Игра вслепую, или дубы Шервудского леса

Робин проскользнул между сеновалом и курятником, прикидывая наиболее удобный маршрут к дому Матильды. Конечно, идти в деревню засветло было опасно, но выбора не оставалось. К тому же, он был совсем не прочь на время сбежать из лагеря, в котором творилось черт знает что.
Во время последней вылазки два дня назад Джак подвернула ногу, и как назло именно тогда всем срочно понадобились те самые травы, которые у нее закончились. Во-первых, Мач решил удивить разбойников очередным кулинарным изыском. Из чего он это готовил, одному богу известно, но в результате оруженосец Локсли маялся животом после снятия пробы с собственной стряпни.
Во-вторых, Маленький Джон с Туком на радостях приволокли телегу с дюжиной бочонков свежего эля, половину выпили вдвоем, и с похмелья еле ползали по лагерю, поддерживая друг друга, говорили шепотом, и от остальных требовали того же. С телегой они прихватили лошадь - не тащить же эль на себе - вороную фризку-трехлетку, которая теперь паслась на соседней поляне, поскольку все дружно решили вручить ее атаману. Особенно после того, как выяснилось, что кобыла с норовом.
В-третьих, Алан накануне попойки умудрился получить от Маленького Джона дубиной по голове. Вместо того чтобы следить, куда тот бьет, он пялился на Марту, сестру Скэтлока, пропустил удар, и теперь валялся с огромной шишкой и стенал на весь лагерь.
В-четвертых, Уилл не отходил от сарацинки, менял ей холодные примочки, взирал влюбленным взглядом и, казалось, еще немного, и начнет петь серенады. Учитывая недавно добытую им лютню, это вполне могло произойти в ближайшее время. На памяти Робина Скарлет пел разве что скабрезные куплеты вместе со всеми, после пары кувшинов эля, а для этого не нужны выдающиеся вокальные данные. Но выяснять, обладает Уилл сладкозвучным голосом или нет, он пока был не готов, равно как и выслушивать сочинения о любовных страданиях, со своими бы разобраться.
В-пятых, Кэт и Марта всех жалели, болтали без умолку и перемывали кости каждому, начиная с атамана.
Матильду Робин заметил издали - знахарка собирала травы в огороде. Услышав короткий свист, она подняла голову, огляделась и, увидев выглядывающего из-за сарая разбойника, помахала ему, давая понять, что все спокойно. Робин натянул капюшон поглубже, и через несколько минут уже сидел за столом на кухне Матильды с кружкой молока в руках. Знахарка поставила перед ним плошку с медом, положила свежую лепешку.
- Ешь давай, - она взъерошила Робину волосы, словно тот был не матерым крестоносцем и легендой Англии, а мальчишкой-шалопаем, который таскал у нее пироги и печеные яблоки. Впрочем, Матильда точно так же обращалась со всеми разбойниками, включая Маленького Джона и угрюмого Скэтлока, который от ее заботы краснел, как вареный рак, божился, что больше к ней не пойдет, и каждый раз нарушал слово.
- Сегодня мог и не прятаться, - женщина села напротив и принялась перебирать принесенные с огорода корешки, очищать их от земли и бросать в ведро с водой. - В Ноттингеме же ярмарка скоро, и турнир будет, и состязания лучников, забыл? Все свободные руки на подготовке заняты, даже стража. Должен приехать принц Джон, шериф из кожи вон лезет, чтобы ему угодить с развлечениями.
- Ну я же не знал, что Вейзи всех припряжет, а осторожность никогда не помешает, - улыбнулся Робин, уписывая лепешку с медом. Не то чтобы он был голоден, но в доме Матильды просто невозможно было отказаться от угощения. - Вот, Джак передала, - он достал из кармана клочок бумаги и положил на стол. К счастью, знахарка умела читать и писать. - Она ногу подвернула, а у нас там просто кошмар какой-то. Алан на голову ушибленный, то есть, он и так ушибленный, а сейчас совсем, дубиной, - разбойник глотнул молока, вздохнул. - Мач из кустов не вылезает, всех оленей распугал, хорошо, что кроме него никто не успел попробовать чертово варево... Джон с Туком надрались в хлам, у них похмелье, такого даже у меня еще не было, кажется, - Робин обмакнул остаток лепешки в мед, печально посмотрел на нее и сунул в рот. - Уилл... скоро соловьем запоет, только бы не таким, которому медведь на ухо наступил. Кэт с Мартой, конечно, без дела не сидят, но трещат, как сороки... А еще они подарили мне лошадь, - он поднял на Матильду страдальческий взгляд. - Которая так и стремится то на ногу наступить, то укусить. Нет, она хороша, спору нет, хоть сейчас в королевские конюшни, но почему как норовистая, так сразу атаману?
- Может, мне с тобой пойти? - забеспокоилась Матильда. - Помочь? Травы отнесу, побуду там, пока Джак не поправится, наведу порядок.
