Очищая одежду после путешествия через камин, Гермиона отчаянно завидовала Рону. К стадиону, который Воины Зари зарезервировали для своих тренировок, по крайней мере можно было аппарировать. Госпиталь св. Мунго же, как и Аврорская Академия, был накрыт сплошным антиаппарационным куполом. Эти меры были приняты после циничного убийства министерского работника прямо в больничной палате. И хотя Бродерика Боуда задушило растение, присланное по почте, а не аппарировавший в палату убийца, руководство госпиталя справедливо посчитало, что необходимо усилить меры безопасности, предусмотрев все возможные способы проникновения в больницу. Война закончилась, но порядки остались прежними: пациентов доставляли в госпиталь с помощью портключей, а сотрудники были вынуждены прибывать на работу либо через главный вход - из маггловской части Лондона, либо по каминной сети. Сама Гермиона предпочитала добираться до Мунго пешком, но сегодня она опаздывала, поэтому ей пришлось воспользоваться самым своим нелюбимым способом перемещения. Конечно если не считать полётов на метле.
Со времени войны сохранилась ещё одна мера безопасности - необходимость зарегистрировать при входе свою палочку. Целители имели удостоверения, позволявшие обходиться без этой утомительной процедуры, но Гермиона была всего лишь практиканткой с медицинских курсов при Академии и должна была следовать всем формальным правилам, установленным для обычных посетителей, несмотря на то, что проводила в госпитале почти столько же времени, сколько стажёры Института Колдомедицины. Расписавшись в журнале и получив обратно свою палочку, девушка поспешила на второй этаж, где слушатели Академии проходили практику.
Война спровоцировала не только внешнее, но и внутреннее реформирование госпиталя: целителям пришлось иметь дело с большим количеством раненых, которых нельзя было отправлять в маггловские больницы. В результате отделение на втором этаже, ранее занимавшееся исключительно последствиями неосторожного общения с магическими животными, теперь превратилось в аналог маггловской травматологии, принимая пациентов с повреждениями любого происхождения, будь то порез от Сектумсемпры, удар клюва гиппогрифа или сотрясение мозга, полученное при падении с метлы. Третий и четвертый этажи счастливо избежали реформ: на них по-прежнему располагались инфекционное отделение и отделение острых отравлений. Бывшее отделение повреждений от заклинаний на пятом этаже было переименовано в отделение ментальных повреждений. Первый же этаж целиком превратился в ожоговое отделение, и Гермиона с содроганием вспоминала первые пять месяцев практики, которые она проработала там - слишком много знакомых встретилось ей среди тяжёлых пациентов этого этажа. К счастью, современные методы колдомедицины и повышенная регенерация, свойственная магам, позволяли исцелять тяжелейшие ожоги меньше чем за полгода, поэтому все, кто вовремя попал в руки целителей, выходили из госпиталя, восстановив свою прежнюю внешность, но девушка не могла избавиться от ужасных видений, стоило ей вспомнить, как она присутствовала при перевязке красавчика Оливера Вуда, попавшего под Инсендио во время штурма Туманной Башни Дурмстранга. В тот день она едва не бросила свою затею получить в Академии две специализации: оперативника-парамедика и аналитика.
"Может быть и стоило отступиться ещё тогда, - вяло подумала она, преодолевая крутую лестницу с максимально возможной для ноющих мышц скоростью. - Для колдомедицины у меня слишком слабые нервы. И если всё это имело смысл, когда я собиралась быть в одной оперативной группе с Гарри и Роном, то сейчас непонятно, зачем мне все эти мучения. Сдам хроноворот обратно в Министерство и тихо-мирно закончу учебу в Академии на аналитика. Никаких больше изнурительных тренировок, никаких переломов и рваных ран, никаких чёртовых лестниц..." С этой последней решительной мыслью она предстала пред светлы очи своей наставницы, заведующей травматологическим отделением, целительницы высшей категории Селины Макферсон.
