Глиняный обрыв

Все то время, когда мы живем вместе, я редко слышу его тихое, но привычное шуршание. Он бесшумен.
Я даже выглядывал из кухни, чтобы проверить на месте ли он, читает ли книги, доставшиеся мне от бабушки, матери и отца. Да нет, сидит, пристально всматриваясь в поначалу незнакомые символы (о, процесс обучения - это незабываемо!) и изредка консультируясь - не со мной, со словарем. До сих пор обидно.
Он заставляет меня признаваться в таких вещах, объяснять которые мне стыдно. Вспоминаю тут:
- Что такое сексуальное влечение?
Нож замирает над капустой, и следующий разрез кривой-кривой. Мдаа, не ожидал.
- Это когда хочешь обладать человеком.
- Ты розовый.
Блин. Да, мне стыдно. А что я могу поделать? Как ему объяснять те процессы, которые он в принципе не понимает, то есть, не использует?
- Ну… - почесываю лезвием отросшую щетину, - ты ведь, когда раньше по мирам бродил, потомство оставлял?
- Боюсь, тебе не понравится ответ на этот вопрос.
Задумчиво разглядываю треснувшую доску. Новую теперь покупать.
- Это еще почему?
Оглядываюсь. Значит он так ухмыляется? Интересно…
- Не думаю, что узнаю что-то новое, - недовольно бурчу, - там же все одинаковое.
- Это не так. Некоторые, допустим, - он морщится, - зарождают жизнь в умерших сородичах, в течение… примерно трех земных дней. Позже извлекают ребенка, а использованное тело выбрасывают или утилизируют, зависит от положения в роде. Причем питательных веществ в нем почти не остается. Есть нечего.
Так вот он почему морщился! А как же…? Видимо вопрос очень ясно отражается на моем лице.
- Приходилось охотиться на живых. Недолго, правда. У высших представителей тела по большей части искусственные. Меня приняли за бастарда. Потом пришлось восстанавливать популяцию, - он загадочно улыбается, еле заметно, но все же…
Я передергиваюсь: противно.
- И как их звали? Ну, этих…
- Номера. Те-чье-имя-нельзя-произносить.
- Чего?
- У них нет имен, только числа. Первый, седьмой, сорок девятый, тридцать восьмой.
- А почему?
- Предрассудки, - он пожимает плечами. - Они управляют чувствами, самыми сильными и естественными, поэтому само понятие «имя» не нужно. Люди же не всегда понимают, что ими движет? Тут тот же принцип.
Невозможный бред. Другой бы на его месте угодил в дурдом, с очень большой вероятностью - в смирительной рубашке. А он - нет. Я ему верю.
- И все-таки? - возвращают меня с небес на землю.
Блин, вот как ему объяснить, что это значит?
- Желание продолжить себя, - наконец формулирую я.
Вот это глаза. Огромные. Ржу, не скрываясь, потому что такое удивление он выдает крайне редко.
- Продолжить? - недоверие так и лезет из всех щелей.
- Угу, - сдавленно подтверждаю я.
Переводит взгляд на книгу, ищет что-то, а потом проскальзывает (и как это ему удается?) ко мне и тыкает тонким пальцем в текст:
- Тут написано, что оно возникает стихийно, зачастую не имея инстинктивной основы иметь детей.
- Это что ты читаешь?
Застенчиво прячет книгу за спину.
- Неважно. И все-таки, - повторяет он.
- Ради удовольствия.
Теперь капуста спокойно тушится на сковородке. Наполовину криво порубленная.
Чудо шуршит книжками, страницами и явно ищет подтверждение.
Ой, чувствую я, что скоро засыпят меня вопросами.
Хорошо хоть, что он теоретик. Наверное.