Робин чуть не подскочил от радости. Просить знахарку он не решался, у той и так забот полно, чтобы еще в лес бегать по малейшему поводу, но раз она сама предложила - другое дело.
- А больные твои? - на всякий случай уточнил он.
- Больных есть на кого оставить, - улыбнулась та. - Племянница помогает, да и не только она.
- Я тогда того... пойду, - Робин залпом допил молоко. - Еще надо кое-куда успеть.
На самом деле, ему просто не хотелось пока возвращаться в лагерь, лучше подождать до ночи, когда с помощью Матильды там станет поспокойнее. Робин вышел от знахарки, уже особо не таясь, хотя капюшон все-таки натянул пониже. Крестьяне своего опального сеньора не выдадут, но вдруг нарисуется излишне ретивый стражник, отлынивающий от подготовки к празднику. Зачем его понесло к манору, он не знал, ноги сами собой свернули в ту сторону, и вскоре разбойник обнаружил, что стоит около ограды. Мелькнула мысль, не заглянуть ли в дом, все равно в поместье никого нет, кроме прислуги. Хотя что делать в пустом доме, который сейчас к тому же принадлежит не ему? Разве что стащить очередную рубашку... на память. Которая это уже будет, пятая?
Робин взъерошил себе волосы, как всегда, когда задумывался или заходил в тупик. С Мэриан все было просто, как и с любой девушкой. Его улыбка - открытая, бесшабашная - покорила не одно девичье сердце. Да и ухаживать за женщинами он умел в совершенстве - знал, что подарить, что и как сказать, когда поцеловать, а когда смотреть с видом безнадежно влюбленного. Но как, скажите на милость, ухаживать за рыцарем, который по мрачности не уступит голодному монаху, а взглядом чуть ли не воду в жару замораживает? Не ромашки же дарить. Ему эти ромашки в такое место засунут... И вообще неизвестно, как среагирует этот самый рыцарь на ухаживания. Мало того, они еще и по разные стороны баррикад. Перед мысленным взором всплыли синие глаза, то насмешливые, то ледяные, взлохмаченная ветром темная грива, кривая усмешка, затянутое в черную кожу сильное тело, и Робин вздохнул. Вот уж воистину, возлюби врага своего...
С мужчинами он спал, но это было в Святой земле, после боя, когда в жилах еще кипит безумие битвы, кровавый туман застит глаза, нужно куда-то выплеснуть это, и лучше уж в яростном совокуплении, чем в драке с кем-то из своих. Во времена затишья можно было, конечно, отправиться в веселый квартал и найти женщину, кто-то даже втайне заводил себе постоянных любовниц из мусульманок, но большинство предпочитало не рисковать. Быть убитым в борделе - неподходящая смерть для крестоносца. К тому же, до веселого квартала еще добраться надо, а соратники всегда рядом и так же безумны и пьяны от крови. И были еще юные евнухи, искусные в любовных играх, которых привозили воинам Христовым исмаилиты и купцы.
Вернувшись из Палестины, Робин рассчитывал жениться на Мэриан, к которой питал самые теплые чувства и которую ему с детства прочили в невесты, но мудрец, как известно, предполагает, а подлая сволочь, именуемая судьбой, располагает. Приехав в поместье, он обнаружил там человека, которого последний раз видел много лет назад, и предпочитал не вспоминать, при каких обстоятельствах они расстались. А именно - Гая Гисборна, который стал теперь помощником шерифа и, более того, в отсутствие хозяина жил в Локсли.
На миг Робин лишился дара речи. Кого-кого, а бывшего друга детства он здесь встретить никак не ожидал, да еще в роли управляющего. Правда, надо отдать Гаю должное, поместье содержалось в образцовом порядке, несмотря на то, что крестьяне боялись рыцаря, как огня. Первый разговор получился не из приятных, да и потом тоже все складывалось не лучшим образом. Робин неоднократно пытался пересечься с Гисборном - во-первых, чувствовал перед ним вину, во-вторых, хотел попробовать наладить отношения, все-таки их многое связывало. Но каждый раз все скатывалось либо к взаимным изощренным оскорблениям, либо вообще к драке.
Дальше события завертелись, словно ярмарочное колесо, и вскоре граф Хантингтон, объявленный вне закона, вынужденный скрываться в лесу, собрал банду из йоменов и стал известен, как Робин Гуд, гроза богатых, защитник обиженных, легенда Англии, и так далее, и тому подобное. А помощник шерифа, снова поселившийся в Локсли, за этой самой легендой усиленно гонялся, как правило, безуспешно, хотя несколько раз удача ему и улыбалась. Правда, пойманный разбойник благополучно делал ноги не только из темницы, но даже с эшафота, и охота начиналась заново.
В какой-то момент Робин понял, что ему доставляет удовольствие это опасное противостояние и, пробираясь в Ноттингем, он подспудно ищет знакомую фигуру в черном, чтобы встретить мрачный взгляд синих глаз, натолкнуться на привычную кривую ухмылку. Несколько раз у него была возможность убить Гая, но он так и не воспользовался случаем, оправдываясь тем, что неизвестно, кто займет его место, а старый враг лучше нового.
