погоды чёрные волосы, пока Кац, оглянувшись напоследок, не скрылся за углом соседнего дома.
Значит, не показалось.
***
Вельд поморщился, когда, закрыв за собой дверь, Нейл застыл на месте и даже рот приоткрыл от удивления, таращась на него. Точнее, на иллюзорное окно. А потом выдал, глуповато ухмыляясь:
– Вы же вроде не любитель этого дела, а?
Под пронзительным взглядом начальника Нейл заложил руки за спину и попытался прикинуться ветошью.
– Тогда, видимо, дело любит меня, – наконец, снисходительно ответил Вельд. Не особо стесняясь присутствия младшего по рангу жнеца, он лениво откинулся на спинку стула, пуская в потолок клубы опиумного дыма. – Почему я никогда не видел тебя курящим, Нейл?
– Я не курю, – отрезал Нейл, и тут же пустился в объяснения. – Ну, я курил, когда… был жив. А теперь… какой смысл? От этого даже удовольствия не получаешь. Оно такое же искусственное, как снег за этим окном.
Пустые чёрные глаза Вельда глядели на него с пониманием. С интересом глядели.
– Не так давно у этого вашего человечества появилось выражение «Религия – опиум для народа». Почему бы не поиграть немного словами?
– Потому что жнецы – не народ, а механизм, в котором вместо деталей переродившиеся души грешников. А про опиум и религию – так я сразу вспоминаю силлогизм про кошек и Сократа… – всё это Нейл выдал с лицом человека, осознающего бредовость собственных слов. Однако Вальдемар выпрямился на стуле и попытался ничем не выдать своего замешательства. Этот парень сам не понимал (не мог понимать!), о каких вещах берётся рассуждать, однако неизменно попадал в цель каждым своим наобум ляпнутым словом.
– Ты странный человек, стажёр.
– Я не ослышался, господин Вальдемар? – осторожно переспросил Нейл, но Вельд проигнорировал вопрос.
– Такой же странный человек, как твой кузен.
– Никита не был таким, пока меня не расплющило вместе с машиной, знаете ли, – стоило поднять эту тему, как он напрягся. – Это странно, что я помню немало того, что связанно с ним… странно, потому что это… ну, это не те воспоминания, которые наша госпожа оставила бы при мне.
«Может быть, она просто не смогла», – Вельд получил какое-то извращённое удовольствие от этой мысли, столь кощунственной она была. От мысли, что могущественная Смерть не имеет полной власти над этим неумехой, становилось как-то легче да веселее.
– Возможно, в этом кроется причина того, почему ты здесь?
– Господин Вальдемар, – он нервно обернулся через плечо, но, разумеется, обнаружил там только закрытую дверь, – у меня, быть может, совести нет, но я при жизни не совершил ничего такого, что заслуживало бы подобного… кхм… подобной чести, ага.
Вельда разобрал смех, но он всё же сдержался. Тем более, смешного было мало, если вдуматься.
Нейл не желал смирять дух. И Смерти наверняка это было известно, но… тем не менее, свои костлявые лапы она на него наложила. Это вызывало подозрения – правда, смутные, не имеющие чёткого стержня-обоснования.
Идиотов среди младших жнецов хватало и без этого новичка: чего стоили отнюдь не являющиеся новичками Брин и Бранд, которые из-за своего разгильдяйства ещё лет пятьсот из младших не выберутся. Но их можно было легко приструнить. Нейл же был управляем весьма и весьма частично.
И, что самое не обнадёживающее, Вельд чувствовал к нему сильное расположение. Потому что он думал бы так же, если бы мог себе это позволить.
– Может быть, вы знаете?
– Я? – Вельд чуть откинул голову назад. – Откуда бы мне знать?
– Из моего личного дела, например, – Нейл определённо понимал, что чересчур дерзок, и второй раз уже за минуту провёл вдоль переносицы пальцем.
– Хм… я, так уж и быть, загляну в твоё личное дело на досуге. Подшивая туда очередной выговор.
Вельд солгал. Личное дело Нейла куда-то испарилось; узнав об этом, Люциан чуть не воспламенил парочку случившихся поблизости архивариусов. Пришлось напомнить ему, что он не Смерть, а всего лишь исполняющий обязанности, так сказать.
