Nec plus ultra

Гермиона не прожила у родителей и недели, как стала чувствовать себя зверем в клетке. Давно уже ей не приходилось проводить столько времени совершенно бесцельно. Конечно, после непрекращающейся суеты, царившей в Норе, тихий дом её детства как нельзя лучше подходил для того, чтобы собраться с мыслями и решить, что же делать дальше со своей жизнью. Беда в том, что ничего толкового не придумывалось. Возвращение в Академию было лишено всякого смысла – это единственное, что она знала наверняка. Можно было бы пойти учиться на зельевара или колдомедика – чтобы подтвердить свои практические знания официальным документом. Или, в конце концов, уехать ото всех в Париж и исполнить мечту юности, поступив в Университет на магическое право. Эта мысль казалась самой привлекательной из всех, но времени до начала учебного года было слишком мало. Даже если бы ей и разрешили сдавать вступительные экзамены после того, как набор завершён, – до первого сентября было невозможно успеть подготовиться. От осознания, что опять всё не получается так, как хотелось, Гермиону накрыла апатия.

Она проводила все дни в гамаке на заднем дворе, в обнимку с непривычно покорным Косолапусом, пытаясь возродить в себе веру в то отчаянное "не жалею", которое она выкрикнула в лицо Рону. Но она жалела, Мерлин побери, обо всём! Жалела, что они с Роном вытащили Гойла из Выручай-комнаты, жалела, что не прогуляла ту чёртову практику в Мунго, жалела, что спаслась из огня – цена, заплаченная за это, оказалась слишком высока. Жалела, что доверилась Дамблдору, и что шла наперекор его советам, и что последним, что он от неё услышал, было злобное шипение: "Вы не доживёте до победы!" – так хотелось хоть немного отомстить ему и Боуду за то, что пришлось играть по правилам до конца.

За это прощание ей было так стыдно, что, оказавшись в Хогвартсе, Гермиона первым делом отправилась не в кабинет к Макгонагалл, не в больничное крыло к Поппи, не в теплицы к Невиллу, а к белой гробнице. Разговаривать с директорским портретом ей не хотелось, но над могилой Дамблдора она просидела почти час, жалуясь, проклиная, умоляя о прощении. Там её и нашла Макгонагалл. Тихо подойдя в своём анимагическом обличии, она с достоинством уселась на дорожке, ожидая, пока Гермиона обратит на неё внимание. А когда та вскочила и бросилась к ней – сделала шаг навстречу, превращаясь и принимая в объятия заплаканную бывшую ученицу.

"Я думала, что ты уже не вернёшься, девочка, – прошептала она. – Почти совсем перестала ждать…"

"Ждать? – переспросила Гермиона непонимающе. – После того, как Невилл передал вам, что я жива?"

"О да, Невилл и Луна мне рассказали. Ты и вправду могла бы появиться в Хогвартсе пораньше, но я имею в виду другое. Почему ты не вернулась сразу после пожара? Я уже не надеялась…"

"Вы знали, что я не погибла?" – потрясению Гермионы не было предела.

"Идём, – Макгонагалл поманила её за собой в замок. Приведя Гермиону в директорский кабинет, она усадила её в кресло и потянулась к верхней полке одного из шкафов. – Альбус просил передать это тебе, когда мы снова увидимся… Джин".

Макгонагалл протянула Гермионе уменьшающую шкатулку, в которой Джин Найтли держала то немногое, что было ей дорого: шахматный набор, подаренный Фабзом и Алисой, сердоликовые серьги и браслет, колдография Ордена Феникса, зачарованный галеон, по которому никого и никогда уже не вызвать… И письма, письма, письма – она сама не знала, зачем хранила их, если ни разу даже не решилась перечитать. Вот эта толстая связка – от Алисы, чуть поменьше – от Доркас, которая оттачивала перо, практикуясь в эпистолярном жанре, ворох забавных записок от Фабза, который терпеть не мог писать длинные письма, но зато гонял сову ради того, чтобы пожелать Джин удачи на экзамене или просто доброго утра – в том числе и когда они оба находились в Хогвартсе. А там, в самой глубине, завёрнутые в алый платок, которым она покрывала волосы, работая в лаборатории… Гермиона захлопнула шкатулку так поспешно, как будто там сидела ядовитая змея.