Робин продолжал ухаживать за Мэриан, правда, уже больше по привычке, поскольку детская влюбленность сменилась братскими чувствами. А еще у нее был свободный доступ в замок, и она добывала для опального графа информацию. Когда же оказалось, что Гай тоже за ней увивается, Робина как пыльным мешком по голове ударили, и несколько дней он ходил мрачный, как туча. За этим пришло осознание, что ревнует он вовсе не девушку к Гисборну, а наоборот. В Найтон-холле разбойник теперь появлялся регулярно, чтобы лишний раз увидеть его издали, а разговоры с невестой все чаще сворачивали на ее второго ухажера.
Потом открылось, что Мэриан и Ночной дозорный - одно лицо, и на время они с Гисборном объединили усилия, чтобы скрыть это и спасти ее от казни. Правда, регулярно ругаться, сцепляться, как двум бешеным волкам и чуть не поубивать друг друга им это все равно не помешало. Но, несмотря на драки и постоянные препирательства, тот месяц Робин вспоминал едва ли не как самый счастливый за последние несколько лет, а уж за минуты, которые они проводили у костра с кружкой эля, вообще готов был полжизни отдать. Однажды, когда от близости Гая голова шла кругом, Локсли даже уговорил его посостязаться в метании ножей, уверенный, что выиграет и придумает, как дотронуться до рыцаря, пусть и под видом шутки. Но, к собственному удивлению, проиграл. Ножи Гисборн метал на том же уровне, на каком он сам стрелял, то есть виртуозно. Хотя прикоснуться все равно удалось, когда Робин, переодевшись в женское платье, пригласил милорда на танец. Не будь рядом его людей, он бы точно не сдержался и поцеловал Гая, даже рискуя получить в челюсть. Тем вечером они ни разу не подрались и не поругались, зато напились до синих чертей и заснули рядом вповалку.
И еще тот случай, когда он был готов запытать Гая насмерть... В ночь покушения на короля Робин ранил одного из убийц, и татуировка в виде волчьей головы клеймом впечаталась в память. Увидев рассеченный шрамом рисунок на руке Гисборна, он испытал настолько сильное потрясение, что потерял голову от ярости и думал только о том, что его предали. Это было как нож в сердце, перед глазами плыла красная пелена, и лишь благодаря Мачу и Мэриан он не совершил ничего непоправимого. Но как только Вейзи выжег татуировку кислотой, Робин едва не взвыл. Казалось, это ему прожигают руку чуть ли не до костей, и даже то, что Гай предатель, отошло на второй план. Когда же выяснилось, что именно он предупредил Ричарда, разбойника совсем загрызла совесть, но извиниться возможность так и не представилась.
Дальше - больше. Несколько дней назад Мэриан сообщила, что помолвку можно считать расторгнутой - ей сделал предложение граф Фридрих, богатый, красивый, которому благоволит королева-мать, и она согласилась. Все равно лесная жизнь не для нее, а ждать, пока вернется король и восстановит Робина в правах - так можно и до старости в девках просидеть. И вообще, она любит его как брата. На вопрос, а как же Гисборн, Мэриан вздохнула, заявив, что к нему тоже испытывает сестринские чувства. Тем более помощник шерифа ее ни разу толком не поцеловал. Гай, конечно, красив, умен, обходителен, хоть и мрачен, но большую часть времени они разговаривали не о том, как будут жить в Найтоне, сколько у них будет детей и какое ожерелье она наденет на свадьбу, и даже не об оружии и лошадях, а о Робине. При этих словах Мэриан как-то странно на него покосилась, улыбнулась, чмокнула в щеку, пожелала удачи и умчалась пробовать в деле подаренные женихом кинжалы и примерять украшения.
Вспомнив об этом разговоре, Локсли почесал в затылке. За Мэриан он был рад, а еще больше был рад тому, что их предполагаемая свадьба с Гаем не состоится, но ее поведение озадачивало. Еще раз посмотрев на дом, разбойник все-таки решил пробраться внутрь и уже на месте определиться, зачем именно ему туда надо, но тут раздался стук копыт. Он нырнул в кусты и получил удовольствие лицезреть Гисборна, проезжающего мимо на своем злобном фризе, который перекусал уже всех ноттингемских конюхов, часть крестьян и прислуги в поместье. И как-то даже Робину перепало.
- Интересно, - пробормотал он, провожая Гая взглядом и невольно потирая место старого укуса, - та зверюга, ненароком, не порождение этого вороного монстра?
Предположение, что закадычный враг решил устроить ему пакость, подсунув зловредную норовистую тварь под видом лошади, было не таким уж невероятным. О том, чтобы залезть в дом, теперь можно было забыть, но уходить Робин не собирался. Раз уж Гай здесь, почему бы не последить за ним. В конце концов, за погляд денег не берут. Рыцарь тем временем спешился, бросил поводья подбежавшему слуге, который старался держаться от коня на расстоянии всей длины повода, а сам быстрым шагом направился в дом. Судя по более мрачному, чем обычно, виду, он пребывал не в лучшем настроении.