– Послушайте, господин …
– Нет, Нейл, – осёк Вальдемар ещё на подлёте. – С этим – к августейшему наместнику Смерти.
– Он, похоже, решил меня тут сгноить, – огрызнулся стажёр, нервно пряча руки в карманы. – Я торчу в канцелярии уже почти неделю. Учитывая, что есть и спать мне больше никогда не суждено, а для бумажной работы я не гожусь, то… В общем-то, в безделье даже убийства по списочку не так противны.
– Значит так, – неторопливо поднявшись со стула, Вельд подошёл к нему. В отличие от Люциана, он был с этой каланчой почти одного роста, так что снизу вверх смотреть не приходилось. – Держи себя в руках, стажёр, – пока что это всё, чем ты можешь помочь своему родственничку. Будешь упорствовать – мы с господином наместником припомним, что трудимся не ради блага какого-то мальчишки, но во имя работы нашего механизма… деталями которому служат наши грешные души, да-да. Да и вообще, не привлекай к себе внимания, милейший. У тебя белый билет, между прочим.
Вельд отошёл от него в сторону иллюзорного окна.
– Плевал я на ваш белый билет! Кто, кроме меня, сможет остановить Ники, если он снова попытается руки на себя наложить? – поинтересовался Нейл с бессильной злостью. Вельд окинул его долгим, высокомерным взглядом.
– К слову о моей внезапной любви к этим штукам, – сердитый кивок на окно. – Я слежу за ним едва ли не круглые сутки, свалив на Лукрецию большую часть работы. А сейчас сезон, между прочим! Осенний поток суицидов, всё такое… Кстати, зачем я тебя звал, – он привычным движением сменил иллюзию в раме на сквозное стекло, – не знаешь случаем, кто это?
В стекле отразились двое парней, или, правильнее было сказать, молодых мужчин – на вид они выглядели несколько старше Нейла, которому на момент смерти было двадцать один. Нейл, к слову сказать, заулыбался при виде них и просто выдал:
– А… это Славик и Андрюха!
– Исчерпывающе, – покачав головой, Вельд кивком указал на темноволосого. – Вот этот – как его зовут?
– Андрей. Андрей Кац. А что?
– Кац, значит… – начальник исполнительного отдела недобро прищурился. – Оно и видно, что Кац. Рожа-то жидовская.
– Вы что, нацист? – не без ехидства осведомился Нейл.
– Нацизм, знаешь ли, младше меня лет на триста с лишним, – бесстрастно отозвался Вельд. – В мои времена и в моём языке, вообще-то, это было нейтральным обозначением всех иудеев.
– Но всё-таки…
– Без «всё-таки», стажёр, – отрезал Вальдемар решительно. – Не лезь сюда; всё гораздо серьёзнее, чем ты можешь себе представить. Максимум, что я могу сделать, – поговорить с господином наместником, чтобы ты приступил к работе… Не по доброте душевной, но лишь по причине нехватки рабочих сил. Но сам понимаешь, что он будет следить за…
– Господин Вальдемар! – наспех стукнув ладонью о дверь пару раз, в его кабинет ворвался Нестор, секретарь Лукреции. – Прошу прощения…
– Прощение просят в другой канцелярии, – иронично заметил Вельд. – Ну, чего тебе?
– Проблемы в отделе кадров, – выпалил Нестор, подобострастно вылупив на него большие бесцветные глаза поверх очков с толстенными стёклами. На очки эти Вельд не мог смотреть без раздражения – Лукреция приволокла их из самой могилы этого прилизанного, смазливого паренька, что было известно всем и каждому.
«Как при жизни была дурой, так ею и осталась…»
– Что на этот раз?
– Ваши жнецы приволокли гниль.
По чуть укоризненному взгляду хорошенькой очкастой амёбы он понял, что уточнять личные номера жнецов не имеет смысла. Брин, младший жнец 9036, Бранд, младший жнец 9037. Сухо кивнув Нестору, он быстрым шагом направился прочь из кабинета, по пути чуть не прищемив дверью развевающиеся фалды сюртука и выругавшись про себя.
«Здесь сплетни разносятся почище, чем при дворе Мануэла I в былые времена», – сердито подумал Вельд, сворачивая в боковой коридорчик и двигаясь по направлению к холлу. Призывая трубку, он лениво шевельнул пальцами левой руки.
