Нетрадиционная психиатрия по-ноттингемски

Вкрадчивый, еле слышный скрип... И ещё раз. И ещё...
— Гай...
— Сгинь!
— Га-а-а-ай...
— Всеми святыми тебя заклинаю... Дьявол... Дьявол тебя побери! Сгинь, сказал!
— Открой...
— Ни в жизнь! Сгинь, говорю!
— До следующей ночи...
Ушло. Или ушёл? Или... А-а-а-а, какая разница! Гораздо важнее другое: вот уже вторую ночь под дверь спальни — всегда предусмотрительно запиравшуюся ввечеру, слава тебе, Господи! — приходило НЕЧТО. Сначала в щель тянуло холодным сквозняком. Потом какими-то благовониями, омерзительно напоминавшими о поездке в Святую Землю. Потом... потом звучал шёпот.
Нет-нет. Он, Гай Гизборн, рыцарь, гроза Ноттингема и — в ближайшем будущем — его же шериф (если повезёт) ничуть не боялся всяких там сквозняков-запахов-шёпотов. Совсем. Но...
Как говорил спустя шестьсот лет один персонаж одного неанглийского писателя — «На совести усталой много зла». Если бы сэр Гай умел изъясняться так же красиво, как знаменитый кабальеро, он бы обязательно сказал нечто подобное. Или хотя бы подумал.
Но он не умел.
И поэтому последние полгода прошли под знаком постоянных, но не оформленных в членораздельную речь терзаний, заливаемых диким количеством вина. Правда, добрые люди в лице стражи Ноттингемского замка, с которыми Гай обычно и пил (днем. Ночью он благополучно обходился без них), доложили недавно, что шериф тайно отправил заказ аж в Нюрнберг — за каким-то особенным замком, который предполагается повесить на дверь винного погреба. Ну... пусть вешает. В конце концов, нет такой двери, которую нельзя было бы выломать. Или вынести. Или выбить — скажем, тараном. Когда горит душа, преграды рушатся сами!
Месяц назад он решил было, что в этой поганой жизни наметились какие-то изменения. Принц — пропади он пропадом, сладкоречивый мерзавец! — почти сделал его шерифом. Ключевое слово — «почти». А тут ещё и сестрица обнаружилась, блудливая кошка, которая только и знает, что вертеть хвостом перед любым мужиком, попадающимся на её пути. Нет, ему, Гаю, конечно, всё равно, кому достанется это сокровище... лишь бы не Гуду.
Хотя, если поразмыслить... То есть если постараться собрать мысли в кучу... Короче, в те моменты, когда мысли, подстёгнутые особенно щедрой порцией выпивки, приобретали невиданный размах, Гай Гизборн вспоминал, кому он обязан своим нынешним состоянием — Робину Гуду, ясное дело! — и от души желал ему заполучить Изабеллу и сдохнуть в мучениях. Ибо, по его скромному, но никем не ценимому мнению, повзрослевшая сестричка оказалась той самой чумой, которая способна прикончить любого, не прилагая к этому ни малейших усилий.
...Впрочем, Изабелла — последнее, о чём стоит беспокоиться, если честно. Кого-нибудь это счастье да осенит. Может, вообще скоро явится Торнтон и заберет дорогую жену обратно. А вот подозрительные шорохи и шёпоты неплохо бы разъяснить. И для начала надо хорошенько выпить! Тогда и в мозгах сразу просветлеет.
Кувшин, заботливо устроенный прямо на полу у кровати, оказался подозрительно легким. Ну, конечно, так оно и есть. Ведь вот только вечером Гай собрался с силами, добрёл до погреба, ещё не осчастливленного новым замком, и нацедил никак не меньше галлона из той симпатичной бочки, что Вейзи приобрел три месяца назад! И уже закончилось? Впрочем, что тут удивительного. Это вино, оно ведь слабое: пьёшь его, пьёшь и совершенно не пьянеешь! И приходится подменять качество количеством… Мерзавец Вейзи. Шери-и-и-и-ф… Тоже, шериф! Даже на вине экономит, гад! А я вот сейчас встану, встану… и в подвал! Берегитесь, бочки! И замки — тоже берегитесь!
На волне праведного возмущения Гай почти взлетел с кровати — и рухнул обратно. Угу. Сейчас. В подвал.
А что там за дверью, а?
Может, оно — которое шепчет, — устроилось тихонечко и только и ждёт, чтобы он, весь из себя такой наивный, вышел прямо к нему в пасть?
Не дождется.
Лучше смерть от жажды!
Хотя…
Взгляд страдальца, неопределенно блуждавший по комнате, неожиданно остановился на маленьком симпатичном кувшинчике, скромно притулившемся на подоконнике.