"Значит, вы всё знали?"

"Не сразу. Догадалась, когда ты была на шестом курсе. Пришла со своими подозрениями к Альбусу, и он их подтвердил. Он сказал, что ты вернёшься в своё время, и поэтому, когда я узнала про пожар… – её голос задрожал и прервался. Сделав глубокий вдох, Макгонагалл слабо улыбнулась Гермионе и продолжила: – Сначала я была уверена, что ты вот-вот объявишься. Но время шло, ты официально была признана погибшей… И я начала думать, что произошла какая-то чудовищная ошибка. Что Джин Найтли так и не попала обратно".

"И поэтому никому не признались", – задумчиво произнесла Гермиона, и Макгонагалл кивнула.

"Я не хотела давать ложную надежду, – сказала она виновато. – Какое счастье, что ты снова с нами! Помона сейчас тоже в замке – она будет в восторге!"

Помона и в самом деле пришла в восторг. Гермиона, которая вначале только и думала о том, как бы половчей сбежать, не обидев пожилых профессоров, сама не заметила, как оказалась втянута в девичьи посиделки с бутылкой молодого эльфийского вина и совершенно несолидной болтовнёй о старых добрых временах, когда студенты были прилежней, а кавалеры – обходительней.

"Жалко, что нет Поппи, – вздохнула профессор Спраут. – Представляю, в каком она будет шоке, когда узнает!"

"Она опять отпуск в Кордове проводит?" – автоматически спросила Гермиона, скорее для поддержания разговора, чем из настоящего интереса.

"Что ты! – всплеснула руками Спраут. – С Ксавье у них давно всё закончилось. Вскоре после первой войны. Он потом приезжал в Британию, бедняжка, надеялся её вернуть. Кстати, Поппи писала, что недавно встретила его на Лазурном берегу, представляешь?! Живёт там на какой-то вилле с богатой дамой, – она заговорщицки понизила голос. – А помнишь, – Спраут совершенно по-девчачьи хихикнула, – как он хвост пушил, изображая из себя испанского гранда? Серенады нам с Поппи пел… по очереди…"

"А Невилл всё ещё в замке?" – невпопад спросила Гермиона, чувствовавшая, что вечеринку пора сворачивать, пока кому-нибудь не пришла в голову идея открыть ещё одну бутылку.

"Да, он у меня на практике до сентября, – закивала Спраут. – Позовём его?"

"Нет-нет, мне уже пора, – испуганно возразила Гермиона, совершенно не уверенная, что Невилл захочет её видеть. – Я просто хотела передать ему кое-что. Профессор Макгонагалл…"

"Минерва! – Макгонагалл погрозила ей пальцем. – Мы же договорились…"

"Минерва, – покорно исправилась Гермиона, – а думосбор профессора Дамблдора всё ещё… могу я им воспользоваться? Точнее, оставить в нём кое-какие воспоминания. Для Невилла".

"Ну разумеется!" – Макгонагалл приглашающе махнула рукой.

Сначала Гермиона собиралась показать Невиллу ту сцену в доме Лонгботтомов, вскоре после его рождения. Но чем дольше она сидела над думосбором, тем больше вспоминалось счастливых мгновений из жизни Фрэнка и Алисы, которыми она просто обязана была поделиться с их сыном. Серебристые нити тянулись одна за другой: первая встреча в библиотеке Хогвартса, выпускной, свадьба в Норфолке, собрания Ордена Феникса… Широкая улыбка Фрэнка, его рука, всегда лежащая на талии жены, и Алиса – весёлая, озорная, такая хрупкая рядом с мужем. Они оба сияли от любви, и Гермиона вдруг поняла, что завидует им даже сейчас, когда они лежат в больничной палате. Всё так же вместе, несмотря ни на что. У неё самой этого уже не будет никогда.

– Джин! – окликнула её из дома мать. – Иди обедать!