Робин под прикрытием развесистой яблони перебрался через ограду. Тенью проскользнув к поместью, ловко забрался на второй этаж, устроился на балке и осторожно заглянул через приоткрытые ставни в хозяйскую спальню. Гай был уже там, стаскивал пыльную куртку и рубашку. Он всегда носил наглухо застегнутую одежду, словно доспех, даже волосы чаще всего перехватывал кожаным шнуром в хвост. Разбойник только дважды видел его почти раздетым - один раз как-то в замке, второй здесь же, когда случайно зацепил стрелой в стычке, выяснив таким образом, что помощник шерифа не носит ни кольчугу, ни бригантину. Тогда Робин примчался в манор, даже не заглянув в лагерь, удостоверился, что тот жив, и проторчал на крыше до рассвета, пока Гаю промывали и зашивали рану, длинный шрам от которой белел сейчас на левом боку, рядом с крестообразным следом от арбалетного болта.
Гай взял со стола бутылку, зубами вытащил пробку, сделал большой глоток прямо из горлышка, развязал стягивающий волосы шнур, тряхнул головой. Щели в ставнях были широкими, и Робин следил за ним голодным взглядом. Сложен Гисборн был - куда там статуям с Крита. Статуи, конечно, были хороши, особо набожные юные оруженосцы при виде них даже краснели, хотя что краснеть, и не такое видели, в хамаме-то все вместе мылись. Но у статуй не было мышц, которые тугими веревками проступали на руках и спине, статуи не двигались по-звериному мягко, обманчиво лениво, не рассыпали по плечам длинные волосы, не слизывали с губ вино... Черт дери, статуи вообще не двигались, ничего не пили, были лысыми и не вызывали никаких ощущений, кроме эстетических.
У Робина перехватило дыхание, хотелось провести ладонью по коже, запустить пальцы в черную гриву, попробовать это самое вино, и совсем не из бутылки. «Твою же мать», - мысленно выругался он, отворачиваясь и прижимаясь затылком к стене. Это было как наваждение, и что делать, Локсли не представлял. Хоть и впрямь приходи под окно с ромашками. И скарлетовской лютней. Вдруг мрачные рыцари ведутся на куртуазную поэзию? В исполнении спятивших разбойников.
Он снова заглянул в комнату. Гай уже отставил бутылку и надевал чистую рубашку, собираясь, видимо, спускаться вниз. Робин не стал дожидаться, пока тот выйдет, соскользнул на землю и тем же путем, каким пришел, выбрался из манора. Сейчас у него осталась одна мысль - напиться, чтобы ни о чем не думать. До Ноттингема час ходу, как раз успеет проветриться, чтобы на свежую голову накачиваться вином, элем и вообще всем, что горит.
- Напиться, да, - бормотал под нос Робин, быстрым шагом направляясь к городу. - Напиться и найти кого-нибудь на ночь. Чтобы забыться. Влюбиться, напиться, забыться... прикоснуться и свихнуться... Тьфу ты, дьявол, в рифму уже заговорил...

***
Гай отставил бутылку и надел чистую рубашку, заодно удостоверившись, что все его вещи на месте. За последние месяцы исчезло уже четыре рубашки, и перепуганная прислуга только руками разводила. И ладно бы брали оружие или еще что-нибудь ценное, но рубашки... Он, конечно, заказывал одежду из лучших тканей, не мог отказать себе в маленьком удовольствии - но ни одна из его рубашек не стоила и сотой доли того, что можно было выручить за метательные ножи, стилеты, кинжалы или мечи, которых по стенам было развешано предостаточно. Оружие Гай тоже предпочитал лучшее. Никаких изукрашенных рукоятей, только рабочие клинки, которые идеально ложатся в руку и которым можно доверить свою жизнь. Пара побрякушек с драгоценными камнями, подаренных принцем Джоном, тоже имелась, но даже их неведомый вор оставил, хотя уж за сапфиры можно получить кругленькую сумму у любого еврея-ювелира. В конце концов, Гай оставил попытки разобраться с этой загадкой и просто заказал новые рубашки, пригрозив слугам поркой, если еще что-то пропадет.
Он привалился к стене около окна и несколько минут бесцельно смотрел во двор. День не задался с утра. Шериф с идеей грандиозного праздника в честь сбора урожая, а точнее - в честь принца Джона; подчиненные, отлынивающие под любым предлогом от строительно-подготовительных работ; несколько драк в тавернах - кто-то начал отмечать заранее; горожане с их дурацкими спорами, решение которых Вейзи скинул на помощника под видом того, что и так дел невпроворот; очередная девица, уже третья за последние месяцы, решившая приписать ему отцовство своего отпрыска, и еще куча всяких мелочей привели его в состояние тихого бешенства уже к полудню.