И как он мог про него забыть?!
Сам же принес вчера! Или, может быть, позавчера…
И забыл.
— Гизборн, ты идиот, — сказал Гай, усилием воли перетаскивая себя к подоконнику и припадая к добыче.
--------------
— А это точно не смертельно?
— Точно-точно. Неужели ты думаешь, что я могу желать совсем уж дурного?
— Я же могу!
— Так то ты. У тебя причины есть, и серьёзные…
— Как будто у тебя они менее серьёзные!
— Может, и не менее.. Послушай, если мы будем постоянно мериться целями и причинами…
— Мы вовсе не меряемся! Мы всесторонне обсуждаем. Разве нет?
— Ну… Пока ведь получается, правда?
— По крайней мере, никто ничего не подозревает. Какие же они все идиоты!
— Не то чтобы все… Но да. Мы умнее. Так что…
--------------
Что значит хорошее вино! А вино из забытого, но счастливо обретенного кувшинчика явно было хорошим. Всю ночь Гаю снились чудесные сны. Правда, он не мог сказать точно, что именно видел в этих снах, зато пробуждение оказалось замечательным — солнечные лучики, пробивавшиеся сквозь дырявые ставни, бродили по комнате, под потолком плавали маленькие радуги… голова болела дико — но это, в сущности, такая мелочь! Достаточно сделать пару глотков, и ничто не помешает наслаждаться жизнью дальше. Встать, дойти до подоко… минуточку. А почему он лежит на полу? И, кажется, как раз около окна. Вот ведь усталость проклятая! Даже не хватило сил добраться до постели. И сейчас нет. Впрочем, какая постель? Пора вставать, одеваться… Нет. Одеваться не надо. На раздевание сил вчера тоже, оказывается, не было... Ну так ещё проще: собрать конечности, включая голову, встать, выпить для бодрости немножко того замечательного вина — и вперед! К подвигам и приключениям!
Поток благостных мыслей прервал стук в дверь. Гай вздрогнул, вспомнив о ночном госте, но тут же расслабился и заулыбался: при свете дня шорохи ночи выглядели как-то глупо.
— Ну? — лениво поинтересовался он, даже не пытаясь встать.
— Гай, открой...
— Д-дьявол?.. Тьфу! Изабелла, ты?
— А ты кого ждешь? Я, разумеется. И радуйся, что не милорд шериф — уже за полдень, а ты до сих пор не удосужился пробудиться. Открой, говорю! Или через дверь будем разговаривать?
Радужное настроение слегка потускнело. Стерва-сестричка определенно не входила в круг тех, кого сэр Гай желал бы видеть слишком часто. Впрочем, если подумать, таковых людей в окрестностях вообще не водилось — с тех пор как…
Потускневшее радужное настроение преобразовалось в поганое. Всё как обычно. Да… И почему он ночью не открыл дверь? Чего испугался? Чего ему вообще теперь бояться? Идиот…
— Гай, у тебя всё хорошо? — поинтересовалась Изабелла, прислушиваясь к грохоту за дверью. Складывалось впечатление, что братец почему-то решил избавиться от мебели и старательно ломает её — то ли об коленку, то ли об стену. Скорее, об коленку — грохот перемежался болезненными вскриками. — Гай?
Грохот прекратился.
— Иди, я сейчас спущусь, — на редкость мирно ответствовал братец.
Изабелла удивленно подняла брови…
— Уйди-и-и!!!
Леди Торнтон удовлетворенно улыбнулась и отправилась к себе. Присутствовать при очередном избиении младенцев — а Вейзи наверняка сейчас устроит нечто подобное, — ей совершенно не хотелось.
Ну и дела были кое-какие… не терпящие отлагательства.

Сегодня Вейзи был в ударе. Вопли его вольно гуляли по башне, эхом отражаясь от стен, и почти материально били по ушам.
— Ты-ы! Ты помнишь, какой сегодня день, Гизборн? Ты помнишь, что на следующей неделе мы отправляем нашему дорогому принцу очередную порцию налогов? Ты помнишь, где должен находиться сейчас?! Не здесь, нет! Ты должен заниматься тем единственным делом, на которое вообще способен: запугивать этих тупых крестьян!
«И во дворе, небось, слышно», — сам удивляясь своему спокойствию, подумал Гай и привычно сделал каменное лицо. Похоже, получилось не очень, потому что шериф, прервав свой пламенный монолог, вдруг подскочил к нему вплотную и подозрительно принюхался.
— Опять пьян, — неожиданно нормальным голосом констатировал он. — Меня это начинает раздражать, Гизборн. Ты понимаешь? Меня. Это. Очень. Раздражает.