Это было невыносимо. Родители изо всех сил делали вид, что ничего не произошло, и Гермиона подыгрывала им, как могла. Она понимала, насколько им не по себе – после ужасного известия, после долгих месяцев отчаянной надежды, наконец снова увидеть дочь – такой. И как она ни старалась, с каждым днём было всё трудней изображать беспечную уверенность и оптимизм. Особенно тяжело было с мамой, которая из всех проблем дочери сосредоточилась на одной-единственной – получении ею подобающего образования. Новость о том, что Гермиона не собирается дальше учиться на аврора, была воспринята легко, даже, скорее всего, с затаённой радостью и облегчением. Но потом начался сущий кошмар. Мама честно пыталась на неё не давить, но тем не менее за всеми этими "я тебя не тороплю" и "решать должна ты" скрывалась железобетонная убеждённость в том, что Гермиона просто обязана немедленно озаботиться своим образовательным статусом. Причём лучше, если это будет нормальный университет с нормальной программой, который выпускает нормальных специалистов. Иными словами, Оксфорд. Едва только прозвучало это слово, Гермиона почувствовала, что запас дочерней покорности окончательно иссяк. Конечно, маме неоткуда было знать, что камни Мертон-колледжа, скрывающие отвратительный механизм, всю жизнь будут пахнуть смертью и кровью. И у неё не было ни малейшего шанса понять, почему дочь так изменилась в лице и почему с этого самого дня не желала ничего слышать о маггловских учебных заведениях. Это непонимание потянуло за собой цепочку недоговорок, а порой и откровенного вранья, и за несколько последних дней между ними накопилось такое напряжение, что впору было бежать сломя голову – в Нору, в лондонскую квартиру, в Хогвартс – куда угодно, лишь бы не видеть больше укоризненного взгляда матери. "Вот ты сидишь целыми днями, теряешь драгоценное время – я больше не узнаю тебя!" – читалось в нём.

Отец, как обычно, не вмешивался в воспитательный процесс. Он и в прежние времена не пытался спорить с женой, оказывая Гермионе лишь молчаливую поддержку. Она просто знала, что отец на её стороне, понимала это и мама, у которой хватало мудрости не привлекать мужа в качестве арбитра. Да и поводов для откровенного недовольства своими решениями Гермиона раньше не давала. Мама всегда была против того, что дочь всё больше погружается в магический мир, но, будучи в этом вопросе в меньшинстве, старалась не обострять конфликт. Сейчас в меньшинстве себя ощущала Гермиона. Может быть, она переоценила спокойствие, с которым, как ей казалось, родители пережили известие о её смерти. А может, шок накатил на них с запозданием. Как бы то ни было, даже отец, всегда поощрявший желание дочери жить и работать среди волшебников, теперь явно предпочёл бы, чтобы она держалась подальше от мира, который едва не убил её. Конечно, этого следовало ожидать, но Гермионе всё равно было ужасно обидно лишиться союзника, одобрение которого раньше значило для неё так много – гораздо больше, чем все возражения мамы. Особенно сейчас, когда она сама чувствовала себя потерянной и одинокой.

– Через пять минут, мам! – Гермиона прикрыла глаза, собираясь с силами.

Сейчас ей снова предстояло выдержать волну агитации. После того, как мама смирилась с мыслью, что в Оксфорд Гермиона не поедет никогда, её стратегия осталась прежней. Изменились лишь проспекты, раскиданные по всему дому. Теперь на них красовалась не намозолившая глаза "карандашница", а капелла кембриджского Королевского колледжа – вот и вся разница. Не-вы-но-си-мо!

Гермиона открыла шкатулку, чтобы спрятать обратно письма Алисы. Их она тоже решила передать Невиллу, но сначала хотела перечитать сама. По крайней мере, это было хоть какое-то занятие. Уже второй день на задаваемый инквизиторским тоном вопрос: "Что ты там делаешь?" она со спокойной совестью отвечала: "Разбираю корреспонденцию". Это звучало достаточно солидно, чтобы мама временно оставляла её в покое, не требуя подробного отчёта о планах на ближайшее будущее.