Спустя пять сотен лет его тело по-прежнему полагало, что правую руку нужно держать свободной. Для оружия.
– Доколе, молодые люди?! Доколе прикажете терпеть ваши выходки?! – услышал он дотошное брюзжание Кристена, ещё не дойдя до кабинета Лукреции.
«Здравствуйте, канцелярит, вопли и нотации», – кадровика Вельд, признаться, на дух не переносил. Впрочем, не только он: над Кристеном за спиной того даже стажёры насмехались.
– Да мы вас старше на добрых пару столетий, – протянул нагловатый, елейный тенорок. По этой елейности Вальдемар безошибочно опознавал Брина: Бранд, хоть и был обладателем идентичного голоса и наглости, интонации имел более жёсткие и менее развязные.
– Следите за своим поведением! Младший жнец 9036, вы понимаете, что своим поведением подрываете не только мой авторитет, но и авторитет непосредственного начальства, которое навряд ли будет обрадовано подобному повороту событий?
– Эээ?
– Прекрати паясничать, – жёстко приказала Лукреция. Её голос был искажённой копией голоса самого Вельда, как, впрочем, и лицо. Так было и при жизни, и после смерти. – Ты всё прекрасно понял. Зачем, скажи на милость, вы притащили в отдел кадров гниль?
«Гнилью» на канцелярском жаргоне именовались люди, непригодные ввиду психических расстройств для службы в канцелярии. Вельд и сам был на учёте первые сорок лет после смерти, как склонный к агрессии, садизму и непредсказуемым выходкам.
– Ну подумаешь, наелся чувак стекла, – присоединился к разговору Бранд. – Может, он фокусником мечтал быть, а ты сразу «гниль». Стыдись, Лукреция…
– Лукреция! – резко оборвал Кристен. – Вы намерены позволять этим молодым людям плевать на субординацию? То, что они ваши братья…
– Они ей не братья, – лениво бросил Вельд, входя. – Как и мне. Как и я Лукреции. Не заставляйте меня напоминать вам простейшие вещи, Кристен.
Брин и Бранд при виде Вальдемара резко стушевались и с кающимся видом уставились в пол; Кристен выразительно поджал губы. Одна лишь Лукреция и бровью не повела.
– В чём дело, Кристен?
– Эти два имбецила приволокли мне шизофреника, вот в чём! – угловатое белое лицо Кристена словно бы дрожало каждой чертой, и Вельд подумал, что психопатов в канцелярию смертей всегда притаскивали с лихвой.
– Всякое случается, – философски протянул он, стряхивая с пуговиц двубортной застёжки сюртука несуществующие пылинки. – Приношу извинения за неудобства, доставленные вам моими жнецами. С ними я разберусь сам, вас же не смею задерживать.
– Я буду жаловаться на вас, Вальдемар! Вы не способны поддерживать среди своих людей элементарную дисциплину! – взвизгнул Кристен истеричным голоском, который ему самому, должно быть, казался жутко внушительным, и пулей вылетел в холл.
– Кому это он жаловаться собрался? Наместнику? – презрительно засмеялся Брин. Бранд, однако, только вяло улыбнулся, с опаской покосившись на Вельда. Не дожидаясь, пока Брин отсмеётся, тот едва уловимым движением засветил ему кулаком в солнечное сплетение. Со стоном юноша рухнул на колени. Наполовину мёртвые тела жнецов не чувствовали физической боли, но друг друга могли лупить, подкрепляя физическое воздействие энергетическим.
– Почему опять я? – возмутился Брин, всё ещё мешком сидя у ног Вельда. – Отец бы всех нас порол, между прочим!
– Думаешь, я не знаю, чьи это выходки? – мрачно осведомился Вальдемар, игнорируя слова об отце. – Люциан сколько угодно может закрывать глаза, пока считает вас безобидными, но если госпожа сочтёт, что вы подрываете настрой других жнецов…
– То что?
– Ничего, Брин. Совсем ничего.
Судя по затравленным взглядам, близнецы прекрасно поняли, о чём речь. Жить им ещё хотелось, пусть даже такой вот не-жизнью.
– На сей раз мне некогда вами заниматься, но в следующий раз откомандирую в «горячую точку» на полгода. Там, как вы можете помнить с прошлого раза, лишние руки не помешают. Ясно?