Гай пожал плечами. Зря.
— Ты-ы-ы-ы!!!
Шериф подпрыгнул и ловко съездил своему помощнику по физиономии. Гай непроизвольно оскалился.
— Ещё рожи мне построй! Нет, вы посмотрите на это убоище! — Вейзи приглашающе развел руками. Молчаливая черепушечная аудитория осталась нема, но шерифу и этого вполне хватило. — Я тут в поте лица кручусь, стараюсь наладить привычную жизнь… человека из тебя, урода, делаю!.. Уже который год делаю — и всё без толку! А он строит рожи и пьёт как сволочь! Ты хоть понимаешь, что если мы вовремя не заткнём нашему дражайшему высочеству-величеству пасть приличной суммой, он избавится от нас обоих — обоих, Гизборн! Или ты полагаешь, — Вейзи перешел на шёпот, — он тебя пожалеет? Ха! Ну, чего молчишь?
Когда-то — всего лишь полгода назад! — эти вопли могли бы оказать действие. Сейчас…
— Мне всё равно.
Шериф тяжело вздохнул. Гай зажмурился, предчувствуя ещё одну пощечину. Но привычный мордобой почему-то запаздывал.
— Мальчик мой!
Это прозвучало настолько проникновенно, что Гай приоткрыл глаза. Шериф улыбался, да так радостно, что глаза немедленно захотелось закрыть снова.
— Мальчик мой! Веришь ли… — Вейзи сделал паузу. Гай сглотнул, жалея, что не успел завести себе флягу: вот прямо сейчас, на глазах любимого начальства, хватить глоток-другой — и все проблемы исчезли бы раз и навсегда. Лучше, чем стоять и ждать, что ещё выдумает этот пакостник. — Я тебя даже понимаю!
— Э…
— Понимаю-понимаю! Правда. — Шериф наконец-то погасил улыбку и прошёлся по комнате, заложив руки за спину. — Все мы теряли близких людей. Помнишь мою дорогую сестру? Этот негодяй Робин Гуд вонзил в неё змеиные зубы…
— Э?
— Ну, змеи вонзили в неё свои зубы, не придирайся. Но кто её скинул к змеям, а? Робин Гуд!
«А перед этим вы вместе с сестрой пытались отправить туда самого Робина Гуда. Тоже мне, жертвы… Чего? За кого я заступаюсь?»
— …И моя дорогая сестра скончалась в муках! Боже мой… Бледная, с испариной на лбу, она лежала в моих объятиях и умоляла: спаси меня, брат! Не дай мне умереть! Я никогда этого не забуду… — Вейзи всхлипнул и прикрыл лицо руками. — И этот страшный вопрос в её тускнеющих глазах: «За что?»
Комната как-то странно плывёт… Надо, надо было всё-таки… ладно, не выпить. Но хотя бы поесть — перед тем как идти к этому упырю… Голова раскалывается. За что… Дьявол! Да когда же он заткнется?!!
— …вот так я и лишился моей дорогой сестры, — очень буднично завершил шериф свой патетический монолог, промокнул рукавом слёзы — и резко вскинул голову, впиваясь взглядом в лицо помощника. — Ты что-то бледен, мальчик мой? Так вот. Все мы теряем близких людей. Папу, маму, братьев, сестёр… возлюбленных… а, Гай?
«Если ты сейчас не замолчишь…»
— …но жизнь продолжается! — жизнерадостно провозгласил Вейзи и, подумав, пару раз хлопнул в ладоши. — Жизнь не стоит на месте, бурлит, кипит и пенится, как… как… впрочем, неважно! В общем, возьми себя в руки, Гизборн. Мне надоела твоя унылая физиономия и твоё вечное пьянство! Если хочешь сделать карьеру — а ты ведь хочешь, правда?
«…провались ты вместе со своей карьерой…»
— …Хочешь! Чему я тебя учил, в конце-то концов? А если и не хочешь — то должен когда-нибудь захотеть. Почему не сейчас? И для этого надо всего лишь прекратить хлестать вино — за которое я, между прочим, плачу немалые деньги, ибо Бургундия — не ближний свет!.. Прекратить пить, говорю я! А чтобы прекратить пить, надо перестать думать об этой юной дурочке, которая так неудачно наткнулась на твой меч. Нет, не надо, не надо смотреть на меня злобными глазами!.. О. Понимаю. Тебе сейчас очень хочется меня убить...
«…мне этого уже давно хочется, и если ты не заткнёшься сию же минуту…»
— …но ты этого не сделаешь. Потому что пред лицом Господа и принца нашего Джона мы с тобой должны быть едины! И перед вторым — едины в особенности! Ибо до встречи с Господом время есть, а принц ждать не будет. Ты улавливаешь, Гизборн?!