Внезапно Косолапус, нежившийся у Гермионы под боком, навострил уши. Скорее всего, услышал скрежет открываемой банки с кормом – судя по тому, с какой скоростью он метнулся в направлении кухни. По дороге так толкнув Гермиону под локоть, что та выронила шкатулку, содержимое которой рассыпалось по земле. Тоненько звякнули серёжки, покатились во все стороны фигурки из раскрывшегося от удара шахматного набора, веером разлетелись записочки Фабза…

– Косолапус! – угрожающе зарычала Гермиона, поспешно выпрыгивая из гамака, чтобы поднять свои сокровища.

Белый король, шатаясь, словно контуженный, заковылял на своё место, неодобрительно оглядываясь на Гермиону, которая трясущимися руками собирала пожелтевшие листочки. И старательно игнорировала яркое пятно, маячившее на периферии зрения, – до тех пор, пока внезапный порыв ветра не взметнул платок вверх, отчего тот на мгновенье стал похож на язык пламени. В следующую секунду Гермиона упала на колени, подхватывая и прижимая к груди стопку писем, которую все эти дни запихивала подальше.

– Джин, всё готово!

– Мам, я потом… Попозже, ладно? – голос сел от волнения, а дрожащие пальцы уже разворачивали самый верхний листок.

"Я наконец всё понял. Ты - моё смоляное чучелко".

Его последнее письмо, на которое она так ничего и не ответила. Конечно, тогда нельзя было допустить, чтобы кто-нибудь узнал об их переписке, хотя истинной причиной было то, что Джин просто не знала, что написать в ответ на подобное признание. Но всё равно – моменты, столь же счастливые, как тот, в убогой комнатке Дырявого котла, можно было пересчитать по пальцам. И неважно, что пришлось отправить Суллу восвояси – теперь-то она знала, что ниточку между ней и Люциусом было не так легко оборвать. Для этого нужно было оставить его в прошлом. Но сейчас годилась и иллюзия его присутствия – просто чтобы не чувствовать себя такой одинокой. Перебирая письма, она словно слышала его голос.

"Только что вернулся из Нового Света. Ни за что не поверишь, кого я здесь встретил. Помнишь, ты писала про Аврору Бек? Так вот, она ещё жива и, представляешь, она всё-таки разыскала своего мужа и вернула ему память! Спустя пятнадцать лет, вообрази себе!!! Правда, сейчас он уже умер от старости, а она до сих пор преподаёт в Салемской Академии. Совершенно потрясающая карга, тебе бы она наверняка понравилась…"

– Не сейчас! – Гермиона нетерпеливо отмахнулась от лезущего под руку Косолапуса, который, пообедав, вернулся к ней за порцией ласки. – Как думаешь, Гарри поверит, что это и вправду мой патронус? – задумчиво спросила она у него, доставая палочку.

Кот лишь страдальчески закатил глаза, что на его языке всегда обозначало: "Поменьше разговоров, давай, действуй!"


***


– Седина и нос крючком совершенно лишние, – заявил Гарри вместо приветствия, подсаживаясь за её столик. – Тебя и без того никто бы не узнал.

– Ну видишь – ты-то узнал. Значит, не совсем невозможная задача, – возразила Гермиона, пододвигая к нему вазочку с мороженым.

– Ты облегчила мне задачу. "Целоваться с Чу Ченг было мокро, жду через час у Флорана, Всезнайка", – передразнил он её. – Более идиотского послания я от тебя ещё никогда не получал, конспираторша.

– Я волновалась, – пожала она плечами. – Думала, а вдруг ты уже на сборах.

– До отъезда ещё два дня. Как твои дела с документами продвигаются?

– Да никак. Скорый выход из подполья мне не грозит, сижу в Винтербурне. Пару раз только выбиралась из дома: заглянула в Хогвартс и ещё с Невиллом навещала его родителей в Мунго.

– Здорово! – Гарри тепло улыбнулся. – А у меня для тебя сюрприз.