Впрочем, с частью этого безобразия Гисборн все-таки разобрался. Особо ленивых стражников отправил чистить нужники; драчунов запер в подземелье до окончания ярмарки; часть горожан спровадил разбираться самостоятельно, пригрозив в противном случае штрафами обоим сторонам, а оставшимся с мстительным удовольствием велел приходить после, поскольку их дела такие сложные, что требуется непосредственное участие шерифа. Проблему с девицей решила Мэриан, как раз приехавшая в замок вместе с женихом. Услышав громкий спор на улице, она выглянула из окна и тут же оценила обстановку. На ее памяти это была уже десятая «мать ребенка помощника шерифа», причем все дети оказывались разных возрастов, и ни один даже отдаленно не напоминал предполагаемого отца. Свистнув, чтобы привлечь внимание Гая, Мэриан помахала ему, давая знак отойти подальше, после чего девицу окатило мутной водой, в которой явно еще неделю назад сдох какой-то букет. Та с визгом отпрыгнула в сторону, младенец у нее на руках проснулся и оказался совсем не грудным, а где-то годовалым, если не старше. Гисборн послал Мэриан благодарный взгляд и поспешно ретировался. Первому попавшемуся слуге он поручил пристроить к какой-нибудь работе промокшую горе-мамашу, велев предварительно накормить ее и ребенка.
И вот когда Гай решил, что уже все, можно расслабиться и спокойно проверить посты, настроение снова было испорчено - вроде совсем уж мелочью, но эта мелочь перевесила остальное. Проходя по галерее, он бросил взгляд на площадь, и ему показалось, что в толпе мелькнул знакомый силуэт в капюшоне. Вниз Гай почти слетел, но выяснил, что обознался, и на душе стало как-то совсем паршиво. Конечно, будь это Робин, их встреча закончилась бы, как обычно - погоня, ругань, драка только что не насмерть. Или разбойник просто исчезал в лесу, а Гисборн сообщал шерифу, что снова потерял след. Но хотя бы можно было его увидеть, дотронуться, пусть и в драке.
Одно время Гай думал отправиться в Палестину, присоединиться к войску Христову, причем исключительно ради того, чтобы отыскать там Робина - сама идея освобождения гроба господня его не прельщала. Но обстоятельства вынудили остаться в Англии. Нужно было пристроить сестру, а для этого требовалось получить рыцарские шпоры и найти прибыльное место, чтобы собрать ей приданое, пусть и не такое, какое она могла получить, сложись все иначе. Изабелле он, в конце концов, подобрал хорошую партию, сейчас она жила в Шотландии, вполне довольная положением хозяйки не самого большого, но весьма доходного поместья, и вертела мужем, как ей вздумается.
Не проходило дня, чтобы Гай не вспоминал о друге детства, теперь уже не только графе Хантингтоне, но и личном телохранителе короля - новости в Ноттингем доходили, пусть и с опозданием. Расстались они при трагических обстоятельствах, и так случилось, что надолго. После пожара он ушел, забрав Изабеллу, чтобы не быть обузой - на тринадцатилетнего Робина, всеми любимого, но не привыкшего к подобной ответственности, и без них свалилось слишком много. Гисборн вообще не был уверен, что новоиспеченный граф захочет его видеть после случившегося, рассчитывал устроиться у дальней родни и сообщить о себе, но не сложилось. Он хотел добиться такого положения, чтобы сравняться с Робином, это было важнее всего остального.
В детстве чаще Гай защищал наследника Хантингтонов, чем наоборот, даже взял на себя его вину, сочтя вполне естественным прикрыть того, кто младше и слабее. И сам не знал, как получилось, что первой влюбленностью стала совсем не симпатичная барышня, а зеленоглазый сорванец, с которым они регулярно ставили на уши поместье и окрестности. Просто дружеское и отчасти покровительственное отношение постепенно переросло в нечто большее. Гай ничем этого не выдавал, но, даже кувыркаясь на сеновале с какой-нибудь крестьянкой, ловил себя на мыслях совсем не о ней. А сейчас Робин уже не мальчишка, и как к нему такому подступиться? Номинально Гай вроде как оставался его вассалом, хоть и не приносил официально оммаж, но и отношения сюзерена и вассала - совсем не то, что отношения равных.
Став помощником шерифа, Гисборн, наконец, попал в Святую землю, но совсем не так, как предполагал. Ричарда он предупредил о покушении не из любви и преданности, а исключительно из тех соображений, что смерть короля может привести к очередной смуте, которая не сулила ничего хорошего. Многие еще помнили, что творилось при Стефане и Матильде, и повторения не хотелось. Тем более Гай рассчитывал однажды занять место шерифа, и лучше, чтобы это случилось не при военном положении.