Шериф выжидательно замолчал.
— Мне надо идти, — выдавил из себя Гай.
Вейзи вздохнул.
— Ну, что ж, иди. Иди — и принеси мне немножко денежек. Иначе нас ждут очень тяжелые времена. — Он ещё раз оглядел своего помощника, скривился и, явно утратив интерес, отошёл к своим любимым черепам.
Гай немного постоял, рассматривая беззащитную сутулую спину. Чего проще — выхватить из рукава кинжал… кольчуги Вейзи не носит… и сделать то, на что прозрачно намекал принц ещё в Лондоне.
Только зачем?
Разве это что-нибудь изменит?
Он развернулся и, стараясь держаться прямо, направился к двери. Ехидный голос Вейзи догнал его уже на пороге:
— Попробуй, наконец, немножко напрячь мозги и поразмыслить над тем, что я тебе сказал. Хотелось бы верить, что мозги у тебя есть.
--------------
Если бы в этот чудный летний день в Ноттингеме вдруг объявился некий беспристрастный и объективный наблюдатель…. если бы он смог посетить оба культурных и политических центра Ноттингема — замок, где владычествовал милорд шериф, и стоянку разбойников, предводительствуемых Робином Гудом… ну и если бы он после этих визитов (особенно первого) остался цел и невредим… Таковой наблюдатель мог бы беспристрастно и объективно отметить удивительное сходство воплей, разносившихся примерно в одно время над указанными замком и стоянкой, — сходство пусть и не дословное, но уж интонационное — точно.
— Робин! Ну Робин же!
Маленький Джон, потрясавший любимым кожаным жилетом, выглядел почти эпически — полному сходству с каким-нибудь Аяксом или Гераклом мешала разве что излишняя волосатость и негероичное, очень обиженное выражение лица.
— Робин! Эта наглая тварюка!.. Можно, я его убью?!
— И не жалко тебе бедного зверька? — поинтересовался Робин, лениво почесывая бороду. Знаменитый разбойник удобно устроился во впадинке, образованной корнями огромного дуба. Вот он, кстати, совершенно не тянул на эпического героя, несмотря на всю свою славу. Так, мальчишка... Если в глаза не заглядывать. — Кормили-поили, приручали. Ты ж и приручал. Ещё уверял всех, что, мол, ценность, редкость и вообще твоё пушистое счастье.
Маленький Джон вытаращил глаза.
— Я?!
— Ты, ты. И даже Мача на дурное подбивал — кузницу звал ограбить.
— Да что ж ты говоришь-то такое, Робин, побойся бога!
— Правду говорю. Мач мне сам признался: приходил, мол, Джон, предлагал — пойдём, мол, друг, сопрём у кузнеца вилы. Он новые скуёт, а Дику гребешок будет славный.
— Врёт!!!
Разбойнички во главе с отцом Туком, занимавшиеся до того своими делами, начали стягиваться к центру стоянки: Маленький Джон орал ОЧЕНЬ громко, куда там милорду шерифу.
— Врёт, в самом деле? А ну-ка… Мач, иди сюда!
Робин выцепил взглядом главного повара лагеря и поманил к себе.
— Мач, ты мне про кузницу рассказывал?
— Ну, да… — осторожно подтвердил Мач, чувствуя какой-то подвох.
— Про гребешок рассказывал?
— Ну… рассказывал. А что?
Робин хулигански ему подмигнул и обернулся к ошарашенному Джону.
— Видишь, Джон, — он наставительно погрозил пальцем, — врать нехорошо. И кузнец был, и гребешок был.
— Да я ж для Кейт за гребешком ходил! По просьбе Мача, промежду прочим! — взвыл обиженно Джон. — Он стесняется, видишь ли, а я ходил!
На стоянке грянул радостный хохот. Вопли Мача, Джона и присоединившейся к жертвам гудовского юмора Кейт потонули в общем хоре… в который, впрочем, быстро вплелся какой-то посторонний и явно неуместный звук…
— Вот! Он опять чем-то недоволен! Робин, ну что делать-то?! И одежку жалко…
Неподдельное горе в голосе Маленького Джона завораживало. Первым опомнился отец Тук — и потянулся к жилетке.
— Сын мой, а всё же: что случилось? — деловито поинтересовался он, пытаясь за уголок выдернуть её из рук Джона. Жилетка и Джон не поддавались.