Он открыл тот самый тубус из-под разборной пирамиды Луны, а из него достал скатанный в трубочку холст. Гермиона осторожно развернула его и ахнула. На картине был изображён трёхмачтовый галеон, который, казалось, вот-вот проткнёт холст форштевнем, ныряя носом с высокой волны. На баке стояли две человеческие фигуры. Мужская была едва намечена, прописана лишь рука, держащаяся за борт, и складки плаща, который взметнулся от шквального порыва. А рядом, чуть за его плечом, не то поддерживая, не то благословляя, стояла женщина. Она была закована в воронёную кирасу, а летящие по ветру волосы были гораздо длиннее, чем Джин носила в прошлом, но черты лица, освещённого падающим из-за туч широким лучом солнца, несомненно, принадлежали ей.

– Жанна д'Арк какая-то, – хмыкнула она, скрывая под насмешкой смущение. – Дрейк так мне её и не показал. Говорил, что ещё не закончил.

– Ну да, её сняли для меня прямо с мольберта, – ответил Гарри. – По-моему, красиво…

– Спасибо! – на её глаза навернулись слёзы. – Сюрприз удался. Как ты её разыскал?

– Ну-у-у… – Гарри замялся. – Сначала я просто хотел расспросить Дурсли, что они помнят о тебе. Мы с тётей Петуньей… в общем, она старается наладить отношения, и мы иногда видимся. Я был у них три дня назад, и они упомянули этого Лоуренса.

– Дрейка. Он называл себя Дрейком.

– Дрейка. Всё равно, пришлось потом ещё с миссис Фигг трясти подробности. Она, кстати, передавала тебе приглашение на чай. Ну вот, потом я разыскал его семью. Про тебя они ничего не знали, но зато показали мне его бывшую студию. И когда я увидел эту картину, подумал, что ты будешь рада…

– Я рада, спасибо! Правда, рада! – Гермиона шмыгнула носом.

– И ты не сердишься, что я…?

– Не сержусь. Я понимаю, что ты не собирался лезть в мою личную жизнь.

– Угу, – он смущённо опустил взгляд. – Так это он? Тот, второй, по которому ты тоскуешь?

– Рон – трепло! – фыркнула она. – Нет, это другой человек.

– Рон, может, и трепло, – немного обижено произнёс Гарри, – но ты могла бы сама мне рассказать про Снейпа. Ты же знаешь, как мне это важно… важно понять, что он все эти годы чувствовал.

Гермиона перевела взгляд на снующих туда-сюда по Косому переулку волшебников. Ещё неделя – и улица наводнится школьниками, занятыми подготовкой к новому учебному году в Хогвартсе. Хогвартс без Северуса…

– Я расскажу, – тихо сказала она. – Обязательно расскажу – попозже, ладно? – Гермиона задержала дыхание, собираясь с духом, и наконец выпалила: – А что с Малфоями?

– С кем? – Гарри показалось, что он ослышался. – Что именно ты хочешь знать?

– Хочу знать, чем закончился процесс. Какой им вынесли приговор? Они… в Азкабане?

– Нет, выкрутились, как обычно, – с брезгливой гримасой ответил Гарри. – Даже Люциус отделался домашним заключением. Для него – пожизненное, для Драко – пять лет.

– Пожизненное… – повторила она неживым голосом. – В Малфой-мэноре?

– Ага. Без права переписки, и для посещений требуется разрешение из Министерства…

– А Нарцисса? – перебила Гермиона.

– Нарциссу оправдали. Ещё до твоего пожара, кстати. И она решила, что в её возрасте морской воздух гораздо полезнее для кожи, чем статус жены преступника под следствием, имущество которого в скором времени будет арестовано, поспешно развелась, отсудила себе какую-то недвижимость во Франции и уехала туда поправлять пошатнувшееся здоровье. Вот так-то, а я думал, что слизеринские пары как лебеди – друг без друга не живут…

– А Люциус? – нетерпеливо спросила она. – Что про него известно?

– Да ничего, – пожал он плечами. – Я как-то не интересовался. Слышал краем уха, что хорёк пытался шум поднять, требовал рассмотреть мнение какого-то колдомедика, что отец, мол, болен и заключения не перенесёт. Но ничего у него с этим не вышло.

– Гарри, – с нажимом произнесла Гермиона, – мне нужно получить министерское разрешение, срочно. Прямо сейчас.

Гарри окинул её внимательным взглядом.

– Вот оно что… – сказал он неопределённо. – Ты для этого пригласила меня? Это он – тот самый? Люциус Малфой?