- Мисс Грейнджер, - она поприветствовала запыхавшуюся практикантку изящным кивком, в то время как бледные губы неодобрительно поджались, что живо напомнило Гермионе её любимого декана. На этом, впрочем, сходство двух гордых дочерей Шотландии не заканчивалось - целительница была так же педантична, так же полна достоинства и так же ревностно требовала от сотрудников безупречности во всём, начиная от внешности и заканчивая моральным обликом. - Потрудитесь присоединиться к обходу, как только переоденетесь. И возможно вам стоит пересмотреть свой напряжённый график в пользу тех несомненно жизненно важных дел, которые мешают вам своевременно прибывать в госпиталь для прохождения практики.
С этими словами Макферсон царственно проплыла мимо красной от унижения девушки, сопровождаемая толпой практикантов и стажёров. Лиза Турпин успела кинуть Гермионе сочувственный взгляд, а ребята из Академии - Яспер Фольвиг и Петрос Апполинарис синхронно похлопали её по плечам, вызвав в памяти сотни таких же молчаливых жестов утешения в исполнении близнецов Уизли. Тоска накрыла её душной волной, казалось, ещё секунда - и Гермиона бы упала на колени прямо посреди коридора, по-звериному завыв от неожиданно острого чувства потери, но секунда миновала, потом вторая, а потом она зашагала в комнату для персонала, чтобы оставить в шкафчике пальто и надеть форменную робу. И с каждым сделанным шагом крепло решение последовать язвительному совету наставницы и бросить наконец эту чёртову практику.
***
Когда дежурство подошло к концу, Гермиона поймала себя на мысли, что сегодняшний день выдался не настолько ужасным, чтобы на этом основании принимать какие-либо судьбоносные решения. Товарищи по практике, видя несчастное состояние девушки, изо всех сил старались её поддержать, и даже Макферсон смягчилась и обронила скупую похвалу, когда Гермиона правильно диагностировала у пациента внутреннее повреждение. После шумного чаепития в комнате для персонала девушка сама себе удивлялась - неужели ещё днём она всерьёз собиралась навсегда отказаться от этого упоительного чувства, которое давало ей общение с единомышленниками? Неужели могла навсегда бросить практику и больше никогда не испытать, каково это - спасать жизни? Неужели отказалась бы от возможности научиться чему-то новому?
Гермиона сладко потянулась в удобном кресле и, не вставая, отлевитировала грязные чашки на стол рядом с раковиной. Чаще всего она уходила последней из их группы. Дневное дежурство заканчивалось в семь вечера, таким образом у неё оставался еще час, чтобы навестить знакомых пациентов, а потом вернуться назад во времени и попасть на лекцию в Академии, которая начиналась в четыре часа. Занятия в Академии шли до восьми вечера, что как раз совпадало с часами посещений в Мунго, поэтому Гермионе было несложно объяснять Гарри и Рону, почему она возвращается домой с опозданием на час. Хотя иногда она поражалась их ненаблюдательности и даже про себя обижалась, что друзья обращают на неё так мало внимания - уже второй раз в жизни она целый учебный год пользуется хроноворотом, а у них снова не возникло даже малейшего подозрения, даже слабенькой догадки, какой именно ценой она учится по двум специальностям одновременно. Впрочем, до конца этого учебного года оставалось ещё почти шесть месяцев.
Раньше девушке не хватало этого самого лишнего часа, чтобы обойти все три отделения - на первом, втором и пятом этажах - в которых лежали её друзья и знакомые. К счастью большинство из них давно выписалось, и теперь в качестве гостя она посещала только отделение ментальных повреждений, где всё ещё лежали родители Невилла. Фрэнк Лонгботтом был очень плох, совсем перестал вставать с постели и реагировать на посетителей и персонал, но Алиса, напротив, сейчас выглядела гораздо лучше, чем три года назад, когда Гермиона увидела её впервые. Она даже начала узнавать сына, хоть и не могла осознать, сколько ему сейчас лет, но по крайней мере помнила его лицо и радовалась его посещениям. Гермионе она почему-то радовалась ещё больше, эта неожиданная реакция на визиты девушки появилась осенью, когда она только пришла на практику в Мунго и впервые навестила Лонгботтомов. Алиса тогда бросилась ей на шею, а потом начала что-то быстро лепетать, захлёбываясь словами так, что её речь состояла из судорожных всхлипов вперемешку с отдельными слогами. Но по словам целителя Маркеса, который наблюдал Лонгботтомов уже много лет, это был явный прогресс. И хотя на фоне общей удручающей картины этот успех выглядел слишком незначительным, появилась надежда, что к женщине частично вернётся речь, а значит интеллект не разрушен полностью.