— Так ведь… полу отхватил, зверюга проклятая. Я ему целую ляжку оленью принёс! Сам выследил, сам подстрелил... Разделал сразу, чтоб свеженькое ему… гаду эдакому! И принёс. Так он одной лапой в мясо вцепился, а другой — в меня. Я ему по роже-то треснул, не балуй, мол, а он зубами клац — и нету полы! — Джон бережно расправил жилетку на весу и продемонстрировал ущерб. Хозяйственный Мач охнул.
— Выкинь, — деловито посоветовала Кейт. — Или мне на заплатки отдай. Вон, у Алана плащ прохудился. А тебе новую добудем... Купим то есть, — поправилась она под укоризненным взглядом Робина.
Джон недовольно хмыкнул, свернул пострадавшую одежку в узелок и показал Кейт кукиш.
— Прям вот щас. На заплатки. Она со мной сколько миль отшагала-то!
— Сама шагала-то? — вставил Алан.
— Молчи, репей! На мне отшагала! А-а-а-а… да ну вас всех, нету в вас сочувствия, вот как есть — нету! Пойду к Дику. Он меня вот понимает. Не то что вы, бессердечные!
— Так ведь съест, Джон. Не боишься? — поинтересовался Робин, улыбаясь в бороду.
Джон подумал.
— У меня и вторая ляжка есть. Авось, смилостивится. Лесник я — или кто?
Лев, сидевший в клетке из цельных бревен на краю поляны, рыкнул и проводил взглядом Джона, отправившегося за обещанной ляжкой, — он явно ничего не имел против маленького вкусного кусочка свежей оленины. А жилетка… ничего эти глупые люди не понимают в хороших шутках.
---------------
Ноттингемская таверна «Веселый кот» была местом тихим. По крайней мере, так всегда говорил её владелец Уилфред, угрожающе обводя единственным глазом посетителей. Посетители согласно кивали: в конце концов, одно-два мёртвых тела за год — это немного. А ежедневные драки, после которых ноттингемский цирюльник обзаводился новыми благодарными клиентами… что ж, цирюльник был доволен, клиенты — те, кто уходил от него на своих ногах, — тоже: хорошая драка без потери конечностей веселит тело и душу. А зубы не в счёт. В конце концов, даже всесильный шериф Ноттингемский, как известно, в этом не без греха.
Сегодня в «Весёлом коте» было не просто тихо, но и весело. Мальчишка-менестрель, польстившийся на миску фасоли с мясной подливой и обнадёженный обещанием добавки — если будет петь не слишком противно, — исполнял балладу о жестоком лорде. Судя по всему, на добавку он рассчитывать мог: неизбалованные заезжими талантами посетители таверны вполне благосклонно принимали трагический рассказ о судьбе лорда Кеннета. Некоторые даже начали перемигиваться, когда певец дрожащим от чувств голоском выводил слова прорицателя о грядущем падении жестокосердного негодяя. Уилфред было нахмурился… но посмотрел на бродягу повнимательнее и махнул рукой: ЭТО точно не могло ни на что намекать, уж очень искренним вдохновением светились огромные голубые глаза на грязной физиономии.
К сожалению, баллада оказалась длинной. Тем, кто выпил не менее пары пинт, было уже все равно, а вот тем, кто до нужной кондиции еще не дошёл… Когда певец попытался изобразить звук рога, разбудивший несчастную леди Маргарет, пара выпивох подскочила на лавках, а хозяин чуть не уронил очередной кувшин.
— Эй, парень… — начал он несколько угрожающе.
Певец, казалось, не слышал. Высокое вдохновение, накатившее внезапно, отсекало все посторонние звуки. Тем более что он уже почти дошёл до описания сражения между отважным Уолтером и не менее отважным Вильямом. Аккурат на вопле «Ни шагу назад!» дверь таверны распахнулась…

Сэр Гай к вечеру лишился последних жалких остатков утреннего радужного настроения, зато намёки Вейзи, так и вертевшиеся по замкнутому кругу в его больной с похмелья голове, довели не отличавшегося спокойным нравом помощника шерифа до состояния, близкого к бешенству… чего уж там — до бешенства и довели! Тем более что денег удалось собрать самую малость.