К королю его тайно провел один из приближенных Рашид ад-Дина Синана, с которым Ричард вел переговоры. Закрывавший лицо бурнус был прекрасной маскировкой, а на синие глаза никто не обратил внимания - среди исмаилитов кто только ни попадался, в том числе и голубоглазые персы старой крови. Правда, перед Ричардом лицо все же пришлось открыть и назваться. Тот выслушал, уточняя по ходу какие-то значимые для него подробности, кивнул и предложил остаться в лагере, присоединиться к войску. Но Гай отказался, постаравшись облечь ответ в максимально вежливую и учтивую форму. Хотя язык так и чесался заявить, что у него есть заботы поважнее, чем носиться по пустыне и рубить головы людям, вся вина которых в том, что они верят не в Иисуса, а в Аллаха. Перед венценосными особами он благоговения не испытывал, да и вообще не слишком стеснялся в выражениях, предпочитая говорить то, что думает, но с королями вряд ли стоило откровенничать. Гай не понял, почудилось ему сожаление во взгляде Ричарда или нет. Дальше стало не до размышлений о выражении глаз короля - нужно было обсудить детали предстоящего «покушения». В конце разговора, получив от Ричарда обещание отблагодарить за услугу и на всякий случай еще раз попросив никому не раскрывать его имя, Гисборн намотал бурнус и собирался уже откланяться, как в шатер без доклада вошел светловолосый крестоносец. Холодные зеленые глаза скользнули по посетителям, и Гая словно кольнуло. Услышав имя, он застыл, впился взглядом в лицо, стараясь разглядеть в мужчине с глазами хищника того мальчишку, за которого неоднократно лез в драку и в которого умудрился влюбиться. Исмаилит тронул его за плечо, он вышел из ступора, коротко поклонился и шагнул в раскаленный воздух, который показался сейчас ледяным.
В лагерь Гисборн вернулся ночью в сопровождении еще четырех убийц, посланных принцем Джоном. Они появились раньше, чем планировалось - барон Бертран, руководивший операцией, перестраховался и изменил время нападения. Двух рыцарей, ночевавших в королевском шатре, Гаю пришлось убить самому, для достоверности, с остальными разбирались барон и его люди. Но когда Бертран занес меч над Ричардом, спящий сорвался с места, и Гисборн, обернувшись, разглядел в неясном свете факела, кто заменил собой короля. Второй убийца метнулся на помощь и швырнул в лицо Робину горсть песка, на несколько секунд сбив его с толку. В одежде асассина, с закрытым лицом, узнать Гая было невозможно, а «соратники» не ожидали, что один из них вдруг обернется против своих, вместо того, чтобы добивать королевских телохранителей. Полностью отвести удар от Робина он не успел, только отбить так, чтобы меч пронзил не сердце, а бок. В ту же секунду правую руку обожгло болью. Гай отшатнулся, зажимая порез, и поймал на себе яростный взгляд Локсли, в котором читалось одно желание - прихватить с собой в могилу хотя бы одного врага. Он был серьезно ранен, но на ногах еще держался и явно собирался дорого продать свою жизнь. А его смерти Гисборн хотел меньше всего на свете, даже согласился бы поменять их с Ричардом местами, и плевать на смуту и прочее. Времени на раздумья не оставалось, и Гай приложил Робина рукоятью меча по голове, чтобы вырубить. Остальные уже сообразили, что, во-первых, покушение провалилось, и короля в шатре нет, а во-вторых, что среди них предатель, и теперь ему предстояло еще отбиться от бывших сподвижников. Он уложил двоих, метнув ножи, и едва успел подставить меч под обрушившийся сверху двуручник Бертрана...
В Англию Гай вернулся один, доложил принцу Джону и шерифу, что дело сорвалось, перебежчика он лично убил, а остальные полегли в бою с королевской охраной. Все выглядело более чем достоверно, особенно когда рыцарь свалился без сознания на его утонченное высочество - открылись недолеченные раны. Две недели провалявшись в лихорадке, он вернулся к своим обязанностям, а в качестве благодарности за верность, отказавшись от золота, потребовал в управление поместье Хантингтонов. На манор претендовал Вейзи, а Гай не хотел, чтобы тот хозяйничал в доме Робина, который когда-то был отчасти и его домом.
Встреча в поместье оказалась совсем не такой, как он предполагал. С первых же минут Робин воспринял его, как врага, поговорить никак не получалось, и в конце концов ему пришлось охотиться за человеком, ради которого он был готов сам сунуть голову в петлю.
Ведь вряд ли Локсли поверит, что к его побегам из подземелий Ноттингема прикладывал руку помощник шерифа. Гай всегда либо сам связывал пойманного разбойника, либо непременно проверял прочность веревок, и никто, даже Вейзи, не догадался, глядя на хитроумные узлы, что их на самом деле довольно просто распустить. И, конечно, никто не заподозрил, каким образом вдруг открывалась камера, куда запирали особо опасного пленника. Вернее, виновные-то находились, но к тому времени или уже были далеко от замка, или разъяренный Гисборн лично сворачивал шею «пособнику проклятого Гуда». Когда же дело дважды дошло до эшафота, люди Робина чудом вытаскивали атамана. Несмотря на то, что стража тщательно проверяла каждого, кто входил в ворота, разбойники будто просачивались сквозь пальцы, а потом исчезали так же, как появились.