На пятом этаже было пусто и тихо, так как пациентов было немного, и большая их часть почти постоянно находилась под воздействием лечебного сна. Свет в коридоре был притушен, и только на посту дежурной ярко горела настольная лампа. Очевидно, целительница отлучилась на минутку - на заваленном картами назначений столе лежала её палочка. Гермиона нахмурилась при виде такой халатности, за которую слушателя Академии, к примеру, немедленно бы исключили, а незабвенный Грюм ещё и руки бы поотрывал "за преступное разгильдяйство и утрату бдительности". "Повезло тебе, в общем, голубушка, что ты не аврор, а я не Грюм", - хмыкнула Гермиона, продолжив было движение по коридору, но в то же мгновенье по её затылку пробежал знакомый холодок, всегда безошибочно сигнализировавший девушке, что кто-то сверлит её нехорошим взглядом. Ну хорошо, почти всегда безошибочно. Она резко развернулась, одновременно приседая и выхватывая палочку из чехла на запястье левой руки, и медленно выдохнула, сдержав уже готовое сорваться с языка заклинание.
На этот раз никакой ошибки не было. Из-за застеклённой двери палаты на неё со звериной, первобытной ненавистью смотрел Грегори Гойл. Его бледное, приплюснутое к стеклу лицо напоминало жуткую маску, а скрюченные пальцы, вцепившиеся в дверную раму, и яростно горящие глаза дополняли картину несомненного агрессивного безумия.
"Видел бы тебя сейчас этот индюк Плимут, - с отвращением подумала Гермиона, зачехлив палочку и отвернувшись от бывшего однокурсника, - он бы не подвергал сомнению мои наблюдения". Еще осенью между нею и заведующим отделением ментальных повреждений вспыхнул нешуточный конфликт. Тогда девушке, обходившей с визитами всех своих знакомых, пришло в голову навестить и слизеринца. Гойл вел себя смирно, послушно поздоровался, поблагодарил за принесенные фрукты и даже внимательно выслушал новости о происходящем в Хогвартсе ремонте, а также о своих товарищах по факультету, ни один из которых не удосужился придти к нему в больницу. Малфой вместе с родителями был посажен под домашний арест в своём имении, Крэбб мертв, а больше близких друзей у Гойла не было. Несмотря на то, что посещение прошло гладко, что-то насторожило Гермиону, и она стала внимательней присматриваться к безобидному на первый взгляд пациенту. Спустя несколько недель наблюдений она явилась к заведующему со своими подозрениями и битый час доказывала ему, что Гойл опасен, и что его следует поместить в больницу св. Катерины во Франции - ближайшее специализированное учреждение, которое могло обеспечить пациенту с шизофренией правильный уход и лечение, а также надёжно его изолировать. Кончился разговор тем, что целитель Плимут буквально вытолкал девушку из своего кабинета, проорав на весь коридор, что жалкие практикантки, начитавшиеся никчёмной маггловской макулатуры, не будут больше указывать ему, куда помещать его пациентов и какое лечение им назначать, если не хотят, чтобы их вообще перестали пускать во вверенное ему отделение. Гермиона крепко подозревала, что нежелание Плимута расставаться с опасным пациентом имеет что-то общее с беспрецедентной щедростью миссис Гойл, но доказать это не представлялось возможным.
Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться после нервной встряски, девушка нацепила на побледневшее лицо приветливую улыбку и открыла дверь в палату Лонгботтомов.
***
"Снова эта грязнокровка тут шныряет, - Гойл прислушался к звуку удаляющихся шагов и, отойдя от двери, сел обратно на свою кровать. - Вечно она что-то вынюхивает, чтобы потом наябедничать проклятой очкастой кошке..."
- К тому же она хотела проклясть тебя, Грег.
- Винс! Как давно ты меня не навещал! - Гойл повернулся к другу, который стоял, небрежно прислонившись к дверному косяку.
- Тебе стоило всего лишь позвать меня. Ты же знаешь - я никогда тебя не оставлю.