В Лэмбли ему поведали о плохом прошлогоднем урожае, да так душевно и красиво, что Гая тянуло прослезиться — пока он не понял, что сборы лука точно удались. Однако староста, даже напуганный грозным рёвом, от которого голова разболелась ещё больше, стоял на своём до последнего, и выжать из него удалось всего десяток монет. В Булкоте клялись, что вот-вот наступит холера… что, добрый сэр, не наступит?.. наступит, но не холера? Вы наступите? Ох, ну вы, сэр, и скажете тоже… Сию минуту, сэр, да, сэр!.. Массовое коленопреклонение, рыдания (особенно отличились дочки старосты, пытавшиеся припасть к стременам так упорно, что пришлось их слегка лягнуть)… И что? Результат — пятнадцать стерлингов, и то один явно оловянный, а не серебряный!.. В Вудбруке поначалу всё шло хорошо: староста торжественно вынес красивый деревянный сундучок с резьбой на крышке и сообщил, что собрали всё, что только можно. Гай, уже наученный горьким опытом, насторожился, и, как оказалось, не зря. В сундучке было восемь монет. Причём три — какой-то неизвестной чеканки с арабской вязью… Дьявол! Допрос с пристрастием (Гай напрягся и вспомнил старые добрые времена) ничего не дал: староста и парочка не успевших вовремя смыться селян уверяли, что монеты нашла одна маленькая девочка — имени девочки никто назвать не пожелал — в дупле старого дуба в Шервудском лесу… Дьявол, дьявол, дьявол!!!
В общем, подъезжая к воротам славного города Ноттингема со своей скудной добычей, Гай осознал целых две вещи. Во-первых, за последние месяцы он явно утратил сноровку. Раньше бы эти паршивые земледельцы не посмели нести бред о холере, Шервуде и его, Гаевом, милосердии. Милосе-е-е-ердие?! Да это просто оскорбительно!.. Надо было… стоп. Это уже «во-вторых». Во-вторых. Оцепить деревню, согнать в кучу жителей, напомнить им о том, что количество пальцев на руках и ногах небезгранично, взять парочку заложников, наконец... Всё это можно было проделать без проблем — если бы он, чёрт возьми, не отправился в путь в одиночку! Что, ну что помешало ему взять с собой десяток-другой солдат? Помутнение рассудка? Похмелье? Какое ещё, мать его, похмелье! Он и выпил-то вчера всего ничего, а Вейзи туда же… «опять пьян», «перестань хлестать», «перестань думать…».
Собственно, воспоминания об утреннем разговоре и породили «в-третьих». В-третьих… своё дело он сделал. Его отправили за налогами? Отправили. Он съездил? Съездил. Привёз деньги? Ну… пока ещё не привёз, конечно, но вот-вот, уже через полчаса… или через час… или… А что, интересно, мешает ему, Гаю Гизборну, зайти куда-нибудь передохнуть? Долг? Совесть? О, чуть не забыл — рыцарская честь? Смешно, право слово. Да ничего не мешает. Ограбить его ни один дурак не рискнёт, а если и рискнёт… ну, туда ему и дорога.

У городских ворот стояли два стражника. Как обычно. То есть стояли как обычно и, как обычно, выглядели настолько по-деревенски, что Гаю захотелось рявкнуть — злобно и погромче. Однако голова мигом напомнила, что рявки чреваты последствиями и до поры до времени лучше держать себя в руках. Поэтому он ограничился злобной гримасой… которую, к сожалению, стражники в августовских сумерках как следует и не разглядели.
— Ты посмотри — очухался! — восхитился один из них вслед начальству. Вполголоса, ясное дело. — А вчера заполночь чертей гонял. Джейн говорила, орал благим матом, то «изыди!», то «сгинь!»
— Джейн-то откуда знает? — недоверчиво поинтересовался второй. — Под дверью сидела, что ли? Ты за ней смотри, Сэмми, а то неровён час…
— Трепло ты, Нед. — Сэм беззлобно хохотнул. — Лишь бы ляпнуть. А сэр наш совсем плох, если уж черти к нему ходить начали. Утащат, и пикнуть не успеет.
Нед перекрестился, чуть не выронив казённую алебарду.
— А хоть бы и утащили, — прошептал он и перекрестился ещё раз. — Сначала его, потом… Ладно, не к ночи поминать.
— Угу, — тоже шёпотом, но от души согласился Сэм.

Таверна с толстым полосатым котом на вывеске оказалась как раз по пути в замок. Ну то есть не совсем по пути, и место, честно сказать, было не слишком подходящее для приличного человека, но если ты едешь кружным путем, потому что от мысли о щербатой улыбочке дорогого начальства подташнивает… Приличным же человеком Гай себя давно не считал, а пьяный смех и вопли, доносившиеся из-за неплотно прикрытой двери, свидетельствовали о том, что выпивка здесь неплохая… крепкая уж точно.
Спешившись, Гай поискал глазами коновязь. Хм… Нет. К этой гнилой жердине своего вороного он привязывать не рискнёт. Смысла никакого, а разрушения — будут. Оно ему надо?
— Стой здесь и не вздумай сбежать, — строго сказал он жеребцу и для верности пригрозил кулаком. — А то Вейзи подарю. Понял?
Конь мотнул головой.