Гермиона накрыла его ладонь своей, умоляюще заглядывая в глаза.

– Я не могу его ненавидеть, прости, – прошептала она. – Это всё равно, что ненавидеть саму себя. Свою юность, свои ошибки. Я клянусь, что всё расскажу тебе и, может быть, ты меня поймёшь. А сейчас просто помоги мне! Я должна его увидеть, должна вернуться, я обещала, что всегда возвращаюсь, понимаешь?!

– Тише, тише, я понимаю, – успокаивающе ответил Гарри. – Просто это совсем уж…

– Ты поможешь мне или нет?! – в её голосе зазвенел металл, и выражение лица стало как на той картине – яростное, вдохновенное и юное.

– С меня разрешение на визит в Малфой-мэнор, с тебя – объяснения, идёт? – сдался он, раздираемый противоречивыми чувствами, из которых в данный момент побеждало любопытство.

– Хорошо, – без колебаний согласилась Гермиона. – Но по дороге.


***


– Пляши, подруга! – Гермиона, нервно мерявшая шагами Атриум, бросилась навстречу Гарри, который вышел из лифта, помахивая в воздухе какой-то бумажкой. – Под мою личную ответственность. Поскольку, пока ты официально не воскресла, то формально признаёшься недееспособной и находишься под моей опекой… – он насладился шокированным выражением её лица и только потом признался: – Шутка. Но тем не менее, выписать разрешение на посещение Малфой-мэнора на твоё имя пока невозможно.

– Что это значит? Ты отправишься к Малфоям вместе со мной?!

– Ну да, посижу там, поболтаю с Драко о том, как мы в детстве вместе играли…

– …аж целых пять часов, пока я не забрала тебя домой, – скептически продолжила Гермиона. – Кто бы мог тогда подумать, что это было начало прекрасной дружбы?

– Валяй, издевайся, а мне на самом деле жаль, – внезапно посерьёзнев, сказал Гарри. – Как-то всё нелепо. И я ещё не до конца понимаю, как же вышло так… паршиво.

– А я боюсь, что это всё из-за меня, – тихо, но твёрдо произнесла она.

– А я вот всё думаю, отчего динозавры вымерли, – буркнул он. – У нас портключ на половину одиннадцатого завтра. Лично я – домой, отсыпаться, эти бюрократы меня умотали.

– Я, пожалуй, останусь в Дырявом котле, – решила Гермиона, которой до завтра надо было собраться с мыслями.

– Не хочешь лично сообщить Рону, кому мы собираемся нанести визит? – поддел её Гарри.

– Нет, и тебя прошу не говорить, – серьёзно ответила она. – Ещё неизвестно, как всё пройдёт. Скорее всего, он и говорить со мной не захочет, после стольких лет…

– То есть, предпочитаешь пострадать в одиночестве? Ну, как знаешь.

– Захвати мою картину с собой, – попросила Гермиона, протягивая ему тубус. – Пусть ждёт меня дома.

Гарри, просияв, кивнул. Его явно порадовало её признание, что она всё ещё считает лондонскую квартиру своим домом. Хотя на самом деле Гермиона понятия не имела, где теперь её дом. Это всё было неважно до тех пор, пока она не исполнит своё обещание и не вернётся – пусть даже это было уже никому не нужно.


***


Когда Драко вышел из ванной, по подоконнику его комнаты прохаживалась министерская сова. Судя по её потрёпанному и недовольному виду, можно было с уверенностью утверждать, что Сулла вновь подстерёг конкурентку в саду. Отцовский филин не желал смиряться с вынужденной отставкой и заточением в поместье. Установленный вокруг Малфой-мэнора барьер не позволял ему даже просто вылететь за пределы сада, не говоря уж о доставке почты. Теперь единственным способом связи с внешним миром был камин, соединённый только с одним адресом – кабинетом старшего аврора Квинси, куратора Малфоев. И если в поместье что-нибудь, не дай Мерлин, случится ночью или в выходной – у них даже не будет возможности попросить о помощи. Драко еле-еле выторговал для отца ежемесячный визит целителя Неббиша. От старика было мало толку, но он хотя бы не смотрел на них как на прокажённых и честно пытался разобраться, что происходит с Люциусом. Драко сомневался, что кому-нибудь ещё было до этого дело.