Гай провел рукой по волосам, хотел снова собрать их в хвост, но передумал. Мысли упорно сворачивали на Робина. Ну вот как, черт дери, донести до того, кто тебя в лучшем случае ненавидит, а в худшем - еще и презирает, что ты ему не только не враг, а... вообще не враг? Да еще когда этот кто-то недосягаем, как, дьявол ее забери, вифлеемская звезда? Граф Хантингтон, он же Робин Гуд, доверенное лицо Ричарда и королевы-матери, герой Крестового похода, легенда Англии, благородный разбойник, по которому вздыхает добрая половина женского населения графства, если не больше, замужних тоже можно посчитать. И еще один рыцарь... не то чтобы вздыхает, конечно, но дышит весьма неровно. То есть, совсем неровно. Любит, если уж совсем точно. Не только девичьи сердца пропускали удар при виде улыбки Робина, у Гая оно вообще ухало куда-то вниз, и надолго. Вот только он не был девушкой, и ему, как правило, улыбались разве что ехидно или угрожающе. Если вообще улыбались.
В альковных делах Гай был вполне искушен, причем не только с женщинами. Еще в бытность его оруженосцем один не обремененный моральными принципами менестрель показал любознательному юноше, что двое мужчин могут не только пить, охотиться и сражаться вместе. С тех пор у него бывали любовники обоих полов, но все отношения, если это можно так назвать, продолжались недолго. Да и заводил их Гисборн больше для того, чтобы хоть на время перестать думать о человеке, добиться которого ему не светило. Правда, помогало не очень, чем дальше, тем хуже и хуже.
Предстоящая свадьба Робина усугубляла его страдания, поэтому Гай сделал первое, что пришло на ум - в надежде отсрочить венчание, начал сам ухаживать за Мэриан, которая, к его удивлению, принимала знаки внимания вполне благосклонно. И с удовольствием рассказывала о Робине, так что все их свидания, в основном, проходили в беседах о разбойнике. Конечно, он получал информацию от Алана, но Мэриан знала Локсли гораздо лучше, а еще через нее было проще передавать сведения, делая вид, будто случайно проболтался. Как быть, если она вдруг согласится выйти за него замуж, Гисборн не задумывался. В отличие от постели, в любви у него опыта не было совсем. Он умел соблазнять, но не ухаживать за приличными леди, и довольно смутно представлял, как это правильно делается.
Соблазнять Мэриан Гаю даже в голову не пришло. Та была порядочной девушкой, хорошо к нему относилась, и в какой-то миг он поймал себя на мысли, что воспринимает ее так же, как Изабеллу, то есть, в качестве сестры. Тут Гай окончательно запутался. С одной стороны, если перестать ухаживать, ее свадьба с Робином наверняка состоится очень скоро. С другой - он постоянно чувствовал себя так, словно совершает грех кровосмешения.
Но тут случилась история с Ночным дозорным, которая отвлекла его от этих размышлений, а также позволила какое-то время довольно тесно общаться с Локсли. В лагерь Гая, естественно, просто так не пускали, привозили и увозили с завязанными глазами и кружным путем. Он и не спорил - какой смысл? Убеждать, что выдавать их он не собирается, было так же бесполезно, как носить решетом воду, поэтому оставалось просто принять правила игры и наслаждаться выпавшей возможностью.
Общение, конечно, получилось то еще. За месяц, в течение которого разбойники вкупе с помощником шерифа усиленно отводили подозрения от леди Найтон, Гай с Робином поругались раз сто, подрались не меньше двенадцати, причем дважды свалились в Трент и один - в медвежью берлогу, в которой чудом не оказалось медведя. И это не считая мелочей, вроде тычков кулаком под ребра или ударов в челюсть. Помимо всего, Робина укусил Дроу, и тот несколько дней предпочитал стоять, а не сидеть, что создавало определенные неудобства с перемещениями.
Правда, бывали и затишья, когда они пили у костра эль и даже вспоминали что-то из прошлого. Алан травил байки. Мач пугал всех до колик рассказами о своих кулинарных изысках. Тук выдавал такие истории из монастырской жизни, что покраснел бы и дуб - в отличие от Кэт и Марты... Уилл бросал на спор топоры, попадая даже в маленький сучок. А как-то Робин, не то захмелев, не то дурачась, подбил Гая на состязание в метании ножей. И проиграл. С луком Гисборн уступал ему безоговорочно, но на ножах мог дать фору и Скарлету с его топорами. По уговору проспоривший должен был час проходить в женском платье, и Робин честно выполнил условие, изображая барышню, даже пригласил Гая на танец. Тот не знал, каким чудом удержался от того, чтобы опрокинуть взъерошенного смеющегося разбойника в траву и целовать до потери пульса, невзирая на присутствие рядом его людей. Правда, не был уверен, что после этого остался бы в живых. Шутку Гай поддержал, получив редкую возможность дотронуться до Робина не во время драки, и теперь с тоской вспоминал тот безумный вечер, в конце которого, набравшись, как сапожники, они свалились и заснули чуть ли не в обнимку.