Гай решил принять это за согласие и, прихватив с собой «денежный» сундучок, вошёл в таверну.

Одноглазый Уилл, завидев на пороге знакомую каждому ноттингемцу мрачную длинную фигуру, непроизвольно вздрогнул и покосился на вдохновенного менестреля. Если Гизборн… каким ветром его сюда занесло?.. в общем, если он решит, что в его, Уилла, почтенном заведении покушаются на власть… придётся строиться заново. В другом городе. И как бы не наследникам. Уж о нраве помощника шерифа хозяин был наслышан предостаточно. А скольких клиентов он лишился за последние пять лет! И ведь все были хорошие люди, законопослушные и тихие… ну, почти все. Парочка воришек не в счёт. Не вовремя, ох, не вовремя заявился этот мальчишка со своей арфой!
Однако опасения хозяина сбываться не спешили. Гизборн мельком глянул на грязную физиономию певца, поморщился на очередной слишком высокой ноте и устроился в самом дальнем и тёмном углу (занимавшая этот угол компания быстренько перебралась к соседям), бережно установив перед собой какой-то деревянный сундучок. Нечего и говорить, что заказанное вино (из личных запасов Уилфреда!) принесли мгновенно — и в чистой кружке.
Дураков среди клиентов Уилла не водилось. Несколько хмурых персон, обуждавших что-то вполголоса у стойки, испарились шустро и незаметно. Известный всему графству конокрад Бен счёл, что дела подождут до завтра, расплатился и с достоинством вышел. Остальные посетители, в коих ноттингемские реалии давно выработали здоровое равнодушие, сначала примолкли — а потом продолжили отдыхать как ни в чём не бывало. Певец же, кажется, и вовсе не обратил внимания на новое лицо. Он пел. И уже добрался до печальной смерти леди Маргарет.
…Вино было так себе. Водянистое какое-то… разбавленное, что ли? Гай подумал, что хозяину неплохо бы набить морду, немножко покрутил идею в голове… ладно, пусть живёт. Не в вине дело, в конце концов, и уж точно не в хозяине. Гай сцепил руки в замок, уткнулся в них длинным носом и задумался. Мысли упорно сворачивали к утренней беседе с шерифом.
Если говорить совсем уж откровенно, Вейзи, разумеется, был прав. За последние месяцы Гай с трудом мог припомнить такой день, когда бы с утра у него не раскалывалась голова — то ли от паршивого вина, то ли… Ладно. Откровенно, так откровенно. Пить определенно надо меньше. А лучше бы не пить вообще — вон, святые отшельники, говорят, употребляют одну родниковую воду, зато живут лет до восьмидесяти. Чем плохо?
Гай представил себя святым отшельником и невесело усмехнулся. Святой… Конечно, с его грехами ему прямая дорога в монастырь. Молитвы, покаяние, вечный пост, какой-нибудь обет позаковыристей… Всё это выглядело заманчиво. Почти. Потому что ни один обет, хоть бы и самый суровый, никакой пост, никакие молитвы не помогут ему забыть. Умник Вейзи все правильно сказал, на то он и умник, хоть и дрянь редкостная. Чёрт возьми, даже он, сэр Гай Гизборн, самый выдающийся простофиля Ноттингема и его окрестностей (а может, и всей Англии, чего уж мелочиться!), отлично знает, почему ему проще пребывать в постоянном винном тумане. Собственно, гораздо лучше было бы сдохнуть прямо там, в Святой Земле.
А ведь она ему даже ни разу не приснилась…
Кружка опустела незаметно. У локтя так же незаметно появилась другая. На пятой Гай покосился на излишне расторопного хозяина… Хозяин выглядел чрезвычайно невинно — вылитый он сам после очередной неудачной охоты на Гуда пред лицом шерифа. Пакость какая, надо же. Может быть, морду всё-таки набить стоит? Или нет? Видимо, смысл раздумий отразился на лице неблагодарного клиента — потому что хозяин всплеснул руками и на столе немедля возник целый кувшин. Гай принюхался… Эль.
Ну, он же решил не мелочиться, правда?
Ещё через полчаса мир послушно начал окрашиваться в утренние радужные тона, и даже головная боль несколько поутихла. Мысли потекли лениво, в такт музыке… стоп. Какая ещё музыка?.. А, ну да. Тот мальчишка у стойки, который поёт какую-то дребедень о битвах и лилиях… то есть пел о битвах и лилиях, а сейчас… Гай вслушался. А сейчас — о какой-то девице с косами, которые обвивались вокруг пня. Что за бред?
— Эй, ты!