У Гойла побежали по спине мурашки, когда вздувшиеся кровавыми волдырями губы Крэбба обнажили обугленную челюсть в жуткой пародии на улыбку. Но в конце концов это же был Винс, его лучший друг, который пришел к нему, когда его оставили все, даже Драко, даже отец, даже мама, которая только смотрит на него из-за этого проклятого стекла и тихо роняет слёзы, но никогда не заходит внутрь палаты, чтобы обнять и поцеловать его. А Винс пришёл, и не его вина, что он сейчас так плохо выглядит. Это всё чёртов Гарри Поттер и его жалкие друзья подстроили так, что Винс не смог выйти из той комнаты. Но они за это заплатят. И Гойл слабо улыбнулся в ответ.
- Они думают, что если отобрали у тебя палочку, то могут спокойно поворачиваться к тебе спиной, - продолжил Крэбб. - Думают, что ты тупой. Думают, что могут сначала запереть тебя тут одного, тыкать тебе палочкой в лицо, а потом поворачиваться к тебе спиной. Настало время проучить их, Грег.
- Конечно, Винс. Ты выпустишь меня отсюда?
Крэбб покачал головой, при этом на его глаза упал лоскут оторвавшейся ото лба кожи, и он подул на него, как дуют на мешающую прядь волос. Лоскут качнулся, но не вернулся на место, и тогда Крэбб оторвал его совсем. Гойл не выдержал и отвел глаза, начав с преувеличенным вниманием рассматривать изученный до мельчайших подробностей натюрморт, висящий над его кроватью.
- Ты можешь выйти сам, Грег, - Крэбб явно заметил его замешательство, но в его голосе не было обиды на друга, только насмешка. Гойл проглотил комок в горле и приблизился к двери, по прежнему стараясь смотреть куда угодно, только не на Винса. Он приложил ладонь к дверной ручке, чувствуя знакомое покалывание и лёгкий зуд. - Они отобрали твою палочку, но не смогли лишить тебя магии. Ты же тренировался, как я велел?
Гойл молча кивнул, вспоминая, как долго и мучительно он осваивал несколько простейших беспалочковых заклинаний. И как эта мерзкая грязнокровка всё время пыталась подсмотреть, что он делает. Но Винс предупредил его, чтобы о его тренировках никто не узнал. Винс очень хитрый. Без помощи Винса он бы не справился.
- Ну же! Алохомора! Давай, Грег, пришло время. Сделай это, ты можешь! - глаза Винса хищно сверкнули и он в нетерпении прошелся языком по изуродованным губам.
- Алохомора! - прошептал Гойл, выпустив свою магию на волю. Дверь отворилась с тоскливым скрипом, и внезапно Гойлу захотелось вернуться в свою кровать, накрыться одеялом и лежать, пока не принесут вечерние зелья, чтобы можно было заснуть до утра и не слушать нашёптываний Крэбба. Но это было бы нечестно, Винс бы обиделся, а ему вовсе не хочется обидеть лучшего друга. Единственного друга, который только что помог ему открыть дверь. Может быть теперь можно будет пойти домой и обнять маму. Но сначала надо проучить грязнокровку, чтобы она больше не смела шпионить за слизеринцами.
- Их всех надо проучить, - кивнул Крэбб. - Идем за мной.
Гойл ступил в полутёмный коридор. Мерзкой гриффиндорской всезнайки и след простыл.
- Что же мне делать, Винс? - растерянно спросил Гойл у удалявшегося друга.
- Делай как я, - ответил Крэбб, раскинув руки так, что его пальцы касались обеих стен. Гойл повторил его движение, завороженно наблюдая, как из пальцев Винса выскальзывают тонкие огненные змейки, как они вьются по стенам, оставляя угольно-черные следы, пожирают рамы висящих вдоль коридора портретов, пробираются в щели под дверьми палат.
- У меня так не получается, - пожаловался Гойл.
Крэбб обернулся, и торжествующая улыбка снова превратила его изуродованное лицо в скалящийся череп. Не говоря ни слова, он вытянул руку, показывая удлиннившимся пальцем куда-то за плечо друга. На конце пальца плясал язычок пламени. Гойл послушно обернулся и увидел палочку, лежащую на столе дежурной.
- Пришло время, Грег. Докажи им всем, что ты не тупой.