Зато Квинси без устали слал распоряжения: проверить по каталогу библиотеку, предоставить подробный план дома, составить опись фамильных артефактов и портретов…

"Скоро он потребует пересчитать столовые приборы", – прокомментировал как-то отец.

Было совершенно ясно, что всё шло к полной конфискации имущества. Первым делом вывезли лабораторию – вместе с приличным запасом ингредиентов, среди которых было немало очень ценных, в своё время с большим трудом добытых Северусом. Теперь в доме не из чего было сварить даже перцовое зелье. Да и не в чем.

– Ну что там у тебя? – нелюбезно буркнул Драко, впуская сову и отцепляя от её ошейника свиток. – "Настоящим уведомляю, что мистер Гарри Поттер с сопровождающим лицом получил разрешение на посещение Малфой-мэнора 14 августа 1999 года. Старший аврор Квинси". Ну спасибо, птичка! Главное – успеть расстелить ковровую дорожку… – сова, не моргая, смотрела на него тупым взглядом. Но, по крайней мере, хотя бы делала вид, что слушает. В его ситуации годился и такой собеседник. – И что ещё за "сопровождающее лицо"?

Сова наконец сообразила, что угощения ей снова не дождаться, и, сердито клацнув клювом, вылетела в окно.

– Что им тут вообще понадобилось?! – проорал вслед удаляющемуся силуэту Драко и в сердцах хлопнул створкой так, что стекло жалобно задребезжало.

Драко направился в спальню отца, раздумывая, стоит ли предупредить его о завтрашнем визите. Тот уже два месяца не выходил из своей комнаты, поэтому встреча с гостями ему всё равно не грозила, и Драко решил умолчать о сегодняшней почте. Некоторое время назад Люциус окончательно перестал реагировать на попытки сына поговорить с ним. Раньше Драко упорно продолжал что-то рассказывать – лишь бы не сдаваться, не признавать, что надежды вернуть его нет. Ведь рекомендуют же целители беседовать с больными, находящимися под воздействием "жидкого сна" или в магической коме – чтобы они не теряли связи с миром живых. Но вскоре стало ясно, что все старания Драко ни к чему не приводят. Сознание Люциуса работало, он просто не хотел возвращаться в реальность, в лучшем случае раздражаясь, а в худшем – просто не замечая сына.

Вот и сейчас он сидел в своём кресле, сосредоточенно глядя куда-то вдаль, и даже не шевельнулся, когда вошёл Драко. Нахохлившийся Сулла, сидевший за окном на перилах балкона, с надеждой посмотрел на младшего Малфоя, но тот лишь развёл руками. Что он только не испробовал, когда отец начал всё чаще и всё глубже погружаться в это странное и пугающее состояние. Последний совет Неббиша сводился к тому, что Люциусу может помочь встряска, какой-нибудь сильный шок. Тогда, собравшись с духом, Драко направил на отца палочку.

"Мне придётся наложить на тебя Империо, – предупредил он дрожащим голосом. – Ты знаешь, что министерские следящие чары это непременно засекут, и меня отправят в Азкабан. Но клянусь, если ты немедленно не поднимешься из этого чёртова кресла…"

В следующий момент его сшибло с ног магическим ударом. Пришёл в себя Драко уже за дверью отцовской комнаты. Когда он набрался смелости вновь туда заглянуть, Люциус, как ни в чём не бывало, сидел на своём месте, не выказывая ни малейшего интереса к самочувствию сына, который только что протаранил головой стену. С тех пор Драко не рисковал навязывать ему свои решения.

– Спокойной ночи, отец! – прошептал он, наклонившись над Люциусом, чтобы поцеловать его в лоб.

В ответ не дрогнули ни губы, ни брови, взгляд всё так же был устремлён в невидимые Драко дали, а похудевшие пальцы, не сбившись с ритма ни на мгновенье, продолжали перебирать тимпаны маленькой латунной астролябии, которую отец не выпускал из рук с самого февраля.