Посетители таверны, давно и благополучно уже забывшие о постороннем, затесавшимся в их тёплую компанию, дружно дернулись. Невозмутимы остались только хозяин — и певец, даже не переставший терзать свою арфу.
— Ты! С музыкой! Иди сюда.
Менестрель прекратил петь и поднялся, не спеша, однако, на призыв.
— Слышишь плохо? Иди сюда, я сказал! — Гай для убедительности стукнул кулаком по столу. Пустые кружки печально брякнули. Певец огляделся: окружающие с интересом ждали развития событий. Ну, что ж… Прижав арфу к груди, он подошёл к заставленному пустыми кружками столу и остановился, глядя себе под ноги.
Гай подпёр тяжелую голову кулаком и задумался. Чего-то он хотел от этого чучела в лохмотьях… Нет, это ж надо! Мелкий, тощий, каштановые неровные лохмы закрывают пол-лица… а как в арфу-то вцепился! Прямо отберут сейчас! Больно надо… О, вспомнил!
— Ты что-нибудь хорошее знаешь?
Певец вздрогнул и чуть сгорбился. Боится…
— Хорошее что-нибудь, говорю. Хорошее, понимаешь? Душевное? А не ту ерунду, которую выл.
— Я не вою, добрый сэр, я пою, — тихо сказал певец, упрямо не поднимая глаз.
Гай хмыкнул. Ещё и спорит. Ну…
— Пусть поёшь, — неожиданно покладисто согласился он. — Так знаешь или нет? Если знаешь — спой. Если нет…
Он не собирался угрожать. И привстал с места почти машинально. Но менестрель поспешно отступил на шаг и быстро-быстро закивал.
— Я знаю, знаю! Вы позволите, добрый сэр? Я знаю одну хорошую балладу. Вам обязательно понравится.
Гай сел обратно на лавку и тяжело вздохнул. Запал как-то резко кончился, и никаких баллад уже не хотелось. В кувшине ещё больше половины — допить и отвезти наконец шерифу его проклятые деньги…
— Ну, давай, — вяло согласился он. — Пой. А, чуть не забыл… На! — И Гай бросил певцу серебряную монетку. Собственную, между прочим, а не казённую. Тот ловко поймал её и, резко развернувшись, отошёл обратно к стойке. Прокашлялся…

Я недостойна пышных клятв,
И жертв твоих — я недостойна.
Растерян преданный твой взгляд.
Ах, рыцарь, ты не виноват!
Но мне не больно…

Увы, похоже, сегодня менестрелю не везло. На длинном замысловатом проигрыше дверь таверны опять распахнулась — и внутрь, гремя плохо пригнанным оружием, зашли три солдата. Как определил Гай — из внутренней охраны замка. Первый пошарил взглядом по таверне и, увидев искомое, радостно кинулся вперед.
— Сэр Гай! Сэр Гай! Госпожа Изабелла…
Гай скривился.
— …госпожа Изабелла послали сказать, что вас ищут!
— Дья-авол… Кто меня ищет?
— Она и ищет! Ваш конь прибежал в замок без вас — и теперь вас ищут. А мы нашли!
«Неужели это я набирал таких идиотов?»
— И?..
Вставать и идти в замок пешком не хотелось… Проклятый вороной! Смылся-таки! Ну, что ж, он его предупреждал.
— Так ищут же, — уже спокойнее повторил солдат. Радость от обретения начальства несколько поутихла под тяжёлым взглядом голубых глаз. Гай вздохнул. Идти всё равно придётся. Но почему бы немножко не развлечься — если уж развлечься как следует не дали?
Он достал из кошеля несколько монет, столбиком уложил их на стол, с тоской посмотрел на недопитый кувшин, и, поднявшись, двинулся к выходу. Путь его лежал мимо стойки. Менестрель, так и не допевший свою «хорошую песню», при появлении солдат снова занял позицию «глаза в пол», поэтому рука, вцепившаяся в ветхий воротник рубахи, стала для него неприятной неожиданностью.
— А ты пойдёшь со мной, — сообщил Гай взъерошенному затылку.
— Сэр? — дрожащим голосом поинтересовался певец.
— Со мной пойдешь, говорю. Моя дорогая сестра любит песни… наверное. Так что вперёд! — И он слегка подпихнул бедолагу в спину. От толчка тот вылетел на середину таверны. Посетители заржали. Менестрель, умудрившийся удержаться на ногах, зыркнул на них из-под криво обрезанной чёлки, выпрямился и, держа арфу наперевес, прошагал к выходу.
…Сидевший у самой двери шорник Том недоуменно нахмурился. Он мог поклясться, что слышал тихий смешок, когда этот писклявый мальчишка проходил мимо… Только вот с чего бы ему веселиться?