Одинаково скривившись, Бранд и Брин, однако, закивали, тряся одинаковыми же длинными чёлками цвета грозового облака.
– А теперь прочь с глаз моих.
Жнецы торопливо засеменили к выходу; убраться прочь с глаз его они, казалось, были только рады. Сам Вельд тоже был бы рад оказаться как можно дальше от пронзительных глаз-угольков Лукреции.
– Ты болен, – утвердительно произнесла она.
– Мёртвый не может быть болен, Лукреция.
– Ты мёртв физически, а ментально жив. Значит и болен ментально.
– Резонно.
– Ты же чувствуешь, Вельд, – она чуть склонила голову на бок. Её холодное, красивое лицо из-за длинной шеи и короткой стрижки казалось совсем уж узким, – что он разворотил твоё нутро, пошатнул твоё спокойствие. Прекрати сутками торчать у сквозного стекла, пока не стало хуже.
– Что может быть хуже? – мрачно осведомился Вельд. – Поверь, дорогуша!.. Нет ничего хуже, чем ощущать себя бесконечно мёртвым и бесконечно живым одновременно.
– Не только ты это ощущаешь. Все мы. Я и Нестор. Люциан и этот… как его там…
– Они мертвы, Лукреция! – не выдержав, Вальдемар повысил голос. – Они такие же! Что ты можешь мне на это ответить, а?
– Ничего не могу, – Лукреция сардонически искривила рот. – Просто перестань сутками пялиться в стекло как помешанный. Мне, в конце концов, может надоесть работать за тебя.
– Хорошо. Не буду.
Она бросила на него ещё один подозрительный взгляд. А потом спросила:
– Что делать с шизиком, господин Вальдемар?
Вальдемар криво ухмыльнулся.
– Глупый вопрос, старший жнец. Место гнили где? В компостной яме.
Не тратя время на обратный путь по путаным коридорам, он резко развернулся на каблуках, и долю секунды спустя смотрел уже на дверь своего кабинета.
Увидев Нейла, с потерянным видом сидящего прямо на полу возле иллюзорного окна, Вальдемар хотел было поинтересоваться, какого лешего тот всё ещё здесь околачивается. Но резкие слова так и не сорвались с языка… он просто подошёл к нему сзади и застыл в таком положении, словно бы охраняя. Предпочитая делать вид, что плечи этого здоровенного парня вовсе не трясутся. Не может же жнец плакать, ну в самом деле.
Ощутив нечто, похожее на неловкость, Вельд перевел взгляд со ссутуленной спины Нейла на стекло, где тощий смазливый мальчишка, закутавшись в знакомую уже толстовку и забившись в угол возле батареи, неспешно накачивался водкой, мешая её в стакане с соком. Не иначе как мать на работе, что он так обнаглел. Обычно Никита – или Ники, как называли его чёртов жид и похожие на оборванцев приятели, – дожидался ночи и выкуривал несколько сигарет подряд, чуть приоткрыв окно и опасливо косясь на дверь. А потом прямо в темноте принимался пачкать страницы блокнота; толстый графитовый стержень большую часть времени был заткнут за проколотое в трёх местах ухо. Так он поступил и сейчас. Вельд достаточно следил за ним, чтобы это предугадать.
– Он крышей поехал, да? – дрожащим голосом спросил Нейл.
– Не думаю, но в будущем такое вполне возможно, – подумав, ответил Вельд. – Он смотрит. И видит. Но не чувствует… то есть, чувствует, но лишь немного острее, чем обычный человек.
– Спасите его… – попросил Нейл почти что беззвучно.
– Тебе было бы уместнее просить о чём-либо Люциана. Не меня.
– Он не станет.
Вельд и сам понимал, что не станет. Разве что госпожа велит.
– А я, значит, воплощение благотворительности и гуманности? – поинтересовался он саркастически.
– Мне просто больше некого просить.
Это тоже было очевидно.
Снова взглянув на измождённое лицо Ники (всё же эта нелепая кличка подходила мальчишке неясным образом), Вельд вспомнил некое подобие обещания, данного своей прижизненной сестре.
«Хорошо, Лукреция. Я больше не буду сутками пялиться в сквозное стекло».