А затем все вернулось на круги своя - лесные стрелки устраивали очередной налет на очередной обоз с налогами, отлавливали очередного посыльного, рыцаря, аббата, наводили шороху в Ноттингеме, срывая чью-нибудь казнь или обчищая шерифовы закрома. То есть, видеть Робина Гисборн мог, только гоняясь за ним, как обычно, и изо всех сил стараясь не поймать.
Из приятного была только новая помолвка Мэриан, которая отказала и Робину, и Гаю, приняв предложение графа Фридриха. Гисборн искренне поздравил обоих и клятвенно пообещал приезжать в Найтон-холл так же часто, как раньше - иначе девушка грозила смертельно обидеться. На сердце немного полегчало - пусть и не кровная родня, Мэриан действительно стала ему дорога, и причинять ей боль совсем не хотелось. Ее последние слова, правда, озадачили - целуя рыцаря в щеку, она зачем-то упомянула, что Робин часто говорил о нем, и пожелала удачи. Ничего необычного в том, что Локсли добывал сведения о помощнике шерифа, он не видел - Мэриан же была у разбойников информатором.
Гай подавил тяжелый вздох. Из Ноттингема он уехал в надежде проветриться перед встречей, но воспоминания этому совсем не способствовали, как и мысли о предмете его мучений. Соблазнить Робина, наверное, возможно. В конце концов, он способен и святого уложить в постель. Но что потом? Или его пошлют, или вообще прирежут, и он даже сопротивляться не будет. Тем более хотелось совсем не этого, вернее, не только этого. Сдерживать физическое влечение было проще, чем заглушить тоску в душе.
Гай даже взял у Мэриан два куртуазных романа и прочитал, чудом умудрившись не заснуть на первых же страницах. Обычно он читал философов, Авиценну или трактаты об оружии, за которыми мог просидеть всю ночь, а вот романтическое чтиво как-то прошло мимо него. Романы, конечно, были не о двух рыцарях, а о рыцарях и прекрасных дамах, но приблизительное понятие об ухаживаниях давали. Весьма приблизительное. Гай не представлял, как будет петь серенады под дубом - башен в Шервуде не водилось, а вот дубы росли знатные. Петь он умел, тот же менестрель научил, и голос был неплохой, но вряд ли Робин оценит. Дарить собранные на рассвете розы, на лепестках которых еще не высохла роса, тоже не хотелось - понятно, куда разбойник засунет ему эти самые розы, а они ведь все в колючках... Да и зачем крестоносцу розы... ему лучше кинжал или коня. Про кинжал Гисборн думал, но нужно ведь по руке подбирать, а вот с конем оказалось проще. К ярмарке в Ноттингем свезли столько эля, что можно было замковый ров наполнить. Заметив рядом с бочками Тука и Маленького Джона, Гай решил, что случай подходящий, выпустил из конюшни Фрейю, недавно объезженную фризку, и направил к телегам. Поскольку отцом кобылы являлся Дроу, достоинства ее были неоспоримы, равно как и отвратительный характер. Но Гай надеялся, что с норовом лошади Робин как-нибудь справится.
На этом дело застопорилось. Во-первых, подарок был вручен не лично. Во-вторых, Локсли вообще не знал, что это подарок. В-третьих, дальше в романах рыцари с дамами непременно падали на траву где-нибудь в лесу и предавались бурной страсти. Как-то все очень быстро происходило - серенада, колючки, то есть, розы, бурная страсть. А еще рыцарю полагалось лишаться от любви чувств, чего Гисборн делать не собирался точно. Если приложат по голове - это понятно, или хотя бы от последствий бурной страсти, а вот падать в обморок, навздыхавшись под луной, он был не готов. Но хорошая лошадь Робину в любом случае не помешает, даже если он никогда не узнает, что это была неуклюжая попытка Гая за ним ухаживать.
Со стороны конюшни донесся грохот, злобное ржание и вопль - похоже, Дроу в очередной раз кого-то укусил. Предположение подтвердилось - наружу выскочил конюх, за которым, недовольно всхрапывая и скалясь, рысил фриз. Расседлать его удалось, а вот вычистить, похоже, нет. С надеждой посмотрев наверх, слуга заметил в окне господина.
- Милорд! - умоляюще воззвал он, уворачиваясь от коня, который едва не куснул его второй раз. - Спасите! Он опять разнес денник! И сейчас меня убьет!
Фриз, недовольный тем, что жертва ускользнула, изогнул шею, задрал хвост и скакнул к конюху боком. Тот еле успел отпрыгнуть и помчался к яблоне, преследуемый конем, который чеканил рысь, словно на турнире, вытягивал шею и клацал зубами рядом с головой удирающего человека. Гисборн хмыкнул - придется заняться самому, как всегда. До встречи времени еще достаточно, успеет и коня вычистить, и себя потом - Дроу не упускал случая выразить свою любовь, вываляв хозяина в сене и пожевав куртку, рубашку и волосы. Он спустился вниз, прихватил с кухни яблоко и отправился спасать истошно орущего на дереве конюха.